Очерк 2. На пути к новой политической системе: от восстания в Киеве 1068 г. доЛюбечского съезда

В 1067/68 гг. на Руси произошли события, существенным образом повлиявшие на расклад политических сил в стране. Началось все с авантюры Всеслава Брячиславича Полоцкого, захватившего Новгород.

Под 1068 г. летописец сообщает о нашествии на Русь половцев. Рати Ярославичей «изидоша проливу им на Льто», и... «грех же ради нашихъ пусти Богь на ны поганыя. И побегоша Русьскыи князи, и победиша Половъци»72. И летописец, и Всеслав, и, видимо, значительная часть киевлян восприняли поражение как кару Господню за преступление Яросла- вичами креста73. В Киеве вспыхнуло восстание, завершившееся бегством Изяслава Ярославича и посажением на киевском столе Всеслава. Это был первый случай не только изгнания, но и избрания киевлянами князя74.

Интересно, что Святослав и Всеволод, если верить летописи, оставались безучастными свидетелями событий в Киеве. Мы не знаем никаких попыток с их стороны выбить Всеслава из отчего града. Это тем более странно, что и силы у них имелись, да и решительности, особенно Святославу, хватало. Может быть, Святослав и Всеволод на первых порах после поражения на Альте и изгнания Изяслава были деморализованы свалившимися на них несчастьями и явно связывали таковые с Божьей карой за преступление крестного целования? Или князья вынуждены были учитывать позицию жителей старейшего русского города? Или, как предполагал В.А.

Более деятельным оказался Изяслав. Заручившись поддержкой польского короля Болеслава Смелого, он двинулся на Киев. Воспринимал ли Изяслав свои мытарства как Божью кару за грехи? Вероятно, да. Однако старший Ярославич мог надеяться, что Господь его уже достаточно наказал (поражение от половцев и изгнание киевлянами). К тому же, изгнание из Киева он вполне мог считать несправедливым76. Не будем забывать, что это был прецедент, который тяжело переживали и князь, и кияне.

В связи со сказанным возникает вопрос, насколько правомочным, по понятиям того времени, выглядел поступок киевской общины, изгнавшей Изяслава и посадившей в его место Всеслава? Если верить летописи, то даже сами киевляне не были до конца уверены в легитимности своих действий77. Конечно, случай был на тот момент далеко не рядовой, и вызван не рядовыми причинами: русские потерпели тяжелейшее поражение от половцев на Альте. Причина такой кары Божьей лежала и для летописца, и для населения на поверхности: незадолго до этого, как мы помним, Ярославичи вероломно нарушили крестное целование, данное Всеславу78. В свою очередь, изгнание одного князя и посаженне на стольном столе другого - тоже прецедент, богоугодность которого могла быть проверена последующими событиями. А они складывались неблагоприятно для киевлян: Изяслав вел на Киев польскую рать. Всем миром «испеченный» князь Всеслав, с киевским ополчением выступил навстречу противнику, однако дойдя до Белгорода, ночью, тайно, бежал в родной Полоцк оставляя, тем самым, киевское войско и «мать городам русским» на произвол судьбы. Небеса, таким образом, выносили свой вердикт и явно не в пользу Киева.

Бегство князя деморализовало киевлян. Видимо, многие из них и ранее задумывались о богоугодности своего поступка и возможных последствиях оного. Теперь смутные сомнения, терзавшие их смятенные души, стали приобретать рельефно-зловещие очертания. Вот в этой то чрез-вычайной ситуации они собрали вече и обратились за помощью к Свя-тославу и Всеволоду.

Как бы то ни было, «первый блин» вечевого изгнания и избрания князя вышел для киевлян «комом». Несмотря на заступничество Святослава и Всеволода, в жесткой форме предупредивших Изяслава о недопустимости ввода ляхов в Киев80, без эксцессов не обошлось. Ввести поляков в город Изяслав не решился, однако и обиды киевлянам не простил. Посланный вперед Мстислав Изяславич устроил расправу над горожанами, освобождавшими Всеслава из поруба. Досталось, по словам летописца, и невиновным, которых князь «без вины погуби, не испытавъ»81. Расправа, следовательно, проходила спешно, без какого либо предварительного расследования. Данное обстоятельство позволяет предполагать, что инициаторами освобождения Всеслава и главными исполнителями оного были люди, известные князю. Таковыми, вероятно, могли быть, прежде всего, представители городских верхов - общинные лидеры. Казнь же «невинных», видимо, должна была запугать и деморализовать киевскую общину. Акция удалась. Киевляне смиренно приняли Изяслава: «Изи- доша людье... с поклоном и прияше князь свои Кыяне...». Пытаясь развить успех, Изяслав «възгна торгъ на гору», а Всеслава изгнал из Полоцка82. Однако правление его было неспокойным. Половцы продолжали терзать русские рубежи, а недобрые знамения и слухи83 предвещали новые бедствия. Да и силы уже были не те: Новгородская и Волынская земли, входившие ранее в сферу влияния Киевской федерации, судя по всему, вышли из подчинения Изяславу и оказались под властью его братьев.

В.А. Кучкин, пытаясь объяснить пассивное поведение Святослава и Всеволода в отношении Всеслава, обратил внимание на фразу из «Слова о полку Игореве»: «Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады ря- дяше... »84. По его мнению, рядить грады князьям Всеслав мог только во время своего непродолжительного киевского княжения. Продержаться в Киеве «в течение семи месяцев» он смог «благодаря политическим ком-промиссам»: Святославу уступил Новгород, а Всеволоду - Волынь, за что «и был признан ими киевским князем»85. Помимо прочего, эти выводы В.А. Кучкина основываются и на том убеждении, что «став киевским князем, Всеслав должен был получить в свои руки все то, чем владел до него Изяслав, т.е. помимо Киева еще Новгород и Волынь»86. Но такая ситуация - идеальна, воображаемый плод воображенной модели. Вряд ли она возможна в реальной жизни. Падение Изяслава означало падение его власти повсеместно, а не только в Киеве. Но означало ли избрание Всеслава киевлянами то, что его власть должны были признать и земли, подвластные Киеву? Как уже говорилось выше, легитимность действий киевской общины в плане перемены князей была неоднозначной. К тому же, подобные пертурбации - всегда удобный повод для сепаратизма. Причем, самый удобный из вариантов - признать власть черниговского или переяславского князя. Тем самым, в случае возможных военных акций со стороны Киева, противостоять не в одиночку, а в союзе с одним из старших городов «Русской земли». Это был и верный способ перессорить князей и главные городские общины и тем самым развалить существовавший политический порядок, державшийся на союзе Киева, Чернигова и Переяславля. (Кроме того, освободиться из под власти двух последних в будущем могло казаться легче и психологически, и физически).

