Очерк 4. Славяне-авары-византийцы-славяне: к вопросу об этнокультурном симбиозе и славянской идентичности.

Война являлась главным инструментом разрешения межплеменных и межгосударственных споров. Но ею не исчерпывались этнополитичес- кие отношения того времени. Они были гораздо богаче.

97

потерями. Насилие не только порождало насилие, но и являлось созидательной силой. Поэтому война, образно говоря, представляла нечто в роде хирургического вмешательства в процессы полито- и социогенеза, межэтнического синтеза и культурного взаимодействия. Естественно, что последствия от таких «операций» были различны246.

В этой связи наибольший интерес для нас представляют славяновизантийские и аваро-славянские контакты. И не только потому, что они оказали существенное влияние на последующее развитие восточной ветви славянства (по крайней мере, определенной части племен, связавших свою последующую судьбу с Восточной Европой). На примере этих контактов наиболее ярко проявляются основные принципы взаимоотношений древних славян с иноэтничными образованиями и предста-вителями других этносов и, в известной мере, степень готовности местной культурной традиции к восприятию внешних социокультурных импульсов.

Во второй половине VI - первой трети VII в. ключевыми для славян, по-видимому, являлись отношения с аварами. Часть славянских племенных объединений оказались в подчинении у Аварского каганата. Степень зависимости была различной. Отдельные, наиболее удаленные племена, наверное, отделывались сравнительно легко: уплатой дани и периодическим участием в аварских военных экспедициях. Другим повезло меньше. «Хроника Фредегара» сообщает, что авары «каждый год приходили зимовать к славянам, брали жен и дочерей их к себе на ложе; сверх других притеснений славяне платили» им дань247. Память об этом жила долго среди потомков тех, кто испытал на себе прелести такого «межэтнического симбиоза».

При всех, казалось бы, параллелях двух известий, общее между ними одно - изображение славянских женщин как жертв аварского насилия. Видимо, именно эта сторона господства представлялась наиболее оскорбительной и тяжелой для народной памяти. Не исключено, что в русской летописи факт вынужденного сожительства славянских женщин с аварами трансформировался в сюжет с запряганием в телегу. С одной стороны, тем самым затушевывалась особо позорная для народной гордости сторона ига, с другой - сюжет с запряганием людей является одним из наиболее распространенных в народных представлениях об издевательствах победителей над побежденными250.

Кроме того, известия «Хроники Фредегара», судя по всему, имеют под собой историческую основу. Как показывают исследования, до 20-х гг. VII в. зимовки у покоренных народов после весенне-летне- осеннего периода кочевания являлись составной частью хозяйственнокультурного уклада аваров251.

По приказу кагана славяне должны были участвовать в военных действиях на стороне аваров. В зависимости от ситуации и вооружения, они могли использоваться в качестве морского десанта, просто гребцов на судах, строителей переправ, обслуги при осадных орудиях и т.п. Обыкновенно славяне составляли первую линию боевого порядка аваров и начинали сражение. В случае успеха, авары «подходили, чтобы захватить добычу»252. Если бой для славян складывался неудачно, авары их поддерживали собственным натиском, благодаря чему первые «вновь обретали силы»253. Поражение на поле брани могло закончиться для выживших славянских воинов казнью, как это произошло, по информации «Пасхальной хроники», во время осады Константинополя летом 626 г.

Тяжесть ига выражалась и в том, что власть хагана была деспотической, а славяне, как мы помним, весьма дорожили своей свободой. «Свободные, они никоим образом не склонны ни стать рабами, ни повиноваться, особенно в собственной земле» - писал Маврикий Стратег256. Особого внимания здесь заслуживает «повиноваться». Вполне возможно, что самое подчинение императору и королям, свойственное ряду соседних с ними народов, славяне считали недостойным, сродни рабству. В этой связи представляет интерес средневековая «Чешская хроника» Козьмы Пражского. Восхваляя древнюю свободу, он пересказывает легенду о Ли- буше, в которой повествуется о добровольном избрании чехами князя.

Введение института княжеской власти здесь равноценно добровольному порабощению257. Характерно, что Либуше пытается вразумить людей: «О народ, ты несчастен и жалок, ты жить не умеешь свободно, вы добровольно отказываетесь от той свободы, которую ни один добрый человек не отдаст иначе, как со своей жизнью, и перед неизбежным рабством добровольно склоняете шею»258. Не только в народных преданиях, но и в душе самого Козьмы Пражского видна борьба двух идеологий: эпохи родоплеменного строя и феодального общества. Автор тоскует, как бы сказали древние греки, по «золотому веку»259, воздает должное первому князю - Пржемыслу и сожалеет об утерянной свободе, под которой понимается жизнь без княжеской власти260.

