Очерк 4. Социальные конструкты и образы повседневности в «Житии Феодосия»

Житие Феодосия, написано в 80-е гг. XI в., Нестором. Вопрос о византийских источниках жития и степени их использования изучен еще недостаточно251. И хотя «исследователи обнаружили в Житии немало сюжетных мотивов, заимствованных из памятников переводной агиографии...

Если в «Чтениях о Борисе и Глебе» Нестор употребляет понятия и страна=земля, и земля=страна254, то в «Житии Феодосия» страна используется в значении Русская страна, Русская земля255 и, один раз, в значении Курская земля (или волость)256. Таким образом, понятие страна могло применяться, подобно и понятию земля, в отношении как Руси в целом, так и отдельной городовой волости. Это, в свою очередь, предполагает возможность использования страна и по отношению к промежуточной между ними структуре - отдельной земле257. Все же, в Житии Феодосии для обозначения отдельной земли с главным городом используется чаще понятие область258. При этом, область и град могут выступать синонимами259. Кроме того, область используется в значении княжеское владение, земля того или иного князя260, а понятие княжеский стол может соответствовать понятию княжеская область261. Таким образом, из сказанного следует, что в качестве синонимов могут выступать град, область, княжеский стол. Из совпадения значений град и княжеский стол происходит стольный град262.

Показательна и такая деталь: в рассматриваемом произведении Киев часто заменяется просто градом и стольным градом. Для Нестора это наш град264, тогда как, например, для матери Феодосия, «градъ свой» - Курск265.

В житии повествуется об отношениях Феодосия с тремя Ярославича- ми, прежде всего - Изяславом и Святославом. Симпатии Нестора и (по крайней мере, так в житии) Феодосия на стороне Изяслава. Одна из причин этого лежала в драматических событиях 1073 г., закончившихся изгнанием Изяслава братьями (Святославом и Всеволодом) и вокняже- нием в Киеве Святослава.

Раздор, случившийся «въ трьхъ кънязьхъ, братии сугцемъ по плъти», конечно же, с точки зрения Нестора, следствие наущения лукавого266. Изгнав старшего Изяслава из «града стольнааго», победители послали за Феодосием, приглашая его к себе на обед, дабы приобщить его к своему неправедному делу267. Но надежды князей не оправдались. Феодосий резко осудил произошедшее. Святослав, с точки зрения Феодосия, «не по закону седъша на столе томь, и яко отьця си и брата старейшаго про- гънавъша»268. Но права Изяслава, по мнению игумена, определялись не только старшинством, но и отцовским завещанием269. Отец поручил стол Изяславу, поэтому Святослав, вокняжившийся в Киеве «чресъ законъ», должен был, согласно представлениям преподобного, вернуть стол брату. Не изменил своих взглядов Феодосий и после примирения со Святославом. В ектении он велел упоминать Изяслава, «яко стольному тому князю и старейшю вьсехъ», а Святослава, как «чресъ законъ седшю на столе томь», вначале вообще не упоминали, а потом стали упоминать вторым270.

Отношение самого Нестора к Изяславу и Святославу наглядно проявилось и в эпитетах, которыми он их наделяет.

За исключением понятия стольный князь и старейшю всех, Нестор в «Житии Феодосия» не наделяет князей эпитетами, связанными с характером и объемом княжеской власти {христолюбивым, например, может быть не только князь, но и некий человек282). Тем не менее, проблема княжеской власти, равно как и власти вообще, поставлена им достаточно четко. Это видно прежде всего на примере описания конфликта Фео-досия и Святослава.

Власть князя велика: в его воле свобода и сама жизнь преподобного. Гнев князя страшен, подобен ярости льва: так, прочтя епистолию (послание) Феодосия, Святослав «яко львъ рикнувъ на првьдьнааго, и удари тою о землю»283. Создается ощущение полной беспомощности игумена перед князем. Однако, вероятно, это своеобразный литературный прием, нагнетающий ситуацию и щекочущий нервы читателю. На поверку оказывается, что князь не такой уж и всесильный, а Феодосий отнюдь не беззащитен: как ни гневался князь на Феодосия, «не дьрьзну ни единого же зъла и скьрьбьна створити тому, видяше бо мужа преподобьна и пра- вьдьна суща его»284. Конечно, Феодосий не простой человек, и опала его грозила князю как общественным недовольством, так и небесной карой. К тому же, Святослав нуждался в мире и дружбе с авторитетным игуменом. Последнему тоже, судя по всему, не с руки была ссора с князем. И иноки, и бояре призывали Феодосия к смирению, указывая на всевозможные кары, готовые де, по княжьему приказу обрушиться на его голову.

К тому времени Печерские иноки имел опыт столкновения с княжеской властью, причем, в лице горячо любимого Феодосием и Нестором

Изяслава. Первый конфликт случился еще на начальном этапе формирования монастыря, когда монахи, во главе с Антонием, жили в пещере. Князь Изяслав разгневался на иноков за пострижение своего слуги-скопца и сына боярина Иоанна, грозил чернецам заточением и разрушением пещеры. Но монахи на него нашли управу: под угрозой покинуть землю (и, тем самым, лишить ее сакральной защиты, обрекая на различные беды и напасти) они заставили князя пойти на попятную. Три дня пришлось посланцам князя умолять иноков, прежде чем те вернулись в свою пещеру «яко се некотории храбри от брани, победившие супостата своего врага»287. Это был действительно триумф братии, и не случайно победные реляции Нестора выдержаны в такой «милитаризированной» и возвышенно-выспренной тональности: победа над князем приравнивалась к победе над супостатом (дьяволом)

Другое, видимо, более серьезное противостояние связано с событиями 1068 г., когда после поражения русских полков на Альте в Киеве вспыхнуло восстание, закончившееся изгнанием Изяслава и посажением на княжение Всеслава. Восстановивший с помощью поляков власть Изяслав, начал гневаться на Антония «изъ Всеслава». Ситуацию разрядил Святослав, люди которого ночью увезли Антония в Чернигов288. Однако Нестор в «Житии Феодосия» ничего не сообщает об этом конфликте Изяслава и Антония.

В житии сакральные функции князя практически никак не проявляются. Но это, видимо, связано не с убеждениями автора, а с характером сюжета, в котором главную сакральную роль играет преподобный Феодосий и иноки, а князья «приземлены». Именно черноризцы обеспечивают благополучие земли, и именно их уход грозит земле бедами. Знаменательно, что осознает это не князь Изяслав, чьи действия, собственно, и спровоцировали желание Антония со товарищи уйти в другую землю, а княгиня289: «Послушай господи, и не гневайся. Яко тако же бысть и въ стране нашей, отъбежавъшемъ некоея беды ради чрьньцемъ, много зла створися въ земли той ихъ ради, нъ блюди, господи, да не тако въ области твоей будеть»290. Видимо, чем праведнее иноки, тем выше сакральная защита земли, тем больше чести и князю. Не случайно Святослав, в свое время, завидовал Изяславу, поскольку в его земле имелся такой светоч, как Феодосий291. Отсюда и все меры, направленные на налаживание добрых отношений с Киево-Печерским игуменом.

