Право в эпоху латинского владычества

Захват Константинополя в 1204 г., распад империи и образование на ее обломках целого конгломерата латинских государств (Латинская империя, Кипрское королевство, Ахейское княжество, Афинское герцогство, герцогство Архипелага и др.), а также государств греческих (Никейская и Трапезундская империи, Эпирское княжество) породили чрезвычайно сложную и своеобразную социально-политическую и культур- но-идеологическую обстановку.

Дело в том, что завоеватели отнюдь не принесли с собой в завоеванные земли каких-либо прогрессивных форм социальной организации общества или ведения экономики. Рыцари Шампани, Бургундии, Франш- Конте, Ломбардии, Тосканы повсюду насаждали феодализм западноевропейского толка, образовав достаточно примитивно организованную, замкнутую в себе

систему господствующего класса, изолированную от автохтонного населения. Не отставали в этом отношении от рыцарей и завоеватели «городского происхождения» — венецианцы, каталаны, генуэзцы, внедрявшие на завоеванных территориях некий род «городского феодализма ».[222] Так, отпрыски знатных венецианских фамилий (Гизи, Санудо и др.) основали герцогство на островах Эгейского моря, организованное на феодальной основе. При этом лишь в некоторых местах (прежде всего во Франкской Морее) наблюдалась относительная интеграция византийской знати (архонтов и архонтопулов) в составе латинской социальной элиты, но и здесь подлинного слияния не произошло.[223]С особой силой « психологическая несовместимость » завоевателей и завоеванных проявилась именно в области права, и это естественно, если принять во внимание исторически сложившиеся различия в концепциях права и государства в Западной Европе и в Византии. В начале XIII в. западноевропейские рыцари-кресто- носцы явились на Левант, конечно же, носителями совершенно чуждого византийцам сознания и мышления, точно так же, как мышление последних с их приверженностью к казуистике частного римского права

не могло быть не чуждым феодалам Запада.

Правда, в отношении Латинской империи этот тезис в последнее время пересматривается. Не без основания считаются недостоверными сведения, содержащиеся в «Ассизах Романии» и в «Морейской хронике» (памятники XIV в.), о том, что обычаи империи Балду- ин получил из Иерусалима (в «Ассизах Романии» даже сообщается, что после захвата Константинополя император Балдуин, венецианский дож Энрико Дандо- ло, Бонифаций Монферратский и другие бароны якобы отправили посольство к королю и патриарху Иерусалима с просьбой прислать их обычаи и ассизы, что последние были присланы и зачитаны в присутствии баронов, и что было постановлено руководствоваться ими при управлении завоеванными землями в Романии)."4 На самом же деле, как это убедительно показал Хендрикс[224], в империи Балдуина не было издано никакого законодательного кодекса, и правовая жизнь Латинской империи определялась в основном мартовским 1204 г. Договором, документально оформленным, подписанным всеми вождями 4-го крестового похода и зачитанным перед всем «парламентом».

Этот действительно весьма интересный для истории Средневековья документ, который (по мнению исследователей) отнимает у «Великой хартии вольностей» необоснованно приписываемые ей лавры «первой конституции в истории Европы», и явился «основным законом» Латинской империи, простым уточнением, конкретизацией и практическим применением которого были другие законодательные акты, в том числе знаменитая Partitio Romaniae[225], соглашение от октября 1205 г., и др. Ни в одном современном этой эпохе источнике, ни в одном дипломатическом или юридическом документе, исходившем от Балдуина или его преемников, от Дандоло, Зено или Бонифация Мон- ферратского, наконец, от папы, в переписке которого с латинскими императорами и патриархами много говорится об упомянутых выше соглашениях, нет ни малейшего намека на издание в это время в Латинской империи какого-то иного единого законодательного свода, в том числе и основанного на иерусалимских ассизах."[226]

Что же это был за документ — мартовская 1204 г.

