Очерк 7. Варяги на Руси X- первой половины XI в.: к вопросу о месте и роли скандинавских элементов в военно-политической системе формирующегося Древнерусского государства

На основании вышеизложенного материала можно придти к выводу о том, что ведущую роль в политических процессах эпохи формирования древнерусской государственности играли те регионы и центры, где имело место наиболее активное присутствие скандинавов.

На момент начала норманнской экспансии в Восточной Европе варяги имели большой исторический опыт, накапливаемый с эпохи бронзы

275

в Дании и Норвегии или с периода Вендель (VI-VII вв.) в Швеции656. Они обладали письменностью и более развитыми, чем у восточных славян, эпосом и мифологией, более сложной общей системой религиозных воззрений. Мифология же в то время - универсальный инструментарий осмысления мироздания, природных и общественных явлений. Являясь необходимым и неотъемлемым элементом и средством легитимации общественных институтов, она выступала в роли внешней санкции, охраняющей, с одной стороны, традиционный уклад и, в то же время, с другой стороны, освящающей новационные явления. Поэтому уровень развития общества и уровень развития мифологии хотя и не линейные, но взаимосвязанные, неотделимые процессы.

Как морской, а не лесной народ, норманны были мобильнее и славян, и финно-угров.

Неоспоримо военно-техническое превосходство норманнов в IX- X вв. над разрозненными племенными объединениями Восточной Европы. Это достигалось за счет гораздо более солидного военного опыта и первоклассной по тем временам вооруженности. Оружие поступало как из лучших европейских (в виде товара или военной добычи), так и собственных мастерских. Особенно развита металлургия железа была на территории Швеции. Можно полагать, что наиболее сложные технологии железообработки (например, «тройной пакет») были заимствованы восточными славянами у варягов. Давно замечено, что в IX-X, и даже в XI-XII вв., сложные технологические приемы обработки железа в Древней Руси преобладали в северных регионах, тогда как в южных, в основном, развивались архаичные восточнославянские традиции, уходившие корнями в эпоху раннего железа (исключение из правил Шестовицы и Киев)658. Иными словами, наиболее сложные и высококачественные предметы из железа изготавливались в тех регионах Руси, в которых в свое время было наиболее интенсивное норманнское присутствие659. Этот факт, а также находки мастерских скандинавских кузнецов на Руси660, позволяют предполагать привнесение скандинавских ремесленных традиций в области металлообработки на Русь непосредственными их носителями. Характерно, что в IX в. восточнославянские племенные союзы уступали в области металлургии железа и носителям Салтовской культуры. Это весьма важный и существенный момент, неоцененный должным образом в историографии661. Ведь уровень железодобычи и железообработки в рассматриваемую эпоху определял и общий уровень развития производительных сил со всеми вытекающими отсюда последствиями для развития общества, не говоря уже о степени обороноспособности последнего.

Таким образом, по ряду важнейших качественных параметров варяги опережали туземное население. Мобильность норманнских отрядов, разрозненность местных племенных группировок и разбросанность их поселений не позволяли последним сколько-нибудь эффективно использовать такой фактор, как численное превосходство перед завоевателями и компенсировать за счет этого военно-техническое отставание. Как следствие - ведущая интегрирующая роль в этнополитических процессах на территории Восточной Европы конца IX - начала последней трети X в. принадлежала варягам.

По мере деструкции родоплеменных связей, вступающей в X в. в завершающую стадию, по мере роста славянских городов и консолидации местных общин, по мере приобретения славянами военного опыта (следствие участие в совместных с варягами походов), а так же в связи с сокращением поступлений восточного серебра и закатом эпохи викингов эти преимущества постепенно сходят на нет.

Начало падения роли норманнского элемента и возвышения местного, Полянского, в Среднем Поднепровье наблюдается уже к середине X в. и особенно в правление Святослава666. Но коренной перелом начинается с эпохи Владимира Святославича. Тем не менее, в междоусобных войнах еще побеждал тот, кто опирался на варягов. И история восхождения на киевский стол будущего крестителя Руси весьма показательна.

Ярополк, располагая Полянским ополчением и отрядами норманнов, осевшими в Среднем Поднепровье667, в 977 г. (по летописи) напал на своего брата, древлянского князя Олега. Олег погиб, а Ярополк «прия власть его»668. Узнав об этом Владимир, княживший в Новгороде, «оубоявся бежа за море»669. Лишь приведя варягов, Владимир вернул Новгород и решился на открытое сопротивление Ярополку: «...И рече посадникомъ Ярополчимъ: “Идете къ брату моему и рцете ему: Володимеръ ти иде[ть] на тя, пристра[и]вайся противу биться”»670. После этого он попытался установить союз с полоцким князем Рогволодом, путем женитьбы на его дочери - Рогнеде. В тех условиях позиция Полоцка могла склонить чашу весов в пользу как Владимира, так и Ярополка. Последний понимал это не хуже Владимира, и оказался порасторопнее: «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю» - ответила гордая полоцкая княжна по-сланникам новгородского князя. Ясно, что «хотеть» Ярополка Рогнеда могла только в том случае, если он уже сделал ей соответствующее предложение. Владимиру не оставалось ничего другого, как решить проблему «хирургическим» путем. К тому времени когда он, собрав «вой многи, варяги и словени, чудь и кривичи...», двинулся к Полоцку, Рогнеду уже готовили «вести за Ярополка»671.