Не были обязательны решения киевского веча 1068 г. и в отношении оставшихся на Руси Ярославичей. Вече, фактически, разрушало сложившуюся после 1054 г. систему межкняжеских отношений, строившуюся на старшинстве Изяслава и открывало для младших братьев ши-рокие перспективы.

Ведя речь о вокняжении во Владимире-Волынском и Новгороде, соответственно, Владимира Мономаха и Глеба Святославича необходимо учитывать еще одно возможное обстоятельство, способствовавшее этому: уступка со стороны самого Изяслава. В этой связи следует обратить внимание на выводы А.А. Гиппиуса, сделанные на основе текстологической реконструкции так называемой «летописи путей» из «Поучения» Владимира Мономаха. Исследователь следующим образом восстанавливает ход событий осени-зимы 1068-1069 гг.: «Из охваченного восстанием Киева Всеволод направляется в Курск, посылая сына еще дальше... - в Ростов; затем сам Всеволод (очевидно, собрав войско в Курске) отправляется с Изяславом к Берестью, приказав Владимиру двигаться... к Смоленску». Изяслав и Всеволод взяли и сожгли Берестье, которое «после-довало за мятежным Киевом, отказавшись признавать власть Изяслава», и послали затем «юного Мономаха охранять устроенное ими пожарище»88.

Конечно, в этой реконструкции имеются натяжки (особенно эпизод с «мятежным Берестьем»), Тем не менее, думается, саму возможность совместных действий Изяслава и Всеволода в течение определенного времени после изгнания старшего Ярославича отвергать не следует.

Сами ли Святослав и Всеволод посадили своих сыновей во Владимире-Волынском и Новгороде, уступил ли им их Изяслав, ясно одно - второе княжение Изяслава в Киеве было менее прочным, чем первое. Фактически, с потерей Волыни и Новгорода Изяслав становился слабее и Святослава, и Всеволода. Такая ситуация не могла понравиться и старейшему городу - Киеву, которому грозила потеря реального лидерства в этом триединстве русских городов. Все это происходило на фоне охлаждения к князю Изяславу киевлян (не забывших, видимо, ни ляхов89, ни казней, ни изгона торга) и продолжающего обострения его отношений с братьями. От полной безысходности Изяслав даже, судя по всему, готов был пойти на союз со своим заклятым врагом Всеславом90. Однако ни в чем не преуспел. Видя объединившихся против него Святослава и Всеволода, не надеясь на киевлян, Изяслав, если верить ПВЛ, отказался от сражения и покинул Киев: «Изіде Изяславъ ис Кыева, Святослав же и Всеволодъ внидоста в Кыевъ... и седоста на столе на Берестовомъ, пре- ступивша заповедь отню»91. Произошло это в марте 1073 г.

Летописец, настроенный дружелюбно к Всеволоду и Изяславу, всю вину возлагает на Святослава, якобы, прельстившего Всеволода и положившего «начало выгнанью братнюю, желая болшее власти»92. Однако показательно, что он же говорит не только о совместном вхождении Святослава и Всеволода в Киев, но и совместном вокняжении их на «столе Берестовомъ». Это должно было символизировать восстановление власти рода и сохранение единства Русской земли. Следовательно, княжение Изяслава каким-то образом, по мнению его братьев, нарушило общеродовое владение княжеского дома93. Этим могло быть, действительно, соглашение со Всеславом94, принадлежавшим к другой ветви Рюриковичей, выведенной за рамки общерусского родового владения. Таким образом, виновный изгонялся, а власть и нарушенное было единство рода восстанавливались совместным вокняжением Святослава и Всеволода95.

Согласно ПВЛ, как мы видели, Изяслав без боя уступил Киев и «иде в Ляхы со именьем многы, глаголя, яко “Сим налезу вой”»96. Однако все это не похоже на поспешное бегство. Изяслав ушел «со именьем многы». Следовательно, в отличие от событий 1068 г. у него было время подготовиться к уходу а, следовательно, и на приведение Киева в осадное положение. Речь не идет о полной готовности к обороне, а хотя бы о том, чтобы не дать противнику застать себя врасплох и попытаться сесть в осаду. И если князь этого не сделал, а предпочел покинуть город и уйти за кордоны Руси и там нанять воинов - значит для этого имелись веские причины.

Несколько проясняет и уточняет ситуацию «Житие Феодосия». В нем говорится, что Святослав и Всеволод, войдя в Киев, послали за Феодосием, приглашая его к себе на обед, дабы приобщить к своему неправедному делу97. Но им не удалось заполучить себе союзника в лице влиятельного игумена: напротив, тот резко осудил изгнание Изяслава. Не смея гневаться на Феодосия, Святослав со Всеволодом «устрьмистася на про- гънание брата своего, иже от вьсея тоя области отъгнаста того, и тако възвратистася въспять. И единому седшю на столе томь брата и отьца своего, другому же възвративъшюся въ область свою»98.

Сообщения жития свидетельствуют, что Изяслав не уступил без боя, а пытался вести борьбу и после вынужденного оставления Киева. Это обстоятельство потребовало специального похода братьев. ПВЛ, видимо, сознательно недоговаривает о тех событиях, сводя все к заговору Святослава с Всеволодом и занятию ими Киева.