Подобно простому смертному, князь может попасть в сети к врагу рода человеческого (как в случае со Святославом и Всеволодом, изгнавшими брата своего старейшего). Может он служить и орудием в руках Господа. Например, «по строю Божию», оказаться в нужный момент и в нужном месте, чтобы решить проблему с выбором места под новую церковь, как это произошло со Святославом. Показательно, что князь первым стал копать землю под фундамент храма (как бы сейчас сказали: «Заложил первый камень»)292.

Как видно из описания отношения Феодосия к конфликту Ярославичей и он сам, и его «житиеписатель» Нестор легитимным при замещении княжеского стола считали отцовское завещание (отцовскую волю) и принцип родового старшинства. Вместе с тем, в житии, как само собой разумеющееся, присутствует указание на призвание князя тмутаракан- цами. Так, после смерти Ростислава, великий Никон «умоленъ бысть отъ людий техъ преити къ Святославу князю и молити и, да пустить къ нимъ сына своего, да сядеть на столе томь». Видимо, Никон являлся представителем от городской общины. Об этом позволяют судить следующие известия жития. Прибывшего из Тмутаракани Никона Феодосий просил остаться в Киево-Печерском монастыре. Никон пообещал вернуться, как только все устроит в своей обители. Согласно автору жития, он так и сделал: «...Дошьдъ бо съ князьмь Глебъмь острова того, и оному седшю на столе въ граде томь, Никонъ же възворотися въспять»294. Таким обра-зом, Никон возвратился после того, как сел на столе князь Глеб. Тем самым он полностью выполнил возложенную не него миссию - доставил князя и, возможно, непосредственно участвовал в процедуре его посаже- ния на тмутараканский стол. Нестор, естественно, главное внимание уделяет игуменской составляющей миссии Никона, тогда как, вероятно, главной была политическая, о чем сам автор жития и проговаривается, когда говорит о связи возвращения Никона с посажением на столе Глеба. Конечно, Никон, перед возвращением в Киев, не мог не устроить дел и в собственном монастыре.

Это известие показывает, что население Тмутаракани, несмотря на полиэтничность, признавало правителями русских князей295. Видим мы и яркий пример участия церковных деятелей в политической жизни на Руси.

Князья, какими бы христолюбцами они не были - приверженцы, прежде всего, ценностей сего мира. Чернецов они, конечно, чтили, но пострига своих слуг и представителей боярства, как видим из рассказа о княжеском скопце и Варлааме296, не одобряли. В «Житии» очень образны зарисовки на темы княжеского быта, показывающие всю приземленность княжого бытия. Таковое, прежде всего, отличается необыкновенным материальным богатством. Все, что только можно представить в этом мире, можно, найти во дворе княжем. По словам Изяслава, «вьсехъ благыихъ мира сего испълънися домъ мой». Одним из важнейших и престижных маркеров достатка и социального статуса являются обильные, разнообразные и дорогие яства297. Княжеская жизнь неотъемлема от развлечений, веселья. Так, однажды преподобный Феодосий, войдя в княжеские палаты, увидел пред Святославом множество играющих музыкантов: «овы гусльныя гласы испущающемъ, другыя же оръганьныя гласы по- ющемъ, и инемъ замарьныя пискы гласящемъ, и тако вьсемъ играющемъ и веселящемъся, якоже обычай есть предъ князьмь». Преподобный не удержался, чтобы не подначить князя. Сев рядом и смиренно опустив очи долу, он наклонился к Святославу и спросил: «То будеть ли сице на ономь свете?». Ярославич оказался восприимчив к критике. Он, конечно, не отказался от услуг музыкантов. Но впредь, узнав о приходе Феодосия, велел им прекращать игру298.

Кое-что из жития узнаем об организации княжеского дворцового хозяйства. Так, в доме Изяслава управлял всем («предръжа у него вся») некий скопец. Именно его пострижение и навлекло княжеский гнев на братию299. В доме князя Всеволода все хозяйство вела некая женщина, приславшая как то в монастырь три воза наполненных корчагами с вином300. Это был воистину щедрый подарок, свидетельствующей о небедном существовании таковых высокопоставленных слуг. Устами Феодосия, Нестор рисует образную картину из жизни рядовых дворцовых слуг (рабов по статусу), которые делают все ссорясь, подсмеиваясь и переругиваясь, понуждаемые побоями со стороны старших над ними, «и тако же вься служьба и съ грехъмь сътваряеться»301.

Если во дворце князь изображается в окружении рабов, ему прислуживающих и музыкантов, его развлекающих, то за пределами двора - в сопровождении бояр и отроков. Например, Изяслав, «егда хотяше поехали къ блаженууму, тъгда распустяше вся боляры въ домы своя», приходя только с пятью-шестью отроками302. Святослав, получив, наконец-то, долгожданное приглашение Феодосия, «приде съ боляры въ манастырь... »303. Увидев огненный столп, поднявшийся над монастырем, Святослав догадался о кончине Феодосия и сказал об этом «сущимъ съ нимь»304 и т.п.

Князья мудры, обладают даром слова, о чем можем судить из следующих слов Нестора: «Многашьды же сего блаженаго князи и єпископи хотеша того искусили, осиляюще словесы, нъ не възмогоша и акы о камыкъ бо приразивъшеся отскакаху, ограженъ бо бе верою и надежею, еже къ Господу нашему Иисусу Христу, и въ себе жилище Святааго Духа сътвори»305. В данном случае Нестор пытается не принизить князей и епископов, но возвеличить самого Феодосия. Одолеть в искусстве словопрения князей и епископов, видимо, было не просто показателем высочайшей квалификации, но и благорасположения Божьего306. В этой связи красноречива и оппозиция: князья и епископы - преподобный Феодосий. Князья поставлены в один ряд с епископами, которые, в силу своего чина должны были обладать и грамотностью, и умом, и даром красноречия. (Стоит ли удивляться после этого, что тот же Всеволод Ярославич «дома седя, изумеяше 5 языкъ»307.

Представители высшей знати в «Житии» скрываются под названиями вельможи и бояре. Причем эти понятия выступают как синонимы308. Бояре и вельможи тесно связаны с князем: они либо названы боярами того или иного князя309 (показательно, что в таком значении упоминаются бояре, а не вельможи), либо окружают князя (сопутствуют ему)310, либо едут к княжескому двору311, либо отправляются с ним на войну312.