Может быть этим обстоятельством, отчасти, объясняется и традиция преданий о добровольном избрании князя. Помимо чехов такие предания бытовали у поляков (Лешек и Земовит) и у русских (Рюрик с братьями)261.

Конечно, славянские племенные объединения имели своих князей.

Отдельные славянские племена являлись союзниками аваров в борьбе с той же Византией. Отношение к ним было иным. Имеются смутные известия, что хаган привлекал старейшин племен к участию в походе щедрыми дарами. При этом они, приняв их, могли вежливо ему отказать263. Важным побудительным мотивом участия в аварских походах для славян, несомненно, была добыча, хотя распределялась она аварами. Когда, например, славяне, захватив г. Анхиал, «нашли там пурпурные одеяния», посвященные Анастасией, супругой императора Тиверия, местной церкви, аварский хаган «забрал и надел» их, «говоря: «Желает этого царь ромеев или не желает, но вот, царство отдано мне! »264. Следовательно, согласно аварским представлениям, императорская одежда символизировала императорскую власть. Одевшись в нее, каган как бы перенимал власть императора.

Кроме того, славянские племена часто сами нуждались в военной поддержке каганата для противостояния противнику. На каких условиях хаган оказывал помощь, видно на примере описания одной из осад Фессалоники. Потерпев очередную неудачу, славяне, «собрав множество даров», отправили с ними послов к хагану. Ему обещали «дать еще больше денег, сверх того, что они предполагают» захватить при взятии города, «если (хаган) для этой (цели) окажет им помощь в войне»265. Славяне нуждались в поддержке хагана, на наш взгляд, и потому, что испытывали острый дефицит в тяжелом вооружении и кавалерии.

Отмечая важную роль славян в походах аваров на Византию, следует, в общем-то, согласиться с мнением, что главной ударной силой оставалась аварская конница, тогда как славяне использовались в качестве «пушечного мяса»266.

Наконец, с рядом славянских племенных объединений авары вели напряженную борьбу. Особенно ожесточенными у них были отношения с антами. Началу противостояния положил аваро-византийский союз, заключенный в 558 г. Став союзниками империи, авары начали опустошать территорию антов, которые, возможно в то время являлись противниками Византии269. Именно с этими событиями связан известный фрагмент Менандра Протектора, в котором повествуется об антском посольстве к аварам, с целью выкупа пленных. Об ожесточении противников свидетельствует надменное поведение антского посла Мезамера и расправа аваров над ним270. Со временем внешнеполитическая ситуация в регионе изменяется, но не меняется тон антско-аварских отношений. Анты становятся союзниками Византии, а авары превращаются в противников империи. Следствием этого стали походы византийцев против склавинов (союзников хагана) - с одной стороны, экспедиции аваров против антов (союзников империи) - с другой. В историографии имеет место мнение, опирающееся на неясное свидетельство Феофилакта Си- мокатты, согласно которому поход Апсиха (602 г.) на антов привел к их уничтожению. Однако сейчас становится все меньше сторонников этой точки зрения271.

К 20-м гг. VII в. аваро-славянские отношения обостряются. Начинается постепенный выход части славян из под аварской зависимости. В Южной Моравии и прилегающих к ней районах272 разгорается освободительная борьба под руководством Само, в ходе которой формируется обширное межплеменное объединение, называемое в западных источниках королевством (regnum).

Опираясь на сообщения «Хроники Фредегара» и «Повести временных лет», а также на историю Кувера из «Чудес св. Дмитрия Солунского», исследователи считают возможным вести речь о длительном («по меньшей мере 20-25 лет, пока подрастут дети, прижитые аварами со славянками») и тесном симбиозе, который мог иметь место «на центральной территории Аварского каганата, в Паннонии, на среднем Муре...». Благодаря такому смешению аваров с представителями других этносов складывалась полиэтническая региональная элита, «на которую опиралось аварское господство, но которая при случае могла отвергнуть власть хагана»276.

Конечно, элементы симбиоза в ряде районов Аварского каганата имели место. Однако вряд ли возможно вести речь о формировании региональной элиты из числа рожденных от аваров и славянок, тем более на основании сообщений «Хроники Фредегара» и «Повести временных лет». Предлагаемый исследователями вариант представлялся возможным в том случае, если бы за каждым из аваров закреплялись женщины определенной славянской семьи, причем на длительный срок («по меньшей мере 20-25 лет, пока подрастут дети, прижитые аварами со славянками»). При этом авары (проводящие в кочевье весну-лето-осень) были бы еще и уверены в том, что это их дети. Сомнительно также, что авары, зимовавшие в славянских селениях, заставляли славянских женщин оказывать им «сексуальные услуги» ради деторождения. Но если все-таки «степные витязи» шли на такие жертвы, то тогда они должны были усыновлять этих детей и, по мере взросления, брать с собой в кочевья. В свою очередь, дети должны были считать себя аварами, а не славянами. Показательно например, что знатный славянин, получавший признание в Аварском каганате, в скором времени начинал воспринимать себя аварином277, то есть - представителем господствующего этноса. В нашем же случае, как увидим, все наоборот: рожденный от аварина признает себя представителем угнетенного этноса.

