Очерк 3. Любечский съезд и его последствия

К концу XI столетия процесс формирования городов-государств вступит в заключительную фазу, что приведет не только к ослаблению зависимости Чернигова и Переяславля от Киева, но и поставит под угрозу самое существование федерации.

379

примеры подобного сепаратизма уже имели место. Вспомним хотя бы Ростислава Владимировича, оказавшегося князем-изгоем и нашедшего теплый прием в Тмутаракани, находившейся в сфере влияния Чернигова176. Самостоятельную политику, мы видели, пытались вести Смоленск и, особенно, Новгород. Старались не отставать муромцы (принявшие на княжение Изяслава Владимировича, несмотря на то, что в городе сидел посадник Олега177) и рязанцы (заключившие, после бегства Олега, мир с Мстиславом Владимировичем178). Нарастала напряженность и на юго-западных окраинах Руси, входивших в собственно Киевскую федерацию179. В довершение ко всему, на эти центробежные процессы накладывалось резкое обострение внешней угрозы со стороны степи. В завязавшемся русско-половецком противостоянии русские медленно, но уверенно упускали из рук стратегическую инициативу180. Своеобразие ситуации заключалось в том, что Черниговская и Переяславская земли, наиболее созревшие для окончательного выхода из под власти Киева, более других (наряду с собственно Киевской волостью) страдали от набегов степняков. В этих условиях князья, выражая чаяния населения, страдающего от набегов, и интересы господствующих общин собрались в 1097 г.

Было бы ошибкой рассматривать любечские решения только через призму междукняжеских отношений и приписывать им судьбоносные последствия, приведшие к формированию нового порядка наследования на Руси. Однако не оправдано, на наш взгляд, и преуменьшать значение съезда или суживать рамки действия достигнутых соглашений территорией собственно Русской земли (в узком значении) и юго-западных волостей. Определялись судьбы всей Руси (другое дело, были ли достигнуты в полной мере поставленные цели). Поэтому решения 1097 г. и последовавшие за ними драматические события следует оценивать в контексте политических процессов, протекавших на всем пространстве Киевской Руси.

Договоренности князей объединиться «въ едино сердце» были нарушены сразу же. В Киеве, если верить ПВЛ, Давыд Игоревич оговорил перед Святополком Василька Ростиславича. Последнему инкриминировался заговор с Владимиром Мономахом, направленный против Давыда и Святополка. Заговорщики, якобы, планировали занять волость Свято- полкову (Киев, Туров, Пинск, Берестье и Погорину) и Давыдову (Владимир-Волынский). После нелегких колебаний, посоветовавшись с киевлянами, Святополк принял сторону Давыда. Василько был завлечен в Киев, схвачен и ослеплен. Ужаснувшись содеянному, Владимир Мономах, Давыд и Олег Святославичи вступили в стремя и повели полки на Святополка.

Вынужденные согласиться с позицией киевлян, переяславский и чер-ниговские князья поручили Святополку самому наказать Давыда Игоревича. Но, изгнав последнего из Владимира, Святополк «нача думати на Володаря и на Василька, глаголя, яко се есть волость отца моего [и] брата; и поиде на ня»183. Таким образом, один из соучастников преступления, наказав зачинщика, обращает оружие против пострадавшего. Воло- дарь и Василько сумели постоять за себя. Побежденный, однако, не унимался. Посадив во Владимире своего сына, он решил натравить на Ростиславичей венгров...184.

Еще более странной представляется позиция князей, возмущавшихся преступлением и собиравшихся осуществить правый суд. В 1100 г. Святополк, Владимир, Олег и Давыд призвали Давыда Игоревича в Уветичи и заявили ему через доверенных мужей: «Не хочемъ ти дати стола Воло- димерьскаго, зане вверглъ еси ножь в ны, его же не было в Русскей земли». Впрочем, Давыд получил кое-какую компенсацию: 3 городка и 400 гривен185. Не забыли и о пострадавшем. Послав к Володарю послов, князья-союзники предъявили ему ультиматум в грубо оскорбительной форме: «Поими брата своего Василка к собе, и буди вама едина власть, Пе- ремышль. Да аще [вам] любо, да седита, аще ли ни, - да пусти Василка семо, да его кормим еде»186.

Таким образом, мы могли наблюдать, как Святополк из главного обвиняемого превращается в одного из главных судей, а Василько из пострадавшего - в «подсудимого» наряду с «подельником» киевского князя Давыдом Игоревичем. При этом Святополк не только не ответил за содеянное, но и оказался в выигрыше (к нему перешел г.