Вельможи и бояре выполняют роль посредников между находящимися в ссоре Святославом и Феодосием. Так, Феодосий, осуждал незаконное изгнание Изяслава перед приходящими к нему вельможами и велел передавать его слова князю. В свою очередь, «мнози приходящее» к нему бояре сообщали о сильном княжеском гневе и умоляли не противиться Святославу313.

Естественно, встает вопрос, о каких боярах/вельможах здесь идет речь, о «дружинных», «земских» или о тех и других? Упоминание их в контексте с князем, как будто, склоняет к «дружинной версии». Об этом свидетельствует и такая деталь: в житии упоминаются по имени некоторые бояре Изяслава (наиболее, видимо, часто посещающие монастырь и особо щедрые по отношению к нему314), но не называются по именам бояре Святослава. Естественно, за столь короткий срок (около года)315, трудно было завести прочную дружбу с новоприбылыми. Правда, Феодосий, как мы видели, обличал Святослава пред вельможами и болярами, в связи с чем логично было бы предположить, что это старые знакомые, представители местной знати. Да и как обличать князя перед его дружиной? Все же, данное обстоятельство не может свидетельствовать в пользу «земского» боярства. Феодосию ли, напрямую обличавшему самого князя, было бояться делать тоже самое пред мужами Святослава? Кроме того, вряд ли ему грозила серьезная опасность со стороны князя и его людей. Да и могла ли опасность остановить преподобного, стоявшего, к тому же, одной ногой в могиле? Мог ли Феодосий пожертвовать долгими годами подвижничества в угоду минутной слабости на закате дней своих?

В «Житии» вельможи и бояре - знатные люди. В нем упоминается только один способ приобретения данного социального статуса - происхождение. Наглядно это отражено в рассказе о Варлааме. Сын боярина Иоанна - боярин, так как боярином является его отец316. Здесь, как и в целом в житии, боярин =велъможа (знатный).

Помимо близости к князю, постоянной возможности доступа к нему, другой отличительной чертой вельмож и бояр является богатство. Не случайно, поэтому, озаботился своим спасением впечатлительный сын боярина Иоанна, когда дошло до его слуха слово Еосподне: «Удобее есть вельбуду сквозе иглине уши проити, нежели богату въ царствие небесное вънити»317. Бояре ходят в «боярских» одеждах, ездят на богато убранных конях, в окружении своих отроков318. Дома они окружены рабами и рабынями319. Бояре (и не только они, если посмотрим на судьбу Феодосия), как приверженцы богатств сего мира, весьма негативно относятся к тому, чтобы представители их социальной среды, тем более - родные дети, уходили в монахи. Для предупреждения такового сценария они не останавливались перед довольно крутыми мерами. Но таковые не всегда помогали. Появлялись твердые в своих убеждениях люди, преодолевавшие сопротивление близких и осуждение представителей сво-его социального круга. Яркий пример - сын боярина Иоанна (в монашестве - Варлаам), чье упорство сломило волю отца, разрешившего ему, в итоге, покинуть свой дом. Уходившего оплакивали как мертвого: «Рабы и рабыня плакахуться господина своего и яко отъхожааше отъ нихъ, иде жена, мужа лишающися плакашеся, отьць и мати сына своего плакаста- ся...»320. Да и жизнь не стояла на месте. Все глубже проникало христианство в толщи древнерусской жизни, все прочнее новое учение опутывало цепкими нитями своих приверженцев, в том числе и из высших слоев общества. В «Житии Феодосия», помимо Варлаама, упоминается также некий монах, пришедший из монастыря св. Мины, в прошлом - боярин321. Пройдет еще немного времени и монашеский куколь оденет один из черниговских князей. Но это уже тема других произведений и другого исследования.

Конечно, постригались отдельные представители знати. В основной своей массе вельможи предпочитали приходить в монастырь за благо-словением и отдавать за это долю своих богатств322, а иногда и дарить села323. Часто они посылали братии продукты. Некоторым ничего не стоило послать три воза с хлебом, сыром, рыбой, чечевицей, пшеном, медом324. Впрочем, и в монашеской карьере социальный статус играл важную роль. Тот же Варлаам, например, был в качестве игумена взят Изяславом в построенный князем Дмитриевский монастырь325.

Все бояре и вельможи богаты, но не все богатые - бояре или вельможи. Например, как то в монастырь «некъто от богатыихъ принесе къръчагу» масла326. Конечно, можно допустить, что таковой был бо-ярином/вельможей. Но это будет существенной натяжкой, поскольку: 1) Нестор должен был указать наиболее престижный статус дарителя, а статус, определяемый понятиями боярин и вельможа более социально престижен, чем статус, определяемый понятием богатый: 2) дар был принесен лично, а не послан. И уж ни в коем случае нельзя признать боярыней женщину, заправлявшую хозяйством в доме Всеволода. А ее дар (3 воза с вином!) - один из наиболее дорогих, из всех упоминаемых в житии327.

Бояре, согласно житию, облечены властью. Властью, которой не могут противостоять монахи. Так, когда сын боярина Иоанна собирается принять постриг, Антоний говорит ему: «Блюди, чадо, къ кому обегца- ваешися и чий въинь хощеши бытии, се бо невидимо предстоять аггели Божии, приемлющее обещании твоя. Но егда како отець твой пришед съ многою властию и изведет тя отсюду, нам же не могущим помощи ти, ты же пред Богом явишися, якож ложь и отметникь его»328. И вправду, вскоре напал боярин Иоанн, как мы видели, на пещеру со многими отроками и увел сына. Однако не ясно, все ли бояре, с точки зрения автора жития, облечены властью? Иоанн ведь не просто боярин, а «прьвый у князя въ болярехь»329.

Облачение властью - один из признаков (наряду со знатностью и богатством) общий для князей и боярства, сближающий, до определенной, конечно, степени, их. Однако более низкий статус боярства виден во всем, в том числе и в их окружении. Если князья окружены боярами и отроками. То бояре - отроками330. Отроки боярские, фактически, выполняют те же функции, что и княжеские. Они используются не только как эскорт, но и как дружина, способная выполнить любой приказ своего господина, не останавливаясь перед тем, чтобы разогнать монахов и насильно ворваться в монастырское помещение331. Но и сами бояре, как следует их сказанного, в окружении князя играют примерно ту же роль, что и отроки в их окружении.

Мотив злоупотреблений со стороны носителей власти присутствует в «Житии». Так, Феодосий «многыимъ заступьникъ бысть предъ судиями и князи, избавляя техъ, не бо можахуть ни въ чемь преслушати его, ве- дуще и правьдьна и свята». О том, что речь идет здесь о несправедливо обиженных, свидетельствует связь данного сюжета с предшествующим ему пассажем об убогой вдовице, обиженной судьей не по закону («бес правьды»), Феодосий «избави ту от насилия того». После разговора с игуменом судья вернул вдове неправедно отнятое332.