В обоих известиях за кадром остается позиция киевлян. Между тем она решала многое. Вспомним, например, события 1024 г., когда кияне, несмотря на отсутствие Ярослава, «не прияша» Мстислава и несколько лет городом управляли наместники первого". После ослепления в 1097 г. Василька Теребовльского, именно жесткая позиция киевлян не позволит Владимиру Мономаху и Святославичам изгнать Святополка из Киева100. Показательна в этой связи и позиция черниговцев, которые в 1024 г., в отличие от киевлян, приняли Мстислава. Особенно красноречивы события 1078 г., показывающие, насколько степень сопротивления города противнику (либо, напротив, бездействия), зависела от отношения горожан к князю. Так, Всеволод, потерпев поражение от Бориса и Олега, вынужден был покинуть Чернигов. Но когда рати двух Ярославичей (Изяслава и Всеволода) и их сыновей (Ярополка и Владимира Монома- ха) подошли к городу, черниговцы, несмотря на отсутствие Бориса и Олега, затворились в граде и сели в осаду101. Следовательно, у черниговцев имелось достаточно сил для сопротивления. Только вот за Всеволода они воевать не хотели, а за Олега и Бориса готовы были сражаться даже с объединенной ратью нескольких князей, возглавляемой великим князем киевским.

Примеров можно привести еще немало, и не только в отношении Киева и Чернигова. Ясно одно, что киевляне в 1073 г. не захотели сражаться за Изяслава. Может быть, у князя и теплилась надежда, что город сядет в осаду и выиграет время, пока он соберет войско в подвластных землях. На попытки собрать войско по волости, возможно, и указывают приводившиеся свидетельства из «Жития Феодосия». Однако ни киевляне Изяслава не поддержали, ни братья развернуться не позволили.

Вокняжение Святослава в Киеве, судя по всему, привело к некоторым изменениям в княжеских волостях и в расстановке сил в федерации. Однако с распределением владений нет полной ясности. Если исходить из логики «лествичного восхождения», то Всеволод, с переходом Святослава в Киев, должен был занять Чернигов - следующий по старшинству стол. Так, собственно, и думали многие исследователи (С.М. Соловьев,

В.О. Ключевский, Б.А. Рыбаков, О.М. Рапов и др.) несмотря на отсутствие на сей счет каких бы то ни было свидетельств102. Другие (С.М. Еру- шевский, Б.Д. Греков, П.П. Толочко и др.) историки, тоже без особых доказательств, полагали, что Святослав удержал за собою свою черниговскую «отчину»103. Последняя точка зрения в последнее время находит все больше сторонников. Так, по мнению Н.Ф. Котляра, в 1073 г. «под властью Святослава оказались Киевская, Черниговская, Муромская, Новгородская и Псковская земли, а также Поволжье и Тмуторокань». Поволжье, по его мнению, Святославу уступил Всеволод «в обмен на Волынь и Туровскую область»104.

Недавно специальную статью этому вопросу посвятил А.В. Назаренко. Он весьма скептически отнесся к попыткам использовать свидетельства

В.Н. Татищева в качестве аргумента в пользу вокняжения Всеволода в Чернигове после изгнания Изяслава, справедливо отметив как заведомые содержащиеся в сообщении В.Н. Татищева ошибки, так и то, что оно является «плодом рассуждений самого историка»105. Одним из аргументов в пользу предположения о сохранении Чернигова за Святославом, по мнению А.В. Назаренко, является «тот факт, что Святослав Ярославич предпочел быть похороненным не в Киеве», а Чернигове106. О том же, полагает исследователь, свидетельствует и Поучение Владимира Мономаха, согласно которому из чешского похода в 1076 г. Всеволодович возвращается в Туров, откуда весной идет в Переяславль, а потом опять в Туров. Из факта поездки Мономаха в Переяславль А.В. Назаренко заключает, что «именно Переяславль, а не Чернигов, был стольным городом Всеволода Ярославича в 1076 г.»107. Предположив, что Святославу досталась еще и Ростовская земля108, бывшая ранее в распоряжении Всеволода, А.В. Назаренко вынужден задаться вопросом: «Что же в таком случае приобрел Всеволод в результате изгнания Изяслава?»109. «Выявленные противоречия» «толкают» исследователя, в итоге, к сомнительному выводу: «Черниговская земля - в том виде, в каком она была владением Святослава после 1054 г. - после перемещения Святослава в Киев была поделена: собственно Чернигов с какой-то частью земли остался за новым киевским князем, а оставшаяся часть оказалась переданной Всеволоду. Последняя должна была быть не малой, так как ее выделение переяславскому князю потребовало от него, в свою очередь, территориальных уступок старшему брату»110.

Показательна эволюция взглядов В.А. Кучкина. В свое время он писал: «... Святослав... отдал Всеволоду свой Чернигов, а также Туров, где в 1076 г. сидел... Мономах. Со своей стороны, Всеволод поддержал притязания Святослава на Киев и Волынь, а также уступил ему северные земли Ростовской области, составившие единое целое с новгородскими владениями Святослава». По смерти Святослава, полагал исследователь, «Белоозеро и Поволжье вновь оказались в руках Всеволода»111. В одной из своих последних работ В .А. Кучкин пишет: «После изгнания в 1073 г... Изяслава Киев достался Святославу, который сохранил за собой и свой отчинный Чернигов. Всеволод на первых порах из Киевской земли получил Волынь, а затем вместо Волыни Туров; ему, вероятно, был передан Смоленск, он также получил право наследовать киевский стол после смерти Святослава. Волынь... в 1076 г.» перешла к Олегу Святославичу (по возвращении его «из похода на чехов»)112.