Из сказанного следует, что Владимир был не в состоянии сколько- нибудь эффективно противостоять Ярополку силами той части бывшей северной конфедерации672, которая находилась под его властью. Можно, конечно, допустить, что князь и его окружение хотели действовать наверняка. Однако, позднее, Ярослав, в более сложной ситуации, когда Владимир стал готовить поход нанепокорного сына, «послал заморе» - за варягами, но сам, оставался в городе673. Владимир уходит (а фактически - бежит) из Новгорода. Только приведя варягов, он начинает активную борьбу с братом. Более того, теперь ситуация изменилась кардинальным образом и уже Ярополк не мог «стати противу, и затворися Киеве с людми своими и съ Блудомъ», а Владимир стал лагерем у города674. О силе варягов и их роли говорят и дальнейшие события.

Бегство Ярополка из Киева в Родню, окончательное его поражение и утверждение в стольном граде Владимира летописец объясняет предательством воеводы Блуда, который тайно содействовал новгородскому князю675. Не вдаваясь в подробности описываемых летописцем в этой связи событий, отметим явную сентенциозность рассказа. Символично и имя главного олицетворения зла - Блуд676. Для современников летописца оно еще сильнее подчеркивало всю гнусность злодеяния. Блуд выступает как собирательный образ предавших князя или господина: «...То суть неистовии, иже приемше от князя или от господина своего честь ли дары, ти мыслять о главе князя своего на пагубленье, горыпе суть бесов таковии»677. На Блуда, таким образом, а не на Владимира, возлагалась и ответственность за гибель Ярополка: «Якоже Блудъ преда князя своего, и приимъ от него чьти многи, се бо бысть повиненъ крови ТОЙ»678. Очевидна и несуразность отдельных построений летописца в рассказе о предательстве Блуда: «Се бо Блудъ затворися съ Ярополкомъ, льстя ему, слаше къ Володимеру часто, веля ему пристряпати къ граду бранью, а самъ мысля убити Ярополка; гражаны же не бе льзе убити его.

Перед нами наивный нравоучительный рассказ, далекий от реальной действительности. Очевидно, что сам Блуд не мог убить Ярополка, следовательно, у него должны были быть сообщники, прежде всего, в среде наиболее близкой к князю - дружинной. Горожане, которые якобы каким-то образом препятствовали совершению злого умысла, естественно, не могли окружать князя постоянно. Поэтому, реально препятствовать реализации планов Блуда должны были дружинники, верные Ярополку, из числа таких, как ниже упоминаемый Варяжко. Если принять версию летописца, то получается, что главное препятствие было именно в горожанах, тогда как в дружине произошел раскол. В таком случае Блуд, технически, мог осуществить содеянное, но опасался последующего гнева горожан? Но если это так, непонятно его стремление не допускать вывода Ярополком войска из города для битвы в поле, и в тоже время призыв к Владимиру идти к городу на приступ. Ведь в открытом сражении убить Ярополка было легче, чем на крепостных стенах, на виду и у дружины, и у горожан. Непонятно и то, почему, если верить летописцу, любовь, питаемая горожанами к князю была для последнего столь незаметна, что он поддался на уговоры одного Блуда. Последнее обстоятельство, од-нако, может объясняться, отчасти, предположением, что Блуд являлся «земским» воеводой, т.е. возглавлял народное ополчение, поэтому князь и доверился его словам. Однако,это не объясняет уже отмеченных проти-воречий и выдвигает новые. Действительно ли киевляне были верны Ярополку, и чью позицию, общины или свою частную отстаивал Блуд? Обстоятельства ухода Ярополка из Киева, из которого он «избег», могли означать как бегство от горожан уже замысливших предаться Владимиру, так и бегство от горожан, готовых бороться до конца и не хотевших выпускать князя из города. Последнее обстоятельство, действительно, могло заставить Блуда, чтобы не раскрыться перед князем, организовать его тайное бегство. Но где же была остальная дружина, с которой князь должен был держать совет, и которая также, в известной мере, не могла не знать истинного положения в городе? Тогда может быть летописец идеализировал позицию киевлян, и Блуд, совершая действия направленные против Ярополка, выполнял волю горожан? Данное предположение для сложившейся ситуации весьма вероятно. Осажденные превосходящими силами киевляне могли поколебаться, особенно видя нерешительность Ярополка. Возможно, среди них не было единства, и часть горожан, особенно из числа непримиримых язычников, не желала видеть князем Ярополка, при котором, как полагают некоторые исследователи, в Киеве усилились позиции христианства. Последующие строки летописи, как увидим, не подтверждают и эту версию. Из рассказа даже складывается впечатление, что у Ярополка хватало сил противостоять брату, но Блуд его уверил в обратном. Ситуация маловероятная.