Наряду с князьями, властелинами городов, боярами и вельможами, черноризцами, игуменами, епископами, попами(прозвутерами333), упоминаются традиционно убогие и богатые, нищие, вдовицы (убогие вдовицы) и сироты, калеки, скорбящие334. Особое внимание привлекают ряды: нищий, убогий, скорбящий, бедно одетый335; нищие, слепые, хромые, больные336. Такое сопоставление наталкивает на мысль о том, что на Руси нищета приравнивалась к физическим недостаткам. Это была особая разновидность болезни (действительно, ведь физически дееспособный человек своим трудом вполне мог самостоятельно скопить определенный достаток337). Наряду с убогими вдовицами и сиротами, это все люди слабые, нуждающиеся в защите. Одним из институтов, обеспечивающих обездоленным защиту, являлась церковь. Например, Феодосий построил близ монастыря двор, где давался приют «нищимъ и слепыимъ и хромыимъ и трудоватыимъ, и от манастыря подавааше имъ еже на потребу и от вьсего сущаго манастырьскааго десятую часть даяше имъ». В случае с десятиной заметна параллель с «Памятью и по-хвалой ...» Иакова Мниха338, что наводит на мысли о достаточно широком распространении практики выделять десятую часть своих доходов на содержание нищих. Показательно, что Феодосий не просто построил двор для больных и убогих, но и «цьркъвь възгради въ немь». Причем постройка двора и церкви взаимосвязаны. Возможно, это свидетельствует о практике содержания убогих и больных при храмах, о чем имеются намеки в других источниках339. Интересна и такая деталь: Феодосий был для вдовиц и убогих заступником, а для сирот - помощником (Кроме того «убогыимъ же подавая, еже на потребу и на пище тем»)340. Если это и топос, то отражающий, тем не менее, жизненные реалии. В житии, например, опи-сывается конкретный случай, когда преподобный заступился за убогую вдовицу, несправедливо обиженную судьей341. И случай этот не выходит за известные нам рамки древнерусской социально-правовой практики.

К кругу обездоленных житие относит и узников, которым Феодосий каждую субботу отправлял воз хлеба342. Таковых, следовательно, в Киеве были не один и не два. От подобной участи, видимо, никто не был застрахован, даже сам преподобный. Если верить Нестору, Святослав, возмущенный обвинениями Феодосия, угрожал ему заточением. Смерть в заточении, судя по всему, была в то время обычной. Не случайно Феодосий, узнав о намерениях князя его «на заточение... посълати», заявил, что радуется сему и готов принять смерть343.

Видимо, в силу особенности житийного жанра, с одной стороны, сюжета (вращающегося вокруг Феодосия, вследствие социального происхождения и выполняемых святительских функций связанного, в первую очередь, с представителями крайних полюсов общества) - с другой, на страницах жития, практически, не фигурируют представители основной массы свободного населения - людей. Они не только обезличены344 - таковых вообще трудно вычленить в тексте. Возможно, это с их детьми, несмотря на увещевания родителей, отказывается играть в детстве и юношестве Феодосий345. То же самое можно предположить и в отношении отроков - сверстников Феодосия, издевавшихся над ним и укорявших его за работу в церкви (Феодосий пек просфоры)346. Но все эти сведения неопределенны. Понятно, что речь идет о детях свободных347, игравших, скорее всего, на улице. В то же время, это и типовой сюжет для жития того или иного святого, особость которого проявляется уже в детском возрасте, а порой и до рождения.

Не большей конкретностью отличается и зарисовка монастырского двора, на который приходят к Феодосию желающие принять постриг. Среди таковых, естественно, были и простые свободные, ведь он не прогонял «ни убога, ни богата»348. Кроме того, Феодосий «многыимъ за- ступьникъ бысть предъ судиями и князи, избавляя техъ...»349. Здесь также могли быть все категории свободных, а не только убогие или богатые. Но, опять же, сказать что-нибудь определенное сложно.

Более конкретны страньници, с которыми пытался уйти Феодосий в паломничество350. Это, прежде всего, свободные люди, отправляющиеся по святым местам. В то же время, среди таковых могли иметься и рабы, посылаемые господами вместо себя, о чем имеются смутные сведения в иностранных источниках351.

Иногда в «Житии» рисуется картинка с конкретного события, несущая не только информацию об определенной социальной группе, но и об общественных и бытовых реалиях той далекой эпохи. Здесь все - от чудесного до суровой прозы жизни. Вот, под пером Нестора материализуются «купьци на возехъ съ бремены тяжькы», следующие по дороге в Киев352. Вот Феодосий направляется «къ делателемъ, иже беша цьркъвь зижюшеи»353. А вот просто человек некий, христолюбивый и богобоязненный, проезжающий ночью по горке, возвышающейся над монастырем, узревший чудесное видение, о чем и поведал, как истинную правду, одному из иноков354. Имеется пример и массового видения чуда, которое Господь «показа... человекомъ близь» монастыря «живущемъ»: «Въ єдину бо нощь слышаша гласъ бещисльно поющихъ». Слышавшие этот глас, ни один и не двое, а многие, встали с постелей своих и вышли на высокое место полюбопытсвовать. Они увидели яркий свет над монастырем, и множество иноков, выходящих из старой церкви и направ- лящихся с иконой св. Богородицы к месту, куда впоследствии Феодосий перенесет монастырь355.

И опять свидетельство грубой материальности мира, где правит бал физическая сила: пелену чудесных видений и образов «прорывают» некие стерегущие свои дома, застукавшие «на горячем» ночных разбойников. Схватив непрошенных гостей, они их ведут связанными в город, к судье356. Кто эти суровые люди, сохранившие свои дома от разграбления? Понятно, что не бояре и вельможи351, и что события разворачивались не в городе358. Скорее всего, это волощане, общинники, как пострадавшие от разбойников, так и помогающие им доставить преступников по назначению и принять участие в судебном разбирательстве (кто - истцом, кто - послухом, а кто - видоком).

Другой сюжет жития, мимоходом, бросает взгляд на политическую активность жителей далекой Тмутаракани. Великий Никон, после смерти тмутараканского князя Ростислава, «умоленъ бысть отъ людий техъ прейти къ Святославу князю и молити и, да пустить къ нимъ сына своего, да сядеть на столе томь»359.

Но и «духовная» сторона общественной деятельности, если верить автору жития, не была чужда древнерусскому населению. Так, когда Феодосий с братьей искали место для строительства новой церкви, «въ начатькъ же таковааго дела събьрася множьство людий», и одни предлагали одно место под строительство храма, а другие - другое. Пока князь Святослав, увидевший «многь народъ», не подъехал, и не разрешил проблему, пожертвовав на такое благое дело свое поле360.