Картина, обрисованная В.А. Кучкиным в последней работе, выглядит, в целом, достаточно убедительной. Правда, как отмечал в свое время сам исследователь, Волынь еще раньше оказалась под властью Всеволода113. Серьезные сомнения вызывает тезис о том, что Всеволод «получил право наследовать киевский стол после смерти Святослава». ПВЛ связывает такое право Всеволода с порядком наследования, который установил Ярослав Мудрый. Так, подчеркивая особую любовь отца к Всеволоду, летописец влагает в уста Ярослава следующие слова: «Сыну мои. Благо тобе яко слышю о тобе кротость, и радуюся, яко ты покоиши старость мою. Аще ти подасть Богъ прияти власть стола моего, по братьи своей, с правдою, а не насильемь, да ляжеши идеже азъ лягу оу гроба моего, понеже люблю тя паче братьи твоее»114. Конечно, перед нами литературное осмысление событий, освящение особого статуса Всеволода внешней санкцией. Но, как представляется, для летописца здесь важно было подчеркнуть особую любовь Ярослава к Всеволоду и право его быть погребенным в Софийском соборе рядом с отцом, а не легитимировать порядок замещения столов. Иными словами, важен не сам порядок наследования, а то, что Всеволод его соблюл. Тем самым исполнил завет отца и получил право лечь рядом с ним в св. Софии115. Все это свидетельствует в пользу существования в то время принципа родового старшинства при занятии столов, и именно такой способ ассоциировался «с правдою»116. В этой связи договор Святослава и Всеволода о наследовании после смерти Святослава выглядел бы странным: Всеволод и так имел преимущество перед племянниками в силу закона, а находившегося в изгнании Изяслава, естественно, такой договор ни к чему не обязывал.

В.А. Кучкин, как и А.В. Назаренко, в качестве одного из важных аргументов в пользу сохранения Святославом за собой Чернигова указывает на факт похорон Святослава в этом городе117. Вряд ли такой аргумент может быть признан основательным. Если мы проанализируем общую картину княжеских захоронений, начиная с Ярослава Мудрого, то увидим интересную тенденцию: у гроба Ярослава, дом которого (за исключением Полоцкой земли) княжил на Руси, были положены только Всеволод и его сыновья (Ростислав и Владимир Мономах). Это подчеркивало особую связь «рода Всеволодова» с родоначальником и тем самым на сакрально-генеалогическом уровне легитимировало его особое право на Киев. Таким же образом захоронение Святослава в Чернигове (в церкви св. Спаса, где лежал Мстислав Владимирович - первый черниговский князь-Рюрикович) должно было символизировать исключение прав Святославичей на Киев.

Возвращаясь к территориальным потерям и приобретениям князей, попытаемся выяснить вопрос, менялись ли синхронно оным границы Киевской, Черниговской и Переяславской земель (федераций). Что касается Новгорода, то он, как мы видели, изначально находился на особом положении по отношению к Киеву. Волынская и Смоленская земли первоначально входили в состав Киевской федерации. Однако по «ряду Ярослава» они получили особый статус (Волынь, правда, на короткое время): входили в сложную федерацию, но сами, в отличие от трех соб-ственно «русских» земель, федерациями не являлись.

Более сложен вопрос о переходе части (или, возможно, даже всех) Ростовских земель Святославу Ярославичу. Основным аргументом в пользу данной точки зрения является сообщение ПВЛ о восстании волхвов на Белоозере. Оказавшийся в тех краях Ян Вышатич быстро и сурово разобрался со смутьянами. Но, дело, собственно, не в административных и военных талантах Вышатича, а в том, что он в тех краях оказался в качестве сборщика дани для Святослава Ярославича. Исследователи отмечали, что такое было возможно только в киевское княжение Святослава118. Но вся ли Ростово-Суздальская земля в это время принадлежала киевскому князю? В.А. Кучкин обратил внимание на то обстоятельство, что Ян Вышатич не сразу покарал волхвов, а «лишь выяснив, что это смерды его князя, что они подсудны Святославу». Отсюда исследователь сделал вполне логичный вывод: «Подобное определение юридического статуса волхвов было бы совершенно излишним, если бы вся

Ростовская земля и ее население находилось под юрисдикцией Святослава Ярославина». К владениям Святослава В.А. Кучкин относил «Бело- озеро, которое было, по-видимому, центром владений Святослава на Северо-Востоке, и Ярославль, а также погосты по Шексне и Волге между названными городами»119. Правда, в более поздней работе В.А. Кучкин, касаясь территориальных изменений последовавших за изгнанием Изяслава, проблему Северо-Восточных земель не рассматривает120.

Думается, что вопрос о принадлежности Святославу Белоозера и Ярославля остается спорным. Волхвы, как следует из ПВЛ, пришли из Ярославля121. Их окружала свита из 300 человек, понятно, жителей «Ростов- стеи области», в том числе Поволжья, района Шексны и Белоозера. В то же время, Ян требует от них: «Выдайте волхва та семо, яко смерда еста моя и моего князя»122. Как видим, к окружению волхвов Ян обращается не как к смердам, что было бы логично, будь они данники Святослава. Настораживает и необычайно малый отряд сборщиков дани, возглавляемый Яном - 12 отроков и поп123. Вряд ли этого было достаточно для того, чтобы собрать дань с такой большой территории, которая очерчена

В.А. Кучкиным. Скорее всего, речь шла о праве Святослава взимать доходы с отдельных волостей. Упоминавшиеся же княжеские смерды могли быть из личных домениальных владений Святослава124.

Что касается размена владений между Святославом и Всеволодом, то речь, скорее всего, шла о переделе доходов. Вероятно, в качестве главной компенсации за лояльность Святослав уступил Всеволоду свою и Изяславову часть в Смоленской земле. Тем самым вся Смоленщина оказалась в сфере влияния переяславльского князя. Впоследствии произошел «размен» Владимира-Волынского и Турова. К тому времени городовые общины достигли такой степени зрелости, которая позволяла им, при необходимости, нейтрализовывать активность князей. Показательны в этом плане события, связанные с княжением и гибелью Глеба Святославича в Новгороде. Изяслав не стал его выводить из Новгорода даже после того, как умер Святослав, а сам старший Ярославич во второй раз возвратился в Киев. Но, несомненно, желал этого. Не вдаваясь в расследование загадочной смерти Глеба в 1078 г.125, обратим внимание на обстоятельства вокняжения его преемника. ПВЛ просто констатирует: «Седящу Святополку в него место Новегороде, сыну Изяславлю»126. Более интересные сведения содержит Киево-Печерский патерик (далее - КПП): «Посылает же Никита [Никита Затворник. - В.П.] ко Изяславу, яко: “Днесь убьен бысть Глеб Святославич в Заволочьи, скоро поели сына своего Святополка на стол Новугороду”. Якоже рече, тако и бысть: по малехъ же дьнех уведана бысть смерть Глебова... »127.