Рассмотрим примеры, на которые ссылаются сторонники концепции подобного симбиоза278. В Хронике Фредегара речь идет о том, что «сыновья гуннов, рожденные (ими) от жен и дочерей винидов, не выдержав, наконец, злобы и притеснения и отвергнув господство гуннов... начали восставать»279. Из текста следует, что рожденные от аваров составляли не региональную элиту, а притеснялись наравне с винидами. Неясно, правда, знали ли они о своем происхождении, или нет. Смысл отрывка можно понять и так, что благодаря смешению, сформировалось новое, более воинственное поколение, которое и начало борьбу. Возможно и другое объяснение. Многие из полукровок могли знать (или догадываться) об обстоятельствах своего появления на свет. Поэтому они, в отличие от остальной массы славян (побежденных аварами, а, следовательно, лишенных «счастья», «удачи») не имели оснований считать себя хуже их физиологических отцов. Психологически они были готовы к борьбе за свободу, и чем сильнее они осознавали пропасть, разделявшую их и «законных» аваров, тем тверже становилась решимость бороться. Как бы там ни было, сражались они бок о бок с другими славянами, как славяне против аваров, а не как региональная элита, поднявшая мятеж против власти центра.

В другом случае речь идет о том, что потомки плененных византийцев, поселенных в каганате и смешавшихся «с булгарами, аварами и другими язычниками», стали свободными. Хаган их стал причислять к своему народу, и назначил им архонтом Кувера. Однако само население сохраняло и христианскую веру, и стремление вернуться на родину отцов в Византию. Узнав об этом, Кувер (булгарин родом), попытался использовать настроения вверенного ему населения в своих интересах280. К элите здесь можно причислить Кувера, но не родившихся от смешения византийцев с варварами. В самом же произведении положение таковых сравнивается с положением библейских евреев, находившихся в египетском плену281. Что касается «Повести временных лет», то ее сообщение не содержит никаких свидетельств об аваро-славянском симбиозе и формировании региональной элиты.

Конечно, нельзя отрицать того, что известная часть аваро-славянских полукровок пополняла ряды каганате кой элиты. Но это были, прежде всего, рожденные не от жен и дочерей славян в результате «зимовок», а от славянок, уводившихся в плен и становившихся наложницами и женами аваров. (Предполагают, что в некоторых венгерских могильниках авары захоронены со славянскими женщинами282). Такие дети, несомненно, считали себя аварами. Могли «выслужиться» и отдельные славяне, в том числе и рожденные от аваров. Однако они, как уже отмечалось выше, воспринимали после этого себя не славянами, а аварами.

По мнению В. Поля, «аваро-славянские отношения нельзя свести к простой формуле. С одной стороны, несомненно, имеются аутогенные факторы, а не только давление кочевников... С другой стороны, конфронтация с конными воинами не прошла для славян бесследно. Она не только задержала самостоятельное развитие, но и вызвала изменение в общественном строе». Речь здесь идет у него, прежде всего, об изменениях в военной организации славян под влиянием аваров и выделении, в результате частых войн и грабительских походов, военных вождей283.

Вряд ли возможно отрицать факт определенного аваро-славянского синтеза и известного влияния его на отдельные стороны жизни и быта славян. Однако отношение самих славян к такому синтезу весьма однозначно и дошло до нас в виде народных преданий о тех издевательствах, которые они вынуждены были терпеть от аваров. Поэтому когда пал каганат, народная память с удовольствием и не без злорадства зафиксировала этот факт в поговорке «погибоша аки Обре»284. Летописцу же, писавшему спустя несколько столетий после этих событий, особое удовольствие, как представляется, доставляло то, что «помроша вси, и не остася ни единъ Объринъ», что «ихже несть племени ни наследъка»285. Столь длительная живучесть в народной памяти сюжетов, связанных с аварским игом и сохраняющаяся весьма эмоциональная реакция на него, думается, говорит о многом и не нуждается в комментариях286.