Очевидно, что ПВЛ чего-то недоговаривает, в чем-то «корректирует» события, что не может не сказаться на восприятии читателем логики поведения изображаемых ею исторических персонажей. Но дело не только в этом. Исследователи давно обратили внимание на несостыковку ряда известий ПВЛ с показаниями других источников. Анализ «Поучения» Владимира Мономаха (особенно реконструкция «гадания»), КПП, Н1Л, «Сказания о Борисе и Глебе» и ряда других источников189 позволяют по новому взглянуть на сведения ПВЛ и реконструировать сложную картину межкняжеских и межволостных отношений рассматриваемого времени. Особенно важное значение, на наш взгляд, имеет попытка реконструкции внутреннего мира и восприятия складывающейся ситуации одним из главных ее деятелей - Владимиром Мономахом. Тем более, что в распоряжении исследователя имеется важнейший документ, оставленный после себя князем («Поучение»), в котором, помимо прочего содержится интереснейшее известие о встрече с послами «братьев» на Волге и запись последовавшего затем «гадания» на Псалтири190.

Попытаемся разобраться сначала в хитросплетениях межкняжеских отношений. Любечский съезд, как может показаться на первый взгляд исходя из провозглашенной формулы «кождо да держить отчину свою», распорядил столы князьям в том порядке, в каком разделил их Ярослав Мудрый между отцами главных деятелей Любеча. Однако ситуация, благодаря уже упоминавшейся политике Всеволода191, оказалась намного запутаннее. Так, съезд подтвердив распоряжения Всеволода в отношении выделения княжений Давыду Игоревичу, Володарю и Васильку Ростиславичам, фактически, выводил их владения из под определения «отчины», хотя Давыд являлся таким же внуком Ярослава Мудрого, как Святополк, Святославичи и Мономах, и сидел на своем «отчинном» столе192.

Кто же выиграл в Любече? В первую очередь - Владимир Мономах, во вторую - Святославичи. Однако выигрыш Святославичей был тактическим. Как еще недавние князья-изгои, они, конечно, выигрывали. Однако они не только вынуждены были втроем (Олег, Давыд и Ярослав) делить отчину, в отличие от Святополка и Владимира, не имевших к тому времени братьев194, но и проигрывали как полноправные участники в общеродовых счетах Рюриковичей. Особенно это касается Олега, который получил не Чернигов, а Новгород-Северский, хотя и был старше Давыда195. Любечский съезд, на котором Святославичам вернули их отчину, фактически, вывел их из круга претендентов на Киевский стол (возможно, это было одним из условий возвращения им отчины). Для пущей надежности, Святополк и Владимир закрепили договоренность запутыванием родовых счетов среди Святославичей. Давыду, в обход старшего, Олега, давался Чернигов, тогда как последнему - Новгород- Северский. Таким образом, из игры выводился самый опасный противник из клана Святославичей, а сам клан, фактически, лишался права на участие в общеродовом старшинстве. Действительно: после смерти Святополка Давыд не мог занять Киев, поскольку не был старейшим среди Святославичей, а старейший, Олег, не мог занять, так как, фактически, в семейной иерархии «уступил» первенство Давыду. Более того, как показал М. Димник, эта «уступка» распространялась и на потомков Олега: Ольговичи оказались в иерархии ниже Давыдовичей196.

Возникает вопрос, а не сговорились ли Всеволодович и Святославичи197, перетянув на свою сторону Василька, представлявшего Ростисла- вичей? Ведь последние тоже оказались в выигрыше, подтвердив свои права на княжение в Перемышле и Теребовле.

Однако Владимир недооценил решимости киевлян, поддержавших Святополка, и переоценил надежность союза со Святославичами. С одной стороны, вряд ли последние могли так быстро забыть свои обиды на Всеволодовича, а с другой - они, как и черниговцы, не могли быть довольны усилением позиций Мономаха и Переяславля198. Эйфория от возвращения своей отчины постепенно сменялась тревогой по поводу усиления Владимира и Переяславской федерации. Ведь в наибольшем выигрыше оказался сын Всеволода. Подконтрольные ему земли подпирали Черниговские и с юга, и с севера (да и Киевские владения, по отношению к Мономаху, находились в ненамного лучшей ситуации). Союз с Новгородом делал Переяславскую федерацию сильнее и Киевской, и Черниговской федераций. Дружил Мономаху и Смоленск, который также оказался под его скипетром199. Об ограниченности ресурсов, бывших в распоряжении Святополка свидетельствует, например, тот факт, что он так и не смог сам, и даже в союзе с Давыдом Святославичем, окончательно изгнать Давыда Игоревича из Владимира, а в борьбе с Ростиславичами потерпел фиаско200. Это обстоятельство, видимо, и облегчило перетягивание Святополком на свою сторону Святославичей201. Правда, они все же занимали выжидательную позицию, хотя сын Давыда Святославича участвовал в военных операциях Святополка.

Из неудач Святополка следовал и другой наглядный урок: ни одна из старших общин не могла, оказывается, в одиночку успешно противостоять сепаратизму оформлявшихся городов-государств. Диктату Киева, да и Чернигова, и Переяславля был нанесен серьезный удар. Видимо, опасность сепаратизма осознавалась весьма явственно, что и побудило старших внуков Ярослава вновь выступить единым фронтом в Уветичах. На этом съезде в выигрыше оказались Святополк и Киев, закрепив за собою Владимир-Волынский. Развивая успех, Святополк инициирует ультиматум Ростиславичам, вызывающий по форме и неприемлемый на деле.