Наконец, сразу же после кончины Феодосия, «акы не от коего божь- ствьнааго явления, подвижеся верныихъ множьство, и съ усердиемь сами придоша и беша предъ враты седяще и ожидающе...». Иноки же затворили ворота и никого не пускали, по повелению блаженного, сидели у тела его, ожидая «донъдеже разидутся людие... Беша же и боляре мнози пришьли, и ти предъ враты стояще»361. В последнем сюжете, пожалуй, единственный раз в житии встречается достаточно четко выраженная оппозиция люди - боляре.

Таким образом, в житии фигурируют и свободные и несвободные (рабы, слуги). Из свободных понятийно обозначаются только верхи общества (князья, бояре, вельможи) и низы (убогие, нищие, вдовицы, сироты, больные). Один раз, правда, названы купцы. Конечно, можно предположить, что все, кто не назван здесь боярами или вельможами относятся к массе простого свободного населения. В древнерусских источниках для обозначения основной массы свободного люда обычно применяются понятия муж, человек, людин, люди, либо, как встречающиеся в «Житии», неопределенное - некии, многыи, верьныи, аще кто, вься приходящая и т.п.

Как бы там ни было, основная масса свободного люда (средний слой, если так можно выразиться) только обозначена либо подразумевается. Причины, как уже отмечалось, с одной стороны, следует искать в особенностях жанра и сюжета произведения, а с другой - в реалиях жизни Феодосия и главных героев его жития. Верхи общества находились в наиболее интенсивных контактах друг с другом и окружавшими их слугами. Для Феодосия, в силу выполняемых им религиозных и общественных функций, наиболее важно было общаться с иноками, князьями и вельможами/болярами - с одной стороны, вдовицами, сиротами, нищими, убогыми и больными - с другой. Конечно, только этими социальными слоями не исчерпывался круг общения преподобного. Но контакты с князьями и вельможами были важны Нестору еще и потому, чтобы показать высокий социальный статус игумена. Привлекали внимание автора и богатые пожертвования со стороны этих лиц. В житии нет сюжетов, связанных с пожертвованиями, в которых фигурировало бы что-то по-хожее на «лепту бедной вдовы». Это все достаточно солидные приношения. Конечно, внимание к таковым определяется не только, и даже не столько корыстолюбием монахов. Нестора они интересуют, прежде всего, как показатель авторитета Феодосия, эффективности деяний игумена и братии монастыря, воздействия их на общество362 и как иллюстративный материал для демонстрации его чудес и правильности наставлений (словом, для решения и дидактических задач). Наконец, для Нестора и, если верить последнему, для Феодосия и всех иноков, материальное благополучие (согласно житию, складывавшееся, прежде всего, из таких пожертвований) - важный внешний индикатор Божьего благоволения к Феодосию, монастырю и братии363.

Обездоленные привлекали внимание Нестора в том плане, чтобы показать заботу Феодосия о них (важный элемент христианского благочестия). Кроме того, вдовицы, сироты, убогие и больные являлись наиболее благодатной социальной почвой для проповеди и произрастания побегов христианской веры. Создается впечатление что, если не принимать во внимание князей, бояр и вельмож, ядром постоянного контингента об-ращавшихся к Феодосию были обездоленные: «И бысть въдовицямъ за- ступьникъ и сирыимъ помощьникъ и убогыимъ заступьникъ и, съпроста рещи, вься приходящая, уча и утешая, отпущааше, убогыимъ же подавая, еже на потребу и на пище тем»364 и др. Такое положение дел вполне объяснимо. Христианство не пустило еще глубоких корней в народе. Наиболее христианизированными оказались верхи общества, в силу своего господствующего социального статуса, предусматривавшего приверженность господствующей религии, и низы - наименее социально защищенные, шедшие под покровительство князя и церкви. Естественно, в следствие этого, равно как и в силу своего бедственного положения, наиболее восприимчивые к христианству.

* * *

«Житие Феодосия» - ценный источник с точки зрения характеристики маркеров социального статуса в Древней Руси. Интерес в этой связи представляет уже рассказ о происхождении и детстве блаженного.

Феодосий, согласно «Житию», родился в г. Васильеве, недалеко от «града стольнааго» Киева. Отец его состоял на княжеской службе, как следует из того, что он, по повелению князя, переселился в Курск365. Родители не относились к высшему кругу «вельмож»366, однако были достаточно состоятельными людьми. У них имелось, по крайней мере, одно село и рабы367. О состоятельности свидетельствует и большое вознаграждение, которое мать обещала всякому за известие об ушедшем из дома сыне368.

Как бы там ни было, человеку его достатка и его социального круга было зазорно заниматься физическим трудом369 и ходить в бедных одеж-дах370. В то же время, судя по всему, считалось вполне почетным для отрока из свободной семьи прислуживать властелину града и собиравшимся у него на праздничный пир городским вельможам. Например, мать Феодосия, ревностно следившая за тем, чтобы чадо ее недостойным поведением не нанесло урон родовой чести, сама посылала его «на служение вьсемъ бо града того вельможамъ... възлежащемъ на обеде у властелина»371. Кроме того, человек должен был общаться в своем социальном и возрастном кругу. Поэтому поведение Феодосия, избегавшего игр со сверстниками, являлось девиантным372. В то же время грамотность (по крайней мере, знание религиозной литературы) не входила в круг обязательных добродетелей той социальной среды, представителями которой являлись родители Феодосия. Показательно, что Феодосий попросил их отдать его «на учение божьствьныхъ книгь»373. Сами они до этого не додумались, из чего следует, что данное умение почитали не столь уж и важным для поддержания чести и достоинства рода, о которых так заботились.

Что неприлично для одной социальной группы, напротив, может быть социально высокозначимым для другой. Так, один и тот же род занятий Феодосия считался неприемлемым для его социального круга, и высоко престижным с точки зрения иночества. В монастыре за особое прилежание и трудолюбие, готовность помочь собрату, выполнить за него работу, за покорность и смирение Феодосия все любили и почитали374. То есть, почитали за то, за что его укоряли в миру.

Важным маркером социального статуса человека в эпоху, когда писалось «Житие Феодосия» являлась одежда. Тому встречаем в нем нема- о примеров. Так, мать Феодосия пыталась заставить сына снять старую и залатанную одежду и облачиться «въ одежю светлу». По ее словам, своим видом он позорил себя и свой род. Непослушание отрока ее приводило в ярость и она осыпала его тяжкими побоями375. «Властелинъ града», полюбив отрока и пытаясь приблизить его, подарил ему «одежю светьлу», чтобы он ходил в ней. Феодосий отдал ее нищим и опять облачился в лохмотья. Тогда властелин подарил ему еще более красивую одежду, но и ее постигла та же участь376. Даже в монастырях встречали «по одежке». Когда Феодосий пришел в Киев, то обошел все монастыри, но нигде не был принят: «Они же видевъше отрока простость и ризами же худами облечена, не рачиша того приятии»377.