Итак, Ярополк оказался осажденным в Родне. После его согласия, по совету Блуда, на заключение мира с братом, воевода «посла... къ Воло- димеру, сице глаголя, яко “сбысться мысль твоя, яко приведу к тобе Ярополка, и пристрой оубити и”. И Володимеръ же, то слышавъ, въшедъ въ дворъ теремный отень... седе ту [с вой и] съ дружиною своею»680. Если верить этому сообщению, то Владимир ушел от Родни в Киев с дружиною и народным ополчением и расположился с ними на княжеском дворе. О снятии осады может свидетельствовать и совет, который дал Ярополку преданный ему Варяжко: «Не ходи, княже, оубьють тя; побегни в Печенеги и приведеній вой...»681. Князь не прислушался к этим словам и, когда он прибыл к Владимиру, у входа в двери его пронзили мечами два варяга. «Блудъ же затвори двери и не да по немъ ити своимъ»682.

Прежде всего бросается в глаза поведение Владимира, который, войдя в Киев, сосредоточил на княжем дворе не только дружину, но и народное ополчение683. Данное обстоятельство может свидетельствовать о том, что Владимир чувствовал себя в Киеве неуютно, как в завоеванном городе. О том, что Киев был фактически завоеван, и что роль Блуда не была решающей в обеспечении победы Владимира свидетельствуют и последующие события.

«Посемь реша варязи Володимеру: “Се градъ нашь, и мы прияхомъ е, да хочемъ имати окупъ на них, по 2 гривне от человека”»684. То есть, варяги прямо заявляют, что именно они взяли город и имеют право на получение с побежденных контрибуции. Противопоставить скандинавам в это время адекватные силы Владимир, по-видимому, не мог. Поэтому, с одной стороны, он держит, на всякий случай (сначала, видимо, опасаясь сторонников Ярополка, а потом - варягов) подле себя на дворе теремном дружину и народное ополчение северных территорий, а с другой стороны, стремится выиграть время, заявив норманнам: «Пождете, даже вы куны сберуть, за месяц»685. В оставшееся, до истечения назначенного срока, время Владимир и его мужи смогли переломить ситуацию в свою пользу: «И ждаша за месяць, и не дасть имь, и реша Варязи: “Сольстилъ еси нами, да покажи ны путь в Греки”. Онъ же рече имъ: “Идете”. И избра от нихъ мужи добры, смыслены и добры686, и раздая имъ грады; прочий же идоша Царюграду въ Греки. И посла пред ними слы, глаголя сице царю: “Се идуть к тебе Варязи, не мози их держати въ граде, оли то створять ти зло, яко и еде, но расточи я разно, а семо не пущай ни единого”»687.

Мы не знаем, какое «зло» сотворили варяги в Киеве688. Но сложность ситуации, в которой оказался Владимир, не подлежит сомнению. Недружественная позиция горожан, против которых приходилось держать «в кулаке» вооруженные силы, продолжающееся сопротивление сторонников Ярополка, с опорой на печенегов, и, в довершение ко всему, выход из повиновения варяжского отряда, которому новгородский князь был в первую очередь обязан победой.

О вооруженном противостоянии со сторонниками Ярополка содержатся смутные указания в рассказе о Варяжке: «[Варяшко же, видевъ, яко убьенъ бысть Ярополк], бежа съ двора в Печенеги, и [много воева Володимера с Печенегы], одва приваби и, заходивъ к нему роте»689. Думается, что Варяжко здесь собирательный образ верного дружинника, княжего отрока (антипод Блуда). Аналогичных персонажей мы видим, например, в сказаниях об убиении Бориса и Андрея Боголюбского. Только если Борисов отрок, Георгий, и Андреев милостник, Прокопий, принимают мученическую смерть вместе со своими князьями, следуя агиографическим христианским традициям, то Варяжко действует как и подобает язычнику - мстит за смерть вождя. Даже если подобные персонажи являются историческими лицами, их поступки в описании летописца приобретают трафаретный характер, соответствующий определенной ситуации и выработанным понятиям о том, как должен поступать идеальный слуга князя.

Если Варяжко собирательный образ, то в рассказе о нем мог быть отражен процесс замирения Владимира с дружинниками Ярополка. Вряд ли бы один Варяжко создал князю такие проблемы, что последнему пришлось идти к «роте». Летописец отметил длительность этого процесса («много воева Володимера с печенегы»). Часть дружинников Ярополка, видимо, ушла к печенегам и организовывала нападения на Владимира. Но значительная часть, вероятно, вскоре после гибели своего сюзерена, перешла на службу к победителю. Ясно одно, что если бы Владимир не сумел привлечь на свою сторону горожан и часть Ярополковой дружины, он не мог бы занять жесткую позицию в отношении своих взбунтовавшихся скандинавских союзников.