ваны задачи ниспровержения Византии и дележа добычи, но наряду с этим также наиболее общие, фундаментальные принципаы устройства государства, которое еще предстояло основать. Договор начинался такими внушительными словами: «Прежде всего мы, призвав имя Христа, должны вооруженной рукой завоевать город». Главные пункты договора были следующие: 1) во взятом городе надлежит создать латинское правительство и передать все в распоряжение тех лиц, которых назначат вожди войска; 2) вся захваченная добыча должна быть доставлена в установленное место, при этом три четверти должны быть отданы венецианцам в качестве компенсации за тот долг, который обещал им выплатить византийский император Алексей IV, а последнюю четверть надлежит отдать франкам, чтобы все были удовлетворены в равной степени; 3) если все же окажется какой-то остаток, то его необходимо разделить поровну между венецианцами и франками, а если еще и всей добычи окажется недостаточно, чтобы рассчитаться за долг Алексея перед венецианцами, раздел произойдет так, как предписывает статья 2; продовольствие же будет разделено поровну; 4) все привилегии и владения, которые имели венецианцы до захвата Константинополя, будут сохранены и после захвата его; 5) необходимо назначить 6 венецианцев и 6 франков с тем, чтобы сообща избрать латинского императора из числа кандидатов от войска, наиболее пригодных, по мнению комиссии, решать проблемы управления страной «во славу Бога, святой Римской церкви и империи», причем избрать надлежит единогласно или большинством голосов, а в случае равного количества голосов император будет определен с помощью жребия; 6) император получит 1/4 территории Империи и дворцы Вла- хернский и Буколеон, остальное же будет поровну поделено между франками и венецианцами;7)клирики,

принадлежащие к стороне, от которой не будет выбран император, получат привилегию составить духовенство храмов, перешедших к франкам; то же будет и с венецианским клиром в отношении храмов венецианской сферы влияния (из сокровищ храмов клирикам будет выделено, чтобы жить с честью, храмам же — достаточно для содержания, остальное будет поделено, как сказано в вышеизложенной статье; 8) все крестоносцы должны присягнуть, что будут оставаться на службе императора в течение всего года, начиная с последнего дня марта.

с шестью советниками могут добавить что-либо каждому из них или отнять; 13) дож освобождается от вассальной присяги императору, но его представители обязаны присягнуть в соответствии с правилами.

Как видим, «конституционный» уровень документа не столь уж высок, ибо он, в сущности, являет собою не столько «конституцию» нового государства, сколько договор о разделе старого между крестоносцами и Венецией, причем именно рука Дандоло в редактировании текста ощущается более всего. Венеция постаралась обеспечить себе максимум выгод от задуманного предприятия и до минимума свести реальную власть императора, и эта политика обособления венецианцев от франков в юридической сфере, создания собственного законодательства для «Венецианской Романии» была продолжена при преемниках Дандоло, в частности при венецианском подесте Марино Зено, который, правда, торжественно подтвердил мартовский договор, но в то же время издал ряд распоряжений, идущих вразрез с ним, в том числе очень важный закон о том, что венецианский феодал под угрозой штрафа или аннулирования дарения не может уступать свой феод никому, кроме как венецианцу[228].

К сказанному о мартовском договоре следует еще добавить, что как «конституционный» документ он страдал тяжким пороком: он совершенно игнорирует проблему автохтонного населения завоеванной страны, его социальной организации, его взаимоотношений с завоевателями и т. д. В отличие от «Великой хартии вольностей»[229] документ не только не гаран-

тирует каких-либо свобод и привилегий для горожан, но не упоминает даже и о греческой знати, как будто ее и не было. И все же (по крайней мере на первых порах) договор сыграл свою роль «основного закона», так как, хотя и в самом общем виде, предусматривал решение основного вопроса — о власти, о принципах политического устройства нового государства, о правах и обязанностях императора, о его взаимоотношении с вассалами, с церковью, о порядке его избрания. Конечно, для реальной жизни всего этого было недостаточно, с течением времени сформировались новые обычаи, появились новые феодальные своды типа «Ассиз Романии», в которых действительно ощущается воздействие иерусалимских законов, но, разумеется, не непосредственно (ибо Иерусалим давным-дав- но уже был потерян для крестоносцев), а через Кипр, куда они были принесены из Сирии Лузиньянами.

«Иерусалимские ассизы» — классический памятник феодального права,[230] свод, складывавшийся на протяжении длительного времени (конец XII-XIII в.). Первоначальная редакция свода, составленная на старофранцузском языке, записанная, если верить изданию, «на хартии большими круглыми буквами, с золотыми инициалами и красными заголовками» и положенная в храме св. Гроба (отсюда ее название — «Lettrede Saint Sepulcre», «Писания из храма св. Гроба»), не сохранилась. Более того, уже давно высказывались весьма серьезные сомнения[231] в реальности пре-

дания, в возможности столь ранней кодификации феодального права, которое на Западе еще больше века будет ждать своей записи.

Возможно, в «Писаниях из Храма св. Гроба», погибших, согласно преданию, при вступлении Саладина в Иерусалим в 1187 г., следует видеть архив владельческих актов на полученные феоды и перечисление принятых за них вассальных обязательств.