* * *

Отношения славян с Византийской империей, в отличие от контактов с аварами, имеют гораздо более солидную источниковую базу. Многие известия дошли до нас, буквально, «с первых рук». Благодаря этому можно не только восстанавливать общую канву событий, но и отдельные детали, касающиеся различных сторон двусторонних отношений и жизни славян, в том числе отдельных черт их менталитета. При этом не следует забывать, что сведения эти происходят из среды, относящейся к славянам либо откровенно враждебно, либо, по крайней мере, с чувством несомненного превосходства.

Византийские авторы отмечают непостоянство варваров вообще, и славян в том числе, в отношении с империей. «... У этих врагов, - писал, например, Прокопий Кесарийский, - обычай - и вести войну, не будучи побужденными (никакой) причиной, и не объявлять через посольство, и прекращать без всяких соглашений, и не заключать перемирия на определенное время, но начинать без повода и заканчивать одним оружием»287. По словам Маврикия Стратега, «они вообще вероломны и ненадежны в соглашениях, уступая скорее страху, нежели дарам. Так как господствуют у них различные мнения, они, либо не приходят к согласию, либо, даже если и соглашаются, то решенное тотчас же нарушают другие...»288.

Такая ситуация объясняется не только нравами той стадии общественного развития, которую переживали славяне, но и тем обстоятельством, что они разделялись на многие племенные объединения и племена, и договориться со всеми из них византийцам (как и славянам между собою) было невозможно. Характер эпохи в целом, также определял поведение славян. Не только они, но и другие народы, в том числе сами ромеи, неоднократно нарушали достигнутые соглашения289. Кроме того, та же Византия, как и другие субъекты международного права, рассматривали подобные союзы весьма односторонне, с точки зрения собственной выгоды. Поэтому идти наперекор общему течению означало действовать в ущерб себе. Славянские же племена, естественно, преследовали свои интересы.

Следует отметить также, что и византийцы, и другие соседи славян, пытались извлечь пользу из тех противоречий, которые имели место в славянском мире. Тот же Маврикий Стратег советовал всеми силами не допускать объединения славянских племен под одной властью, сеять рознь и раздор между славянскими вождями, привлекать одних дарами, а на других нападать290. Естественно, что на такую «честную» политику в отношении славян со стороны империи последние отвечали взаим-ностью. Необходимо также учитывать, что внешнеполитические союзы древности и средневековья не отличались устойчивостью и определялись, как правило, сиюминутным совпадением интересов. Поэтому союзы заключались достаточно легко, и легко же, с изменением ситуации, пе- ерастали в открытую конфронтацию.

Спокойствие и мир со стороны варваров византийцы либо отстаивали оружием, либо, по возможности, покупали. Купленный мир был ненадежным хотя бы потому, что могли найтись те, кто заплатит больше, и обратит союзников империи в ее врагов. Наиболее яркую иллюстрацию здесь представляет история с 30-тысячным славянским корпусом, сформированным Юстинианом II, полагаясь на который он и развязал войну с арабами. Надежды императора не оправдались. Один из арабских военачальников, Мухаммед, «найдя подход к союзному ромеям стратигу славян», послал ему «колчан, полный номисм, и, обманув всяческими обещаниями», убедил перейти с 20-ю тысячами славян на свою сторону291. Единственным «утешением» императору стала зверская расправа над оставшимися славянами292. Перебежчики вскоре смогли отомстить за убитых. Хорошо зная Византию, они участвовали в нападении на нее Мухаммеда, закончившемся выводом многих пленных293.

С другой стороны, с изменением ситуации могла представиться возможность оружием взять больше, чем получали от Византии в виде подарков. Естественно, что подобную возможность старались не упускать. Поэтому Маврикий был во многом прав, когда писал, что славяне уступают «скорее страху, нежели дарам»»294, как, собственно говоря, и другие субъекты международного права того времени295. Например, в 673 г. Константин IV, после победоносной войны, заключил 30-летний мир с арабами, на условиях уплаты ежегодной дани в пользу империи. «Узнав об этом, и обитатели западных краев, и аварский хаган, и тамошние риксы, экзархи, кастальды и предводители западных народов отправили ... дары василевсу, обращаясь с просьбой даровать им благодать мира»296. Впрочем, и Византия откупалась от набегов варваров до тех пор, пока ей было выгодно. Так, императрица Ирина (797-802), «заключив мир с арабами и обретя безопасность» отправила большое войско против славян, обосновавшихся в районе Фессалоники и фемы Эллады и обратила их в данников империи297.

Начиная с VI в., славяне служили в византийской армии, занимали

7QS 7QQ

командные посты, становились патриархами и даже императорами . Распространено мнение, например, о том, что знаменитый ромейский пол-ководец Хилвудий являлся славянином300. Однако серьезные аргументы в пользу этого отсутствуют. Известно, также, что одним из отрядов византийской конницы в войне с персами командовал ант Дабрагез301.