Владимир мог, конечно, ради сохранения расположения варягов, отдать им Киев на «окуп». Но у него, или у его советников, хватило прозорливости не портить окончательно отношения с городом, в котором он собирался княжить и который должен был обеспечить его власть над всеми подвластными Руси землями. Времена Олега, когда норманны управляли как завоеватели, ушли в прошлое, а зависимость от непостоянства норманнских дружин и их предводителей, видимо, не входила в планы Владимира. Поэтому, он решительно меняет вектор отношений в треугольнике князь - варяги - Полянская община,делая ставку, в первую очередь, на местные элементы. Буйная позиция варягов, «зло» творимое ими, он и решил использовать для сплочения антиваряжских элементов. Видимо, на этой почве и происходит консолидация киево-полянской общины вокруг Владимира, который смог направить в нужное русло стихийное недовольство различных слоев населения распоясавшейся варяжской вольницей.

Однако, варяги и при таком раскладе представляли серьезную опасность. Кроме того, их военная сила необходима была князю для решения стоявших перед нарождающимся государством важнейших внешнеполитических задач. Поэтому Владимир прибегает к такому испытанному средству, как раскол в стане противника. Значительную часть варягов он привлекает на свою сторону щедрыми пожалованиями. О сложности ситуации свидетельствует и факт тщательной дипломатической подготовки по отправке остатков варяжского корпуса в Византию. Причем, князь опасается, что варяги могут вернуться, поэтому и дает соответствующие советы византийскому императору. Покончив с варяжским засильем, Владимир начинает превращаться в «Красное Солнышко» для славян и ославянившейся полиэтничной массы, оседавшей в Среднем Приднепровье на протяжение столетия.

В литературе неоднократно обращалось внимание на то обстоятельство, что Владимир, как князь, существенно отличался от своих предшественников. Действительно, если Рюрик, Олег, Игорь и Святослав по своему поведению - типичные викинги,690 то Владимир - уже не просто КНЯЗЬ НОВОГО типа, ОН, прежде всего, - ПОЛЯНСКИЙ князь (может быть в этом кроется одна из причин его популярности в фольклоре?). При нем не прослеживается значительная роль варягов (за исключением начального периода, когда с их помощью он утвердился в Киеве). Оставшиеся от прежней эпохи либо погибли, либо в значительной степени, ославянились. Новые пришлые элементы частично принимались на службу, а частично (наиболее активные и агрессивные, равно как и местные варяги «старой закалки») - «выдавливались» за пределы Руси, в том числе и в составе наемников, либо вспомогательных отрядов, посылаемых Владимиром на службу в империю. Одновременно шел процесс славянизации дружины, нашедший наглядное отражение в летописном рассказе об отроке кожемяке, победившем грозного печенежина. Это предание не только является осмыслением процесса славянизации дружины посредством включения в нее лучших местных элементов, но и осмыслением важных сдвигов в военной организации Киевской Руси, характеризующихся усилением роли народного ополчения, переходом этого института в новую фазу развития691. Конечно, основы для этого закладывались уже во времена Игоря и Святослава. Но только теперь, в изменившихся внутри- и внешнеполитических условиях этот процесс получает устойчивое развитие. Владимир не отказался полностью от практики организации дальних грабительских походов, как и его предшественники, однако, центр тяжести в своей деятельности он перенес на упрочение власти Киева в восточнославянском мире и на оборону южных границ Руси. Это совпало, с одной стороны, с сокращением стихийного норманнского присутствия в Восточной Европе692, являвшегося источником идеальной для дальних походов военной силы, а с другой стороны - активизацией печенегов на южных русских рубежах. В деле же организации обороны роль народного ополчения неизмеримо возрастала. Необходимо было создавать надежную военную инфраструктуру на южных границах. Начинается активное строительство крепостей и укрепленных линий. Вопрос с обеспечением их «живой силой» не мог решаться посредством найма варягов. Поэтому Владимир «поча нарубати муже лучыпие от Словень, и от Кривичь, и от Чюди, и от Вятичь, и от сихъ насели грады; бе бо рать от печенегъ»693. Процессы повышения роли народного ополчения и пополнения дружины лучшими его представителями наглядно отразились и в былинном эпосе, в котором самый знаменитый богатырь - «крестьянский сын» Илья Муромец, а самый сильный (если не считать архаичного Святогора) - Микула Селянинович.

Повышалась и тактико-техническая оснащенность народного ополчения, что обуславливалось как приобретавшимся опытом и заимствованием военной организации у варягов и южных соседей (представители последних также играли важную роль в русском войске), так и развитием ремесленного производства, сделавшего к концу X века ощутимые успехи в производстве весьма совершенных образцов вооружения.