Текст ассиз дошел до нас в одной венецианской рукописи уже в той редакции, которую они приняли после их записи на французском языке кипрскими юристами XIII в. Филиппом Новарским и Жаном д'Ибели- ном, нередко вносившими в их изложение собственное истолкование обычаев и даже их теоретическое осмысление.[232] Эти «Ассизы Иерусалима и Кипра» включают в себя так называемую «Книгу королю» (наиболее ранний памятник, датируемый 1197-1205 гг.), ассизы Высшего суда (Assises de la Haute Cour) и свод законов горожан (Assises de la Basse Cour, de la Cour des Bourgeois), содержащий изложение действовавшего в нем судопроизводства и называемый также Livre de

playdoier. Последний из этих двух сборников был переведен (по всей вероятности, в XIV в.) неизвестным лицом (греком, знавшим французский, или французом, знавшим греческий) на греческий язык.[233] Объясняется это, по-видимому, возросшим практическим значением ассиз суда горожан по сравнению с ассиза- ми Высшего суда, перевод которых на греческий язык отнюдь не вызывался необходимостью, так как они касались конфликтов, возникавших только среди завоевателей-франков.124

Действительно, ассизы Высшего суда регулировали почти исключительно отношения между королем и его вассалами, а также взаимоотношения феодалов, порядок феодальной службы, права и обязанности сеньоров и вассалов, прерогативы королевской власти. Одим из наиболее важных институтов, зафиксированных ассизами Высшего суда, было предоставление феода сеньору на сохранение, получившее широкое распространение в сравнении с Западом на завоеванном крестоносцами Востоке.12' В феодальных крестоносных колониях, живших в условиях почти постоянных войн с враждебным окружением, вассалы были обязаны служить своим сеньорам не 40 дней в году, как во многих княжествах Западной Европы, а целый

год (по « Иерусалимским ассизам»12н) или 8 месяцев (по «Ассизам Романии»[234]). Поэтому, тогда как во многих западноевропейских княжествах вассал мог без труда отлучиться из своего замка на весьма продолжительное время, в завоеванных странах это было значительно труднее или совсем невозможно, и вассалы должны были добиваться согласия сеньора на отъезд. В этих условиях и возник институт передачи феода сеньору на сохранение на год и один день (по «Ассизам Романии» — на 2 года и 2 дня), причем только по истечении этого срока препоручивший феод мог вернуть его себе. Практика передачи феода сеньору на срок была, по-видимому, выражением и проявлением происходившего в определенных пределах разложения отношений развитого феодализма в завоеванных странах.[235]

Что касается ассиз суда горожан, то они содержали распоряжения частного и уголовного городского права, т. е. регламентировали по преимуществу конфликты между греками или другими этническими группами населения острова (сирийцами, армянами, и т. д.). И хотя в основе своей этот сборник также содержал «франкское право», будучи составленным по образу соответствующих западноевропейских сборников, влияние византийского права (или «коррозия», по терминологии Зепоса12и), с которым это «франкское право» по необходимости находилось в тесном контакте, здесь обнаруживается совершенно отчетливо.

Полагают, что редактор ассиз использовал Прохирон, Синопсис Василик или же какие-то другие византийские юридические сборники;130 по мнению других ученых, это были новеллы Юстиниана, исаврийская Эклога, но прежде всего так называемый «Сирийский законник» (компиляция V в., переведенная, по всей вероятности, в VIII в. с греческого на сирийский), в котором римско-византийское императорское право обогащено за счет усвоения многочисленных элементов живого народного восточного права.131 Лишь будущие углубленные исследования (ибо и сейчас еще приходится констатировать, что кипрское греческое право скорее известно, чем изучено) смогут дать ответ на этот вопрос.

Как бы то ни было, целый ряд правовых институтов и юридических норм, зафиксированных ассизами, явно и непосредственно заимствован из области рим- ско-византийского права. Так, в области патримониального права можно отметить функционирование задатка при заключении юридических сделок на продажу (утрата задатка продавцом и уплата в двойном размере в том случае, если он передумает), признание права предпочтительной покупки (протимисис) за родственниками и за соседями продавца, приобретение права владения проданной вещью после установленного срока, признание недействительным акта продажи из-за обнаружившихся дефектов вещи и т. д. В области семейного права привлекают внимание такие нормы, как скрепление брачного союза посредством церковного акта, признание особого значения поцелуя жениха со всеми последствиями, зафиксированными в греко-римском праве (osculo interveniente), санкция

1,0 Sathas К. N. Мєаиішуїкг] ВфХдовг|кт}. Е. fyi' ш Zepos P. J. Droit et institution. P. 7.