Чем объясняется такая поспешность? Кто мог еще претендовать на Новгород и какова была роль самого Новгорода? Складывается впечатление, что тот же Всеволод, например, мог послать своего сына в Новгород и новгородцы вполне могли его принять, что уже в это время возможности Киева воздействовать на Новгород были достаточно ограничены, особенно, если Новгород принимал князя из Чернигова или Переяславля (то есть - входил, тем самым, в союз с Черниговом или Переяславлем). Однако и сам по себе Новгород представлял силу. Не потому ли того же Глеба, у которого после смерти отца, фактически, не было сколько-нибудь серьезной поддержки, ни Изяслав, ни Всеволод не рискнули вывести из Новгорода. И только после того, когда новгородцы сами изгнали Глеба (если верить списку новгородских князей), Изяслав спешно послал туда своего сына128.

Вряд ли можно предполагать, что Новгород в княжение там Глеба входил в состав Черниговской федерации. Глеб был просто наместником великого князя киевского и не более того. Но, не оспаривая власти Киева, новгородцы уже, видимо, имели возможность, при благоприятном стечении обстоятельств, высказываться в пользу того или иного наместника129. Первым шагом на этом пути, вероятно, было стремление добиться того, чтобы наместником в Новгороде мог быть не только сын великого князя киевского. Вторым - начало «вскармливания» собственных князей.

Смерть Святослава в 1077 г. и возвращение в Киев Изяслава привели к новому перераспределению столов130 и, фактически, к восстановлению деления сфер влияния по Днепру. На положении изгоев оказались родные племянники Изяслава и Всеволода, их двоюродный брат Давыд Игоревич, внучатые племянники (Ростиславичи), что привело к оформлению жесткого дуумвирата Ярославичей. Однако дуумвират в таком виде просуществовал недолго. В 1078 г. Изяслав погибает при загадочных обстоятельствах в сражении с племянниками на «Нежатине ниве»131. Занявший великокняжеский стол Всеволод Ярославич, как будто, меняет прежнее отношение к подразросшейся родне. Согласно ПВЛ, «печаль бысть ему от сыновець своихъ, яко начата ему стужати, хотя власти [ов сея, ово же дроугие; сей же омиряя и раздавая власти] имъ»132. Однако главной заботой Всеволода было укрепление позиций собственного семейства, обеспечение будущего своего дома. Показательно в этой связи, что: 1)волости он дает на Правобережье, в «отчине» Изяслава; 2) проявляя заботу о «сыновцах», раздавая им волости, он, одновременно, пытается нейтрализовать наиболее старших из них в родовой иерархии (Роман Святославич и Ярополк Изяславич погибают при загадочных об-стоятельствах133, а Олег Святославич не только лишается Чернигова и Тмутаракани, но и оказывается в византийском заточении134) и, тем самым, наиболее опасных для его сыновей; 3) фактически, делает Владимира своим соправителем135.

Решил для своей семьи Всеволод и «новгородскую проблему». Под 6596 (1088) г. в ПВЛ содержится загадочная запись: «Того же лета иде Святополкъ из Новагорода к Тоурову жити»136. Не вполне ясно, было ли это следствием распоряжения киевского князя Всеволода. Согласно перечню князей в Н1Л младшего извода, Святополкъ «иде Кыеву. И приела Всеволод внука своего Мьстислава...»137. Данное свидетельство позволяет предполагать, что Всеволод вызвал Святополка в Киев и дал ему, вместо Новгорода, Туров, где в свое время сидел Изяслав, отец Святополка. На его же место послал своего внука. Однако перечень - источник поздний. Под 6610 (1102) г. ПВЛ сообщает о том, как новгородцы, отвергая предложенный Святополком обмен князей (Моно- машича на Святополчича), говорили: «Не хочем Святополка, ни сына его. Аще ли 2 главе имееть сынъ твой, то пошли и; [а] сего ны [Мстислава. -

В.П.] далъ Все воло дъ, а въекормили есмы собе князь, а ты еси шелъ от насъ»138. Это известие подтверждает версию о посажении Мстислава Всеволодом, но не проясняет обстоятельства ухода Святополка. Действительно, как можно было его упрекать в том, что он покинул Новгород, если Изяславич исполнял волю своего дяди, великого князя Киевского? Неужели Святополкъ ушел самовольно? Но тогда почему не последовало санкций со стороны Всеволода? Конечно, он мог быть доволен тем, что представилась возможность посадить представителя своего дома в Новгороде, но вряд ли потерпел бы самоуправство с занятием туровского стола. Тогда возникает другое предположение. А не предлагали ли новгородцы Святополку остаться, заявляя о готовности постоять за него и перед самим князем киевским? Если это так, то тогда «сепаратизм» Новгорода уже в то время зашел достаточно далеко. И Всеволод, и Мономах, несомненно, до определенного момента, исходя из интересов собственного дома, потакали этому, чем, отчасти, может объясняться такая любовь новгородцев к Мстиславу, которого они, буквально, «вскормили» для себя.

Мстислав Владимирович княжил в Новгороде 5 лет, после чего сел в Ростове. На новгородском столе утвердился Давыд Святославич139. Обстоятельства и точная дата такой ротации нам неизвестны. Исследователи давно обратили внимание на существенные темпоральные противоречия в летописях. Так, ПВЛ под 6603 г. сообщает, что в конце года (январь-февраль 1096 г.) «иде Давыдъ Святославич из Новагорода Смо- линьску. Новгородци же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича [и] поемше ведоша и Новугороду, а Давыдовы рекоша: “Не ходи к нам”. [И] пошедъ Давыдъ воротися Смолиньску, и седе Смолиньске»140. Н1Л под тем же 6603 г. дает иную информацию: «Иде Святопълкъ и Володи- миръ на Давыда Смольньску, и вдаша Давыду Новъгородъ»141. Сведения Н1Л, как буд-то, подтверждаются «Поучением» Владимира Мономаха, в котором, после сообщения о походе на Олега к Стародубу и на половцев, читаем: «...И Смолиньску идохомъ с Давыдомь смирившеся»142.