Во время готско-византийских войн, часть славянских племен являлись союзниками Византии. Так, славян мы видим в отряде Мартина и Валериана, прибывших на помощь Велисарию (537 г.)302. Один из них, выполняя поручение полководца, и захватил в плен гота303. 300 антов из отряда Иоана в 547 г. были оставлены Тулиану для охраны от готов узкого прохода, ведшего в Луканию. «С присущей им доблестью», анты опрокинули противника. Когда же местные патриции вошли в сговор с готами, а Туллиан бежал, антский отряд вернулся к Иоану304.

Другие славяне, воспользовавшись отвлечением сил империи, опустошали ее пределы. Причем, по сообщению Прокопия Кесарийского, существовало подозрение, что некоторых из них, «подкупив большими деньгами», наслал на Византию Тотила, «дабы император, отвлекшись на этих варваров, не мог удачно вести войну против готов»305. Порой на службе империи состояли многотысячные отряды славян. Как уже упоминалось, Юстиниан II из числа переселенных им в область Опсикий славян сформировал 30-тысячное войско, вооружил и назвал его «от-борным». Полагаясь на него «он нарушил заключенный... отцом мир с сарацинами»306. Славянские воины использовались активно империей и в войнах с персами307.

Нередко смелость и мужество славянских воинов, склоняли чашу весов в пользу византийского войска. Например, когда византийский отряд, в ходе войны с персами, подвергся атаке мисимиян, использовавших построение «черепахой», «прежде чем они приблизились и должным образом прикрылись, некий Сваруна..., славянин по происхождению, метнул копье в неуспевшего еще прикрыться и поразил его смертельно. Тотчас же черепаха дрогнула и, рассыпавшись, рухнула. Раскрылись и остались без защиты люди, которых римляне легко перебили» копьями308. Славяне незаменимы были в разведке и взятии «языка»309.

Славяне не только вторгались в сопредельные земли для грабежа, но и захватывали территории. Например, во время одного из нападений на Фессалонику, они пришли вместе с родами и имуществом, намереваясь поселиться в городе после его захвата310. Особенно активный славяновизантийский синтез протекал на территории собственно Греции, где поселились ряд славянских объединений, сохранявших длительное время автономию. Например, милинги и эзериты, обитавшие на Пелопоннесе окончательно были покорены только к середине X в.311

Проживая в условиях непосредственных контактов с местным населением, славяне (в первую очередь, наверное, знать) заимствовали многие детали быта, язык, традиции и т.п. Мы уже упоминали о князе ринхинов Первуде, который не только знал ромейский язык, носил ромейскую одежду, но и внешне и, видимо, манерами поведения не отличался от ви-зантийцев. У него и подобных ему, было немало друзей среди местной византийской знати, готовой нередко оказать им помощь, даже в условиях военных действий со славянами. Например, когда Первуда, по приказу василевса, взяли под стражу, за него просили не только соплеменники, но и делегация от городской общины Фессалоники. Можно, конечно, до-пустить, что фессалоникийцы пошли на этот шаг опасаясь мести за князя со стороны ринхинов. Однако, как бы там ни было, в попытке бегства Первуду оказывали помощь императорский толмач и его жена. После раскрытия первого сговора и казни сообщников князя, он задумал новый побег. Видимо, и на этот раз у него имелись сообщники, поскольку план едва не удалось осуществить312.

Несколько ранее, во время очередной осады Фессалоники, один из славянских вождей, Хацон, задумал дерзкий план взятия города, для чего попытался проникнуть в него. Когда он, при выполнении своего замысла, попал в плен, то был укрыт некоторыми «из первенствующих... города... ради какой-то корысти и неблаговидных целей». Вполне возможно, что у Хацона имелись сообщники среди лидеров городской общины. Неясно как бы разворачивались события далее, если бы не женщины, которые «одушевленные мужской отвагой, выволокли его из дома, где он скрывался, и, протащив по городу, побили камнями». Видимо действия славянского вождя не являлись такой уж отчаянной авантюрой и имелся значительный шанс на осуществление задуманного им плана. Неслучайно в «Чудесах св. Дмитрия Солунского» крах планов Хацона сравнивается с «необычайным чудом [со стороны святого. - В.П.] достойным упоминания...»313.

Впрочем, не только знать заводила знакомство с местными жителями. Сохранился весьма любопытный рассказ, характеризующий отношения жителей Фессалоники с окрестными славянами. Когда осада города со стороны стримонцев и ринхинцев была снята, василевс организовал против стримонцев карательную экспедицию. Славяне потерпели поражение: «И побежало все варварское племя, а некоторые, тайно проникнув» в город, «побудили при этом (горожан) выйти к находившимся вблизи их хижинам и взять припасы, так как из-за несказанного страха и избиения... семьи, оставив все, бежали (в глубь) области. И можно было видеть мертвых (славян) и бегущих горожан, вместе с женами и детьми», уносящих припасы с хижин314.