за нарушение срока вдовства жены и за второе замужество, признание приданого наряду с институтом общности имущества и регламентация приданого после расторжения брака, недействительность обмена дарениями между живущими супругами, признание в качестве причины развода проказы или какой-либо другой серьезной болезни и т. д.[236]

Наконец, в наследственном праве влияние византийского права (в частности, новелл 118 и 115 Юстиниана, исаврийской Эклоги и т. д.) ощутимо, когда речь идет о многочисленных распоряжениях, относящихся к наследованию без завещания, по завещанию, в случаях поражения в правах наследования и т. д.

Представляется необходимым подробнее коснуться вопроса об уже неоднократно упоминавшихся «ас- сизах Романии» — памятнике морейского права эпохи латинского владычества. В свете новых исследований'33 история его предстает в следующем виде: это сборник феодальных обычаев Морейского княжества, возникший (как и знаменитая «Морейская хроника») в франкоязычной рыцарской среде на французском языке и отредактированный (в своем окончательном варианте) между 1333 и 1349 гг. каким-то частным лицом, вернее всего французским феодалом, приближенным ко двору морейского князя. Сборник отнюдь не был официальной кодификацией морейского права. Лишь по аналогии с иерусалимско-кипрским законодательством он получил название «ассиз» (в Морее этот термин, очевидно, не употреблялся или же употреблялся в заимствованных из иерусалимско-кипрского законо-

дательства юридических текстах[237]) и имеет все признаки частной компиляции, которая «в качестве практического руководства должна была служить нуждам класса феодалов».13'' Позднее (уже в XV в.) по просьбе жителей Негропонта этот свод был объявлен официальным законодательством в левантийских владениях Венеции, для чего он был переведен на венецианский диалект, воспроизведен в нескольких списках («официальным изданием» являлся тот венецианский экземпляр, который был отправлен в 1453 г. в Негро- понт, где он и погиб во время захвата города турками) и в таком виде дошел до нас, в то время как франкоязычная первоначальная редакция «Ассиз Романии» не сохранилась.

По своему составу «Ассизы Романии» распадаются на четыре тематические части: наиболее значительная из них (по числу статей) содержит ассизы, имеющие дело с вассальными отношениями (условия пожалования фьефа вассалу; отношение фьеф — служба; юрисдикция, в сфере которой решаются эти и аналогичные им сюжеты); вторая часть включает в себя ассизы, трактующие вопросы прерогатив князя и его придворных чинов и имеющие тенденцию к смешению с ассизами первой категории, далее — значительное число ассиз, относящихся к статусу вилланов или греческих париков, хотя эти ассизы и не составляют особого единого корпуса, будучи распылены по всему сборнику, да и вообще не занимаются вилланами как таковыми. Скорее всего, они рассматривают вилланов с сеньориальной

точки зрения, с точки зрения прав, прерогатив или интересов сеньора виллана.ІЗІІ Наконец, последнюю группу составляют ассизы, трактующие различные сюжеты: имущества горожан (§ 38), цензивы (§ 142, 192), правила составления завещаний (§ 37,149) и других актов (§ 150, 170). Если к этому еще добавить несколько ассиз относительно торгового права (§ 204), то это будет все, что можно в «Ассизах Романии» найти о горожанах или городах: в Морее не существовало эквивалента «Книги ассиз горожан», составленной в Иерусалимском королевстве между 1240 и 1244 гг., и вопреки тому, что утверждал Рекура, нет никаких следов использования здесь этой «Книги».1'7

Обращают также на себя внимание четыре статьи (71, 138,178 и 194), трактующие вопрос о праве греческих архонтов Морей и специально изученные в другой известной работе Якоби.[238] Дело в том, что содержащееся в «Морейской хронике» сведение об обещании Жоффруа Виллардуэна уважать обычай и закон роме- ев (tov vo|iov tamp;v 'Pcopmcov)[239] было расценено как свидетельство инкорпорирования в феодальное право франкской Греции права византийских проний.[240] Однако Морейская хроника, редакцию которой от описываемых в ней событий, связанных с франкским завоеванием, отделяет по крайней мере полтора столетия, не может