Исследователи по-разному решали эту проблему. Прежде всего - смещением дат в ПВЛ на год вперед, а в Н1Л - на год назад143. Т.Л. Вил- кул, автор одной из новейших работ, затрагивающих данную проблему, полагает, что посажение Давыда в Новгороде могло произойти как в 1095, так и в 1096 г.144. Время вокняжения Мстислава в Новгороде она датирует 1097 г.145. Как бы там ни было, исследователи сходятся в том, что Давыд появился в Новгороде вследствие похода Святополка и Владимира на Смоленск, о котором сообщает Н1Л146. Некоторые исследователи, чтобы согласовать хронологически известия «Списка князей великого Новгорода» (далее «Списка») о пятилетием княжении Мстислава, с вышеуказанными известиями ПВЛ и Н1Л, пытаются сместить начало княжения Мономашича в Новгороде. Основательно ситуацию запутал

В.А. Назаренко. Предположение, что Святополк уходя в 1088 г. в Туров сохранил на время (до 1091/1092 мартовского года) и Новгород, по его мнению, устраняет и все другие противоречия источников, за исключением одного - двухлетнее княжение Давыда в Новгороде. Но это противоречие, по словам автора, «легко устранимо». НІ Л под 6603 г. сообщает о вокняжении в Новгороде Давыда, а ПВЛ, под тем же годом, что «лета исходяща» «Давыд отправился из Новгорода в Смоленск, после чего новгородцы “идоша Ростову по Мьстислава Володимерича и поемеше ведоша к Новугороду, а Давыдовы рекоша: не ходи к нам”. Для того, чтобы новгородское посольство добралось до Ростова, уговорило Мстислава... и вернулось с ним в Новгород, потребовалось... немалое время, так что посаженне Мстислава» в Новгороде «совершилось уже в следующем 6604 г. О том же говорит и другой эпизод, описанный в “Повести” под 6604 г. В начале июня, после мира у Стародуба, Олег Святославич отправился в Смоленск, но “не прияша его смоляне”. Вряд ли это было бы возможно, если бы Давыд находился в Смоленске. Это значит, что решение... о возвращении ему смоленского стола взамен Новгорода еще не было принято (ближе к концу лета Давыд уже сидел в Смоленске». Если допустить, «что составитель списка новгородских князей располагал датой повторного вокняжения Мстислава, то для срока правле-ния Давыда он по обычному древнерусскому счету (учитывавшему как начальный, так и конечный год, т.е. считавшему начавший год как полный) и обязан был получить два года»147.

Столь подробное и объемное цитирование понадобилось для того, чтобы избежать упреков в искажении точки зрения А.В. Назаренко. Из цитированного текста, например, неясно, где находился Давыд с конца

мартовского года, когда он, по ПВЛ, пошел в Смоленск, до конца лета 6604 г., когда он, согласно автору, наконец-то, вокняжился в Смоленске. Сидел в Новгороде, и ждал пока новгородцы ходили за Мстиславом и шло согласование его кандидатуры с Мономахом и Святополком? Но ведь ПВЛ прямо говорит, что Давыд, на исходе года, пошел все-таки в Смоленск (т.е., ушел из Новгорода). Что касается утверждений о том, что в июне

г. Давыда еще не было в Смоленске, а «ближе к концу лета» он, якобы, «уже сидел в Смоленске», то они являются плодом недоразумения. А.В. Назаренко просто из одного события (мир у Стародуба на условии, что Олег отправится за Давыдом и вернется с ним для заключения «поряда») сделал два, не разобравшись в том, что ПВЛ о нем говорит дважды. Вот и получилось, что вначале Олег пошел в Смоленск и его «не прияша», а потом во второй раз пошел, когда там уже якобы находился Давыд. На самом деле, речь идет об одной поездке Олега в Смоленск к брату Давыду148. Следовательно, Давыд в июне уже сидел в Смоленске149.

На наш взгляд, распространенная ошибка исследователей заключается в том, что они, вольно или невольно, исходят из положения, согласно которому имеющиеся в нашем распоряжения известия о занятии новгородского стола являются исчерпывающими, что известия разных источников говорят об одном и том же событии. Поэтому и выходит, что Давыда, в соответствии с данными H1J1, в Новгороде посадили Святополк и Владимир в 1095, или 1094 гг. Возникающие в связи с этим несосты- ковки с показаниями других источников каждый пытается решить по-своему, но отталкиваясь от этих исходных данных. На самом деле, имеющиеся показания источников отнюдь не являются исчерпывающим перечнем княжений в Новгороде, кроме того, нет никакой гарантии, что сведения скажем, «Списка» о двухлетнем княжении Давыда в Новгороде, и известия H1J1 под 1095 г. имеют в виду одно и тоже событие. Кроме того, как отмечалось в литературе, нельзя забывать, что «Список» - памятник все-таки поздний, а «расхождение летописных записей в один год - явление обычное»150.

Если же мы будем отталкиваться не от 1094/1096 гг., а от 1088 г. (когда Святополк ушел из Новгорода), то хронология ПВЛ оказывается достаточно логичной и практически не противоречит данным других источников. В итоге, реконструируется следующая картина151.

В 1088 г. Всеволод переводит Святополка из Новгорода в Туров и садит в городе своего внука Мстислава. Через 5 лет, согласно «Списка», его сменил Давыд Святославич. Сразу же встают вопросы, кто являлся инициатором такой ротации и с какой целью она осуществлялась? Инициатором мог выступать как Всеволод, стремившийся закрепить за своим родом Чернигов, так и Святополк, которому Святославичи могли быть нужны как союзники против усилившегося Владимира Мономаха. Договариваясь с Владимиром о выводе Мстислава из Новгорода, Святополк мог обещать Всеволодовичу, в качестве компенсации, признание прав на Чернигов. Тем самым Святополк сталкивал Всеволодичей и Святославичей, благодаря чему обеспечивал собственную безопасность и даже получал возможность играть роль «третейского судьи». Однако последовавшее вскоре изгнание Олегом Владимира из Чернигова непомерно усиливало Святославичей, что и заставило Святополка сблизиться на время с Мономахом. Данное предположение легко согласовывается со «Списком», согласно которого «по двою лету» новгородцы Давыда «выгнаша»152.