Привлекает внимание то обстоятельство, что некоторые из разбитых славян, спасающихся вместе с семьями от ромейских мечей, «тайно» проникают в город, чтобы сказать горожанам примерно следующее: «Мы вынуждены бежать со своими семьями, поэтому идите в наши хижины и берите все, что захотите». Своеобразное отношение с теми, с кем находишься в состоянии войны. Возможно несколько объяснений подобной ситуации. Славяне, вынужденные бежать, предлагают своим друзьям из числа горожан: 1) забрать их имущество и сохранить за определенную плату; 2)забрать себе, чтобы не досталось присланному василевсом войску; 3) забрать припасы с целью продажи и последующего дележа барышей. Предположения еще могут иметь место, однако ясно, что вышеуказанные славяне состояли в весьма дружественных отношениях с частью горожан. Привлекает внимание и тот факт, что славяне проникают в город «тайно», а, следовательно, учитывая условия военной кампании, с риском для жизни или свободы. Стоило ли так рисковать ради того, чтобы сообщить горожанам приятную для них новость? Или проникавшие в город были уверены, что со стороны его жителей им ничего не угрожает? В свете вышесказанного несколько проясняется двойственная позиция по отношению к Фессалонике (во время ее осады другими славянами) как велегизитов315, так и славян, живших в окрестностях: с одной стороны, они не прочь были, при удобном стечении обстоятельств, принять участие в грабеже города, с другой - «торжествовали, провозглашая» его спасение во время землетрясения316.

Отдельные вожди славянских племен, утвердившихся на территории Греции, уже в конце VIII в. настолько освоились в новой ситуации, что стали принимать весьма активное участие в политической жизни империи, вовлекаясь в придворные интриги. Например, в 799 г. был раскрыт заговор архонта славян «Велзитии»317 Акамира. Вместе с представителями местной знати он намеревался низложить императрицу Ирину318 и возвести в императоры одного из сыновей свергнутого ею Константина VI319.

Особенно быстро ассимиляция славян проходила на императорской военной службе, когда они, оторвавшись от основного этнического массива и женившись на византийках, легко кооптировались в местное общество. Характерна здесь, например, судьба упоминавшегося анта Дабрагеза, командовавшего кавалерийским подразделением в войне с персами середины 50-х гг. VI в. В этой кампании принимал участие и его сын, который носил распространенное греческое имя Леонтий и, вероятно, был христианином320. Можно предположить, что, попадая на византийскую службу, многие славяне фактически ассимилировались в следующем поколении. Особую роль в этом процессе играло принятие христианства321.

Поведение Первуда, Акамира и им подобных, равно как и упомянутый случай с имуществом бежавших славян, свидетельствует о том, что в VII-VIII в. родоплеменная система у славян, поселившихся на территории империи и в зоне контакта с нею, находилась на стадии деструкции. Особо показателен эпизод, произошедший в 60-е гг. VIII в., связанный с похищением агентами императора архонта северов Славуна322. Г.Г. Литаврин справедливо отмечает, что без сообщников среди северов, находившихся в окружении Славуна, успех операции вряд ли был возможен323. Это свидетельствует о глубоком кризисе родоплеменного строя у северов.

Впрочем, происходившие изменения и в указанном регионе еще не везде были глубокими, тем более - необратимыми. В случае попадания того или иного объединения в зону традиционных отношений возможен был достаточно быстрый откат назад. Вероятно, это произошло с частью тех славянских племен, которые мигрировали в Восточную Европу и на северо-запад.

Несомненно, что и славяне оказали мощное воздействие на жизнь Византийской империи, как в плане этногенеза, так и в плане социально-экономического и политического развития. Основная масса славянского населения влилась в состав византийского крестьянства и, ассимилировавшись, оставила о былом славянстве память в названиях населенных пунктов и ряда орудий труда. Например, такие слова как плуг, коса, сенные вилы, борона, рыбная сеть в новогреческом языке происходят из славянского324.