Таким образом, в правление Владимира роль варягов резко упала по сравнению с предшествующим временем. Характерно, что летописец, за исключением уже упоминавшихся событий начального этапа возвышения Владимира и рассказа о попытках принести в жертву в 983 г. киевлянами варягов-христиан, вплоть до событий 1015 г. не говорит о присутствии варягов на Руси. Это не значит, конечно, что норманны в полном составе покинули Русь или окончательно ассимилировались. Однако, они были полностью поставлены под контроль русской администрации и не играли уже столь исключительной роли в вооруженных силах и аппарате управления как прежде.

Характерно, что и скандинавские саги, содержащие сюжеты, связанные с Владимиром Святославичем, косвенно подтверждают известия русских летописей об изменившемся статусе норманнов на Руси. Например, «Сага об Олаве сыне Трюггви» рассказывает о большом почете, оказанном Олаву при дворе Владимира694. «Вальдимар конунг сделал его начальником войска, которое он посылал на защиту своей страны. О лав дал там несколько битв и был хорошим военачальником. У него самого была большая дружина [...]. Но случилось, как это обычно бывает, когда чужеземцы достигают могущества или большой славы, чем туземцы, что многие стали завидовать тому, что конунг и еще больше - жена конунга так благоволят к Олаву». Недовольные стали настраивать против Олава конунга, который «поверил наговорам и стал сдержанным и недружелюбным в обращении с Олавом». Заметив это, О лав покинул Русь695.

Об обострении русско-норманнских отношений при Владимире свидетельствует сообщение той же саги о походе ярла Эйрика, взявшего Ладогу и прошедшего огнем и мечом по Руси696. В ряде саг упоминается ярл Свейн, который отправился на Русь, «опустошая страну, заболел там и умер»697. Думается, что такой ракурс освещения русско-скандинавских отношений эпохи Владимира в сагах не случаен. Скандинавская вольница чувствовала при нем себя весьма неуютно. Сказанное станет еще более очевидным, если мы сравним эти сообщения с тональностью сообщений саг о русско-скандинавских отношениях в правление Ярослава Мудрого. При этом, (как и в случае с Владимиром) известия русских и скандинавских источников, не противоречат друг другу. Только характер отношений варягов и русского князя теперь иной.

«Сага об Олаве Святом» сообщает, что мужи Ярослава («Ярицлейва конунга») принимают «от имени своего конунга» все условия Ингигерд, дочери шведского конунга, которые она выставила в качестве условия за-мужества за русским князем: передачу ей в вено всех владений «ярла Аль- дейгьюборга» (Ладоги) и самого «Альдейгьюборга»; возможность взять с собой на Русь человека, который ей «покажется наиболее подходящим», с тем «чтобы на востоке у него было не ниже звание и не меньше прав», чем в Швеции. Выйдя замуж за Ярослава, Ингигерд сама распорядилась полученным веном, передав Ладогу с областью избранному ей человеку - ярлу Регнвальду698.

Спустя некоторое время, по сведениям той же саги, Ярослав «хорошо принял» у себя вынужденного покинуть родину Олава норвежского (Святого), вместе с сыном Магнусом, «и предложил ему остаться у него и взять столько земли, сколько Олаву конунгу было надо для содержания его людей. О лав конунг принял предложение и остался там»699. Когда ситуация в Норвегии изменилась, Олав Святой стал собираться на ро-дину, хотя Ярослав и Ингигерд предлагали ему «остаться у них и стать правителем страны, которая называется Вульгария». На дорогу Ярослав снабдил конунга «лошадьми и всем необходимым снаряжением», проводив «с большими почестями». Магнуса Олав оставил у Ярослава700. Впо-следствии Ярослав принял участие и в возвращении на родину Магнуса701.

«В саге о Харальде Суровом» Ярицлейв конунг хорошо принимает «Харальда с его людьми. Харальд сделался предводителем над людьми конунга, которые охраняли страну»702. Впоследствии, служа в Ви-зантии, Харальд «захватил огромные богатства», которые отсылал «в Хольмгард на хранение к Ярицлейву конунгу, и там скопились безмерные сокровища»703. Когда после бурной «византийской эпопеи» «Харальд прибыл в Хольмгард, Ярицлейв принял его отменно хорошо». Харальд получил от русского князя не только все свои богатства, но и руку Елизаветы Ярославны (Эллисив), после чего следующим летом отправился в Швецию704.

Несколько особняком в этом ряду стоит повествование «Пряди об Эймунде Хрингссоне». Эймунд и Рагнар, прибыли с большим отрядом на Русь, где правили в это время 3 брата: Бурицлав (в Киеве), Ярицлейв (в Новгороде), Вартилав (в Полоцке). Поступив на службу к Ярицлейву (Ярославу), они помогли ему победить Бурицлава. По истечения срока договора о службе, Ярослав не стал заключать новое соглашение. Перейдя на службу Вартилаву, Эймунд и Рагнар способствовали примирению последнего с Ярицлейвом и справедливому разделу владений705.