Особенно показательна история с сыном боярина Иоанна. Задумав принять постриг, он «одевъся въ одежю светлу и славьну», сел на коня и в окружении своих отроков приехал к Антонию. Потом же «снемъ съ себе одежю болярьскую и положи ю пред старцемь, и також коня, сущаа въ ютвари, и постави пред нимь», сказав: «Се вся, отче, красьнаа прельсть мира сего суть, и якоже хощеши, тако сътвори о них, азъ бо уже вся си презрех и хощу мних быти и с вами житии в Печере сей, и к тому не имам възвратитися в дом свой». После этого его постригли, облачили «въ мнишескыя ризы» и нарекли Варлаамом378. Здесь одежда светлая и славная является синонимом одежды боярской. Да и в целом в житии светлые одежды являются непременным атрибутом вельмож и бояр. Более того, из приведенного отрывка видно, что снятие боярских одежд (наряду с отказом от коня и от дома) символизировало отказ от прежнего социального статуса, равно как и постриг с переодеванием в мнишескую одежду знаменовал переход в новый - монашеский статус. Показательно, что отец новопостриженного, боярин Иоанн, пытается вернуть сыну прежний социальный статус через переодевание. Воспылав на монахов гневом за постриг сына, он со своими отроками явился к пещере, разогнал «святое стадо» и, выведя сына из пещеры, «таче съньмъ съ него святую мантию, въврьже ю въ дьбрь, такоже и шлемъ спасения, иже бе на главе его... И тъгда же и облече въ одежю славьну и светьлу, якоже е лепо боляромъ». Варлаам сорвал и отшвырнул боярские одежды. Разгневанный отец велел его облачить силой, связать руки и в таком виде провести через город к своему дому. Вряд ли мы ошибемся, если предположим, что переодевание символизировало возвращение юноши в прежний социальный статус и в светскую жизнь. Проведя его через весь город и придав ритуалу публичность, Иоанн, как бы, лишал сына возможности «отыграть назад» и вернуться в монастырь. Новое «рождение» сына Иоанн решил закрепить трапезой (обильные трапезы, пиры - еще один символ знатности) и, как знак полного возврата в мир, - супружеской постелью. Однако Варлаам «ничьсоже вкуси отъ брашьна» и не поддался на искушения своей жены, всеми силами пытавшейся заставить его исполнить супружеский долг379 и таким образом вернуть себе мужа, а роду - сына.

Наглядным примером того, что о социальном статусе судили «по одежке», является следующий случай. Феодосий был у князя Изяслава далеко от города и задержался допоздна. Князь, желая, чтобы преподобный, возвращаясь ночью в монастырь спал, а не трудил ноги, повелел отвезти его на телеге. В пути возница, обратив внимание на одежду Феодосия, принял его за простого монаха и предложил игумену поменяться местами: самому лечь в телегу, а преподобному сесть на коня380. И только рано утром, когда увидел, как почтительно спешиваются и кланяются его спутнику встречные бояре, едущие к князю, стал осознавать свою ошибку381.

Эпизод показательный и в другом плане: отрок (раб), не вполне прилежно выполняет приказание своего господина, князя Изяслава, и не очень почтительно относится к монаху, заставляя последнего, фактически, выполнять свою работу слуги (т.е. - раба). Здесь и низкий престиж монашества в обществе, и неоднозначность института рабства, порождавшего, помимо прочего, достаточно дерзкие и даже наглые элементы, отдельные из которых вполне могли поднять руку на свободного (от чего таковых сурово предостерегает Русская Правда).

Не только вышеозначенный отрок, но и всякий, не знавший Феодосия, глядя на его одежду, не признавал в нем преподобного игумена, а принимал за простого черноризца382. Следовательно, даже в духовной среде одежка играла важную роль в определении церковной иерархии. Человека, как следует из жития, чтили ради дорогих нарядов и светлых одежд, ради большого богатства. И лишь для немногих, таких, например, как Феодосий, делали исключение383. Феодосий даже в бедной одежде оставался великим: «Не бо его чьстяху чьстьныихъ ради пърътъ, или светьлыя одежа, или имения ради мъногаго, нъ чистаго его ради жития и светьлыя душа, и поучение того мъногыихъ, яже кыпяхуть Свя- тымь Духъмь от усть его. Козьлины бо тому беахуть, яко много це ньная и светьлая одежа, власяница же, яко чьстьная и цесарьская багъряниця, и тако, темь величаяся, ходяше и житиемь богоугодьно поживъ»384. Здесь противопоставление: козлиная шкура - светлые (боярские?) одежды; власяница - царская (княжеская) багряница. Противопоставление истинных и вечных ценностей, духовных - мирским, временным и ложным; царства небесного - царству мира сего. Таким образом, Феодосий, как представитель мира истинных ценностей и царства небесного, добился почтения не меньшего чем цари и вельможи, не облачаясь в светлые одежды. Не материальным богатством, а духовной сущностью. Феодосий не изменил себе и перед лицом смерти, велев братии похоронить его в той одежде, в которой умрет385.

Нестор всячески пытается утвердить читателя в мысли, что не одеждой определяется значимость и ценность человека. Но принимает это положение он скорее умом, нежели сердцем, не менее других удивляясь тому, как Феодосий нарушал сложившиеся в обществе каноны в отношении социальной значимости одежд. О важном значении одежды, как социального маркера, свидетельствует и пассаж Нестора, ставящий бедно одетого в один ряд с нищим, убогим и скорбящим386 - т.е., фактически неполноценным человеком387.

Социальный статус подчеркивался и приветствием: определенный статус, видимо, предполагал соответствующий поклон. Особым поклоном встречали князя. Например, когда Святослав с боярами прибыл в Киево-Печерский монастырь, Феодосий с братией вышли навстречу «и поклоныпемася, якоже е лепо князю», а князь - поцеловал блажен- ного388. Отдельным поклоном приветствовали вельмож. Так, когда сын боярина Иоана прибыл с отроками к братии, чтобы принять постриг, они вышли и поклонились ему «яко есть лепо велможам». При этом монахи кланяются первыми, а вельможа в ответ389. Но игумен, тем более такой, как преподобный Феодосий, не просто монах. Он сам заслуживает на особое уважение, в том числе и со стороны знати. Поэтому вельможи (бояре), встречавшиеся на пути Феодосия, издали его узнавали, сходили с коня и кланялись390. И князья оказывали должное почтение игумену и братьи. Например, Изяслав никогда не въезжал на монастырский двор верхом, а спешивался у ворот. Однажды ему пришлось смиренно ждать, пока привратник не спросил разрешения у игумена открыть ворота391. Святослав, когда ему сообщали о приходе Феодосия, выходил и встречал преподобного «предъ двьрми» своего дома392.