считаться достоверным источником по данному вопросу. [241] Не могут помочь здесь и четыре названных статьи о греческих архонтах, так как в них не чувствуется никаких следов проний. Напротив, анализ этих ассиз (и особенно § 138 о разделе фьефа умершего архонта при наследовании на равные части между его сыновьями или дочерьми) показывает, что упоминаемые в них фье- фы греческих архонтов как будто не чисто феодальные, во всяком случае ленные владения, так как не имеют характера условного держания, не подлежат 40-дневному сроку феодальной инвеституры, не обременены ясно оговоренной обязанностью нести военную службу; скорее они являлись обычной частной земельной собственностью, правила наследования которой регулировались (как и в случае с крестьянскими стасями) нормами римско-византийского частного права, вероятнее всего новеллой 118 Юстиниана, которая в случае наследования ab intestat предусматривает раздел на равные доли между всеми наследниками без различия пола. Правда, при наследовании имуществом архонтов и вилланов все-таки отдавалось предпочтение наследникам мужского пола (женщины допускались к наследованию при отсутствии мужчин), но аналогичными были правила наследования недвижимых имуществ византийских париков, как это явствует из византийских практиконов. Не исключено, что нужды византийского фиска еще до XIII в. потребовали предпочтения для наследников мужского пола, и эта практика получила lt;?вое продолжение в франкской Морее.[242]

Следует также отметить, что и другие институты византийского права отразились в «Ассизах Романии», например, 30-летний срок пребывания виллана на земле чужого сеньора, делающий его вилланом землевладельца (§ 182); право арендатора на часть улучшений (Ре)акЬосц), осуществленных им на арендованной земле, в то время как последняя остается собственностью концессионера; денежный штраф (лроо- тіцоу) в 25 иперпиров за попытку расторгнуть контракт после того, как уплачен задаток (§ 204), и т. д. Но в то же время в ассизах наблюдается и оппозиция римско- византийскому и каноническому праву, которое явно не изучалось в франкской Морее. Так, морейское право вообще не предполагает ни представления в суд письменных документов, ни «адвоката, который говорит, читая или ссылаясь на законы (имеется в виду византийское право. — И. М.) или каноны» (§ 145), и не считает обязательным при составлении завещания присутствие публичного нотария, подчеркивая достаточность двух или трех свидетелей с тем, чтобы завещание считалось законным (§ 146).[243]

Что же касается источников, которыми располагал редактор, составляя компиляцию, то, с одной стороны, это были официальные источники законодательного характера или, проще говоря, те предписания, которые исходили от княжеской власти или извлекались из судебных решений и которые, будучи записанными и отредактированными в виде некоей коллекции ассиз, отложились в 1276 г. в княжеской канцелярии (юристы-практики того времени, создавая свои частные компиляции, обращались прежде всего именно к этой коллекции, как, впрочем, и к другим источникам тоже; наличие многочисленных повторов

в «Ассизах Романии» тоже расценивается как указание на множество письменных текстов, которыми пользовался редактор при составлении сборника). С другой же стороны — это собрание действующих феодальных обычаев (usanze, costume), дошедших до редактора «Ассиз Романии» в устной традиции.

Но как же все-таки обстояло дело с правом в тех областях Византийской империи, которые остались греческими? Ответить на этот вопрос трудно, так как источники хранят в этом отношении молчание. Впрочем, молчание источников — тоже показатель, в данном случае, очевидно, показатель того, что ничего достойного внимания в области права в отот период, например в Трапезунде или в Никее, не происходило. Единственный, пожалуй, юридический памятник, а именно Synopsis Minor, который до недавнего времени традиционно выводился из Никеи XIII в., и тот при ближайшем рассмотрении оказалось невозможным относить ни к Никее, ни к никейской эпохе.1"1

Самой выдающейся фигурой в культурной жизни Никейской империи был, безусловно, Никифор Влем- мид (ок. 1197-1272), но среди многочисленных сочинений разнообразного содержания, которые он оставил, не значится ни одного по праву, а в его автобиографии, знакомящей нас не только с жизнью самого автора, с его занятиями у различных учителей всевозможными науками, но и с обстоятельствами и людьми его эпохи, ничего не говорится о занятиях правом.[244]