Конечно, иноэтничное воздействие на славян не ограничивалось аварским и византийским факторами. Например, на западную ветвь славянства существенное влияние оказали контакты с регионами так называемого «каролингского Запада» и северно-германскими народами325. Однако на развитии будущих восточнославянских племен до второй половины VIII в. это влияние, практически, не ощущалось. Несомненно, что несколькими веками ранее, в III—IV столетиях, была велика роль готов. К сожалению, за исключением известий Иордана, противоречивого археологического материала и данных лингвистики, о содержании этих контактов практически ничего не известно. Можно предполагать, исходя из туманной информации Иордана о столкновениях готов с венедами и антами326, что соседство с межплеменным объединением готов и борьба с ним способствовали консолидации части праславянских племен. В свою очередь, это не могло не воздействовать на развитие военной организации, зарождение или укрепление института военных вождей, эволюцию социальной системы в целом. Вряд ли здесь можно строить сколько-нибудь далеко идущие концептуальные схемы, однако готское происхождение таких славянских слов как князь, пениази (деньги), купить, полк, шлем, меч - достаточно красноречиво. Все же эти данные мало информативны для темы настоящего исследования, к тому же, вероятно, восходят к стадии существования праславянского единства, вступавшего в эпоху переселений и, как следствие, распада.

Только с VIII в., с расширяющимся проникновением скандинавов в Восточную Европу, начинается прямое взаимодействие северно-германского и восточнославянского элементов. По мере успехов политогенеза у восточных славян, распространения христианства и оживления международных контактов, их отношения с романо-германским миром будут расширяться и, несмотря на взлеты и падения, играть все более заметную роль.

Большое значение в этногенезе славянства (особенно его восточной части), в складывании хозяйственного уклада, развитии материальной и духовной культуры, военного дела и общественных отношений имели контакты с иранскими племенами. По наиболее распространенному в современной литературе мнению, антская общность сформировалась в условиях славяно-иранского симбиоза, с включением, возможно, готского и тюркского элементов327. Однако конкретных сведений относящихся к додревнерусскому периоду, способных пролить свет на ин-тересующие нас вопросы, нет.

Особого рассмотрения заслуживают отношения между различными славянскими племенами и объединениями. Не вызывает сомнения то, что славяне в VI-IX вв. осознавали свое этническое родство, принадлежность к единой общности328. Это обстоятельство определялось рядом факторов: лингвистическим, фольклорно-этнографическим, этнопсихологическим329. Дальнейшее укрепление общеславянского самосознания было связано с развитием славянской письменности и формированием старославянского литературного языка330. Сужение использования «кири- лицы» и старославянского языка лишь определенным кругом славянских народов, углубление конфессиональных и историко-культурных различий, консолидация отдельных народностей разрушали единство славянского мира. Тем не менее, на протяжении эпохи средневековья славянские хронисты сохраняли и развивали традицию, признававшую общность происхождения всех славянских народов331.

О развитом чувстве племенной общности у славян332 наглядно свидетельствуют события 626 г., связанные с осадой аваро-славянскими полчищами Константинополя. После того, как хаган приказал перебить славян, уцелевших после проигранного морского сражения, остальные славяне «снялись и ушли». Хагану не оставалось ничего другого, как отступить от стен города333. Так бесславно закончилась эта военная акция, положившая начало закату могущества Аварского каганата.

Другой пример межплеменной солидарности славян. После казни византийцами князя ринхинов Первуда, вместе с его соплеменниками мстить ромеям пришли стримонцы и сагудаты, к которым впоследствии присоединились другувиты и, возможно, некоторые другие «варварские роды»334.

Однако вышеназванное чувство этнической общности отступало на второй план, когда речь шла об интересах собственного племенного союза, племени, рода. Маврикий Стратег, занимавший императорский престол с 582 по 602 г. и хорошо осведомленный о ситуации в приграничных с Византией славянских объединениях, писал, что склавины и анты пребывают «в состоянии анархии и взаимной вражды». Соглашения же, заключенные с ними, ненадежны по причине господства различных мнений, вследствие чего «они либо не приходят к согласию, либо, даже если и соглашаются, то решенное тотчас же нарушают другие, поскольку все думают противоположное друг другу и ни один не желает уступить другому»335. Данное сообщение содержит, вероятно, двухуровневую информацию: состояние анархии в управлении племенными союзами, понимавшееся как отсутствие монархии336; противоречия между отдельными славянскими объединениями и группировками, в том числе и теми, которые находились в состоянии «дружбы»337. Несомненно, что существовали противоречия и между отдельными племенами, входившими в союз. Однако вряд ли решение, принятое на уровне союза племен, могло нарушаться отдельными, входившими в него племенами без угрозы разрушения такого межплеменного образования. Не исключено, впрочем, что у Маврикия речь идет о вражде антов и склавинов.