Во времена написания «Жития», как следует из текста, важным показателем высокого социального статуса, самостоятельности, стало обладание селами. Были они и у родителей Феодосия. Одно, вероятно, находилось недалеко от города и туда Феодосий, вместе с рабами, ходил трудиться393. Вполне возможно, что это было, собственно, не село, а загородный участок земли394. Однако, судя по всему, у них имелось и настоящее село-усадьба, куда мать Феодосия уехала как-то на длительное время, чем и воспользовался блаженный, бежав в Киев395. Не исключено, впрочем, что в первом случае упоминается то же самое село, а Феодосий мог вместе с рабами отлучаться туда на несколько дней. Мы не знаем, проживала ли в этом селе постоянно какая-то челядь (к которой, в сезон сельскохозяйственных работ присоединялась челядь, живущая при господах в городе), или село обрабатывалось «наездом» из города. Как бы там ни было, Б.А. Романов, наверное, был недалек от истины, когда, описывая хозяйство Киево-Печерского монастыря, замечал: «...Феодосий ведь... с детства рос в обстановке структурно такого же родительского хозяйства и быта»396. Конечно, масштабы родительского хозяйства были скромнее.

О том, что обладание селами в середине XI в. (по крайней мере, в Среднем Поднепровье и прилегающих районах) не было такой уж большой редкостью, свидетельствуют увещевания Феодосия к братии. Умоляя их отступиться от пороков и пойти «по пути Господню», он несколько перефразирует известное место Евангелия (Мф. 19: 29)397: «Аще кто не оставить отьца и матере, и жену, и детий, и селъ мене ради Еуанглия, несть ми достоинъ» .

Вряд ли здесь села - простая калька с Евангелия, учитывая как переработку текста автором, так и распространенный мотив села в «Житии». Но даже простая калька должна была быть понятна древнерусскому читателю, современнику Нестора. Видимо, не так уж редки были монахи, оставившие в мирской жизни села, равно как и потенциальные иноки-вотчинники, на которых рассчитывал преподобный. Рассчитывал он, видимо, и на другое. Житие, повествуя о том, как князья и бояре ис- поведывались в грехах Феодосию и приносили в монастырь «отъ имений своихъ», замечает: «Друзии же и села въдаваюче...»399. Когда бояре и иноки предупреждали Феодосия о том, что Святослав намеревается его заточить и просили не гневить князя, преподобный ответил: «Се бо о семь вельми ся радую, братие, яко ничьсоже ми б лаже въ житии семь: еда благодатьство имению лишение нудить мя? Или детий отлучению и селъ опечалуеть мя?...»400. Здесь, фактически, обозначены три ценности «мира сего»: богатство (в общем значении - владение материальными ценностями), дети (семья) и села. Все эти пассажи свидетельствуют о значительной ценности сел во времена написания жития. Причем, вероятно, не столько в смысле материальном, сколько в плане престижности. Этим, видимо, и объясняется разведение понятий имение и село. Ведь село тоже имение, но, судя по всему, особое с точки зрения статусности401.

Сам Киево-Печерский монастырь имел не одно село. Нестор использует выражение «в одном из сел», «одно из сел» (значит, было не одно) и т.п. Так, как-то пойманных разбойников, по словам Нестора, вели мимо одного монастырского села402. В одном же из самих монастырских сел поймали разбойников, пощаженных потом Феодосием403. В каком-то монастырском селе (видимо, располагавшемся неподалеку от монастыря) у Феодосия имелась скрытная пещерка, куда игумен тайно уходил молиться в дни поста и пребывал в ней до Вербной недели404. Из другого села (а, может быть, из одного из уже упоминавшихся) пришел монастырский инок, поведавший о бесах, заведшихся в хлеву405. Следовательно, часть монахов жила по монастырским селам. Правда, села эти были не-большими, представляя собой, судя по всему, огороженные дворы. Так, один из связанных разбойников, которых вели в город к судье, проходя мимо одного монастырского села, «покывавъ главою на селото, глаго- лааше якоже “неколи въ єдину нощь придохомъ къ двору тому,разбой хотяще творити и поимати вься сущая, и видехомъ градъ сущь высокъ зело, яко не мощи намъ приближатися емь”»406. Таким образом, здесь село=двор.Большинство сел, видимо, были такими же: огороженная загородная усадьба в которой проживал кто-то из челяди (возможно, даже сезонно). Хозяева же, с основной массой челяди, жили на городском дворе. Сельхозугодья в таких селах, по большей части, обрабатывались «наездом». Показательно, что перед смертью Феодосий «повеле събрати вьсю братию и еже въ селехъ или на ину кую потребу шьли и, вься съзъвавъ, начать казати тиуны, и приставьникы и слугы, еже пребывати комужьдо въ порученей ему службе...»407. Таким образом, монахи уходили в села на определенное время и, видимо, не проживали там постоян-но. За исключением, может быть, тиунов и приставников, управлявших селами и руководившими челядью (здесь - слугами). Тот же Феодосий в отрочестве, как уже упоминалось, ходил с рабами работать на село408.

В рассматриваемое время горожане были тесно связаны с сельским хозяйством. Прилегающие к городу земли, наиболее удобные для земледелия, были поделены между ними. Впрочем, какие-то свободные земли в середине XI столетия в окрестностях Киева еще можно было отыскать. Так, Феодосий присмотрел недалеко от пещеры свободное место, достаточное для размещения монастыря. В 1062 г. он с братией переселился из пещеры в новопостроенную обитель409. Видимо, свободное место окрест еще имелось, поскольку впоследствии Феодосий не только расширил пределы монастыря410, но и построил рядом двор с церковью для нищих и больных411. Свободные места сохранялись и в 1070-е гг. Однако удобных и обширных, на которых можно было бы разместить большой хозяйственный либо церковный комплекс, видимо, уже не было. Показательны события, связанные с поиском братией нового места для монастыря и строительства каменной церкви во имя св. Богородицы. На закладку церкви собралось множество народа. Мнения о том, где построить церковь, разделились. Впрочем, очевидное для всех, наиболее подходящее место поблизости от монастыря имелось - но это было княжеское поле. Видимо, вся эта толпа недвусмысленно «толклась» возле него, и в итоге, добилась своего. Проезжавший мимо, «по строю Божию», Святослав, увидев множество народа, не мог не поинтересоваться, «чьто творять ту». Узнав суть дела, князь, «яко от Бога подвиженъ показа темъ место на своемь поли», веля там строить церковь. Святослав не только проявил обязательную для князя догадливость и щедрость, но и первым, после соответствующей молитвы, стал копать землю412.