Ярослав в этой саге изображен не щедрым (что не относится к добродетелям правителей с точки зрения людей того времени), однако «хорошим правителем и властным»706. И хотя между Эймундом и Рагнаром, с одной стороны, Ярицлейвом и, прежде всего, Ингигерд - с другой, при уходе норманнов к Вартилаву происходит конфликт, в итоге все заканчивается как нельзя лучше. Эймунд не только способствовал примирению братьев707, но и стал конунгом над Полоцком и тянувшей к нему областью. Кроме того, Эймунд ведал обороной всей Руси. Перед смер-тью Эймунд, по разрешению Ярослава и Ингигерд, «отдал свое княжество Рагнару, побратиму своему»708.

Таким образом, характер отношений между Ярославом и варягами, по скандинавским источникам, иной, чем при его отце. Кроме того, имя Ярослава (Ярицлейва конунга) фигурирует в скандинавских источниках на порядок чаще, чем Владимира. Особый, дружественный, характер отношений между Ярославом и варягами прослеживается и по русским материалам. В годы его правления, как явствует со страниц летописей, русско-скандинавские отношения приобретают интенсивный характер. Известия о варягах становятся частыми, в отличие от периода правления Владимира, когда варяги фигурируют лишь в связи с борьбой последнего за Киев и в сюжете с человеческим жертвоприношением709.

Активизация русско-скандинавских отношений при Ярославе и усиление варяжского присутствия на Руси определялись рядом обстоятельств. Помимо династических связей, важнейшую роль здесь играли глобальные политические и социально-экономические процессы, протекавшие на так называемом циркумбалтийском пространстве и в прилегающих к нему, и даже весьма отдаленных от него, регионах: окончательный распад родоплеменных связей и становление раннегосударственных образований у скандинавских народов и восточных славян, закат эпохи викингов, оскудение ресурсов серебра в странах мусульманского востока, падение былого значения восточной торговли и т.д. Поэтому, с одной стороны, неудачные претенденты на власть в скандинавских странах использовали

Русь, по родственному, как своего рода убежище от мести врагов и для перегруппировки сил. С другой стороны - отмеченные процессы привели к появлению большого слоя «лишних людей», которые жили прежними, викингскими, понятиями и не могли найти себе достойного места в складывавшейся новой социально-политической системе. Они охотно шли на службу к русскому князю. Последнее обстоятельство облегчалось тем, что Русь и страны Скандинавии находились на одной стадии развития, социально-экономические, политические и даже культурные параметры жизнедеятельности наших обществ были весьма близки. Не случайно в сагах о древних временах, созданных не ранее XII в, легендарные «конунги Руси» принадлежали к скандинавскому «этническому пласту» и, таким образом, «при последовательном делении всех персонажей авторами саг на «своих» и «чужих»», относились к «своим»710. И хотя Ярослав не вполне уже «свой» для авторов саг711, тем не менее, в общей своей массе, они относятся к нему весьма положительно, особенно если учесть, что он не скандинав.

Русь в это время переживала важный этап развития, когда, в основных чертах, в большинстве районов восточнославянского мира завершился процесс распада родоплеменных связей и происходила трансформация сложного этнополитического образования, сочетавшего в себе элементы суперсоюза племен и федерации земель, в сложную федерацию земель712. Не устоявшаяся система политических связей, не изжитые межплеменные и развивающиеся межволостные противоречия, неупорядоченные межкняжеские отношения, трансформация новой системы социальных связей, идеологические противоречия, связанные со взаимодействием языческих и христианских начал, внешнеполитические обстоятельства и т.п. порождали конфликты, решаемые, нередко, силовым путем. В этих условиях присутствие опытного, закаленного в боях варяжского контингента было весьма кстати для решения и межкняжеских споров, и межволостных противоречий (в том числе, сохранения господства Киева в восточнославянском мире), и для эффективного присутствия на международной арене. Услуги норманнов были нужны и потому, что при всех успехах, достигнутых к тому времени Русью в строительстве собственной военной организации, они по боевым качествам все еще превосходили местные полки.

Мы уже говорили о том, что без варягов Владимир был не в состоянии противостоять Ярополку, и что варяги внесли главный вклад в победу новгородского князя. В событиях, связанных с междоусобием сыновей Владимира, варяги играют меньшую роль, но все равно без них новгородцы и Ярослав обойтись не могут. Когда Владимир задумал поход на непокорного сына и новгородцев, отказавшихся отправлять дань в Киев, «Ярослав же, пославъ за море, приведе Варягы, бояся отца своего»713. Поход киевской рати, однако, не состоялся вследствие нападения печенегов и наступившей вскоре смерти Владимира714. За нею последовала междоусобная война его сыновей. Мы не будем вдаваться в исследование запутанного вопроса, кто развязал войну и кто убил Бориса, Глеба и других братьев. Для нас главное проследить роль варягов в этих и последующих событиях, связанных с деятельностью Ярослава Владимировича.