И тем не менее практическое использование унаследованного от предшествующих эпох права продолжало сохраняться на достаточно высоком уровне, о чем свидетельствуют, например, юридические акты, дошедшие в картуляриях XIII в. монастырей Макринитиссы и Новой Петры близ залива Боло в Фессалии (бывший Cod. Taurin. 237, к сожалению, сгоревший в 1904 г.),140 Вазелонского монастыря близ Трапезунда и Лемвиотис- сы близ Смирны (нынешний Cod. Vindob. hist. gr. 125),[245] а также греческие рукописи юридического содержания. Так, наиболее типичными экземплярами составлявшихся в XIII в. (и, очевидно, в самой Никей- ской империи) юридических и канонических сборников считаются некоторыми исследователями рукописи Sinaiticus 1117 и Parisinus 1234, содержащие между прочим документы комниновской эпохи, в которых, в частности, излагается интереснейшая дискуссия по вопросам матримониального права (различные точки зрения на брак в шестой степени родства, и т. д.)."[246]Сама по себе эта дискуссия принадлежит XII в. (точнее — 1172-1175 гг.), но интерес к ней в Никейской империи XIII в. (если указанные рукописи действительно принадлежат этому времени)[247] весьма показателен:

мы знаем, что и здешним патриархам Михаилу IV Ав- ториану (1208-1214) и Герману II (1223-1240) приходилось решать аналогичные вопросы.100 В целом этот интерес свидетельствует о том, что канонический кодекс церковного права как совокупность канонов, авторитет которых был установлен самой церковью на соборах или же «мэтрами» богословия, начинает утрачивать свою монополию.

Были, однако, в это время и попытки преодолеть все более намечавшийся разрыв между юридической практикой и наукой. Именно в XIII в. монах Филофе- ева монастыря на Афоне Арсений, ранее ошибочно отождествлявшийся с патриархом Арсением Автори- аном(1254-1260; 1261-1264), составил сокращенную компиляцию канонов (auvovyu; Tamp;v8r,icov Kavovcov), состоящую из 141 главы.[248] В каждой главе этого труда сопоставляются канонические положения различных

соборов и канонических посланий одного и того же содержания. В конце глав приводится указатель соборов, касающихся данного вопроса, и в большинстве случаев под заглавием voptra кєсраХаїа даются ссылки на аналогичные положения гражданского права. В канонической части своего труда Арсений следовал общепринятому, начиная с Фотия, каноническому сборнику (исключением является лишь первая глава, в которой цитируются некоторые сочинения, не входившие в канонический кодекс церкви); в гражданской — сборнику в 87 глав Иоанна Схоластика.

Именно к нему относятся цифры, следующие за словами vopiKov кєсрсЛаюу. По мнению Мортрейля, этот факт бесспорно доказывает, что в руках греческих церковников в то время имелось много рукописей с Col- lectio 87 capitulorum, а также с другими каноническими текстами, предназначенными для возможно более полного изучения церковной юриспруденции.[249]

И наконец — Эпир, этот второй эллинский центр, возникший на развалинах Византийской империи в западной части Балканского полуострова. Здесь юридической деятельностью занимались такие выдающиеся представители византийской образованности XIII столетия, как митрополит Навпактский Иоанн Апокавк (ок. 1155-1233 г.)[250], но особенно рукоположенный им архиепископ охридский Димитрий Хоматиан (город Охрид, или Ахрида, в Западной Македонии входил

в первой половине XIII в. в состав Эпирского царства), о котором прежде всего и пойдет речь. Этот знаменитый греческий иерарх и канонист первой половины XIII в. получил в молодые годы (по-видимому, в Константинополе) прекрасное общее и специальное юридическое образование и затем, сделавшись сначала хартофилаком в Охриде при архиепископе Иоанне Каматире, а позднее (благодаря содействию Иоанна Навпактского) и архиепископом (ок. 1216-1234), принял деятельное участие в политической, общественной и церковной жизни не только Эпирского княжества, но по существу и всего северобалканского греко- славянского региона. Это он короновал Феодора Ангела императором в Фессалонике, это к нему как к верховному судье обращались по самым различным вопросам митрополиты, епископы и экзархи, а также светские правители (например, король сербский Стефан, адресовавший ему 14 вопросов из области литургии) и люди всех сословий.

Сохраненные мюнхенской рукописью XVI в. (Мо- nacensis gr. 62)15', изданные, но еще далеко недостаточно изученные многочисленные сочинения Хомати- ана (а именно письма, в которых разбирались различные юридические и церковные вопросы, разные канонические послания и ответы на более чем 220 вопросов, судебные решения, соборные деяния и т. п.) имеют первостепенное значение для истории византийского права вообще и канонического права в частности. В них он предстает скорее не как духовный пастырь, но как светский судья, стоящий на страже закона и утверждающий это право в борьбе с силой.