Интересное дополнение к данному сюжету содержится в «Житии Авраамия Смоленского», написанном в первой половине XIII в. и испытавшем на себе влияние «Жития Феодосия», в том числе и в рассказе о выборе места для монастыря. Однако в смоленском произведении со-держатся интересные подробности по истории хозяйства горожан и топографии околоградской местности конца XII - первой половины XIII в. Так, когда епископ Игнатий задумал создать каменную церковь и монастырь, он нашел подходящее ровное место за городом, «и скупи ограды овощныя окрестъ его»413. Иными словами, наиболее подходящее место оказалось занято горожанами под огороды и епископу пришлось их скупать. Эти огороды, как следует из произведения, являлись собственностью не уличанских общин, а горожан (Игнатий скупи огороды, что, как представляется, подразумевает отношения со многими субъектами пра- вообладания, а не с одним). Вполне вероятно, что за городом имелись не только огороды, но и хлебные поля горожан. Эти участки, села в значении поля414, могли обрабатываться как силами самих горожан, так и их челяди. Наиболее состоятельные могли иметь и загородные села-дворы.

Как и другие произведения средневековой поры, «Житие Феодосия» свидетельствует о многих опасностях, подстерегавших тогда человека. Причем не в экстремальных условиях, а в обычной рутинной повседневности. Много хлопот доставляли разбойники415. Дабы обезопасить себя и свое имущество, монахам приходилось ограждаться от внешнего мира высокой стеной и устанавливать охрану. Несоблюдение этих условий грозило нападением разбойников. Это могла быть достаточно большая банда, способная, по уверению Нестора, перебить всех иноков416.

Еще более доступны для грабежа были села. Но и здесь иноки и их челядь не дремали. Нестор с умилением рассказывает, например, как Феодосий пожалел разбойников, схваченных в одном из монастырских сел417. Кроме того, села, как и монастырь, охраняли и внеземные силы. Подобно твердой стене, ограждала монастырские села от разбойников молитва, о чем автор жития поведал в двух ракурсах: рассказав о творимой Феодосием по ночам оградительной молитве и проиллюстрировав ее действенность бесхитростным рассказом одного разбойника, чьи планы поживиться ночью в одном из монастырских сел разбились о вышеозначенную сакральную защиту418. Житие ничего не говорит о том, использовали ли простые граждане магические приемы для ограждения своих усадеб. Но о том, что «расслабляться» никому не приходилось, свидетельствует рассказ о «стрегущиихъ» свои дома, которые (прямо таки в полном соответствии с предписаниями Русской Правды) схватили группу ночных разбойников, связали, и повели в город к судье419.

Серьезная опасность подстерегала путников420. Так, Феодосий, не знавший дороги в Киев421, отправился туда за купеческим караваном, держась от него поодаль, чтобы не попасться на глаза («не являяся имъ») купцам, ехавшим «на возехъ съ бремены тяжькы». С наступлением сумерек купцы становились на ночное становище, а Феодосий устраивался на ночлег самостоятельно, так, чтобы не открыть своего присутствия, и не потерять купцов из виду. Но вернемся к опасности: она, кажется, разлита повсюду. Опасность подстерегает купцов, не случайно, поэтому, объединявшихся в группы. Это обеспечивало им защищенность, кото-рая, конечно, не была абсолютной, но особенно наглядно проявлялась на фоне незащищенности Феодосия, охраняемого только Богом422. Феодосию, видимо, следовало опасаться не только разбойников, для которых одинокий путник представлял легкую добычу, но и самих купцов. Молодой, физически крепкий мужчина, путешествующий один, вдали от дома являлся соблазнительной добычей, которая неплохо оплачивалась на невольничьем рынке. Свидетелей преступления на трактах, тем более пустынных, как правило, не бывает. Проданный даже в соседнюю землю человек вряд ли когда сыщется родными. У купцов же было гораздо больше вариантов распорядиться живым товаром. А заметать следы они умели. Это у них «профессиональное качество». Не поэтому ли Феодосий не попадался на глаза купцам, боясь, в то же время, потерять их из виду... Блаженный, как мы помним, не знал дороги в Киев.

Интересны и другие штрихи к портрету той эпохи. Путешествие Феодосия из Курска в Киев длилось три недели423 (к вопросу о скорости движения купеческих караванов). Интенсивность движения на дорогах, даже ведущих в столицу, была крайне низкой. Поэтому спутников было найти нелегко, а когда они находились, то воспринимались как посланные Господом424. Впрочем, тогда все свершалось «по приключаю Божию».

Но главная угроза, конечно же, исходила от врага рода человеческого. Она подстерегала всех и повсюду. Даже монастырь не всегда служил здесь надежным прибежищем. Через его высокие заборы, через суровые уставы, посты и молитвы проникали извечные спутники человека - пороки: любодеяние, воровство, клевета, пустословие, ссоры, пьянство, обжорство, братоненавидение (с которыми приходилось бороться Феодосию)425. Линия открытых боевых действий, буквально, проходила по монашеским кельям, в которых бесы пытались искусить остававшихся наедине иноков426. Сказанное - не в укор монахам. Не удивительно, что пороки проникали в их среду: они ведь пришли из мира, да и не могли полностью порвать с миром. Удивительно, что многие справлялись с этими пороками, противостояли «бесовским наваждениям».

Не забыты в житии и евреи, к которым, якобы, тайно по ночам уходил Феодосий и жарко спорил с ними о Христе, «коря же и досажая темь, и яко отметьникы и безаконьникы техъ нарицая». Если верить Нестору, Феодосий ожидал, что после такой проповеди примет от иудеев смерть427. Однако обошлось. Трудно сказать, насколько опасны были такие проповеди среди евреев, да еще совершаемые тайно. Вполне возможно, что кто-нибудь «попроще» Феодосия мог поплатиться за них жизнью. Но, насколько искренни были ожидания мученической смерти Феодосием? Думается, Нестор здесь явно сгущает краски, вводя в житие важный агиографический элемент - миссионерской деятельности (диспута с иноверцами), связанной (связанного) с риском для жизни. Поскольку Феодосий никуда за пределы Руси не отлучался (собственно, основная деятельность его прошла в Киеве и его окрестностях), не доносил слово Господне до диких языческих народов, не сталкивался в жарких схватках с «латинянами» и т.п., Нестор нашел ему искомое опасное миссионерское поприще прямо в Киеве. Возможно, какие-то прения с иудеями и имели место. Но вряд ли бы кто из них рискнул поднять руку на Феодосия: это могло закончиться печально для всей иудейской общины Киева. И ее представители не могли не понимать этого.

* * *

Показательно, что большинство упоминаемых в «Житии» социальных терминов имеют книжное происхождение. Исключение - князья, отроки, купцы. Правда, отдельные книжные понятия накладывались на реальные, порождаемые жизнью социальные персонажи (сироты, вдовицы, убогие...), другие, постепенно становились социальной реальностью Древней Руси. Речь идет не только о терминах, обозначавших разные категории духовенства, но и, например, о понятии бояре, которое впоследствии не только будет обозначать конкретную социальную группу, но и станет нарицательным в речевом обиходе.