Возможно и другое предположение, которое хорошо согласуется с логикой правления Всеволода, однако имеет хронологические натяжки при состыковке со «Списком»: Давыду в таком случае отводится на княжение в Новгороде немногим менее 3-х лет. Можно предположить, что Всеволод, незадолго до смерти (наступившей 13 апреля 1093 г.153), переводит своего внука в Ростов, а на его место садит Давыда Святославича. Чем мог быть обоснован такой поступок Всеволода? Думается, все тем же - стремлением обеспечить как можно более сильные позиции своего дома. Всеволод, наверное, не мог не знать, что в Киеве после него вокняжится Святополк. Умудренный опытом князь понимал, что между Святополком и Мономахом, равно как между последним и Святославичами, может возникнуть серьезный конфликт. Принося в жертву Новгород, Всеволод и его сын добивались выигрыша общей стратегической инициативы поскольку: 1) Давыд, занимая Новгород, традиционно нахо-дившийся в сфере влияния киевского князя, невольно, таким образом, сталкивался со Святополком; 2) Выделяя Давыда в обход старшего Олега, Всеволод и Владимир пытались, видимо, разбить единый фронт Свя-тославичей. Таким образом, заметно сужался простор для создания ан- тимономаховых коалиций. Более того, вся предшествующая политика Всеволода была направлена на то, чтобы столкнуть лбами Святополка со Святославичами, Святополка с Ростиславичами и Давыдом Игоревичем. Вследствие этого, только к Мономаху у Святополка не могло быть тер-риториальных претензий (Изяслав, как, мы помним, свою часть смоленской земли уступил Всеволоду). Зато таковые имелись у Святославичей. В 1094 г. Олег (правильнее сказать - черниговцы) заставляет Владимира уйти из Чернигова154, что существенным образом изменяло расстановку сил на политической сцене. Под боком у Святополка утвердился амбициозный Олег Святославич, взявший под контроль второй по значимости стол на Руси. Другой не менее значимый, более того, знаковый для Руси стол - Новгород, тоже находился у представителя Святославичей - Давыда. Следует отметить, что Олег, как возможный претендент на Киевский стол, представлял для Святополка куда большую опасность, чем Мономах. И в родовой лестнице он стоял повыше Всеволодовича, да и не мог Святополк запамятовать истории изгнания из Киева своего отца отцом Олега и Давыда. Позиция же Святополка была намного уязвимее, чем у его отца. Он не контролировал не только Новгород, но и Волынь и Галичину, где дальновидный Всеволод, как помним, посадил Игоревича и Ростиславичей. Изяславич хорошо сознавал, что в этой ситуации многое определяется позицией Владимира Мономаха, как в свое время - Всеволода. Союз Чернигова и Переяславля был непобедим для Киева, тем более без Новгорода, Галичины и Волыни. Святополк пытается, видимо, перетянуть на свою сторону Владимира, и совместная борьба с

Олегом, накладывавшаяся на обострившиеся отношения с половцами, была наиболее оптимальной для этого основой. При этом противостояние с Олегом приобретало высокопатриотическое звучание - Святославичу инкриминировалась связь с половцами, что и стало поводом для известного ультиматума (его звали в Киев, предлагая «поряд» положить «О Рустеи земли») и последующего похода на Чернигов155.

На фоне такого обострения противостояния Святополка и Владимира с Олегом, другой Святославич, Давыд, зимой 1095/96 г. уходит из Новгорода в Смоленск156, где его, судя по всему, принимают смоляне. Самовольное занятие Давыдом Смоленска и игнорирование ультиматума Олегом157, заставили Святополка и Владимира приступить к решительным действиям. Их войска осадили Чернигов. 3 мая Олег бежал в Старо- дуб. 33 дня Олег, во главе защитников крепости, сдерживал яростные атаки противника, но, в итоге, вынужден был смириться перед превосходящей его силой, запросив мира. Мир ему дали на условиях, что он пойдет в Смоленск к Давыду и приведет его в Киев на заключение «поряда»158.

Олег к Смоленску, как и обещал, отправился, но отнюдь не для того, чтобы побудить Давыда к примирению: как заметил летописец, «не прияша его Смолняне и иде к Рязаню»159. Речь шла, конечно, не о том, что Олег пытался сесть на княжение в Смоленске вместо Давыда или хотел получить там убежище (весьма ненадежное). Вероятно, он стремился подвигнуть Давыда и смольнян на большую войну со Святополком и Мономахом. Этого то, видимо, смоленское вече и «не прияша», тем самым связав руки и Давыду. Однако воинов-добровольцев Олег здесь смог набрать. С ними он и двинулся к Мурому, где в открытом бою 6 сентября разгромил Изяслава Мономашича. Последний погиб. Олег же занял Ростово-Суздальскую землю - «отчину» Мономаха, но, в итоге, в решающем сражении на Колокше («Кулачьце») был разбит Мстиславом Мономашичем, который предводительствовал объединенной новгород- ско-ростовско-белозерской ратью160.

Почему Владимир Мономах не оказал помощи сыновьям, предоставленным самим себе в борьбе с Олегом, и стоившей жизни одному из них (Изяславу)? Только накануне решающей битвы на Колокше к Мстиславу прибыл посланный Владимиром отряд половцев, во главе с Вячеславом Мономашичем161. Ситуацию проясняет отчасти ПВЛ, которая сообщает, что Святополк и Владимир были на время отвлечены четырьмя весьма опасными вторжениями половцев: Боняка (на Киев) - Кури (на Переяславль) - Тугоркана (на Переяславль) - Боняка (на Киев)162. Однако последний поход летопись датирует 20 июля163, после чего ПВЛ о «половецких делах» молчит до 1103 г. Следовательно, у Мономаха имелось в запасе полтора-два месяца, чтобы придти на помощь сыновьям. Но он не появился на муромско-ростовском театре военных действий ни в начале сентябре 1096 г. (когда погиб Изяслав), ни к зиме 1097 г.164 (когда в решающем противостоянии сошлись Мстислав Мономашич и Олег). Что-то держало Владимира на других направлениях политической жизни того времени. Но вот что?