Так, рассмотрев иск жителей одного острова против дуки, который, злоупотребляя своей властью, купил владение некоего Михаила Серриота в нарушение права предпочтения родственников и соседей продавшего, Димитрий Хоматиан формулирует (со ссылкой на соответствующие места Василик и новеллы Романа Лакапина о прогимисисе) принципиальное положение о должностном злоупотреблении, о запрете должностному лицу (будь то архонт или военачальник) покупать недвижимость в пределах подведомственной ему территории, чтобы наиболее эффективно гарантировать добросовестность подобного рода сделок.1'5 Ибо основа всякой собственности, говорит он, это ее добросовестное приобретение; если же bona fides отсутствует, то ни приобретший что-либо в свою собственность недобросовестным путем, ни его наследники не могут рассчитывать на длительное владение, так как это не столько владение, сколько «продолженное насилие» и рано или поздно справедливость будет восстановлена. Как судья, а не иерей выступает Хоматиан и там, где он запрещает отцу лишать наследства своих детей с целью подарить свое имущество монастырю: в этом отношении он может располагать лишь четвертью своего наследства.

Все заставляет думать, что Хоматиан в своей деятельности совершенно отчетливо осознавал себя преемником упраздненного Константинопольского патриархата, хранителем имперских традиций и чистоты имперского права. При этом главным и основным источником права для него были Василики и их Синопсис, на которые он постоянно ссылается и часто цитирует с большой точностью. Несомненно, он досконально

знал этот законодательный свод и, вероятно, имел в своем распоряжении его полный экземпляр, хотя чаще пользовался все же Синопсисом.[251] Но наряду с Василиками он ссылается также на новеллы императоров (Льва VI, Алексея I Комнина и особенно часто на новеллу Романа Лакапина о протимисисе), цитирует схолиастов Василик (например, Фалелея), Пиру Евстафия Ромея, «великую славу» которого в области права он особо подчеркивает[252], широко использует церковное законодательство, в частности, в комментариях Иоанна Зонары и Феодора Вальсамона, и т. д. «Божественные и благочестивые законы, божественные предписания отцов церкви и священные каноны» для него — «оружие, взятое из арсенала правовых пластин, которые выковывает Фемида, дающая могучий щит обиженным». Свою задачу Хоматиан усматривает именно в том, чтобы в условиях варварского окружения и латинского завоевания хранить чистоту этого оружия. Так, он напоминает епископу Янины о недопущении испытания каленым железом, ибо это варварский обычай, которого «нет в державе ро- меев, и он совершенно не известен не только церковным, но и гражданским законам»[253], он против участия латинян в священных церемониях вместе с греками и т. д.

Однако провести последовательно в жизнь свою концепцию Хоматиан все же не в силах; сам того, очевидно, не замечая, он усваивает некоторые институты местного', скорее всего славянского, права. Это на-

шло отражение, на наш взгляд, в его распоряжениях относительно права взаимного наследования супругов ((Ш„г|Хок:Хг|роуоріи[254]) и в его разъяснении относительно того, что и не оформленное документально волеизъявление имеет силу завещания, если заслушаны свидетели, которые подтверждают это письменно и скрепляют подписями и клятвой[255], и т. д.

В высшей степени интересны данные, содержащиеся в «досье» Хоматиана (как, впрочем, и в «досье» Иоанна Навпактского), об институте конкубината и причинах развода. Признанный юстиниановым правом и Номоканоном XIV титулов, а также фактически Василиками в качестве легальной формы внебрачного союза, но формально отмененный новеллами Льва VI, конкубинат продолжал существовать в Эпире XIII в., регулируясь, по-видимому, нормами обычного местного права. Во всяком случае, у Хоматиана зафиксировано 11 дел о конкубинате (тиШлкп) среди различных слоев населения (подобную форму сожительства практиковали, например, славянский священник, диакон, ремесленник и т. д.), и во всех них конкубинат, даже отягощенный адюльтером, рассматривался и самими участниками спора, и Хоматианом в качестве связи, создающей определенные права и обязанности, в частности права наследования отцовского имущества детьми, рожденными в конкубинате. Насколько укоренившимися были такие представления, показывает судебный процесс, когда некий Хрисос, незаконнорожденный сын диакона Михаила, потребовал отдать ему отцовское имущество, которым

владел законный, хотя и по боковой линии, наследник — племянник диакона Михаила Константин (законных детей, как кажется, у Михаила не было). Правда, Хрисос при этом ссылался на завещание отца, которым тот якобы оставил ему свои владения, но он не смог предъявить документ суду — обстоятельство, позволившее Хоматиану рассматривать этот случай как дело о наследстве ab intestat и постановить, что рожденный в конкубинате сын и его мать-конкубина имеют право лишь на 1/6 собственности умершего, тогда как остальное отходило законным наследникам по боковой линии[256]. Хоматиан, таким образом, в принципе не считая конкубинат законной формой связи и даже, напротив, стремясь установить различие между законными и незаконными союзами, вынужден был тем не менее признать конкубинат, основываясь на Васили- ках[257] и игнорируя запретительные новеллы Льва VI.