Приглашенные Ярославом варяги вели себя в Новгороде буйно, чиня обиды новгородцам и их женам. Задетые за живое, горожане «избиша Варягы во дворе Поромони». В ответ Ярослав коварно заманил на свой двор в Ракоме нарочитых новгородских мужей и иссек их. В ту же ночь он получил весть из Киева о смерти отца, вокняжении Святополка и об убийстве Бориса. Князь созвал вече и примирился с новгородцами715. Собрав войско, состоящее из тысячи варягов и трех тысяч новгородцев, Ярослав выступил против Святополка716.

Реакцию Ярослава на действия новгородцев трудно назвать адекватной, даже в том случае, если прибывшие на его зов варяги являлись не наемниками, а контингентом союзных войск, присланными шведским или норвежским конунгом. В любом случае видно, что варяжской частью войска Ярослав дорожил больше, чем народным ополчением. Действия новгородцев, которые могли привести к уходу варягов, Ярослав, видимо, воспринял как крушение надежд на успех противостояния с Киевом. Возможно, что он не был уверен в верности новгородцев. Ведь война должна была вестись не только и не столько с киевлянами, сколько с Владимиром. С последним город связывало многое, и позиция горожан по отношению к предстоящей войне могла быть весьма неопределенной. Новгородцы поддерживали Ярослава постольку, поскольку их тяготила выплата дани Киеву. В этих условиях традиционная опора на варягов, как главную силу, могла казаться Ярославу единственно надежной. Ссориться с варягами ему было не с руки и на случай возможного бегства из Руси. Кроме как в Скандинавию ему бежать было некуда. Особенно актуальной мысль о бегстве (а Ярослав в этом плане, как свидетельствуют события 1018 г.717, не обладал крепкими нервами) могла ему показаться после того, как произошли трагические события между новгородцами и варягами. Отчаяние и гнев, ощущение собственного бессилия, надежда получить дополнительную помощь за морем или хотя бы спастись там на время (в условиях незнания о произошедших на юге событиях) лишили князя возможности трезво оценивать ситуацию718. С получением письма из Киева ситуация круто менялась (Святополк - не Владимир), и для новгородцев, и для варягов, и, естественно, для самого Ярослава. На горизонте замаячила не тяжелая оборонительная война с сильнейшим князем и объединенной русской ратью, а наступательная кампания (с такими ее атрибутами как добыча и слава) в условиях начавшихся междоусобий, которые неизбежно ослабляли военную мощь Киева. Немаловажно, что Святополк имел прав на власть не больше, чем Ярослав. На стороне последнего, к тому же, было морально-психологическое преимущество (после убийства Святополком Бориса). Ярослав и возглавляемая им северная коалиция теперь выступали за правое дело, что должно было, по понятиям того времени, обеспечить поддержку высших сил (не маловажный фактор). Однако Ярослав теперь попадал в серьезную зависимость от новгородцев.

Описанные события показали и возросший потенциал новгородского ополчения. Вряд ли в описанном случае варяги совершили нечто особенное, приведшее к кровопролитию. Они, скорее всего, вели себя как обычно, так, как привыкли себя вести на Руси и в Прибалтике. Просто прежде им это сходило с рук. Теперь же, несмотря на то, что у Ярослава в распоряжении находилась тысяча варягов и собственная дружина, которым противостояло трехтысячное ополчение, князь не решается на открытые действия против города, а обезглавливает новгородскую общину, подавляя тем самым ее волю к сопротивлению. Ха-рактерно, что и в последующих событиях активной силой выступают именно новгородцы719. Тем не менее, сами они еще не в состоянии тягаться с Киевом. Когда в 1018 г. Ярослав потерпел поражение на Буге, новгородцы собирают деньги для найма нового норманнского отряда720. Об активной роли варягов в развернувшейся междоусобной войне свидетельствуют и скандинавские источники, в частности уже упоминавшаяся «Прядь об Эймунде Хрингссоне»721.

Таким образом, на наш взгляд, вопрос о том, почему со времен Олега до времен Ярослава в столкновениях Киева и Новгорода побеждал послед- нии, а главным городом оставался первый, решается достаточно просто. Победа Новгорода обеспечивалась за счет варяжского фактора, тогда как внутренний потенциал Киева и Полянской земли (по крайней мере, уже со времен Игоря) был значительнее. Начиная с первых князей, здесь концентрировались не только материальные, но и наиболее воинственные людские ресурсы, поставляемые как восточноевропейскими племенами, так и окрестными народами, в том числе - скандинавами.