В «Поучении» Мономаха сразу за известием о походах на Олега к Стародубу и на Боняка за Рось следует сообщение о походе на Смоленск и о примирении с Давыдом Святославичем165. Большинство исследователей полагают, что речь идет о примирении с Давыдом на Любечском съезде, после которого Владимир Мономах возвратил себе Смоленск, чем и была вызвана его поездка в этот город. Вторая поездка, с «Воро- нице», последовала зимой 1098/1099 г.166. Однако имеется и другая точка зрения, опирающаяся не только на «Поучение» и ПВЛ, но и на известия Н1Л167. Согласно этой точке зрения, поход на Смоленск был осуществлен Мономахом и Свято полком в связи с походом на Стародуб. По итогам его состоялось примирение и передача Давыду Новгорода168. Последняя точка зрения, на наш взгляд, более обоснована, поскольку, в отличие от первой, максимально учитывает информацию источников.

Таким образом, поход Владимира и Святополка на Смоленск последовал в связи с нарушением крестного целования Олегом, отказом его и Давыда явиться для заключения «поряда». Он не мог состояться прежде, чем Владимир и Святополк обезопасили свои волости от половцев. Кроме того, их войска не менее двух месяцев вели интенсивные боевые действия и нуждались в отдыхе и перегруппировке. Поэтому поход, скорее всего, начался в конце лета 1096 г. С Давыдом был заключен мир. Согласно достигнутой договоренности, он возвращался в Новгород, тогда как Смоленск, видимо, переходил под контроль Мономаха или Святополка. Только вот к тому времени новгородцы уже привели себе из Ростова князя - Мстислава Мономашича - и не пожелали принять Давыда Святославича, который вынужден был вернуться в Смоленск169.

Что касается датировки «новгородских событий», думается, более точной является хронология ПВЛ. То обстоятельство, что летопись повествует о них под одним 6603 годом, не должно вводить в заблуждение.

Для летописца было главным, в данном случае, завершить «новгородский сюжет», чтобы больше к нему не возвращаться. Из самого текста следует, что события начались в конце 6603 г. (в конце 1095 - начале 1096 г.) и завершились, естественно, уже в 6604 г. (1096/1097 г.): ведь Давыд успел посидеть на княжении в Смоленске, а новгородцы сходить в Ростов и привести на княжение Мстислава.

Такое поведение новгородцев не могло не бросить тени на Владимира Мономаха, на открытость и честность его политики в отношении Святополка. Получалось, что он действовал за спиной киевского князя. Действительно, трудно поверить в то, что Мономах здесь был не причем, что инициатива исходила от одних новгородцев, выступивших тем самым и против Святополка, и против Мономаха, как считают некоторые исследователи170. Ничего, конечно, нет удивительного в том, что новгородцы были не подвластны Владимиру Всеволодовичу. Но ведь его сын то был в полной отцовской воле. Кроме того, вряд ли кто будет утверждать, что вокняжение Мстислава в Новгороде было не в интересах Мономаха и его дома. Но, в такой же мере, в интересах Давыда было остаться в Смоленске, в который он так стремился из Новгорода. Не произошла ли здесь большая игра за спиной Святополка между Мономахом и Давыдом Святославичем? А вскоре после разгрома Мстиславом Олега Святославича, Владимир проявляет великодушие к поверженному противнику, предлагая примирение в своем знаменитом «Послании» («Письме») Олегу171. Создается впечатление, что Мономах и Святославичи примирились накануне Любечского съезда. И это примирение было не в пользу Святополка172.

Таким образом, вероятнее всего, Давыда в Новгороде посадил либо Всеволод незадолго до смерти, либо Святополк в первый год своего правления. Н1Л под 6603 г. передает события лета 1096 г., когда после похода на Смоленск Святополк и Владимир дали Давыду Новгород. Но сесть там он не смог. Его не пустили новгородцы, успевшие посадить на княжение Мстислава, о чем сообщает ПВЛ. Новгородцы Давыда не изгнали, как обычно принято считать в литературе, а не пустили обратно, после того, как он пытался поменять Новгород на Смоленск. Новгородцы, как известно, к подобным поступкам князей относились очень болезненно. То, что Давыд уходил в Смоленск именно на княжение, не вызывает особых сомнений. На это указывает Ипатьевский вариант ПВЛ: «Иде Давыдъ Святославичь из Новагорода къ Смоленьску. Новгородце

378

же идоша Ростову по Мьстислава Володимерича и поемъше и приведо- ша Новугороду, а Давыдовы рекоша: “Не ходи к намъ”. Пошед Давыдъ оузворотися, и седе оу Смоленьске опять»173. Седе оу Смоленъске опять свидетельствует, что Давыд вернулся на смоленское княжение. При этом такой вариант его, судя по всему, вполне устраивал. Следовательно, после ухода в конце 6603 г. из Новгорода и до упоминавшегося похода против него Святополка и Владимира, Давыд действительно княжил в Смоленске.

Как бы там ни было, ситуация, оставалось настолько нестабильной, что ни Святополк, ни Владимир, ни Святославичи не могли быть уверены ни в своих союзниках, ни, тем более, в окончательной победе. Нельзя было исключать и возможной коалиции князей-изгоев с какой-нибудь из противоборствующих сторон, что существенным образом могло изменить ситуацию (об отношении Ростиславичей и Игоревича к происходящему ничего не известно). К тому же, смерть Изяслава, с одной стороны, и поражение Олега от Мстислава, с другой, могли быть восприняты как знак свыше. Не случайно летописец проводит такую мысль: в противостоянии с Изяславом правда была на стороне Олега, боровшегося за свою вотчину174. Но как только он посягнул на вотчину Всеволодовичей, забыв о правде и понадеявшись на воев, то потерпел поражение175. Каза-лось, сами небеса кричали: «Кождо да держит отчину свою». В этих то условиях междоусобной брани и половецкого натиска и собрались князья на съезд в Любече.