К сожалению, мы не знаем ни о характере и прочности племенных союзов того времени, ни о степени вовлеченности славянских племен в подобные объединения. В условиях массовых миграций того времени, сложности международной ситуации, слабости социально-экономических предпосылок интеграции и т.п., вполне возможно существование первичных племен, не интегрированных в более крупные объединения, либо входивших в иноэтничные образования и политические системы. Как бы то ни было, речь у Маврикия Стратега идет, прежде всего, о «межплеменных» противоречиях. И одна из задач империи, по его мнению, заключалась в том, чтобы всячески противодействовать дальнейшей интеграции славянских племенных объединений, не давать усиливаться тому или иному вождю, препятствовать формированию монархического правления, которое могло придти на смену «анархии»: «Поскольку у них много вождей и они не согласны друг с другом, нелишне некоторых из них прибрать крукам с помощью речей или даров..., а на других нападать, дабы враждебность ко всем не привела бы к (их) объединению или монархии»338.

Вследствие отмеченных обстоятельств, интеграция в более крупные, чем союзы племен, объединения встречала серьезные препятствия. Заключаемые отдельными племенными объединениями союзы, направленные на взаимопомощь при обороне и организацию совместных военных акций, были не прочны. Наглядной иллюстрацией служит нарушение договора о союзнических действиях против Фессалоники (месть за смерть Первуда), о котором говорилось выше, что привело к снятию осады339. Велегизиты же, прочно осевшие в Фессалии, готовы были, как мы помним, в случае падения города, принять участие в захвате добычи, в то же время, продавали осажденной Фессалонике продовольствие340.

Яркий пример того, что они преследовали только собственные интересы. По мнению О.В. Ивановой, славяне, обосновавшиеся в Греции, не поддерживали и не координировали действия с родственными им племенами Южной Македонии341. Характерно также, что во время карательной экспедиции византийской армии против стримонцев, соседние славяне, как можно понять из текста, не оказали (может быть, не успели) им помощи, несмотря на соответствующую просьбу, направленную к союзным князьям342.

Весьма напряженные отношения складывались между склавинами и антами, вовлеченными в орбиту противостояния Аварского каганата и Византии. Уже Прокопий Кесарийский сообщает об одном из таких конфликтов, закончившихся сражением и победой склавинов. Именно тогда в плену оказался Лжехилвудий343. Ожесточение аваро-византийской борьбы ожесточало и союзные им славянские племена. Во время славяно-аварского нашествия на Византию середины 80-х гг. VI в. ромеи подкупили антов и те совершили внезапное нападение на землю склавинов, пройдясь по ней огнем и мечом: «Они подчинили ее, разграбили ее, вывезли добро ее и выжгли ее»344. Как видим, описание действий антов в пределах склавинов сопоставимо с известиями византийских авторов о «варварских» вторжениях в империю. Иными словами, воюя против склавинов, анты действовали так же, как действовали бы и против другого противника, не взирая на то, что на этот раз объектом нападения стали славяне. Не случайно, узнав о нападении, склавины, «зарычали, как лев на добычу. И собрались они - многие тысячи - и начали опустошение» империи345.

Тем не менее, по окончании войн склавины и анты без страха общались друг с другом. Тот же ант, приехавший покупать Хилвудия, появился у склавинов вдвоем с рабом-ромеем, инициатором развернувшейся аферы. Прибыл с большими деньгами и совершенно безбоязненно346. Но доверие, видимо, восстанавливалось не сразу.

По мере распада родоплеменных связей и усиления дифференциации в славянском мире противоречия накапливались и все чаще решались силой оружия. Особенно показательны отношения среди западно- славянских образований, рано попавших в сферу влияния романогерманского мира и католической экспансии. Не являлись исключением и восточнославянские группировки. Повесть временных лет, перечисляя «словенескъ языкъ в Руси» и «инии языци», не забывает отметить превосходство полян. Упомянул летописец и те времена, когда поляне «быша обидимы Древлями [и] инеми околними»347. Таким образом, спустя длительное время после распада племенных союзов былая племенная неприязнь и вражда не забывались.

Вероятно, что отношения между отдельными славянскими племенными объединениями, равно как и с иноэтничными образованиями, строились на принципе «дружбы» - особого института международного права у раннесредневековых варварских народов, понимаемого как «формально установленные отношения полного равенства на основе взаимной верности и помощи советом и делом». Именно такую схему взаимоотношений с королевством франков, как предполагают, пытался реализовать Само348. Однако основным способом решения всех проблем, возникающих в отношении с другими племенными объединениями и государствами, была война. Это не являлось особенностью славян. И в гораздо более позднее время, «большинство средневековых государей считало главным методом достижения желанных для себя и своего государства результатов войну»349.

Разобщенность славян, вытекавшая из характера их общественного строя, была главной причиной того, что они, обладая незаурядными физическими данными и смелостью, часто становились жертвой более сплоченных соседей: аваров, болгар, византийцев, франков, потом хазар, варягов, немцев... Неслучайно противники славян боялись объединения славян, равно как и становления у них сильной княжеской власти350.