Немало правовой самодеятельности Иоанн Навпакт- ский и Димитрий Хоматиан проявили в сфере бракоразводных процессов, весьма распространенных в самых различных кругах эпирского общества и в большинстве случаев завершавшихся расторжением брака. При этом наряду с классическими для римско-визан- тийского права причинами расторжения брака (такими, как импотенция мужа, прелюбодеяние жены, которое, впрочем, здесь почти никак не наказывается; посягательство на жизнь супруга; так называемый c^cuKouov, когда жена не ночует дома без позволения мужа; выявившееся в процессе совместной жизни кровное родство супругов ит. д.) юридическая прак-

тика Эпира изобилует разнообразием бракоразводных процессов по причинам, не предусмотренным законодательством: обвинение женой своего мужа в половых извращениях (содомии) и отказ жить с ним"'4; предосудительное поведение мужа (вернее, зятя, так как возбудителем дела о разводе был отец жены, обвинивший зятя — молодого человека, хорошего собой и живого ума, — в том, что он отказывался обрабатывать землю, как все добропорядочные люди, вел бродяжнический образ жизни, нанимаясь в качестве слуги то в один дом, то в другой, не чужд был воровству и т. д.); признание супруга отсутствующим в течение пяти лет; «биологическая несовместимость» супругов (как в разбиравшемся Иоанном Навпактским случае с забавной четой, когда маленький и тщедушный 16-летний муж не мог удовлетворить запросы своей зрелой и значительно превосходящей его возрастом жены, с которой он был помолвлен, еще будучи малолетним)11'1; заключение брака вопреки воле одной из сторон (как в том живописном эпизоде, когда землевладелица Феодора из деревни Малайна решила женить своего человека, 18-летнего парня Иоанна, на старой влашке Руссе, «годящейся ему по возрасту в бабушки, почти беззубой, подобно новорожденным,

варварке, почти не говорящей по-гречески»; чтобы сломить сопротивление Иоанна, Феодора посадила его в тюрьму, вызвала из другой деревни священника, так как местные отказались совершить обряд бракосочетания, но когда после церемонии гости праздновали свадьбу, а «молодые» отправились спать, Иоанн сбежал и отправился в Навпакт, где и нашел справедливость: заключенный против воли одной из сторон брак был признан недействительным)[258].

Однако самой интересной с точки зрения истории семейно-брачного права причиной развода была «непреодолимая ненависть» супругов (взаимная или одного из них), о которой материалы юридической практики Иоанна Навпактского и Димитрия Хоматиана содержат богатые, красочные и порой весьма драматические данные. Сопровождавшиеся, как правило, угрозой самоубийства такого рода заявления о ненависти и отвращении к супругу и просьбы о расторжения брака обычно принимались судом к производству и считались достаточными для расторжения брака.

Важно отметить, что почти во всех этих случаях судьи (Иоанн Навпактский, Димитрий Хоматиан) вполне отдавали себе отчет в том, что выдвинутые истцами основания для развода не были предусмотрены нормами действовавшего римско-византийского права, оговаривали это в своих постановлениях, иногда даже напоминали истцам о неправомочности их иска и тем не менее, руководствуясь здравым смыслом и принципом «экономии» й проявляя правовую инициативу, почти всегда шли навстречу истцам, признавали дальнейшую

совместную жизнь супругов и сохранение семьи невозможным и расторгали подобного рода браки. Видимо, при этом делалась уступка и местным, в том числе и славянским, правовым обычаям.

Обозревая картину права в целом в эпоху латинского завоевания, следует, таким образом, сделать вывод, что «юридический плюрализм» как сосуществование многих правовых систем различного происхождения[259] именно в данное время достиг в Византии своего апогея, являясь адекватным отражением сложной социальной и политической обстановки. В этот период получают особое развитие местное право, обычное право, феодальное право латинских княжеств, которые, взаимодействуя сложным образом с нормами римско-византийского права, порождают в высшей степени своеобразную правовую обстановку в районе Восточного Средиземноморья, чреватую импульсами нового развития.