О по-прежнему большой роли норманнов для ведения военных действий русскими князьями свидетельствуют и известия Титмара Мерзер- бургского. Описывая вступление в Киев (после поражения Ярослава на Буге в 1018 г.) Болеслава Храброго, оказавшего помощь своему зятю Свя- тополку, он писал: «...До сих пор этому /городу/, как и всему тому краю, силами спасающихся бегством рабов, стекавшихся сюда со всех сторон, а более всего /силами/ стремительных данов /удавалось/ противостоять весьма разорительным /набегам/ печенегов, а также побеждать другие /народы/»722. Как показал А.В. Назаренко, под «рабами» имелись ввиду крестьяне окрестных сел, собиравшиеся, «как это обычно бывало, в городе во время нападения кочевников» и принимавших участие в их отражении723. Таким образом, перед нами две наиболее действенные силы в борьбе с внешними врагами в X - начале XI в. - народное ополчение и варяжские дружины. Это не противоречит и показанию наших летописей. Характерно, что еще в 1036 г., в знаменитом сражении, сокрушившем печенегов, активную роль будут принимать варяги, сражавшиеся, как самая боеспособная часть войска, в середине строя724. Что касается княжеских дружин, то, за исключением битвы на Листвине, их роль по летописям не прослеживается.

Однако военное превосходство варягов таяло на глазах. Новгородцы, как мы видели, не только посмели дерзнуть на непобедимых воителей Севера, но и «избиша Варягы»725. Повышалась военная мощь народных ополчений и других земель. В битве на Листвене в 1024 г. Мстислав против варягов Ярослава поставил ополчение северян. И хотя, как видно из контекста летописного рассказа, варяги превосходили северян, это превосходство далось им не легко («трудишася варязи секуще Северъ»), а главное, северяне выстояли, дав возможность Мстиславу со своей дружиной решающим ударом выиграть сражение726. Перед нами первый известный случай, когда участие варягов на стороне того или иного претендента на власть не принесло ему дивидендов.

Последний раз варяги в качестве наемников фигурируют в летописи под 1036 г., когда сражаются, на стороне русских, с печенегами. Это был заключительный варяжский военный аккорд. (Предполагают, что варяги участвовали и в походе 1043 г. Владимира Ярославича на греков727). Подходила к концу эпоха викингов, да и в военных услугах варягов Русь нуждалась все меньше. Формирование городов-государств вступало в завершающую стадию. Одним из следствий этого процесса была трансформация племенных ополчений в ополчения земель, ядром которых, постепенно, становилась тяжеловооруженная пехота. Спустя сто с небольшим лет, в 1142 г. «свеискыи князь съ пискупомъ въ 60 шнекъ», напал на новгородских купцов, возвращавшихся на (в) 3 ладьях «изъ заморья». Шведы не только «не успеша ничтоже», но и потеряли «полтораста» человек убитыми. 3 ладьи новгородцы взяли в плен728. От былого превосходства скандинавов, как видим, не осталось и следа.

Таким образом, норманнский периодрусской истории завершился при Владимире. Но уже применительно к правлению Игоря и Святослава уместно вести речь о норманно-полянскомпериоде. С Владимира начинается собственно Полянскийэтап в истории восточных славян, ставший начальной фазой древнерусскогопериода. Что касается «варяжского ренессанса» при Ярославе, то этот процесс находился под полным контролем русской администрации, а главное, роль варягов была иной, чем в предшествующий, «норманнский период». Как в плане их участия в аппарате управления, так и в плане удельного веса в системе военной организации Древней Руси.

* * *

Варяги на территории Восточной Европы, несомненно, преследовали собственные интересы. Но, для наиболее полного и оптимального их удовлетворения, они вынуждены были заключать союзы с отдельными местными племенами, что и видно на примере словен и полян. Норманны не создавали восточным славянам государственности, однако на протяжении достаточно длительного времени выступали в качестве организующей военно-политической силы. Тем самым, они способствовали формированию институтов публичной власти и налоговой системы, возвышению ряда местных племенных объединений, что привело, в итоге, к доминированию Полянской общины, а потом и Киевской волости над остальными восточнославянскими землями. Варяжский фактор не только «подтолкнул» государствообразующие процессы у восточных славян, но и придал им масштабность, катализировав интеграционные явления на огромных пространствах Восточной Европы. Эта масштабность являлась результатом взаимодействия многих факторов, важнейшим из которых, на наш взгляд, стало наложение двух колонизационных потоков на территории Восточной Европы - славянского и скандинавского. Будучи различными по силе и по конечным целям, они, несмотря на временную гегемонию в отдельных регионах скандинавов, привели, в итоге, к господству восточнославянского элемента. Соединение же военных сил, опыта и мобильности варягов с мобильностью и нерастраченной энергией молодого восточнославянского этноса дало поразительные результаты. Однако свет государственности освещает и скандинавов и восточных славян уже за пределами так называемого «норманнского периода» русской истории729.