Фактически, согласимся с М.С. Грушевским, это был повод для того, чтобы отобрать волости у Ростиславичей202. Усиление Святополка и его союз со Святославичами (по крайней мере, Давыдом) не могли не тревожить Владимира Мономаха, особенно после того, как Святополк инициировал обмен Владимира-Волынского на Новгород203. Обмен был явно не равноценный. Но Владимир, видимо, не мог не принять предложения, под угрозой возросших ресурсов Святополка и поддержки последнего Святославичами. Он соглашается на словах, но на деле принимает все меры для срыва планов своей братьи: целует крест с Ростиславичами204; убеждает новгородцев (что было, видимо, не так и сложно, учитывая их давнюю обиду на киевского князя205), не соглашаться на предложения Святополка; отправляется в Ростово-Суздальскую землю (для подготовки возможной мобилизации войск, и, наверное, для того, чтобы оттянуть время и не дать себя вовлечь в немедленные боевые действия против Ростиславичей и тем самым раскрыться).

Святополк и Святославичи хорошо понимали и силу, и уязвимость Владимира Мономаха. Воспользовавшись, как поводом, отказом Ростиславичей выполнить требования Уветичского съезда, они готовятся к походу и, естественно, апеллируют к Мономаху, как одному из гарантов Уветичского соглашения. Но не просто апеллируют, а ставят вопрос ребром: «Ты за нас, или против нас»? Послы, которым поручено передать ультиматум, находят Владимира Мономаха на Волге. И вот здесь Владимир Мономах, видимо, и принимает свое, может быть, самое важное в жизни решение, сыгравшее судьбоносную роль для последующей истории Руси206. Ультиматум, в итоге, оказался блефом. Поход не состоялся, как и предложенный размен Новгорода на Владимир. Весьма кстати для Владимира и Ростиславичей (в том же 1101 г.) «заратися Ярославъ Ярополчичь», отвлекший на себя внимание Святополка. Подоспела и очередная «половецкая проблема». В том же году Святополк, Мономах и Святославичи собрались на Золотче, где выслушали послов от половецких ханов, и потом, собравшись у Сакова, заключили с половцами мир207. А в октябре или декабре 1101 г.208 и новгородцы дали ясно понять Свято полку, на чьей они стороне. В этих условиях, да еще и в обстановке обострения противостояния с половцами, ни князья, ни главные городские общины не могли себе позволить втянуться в опаснейшую и глобальную междоусобную войну, в которой «урезанной» киевской федерации и черниговской противостояли бы объединенные силы коалиции - Переяславская федерация, Новгородская, Смоленская и Галицкая земли. Даже если бы Святополку и Святославичам удалось привлечь на свою сторону Полоцк, победа для них все равно оставалась проблематичной. Другое дело, что и позиции Владимира были не так уж и прочны. Вряд ли, например, он мог поручиться за поведение тех же смолян209. Фактически, война грозила распадом и всей сложной федерации, и трех ее главных составляющих федераций. Но, главное, она грозила усилением половецкого натиска, противостояние которому население трех главных русских политических центров считало первостепенной задачей.

Владимир Мономах вышел победителем благодаря не только заделу, оставленному ему Всеволодом. Он первым из Рюриковичей почувствовал изменение расстановки политических сил на Руси, вызванной завершением процесса формирования городов-государств и все возрастающей ролью городовых общин210. Владимир первым из князей сумел построить с ними новую систему «равноправных» отношений, принять и провозгласить новые принципы занятия стола, отвечающие в наибольшей степени интересам городов, и, прежде всего, на рассматриваемом этапе, Киева. Активная позиция «матери городам русским» проявляется уже в момент ослепления Василька: Святополк обращается к киевлянам за советом, как поступить с теребовльским князем в свете возведенных на последнего обвинений со стороны Давыда и получает развязывавший ему руки совет: «...Тобе кня[же] достоить блюсти головы своее...»211. Уже некоторые дореволюционные исследователи предполагали, что Святополк советовался с киевлянами на вече212. Более осторожно выска-зывались в данном ключе И.Я. Фроянов и А.Ю. Дворниченко, полагая, что киевляне (которых они отождествляют с городской массой) выступали «в положении консультирующих князя». В примечаниях исследователи просто констатировали наличие точки зрения о том, что эти события происходили на киевском вече213.

Несколько лет назад в Киеве были опубликованы две обстоятельные статьи по данной проблеме, попытавшиеся рассмотреть ее в контексте антропологического видения истории. Так, Ю.Г. Писаренко предположил, что ослепление Василька являлось наказанием по принципу талиона. Лишение зрения символизировало смерть Василька и исторжение из княжеского рода. Это было и предупреждение Владимиру Мономаху214. Однако Владимир Мономах, объявив жертву Василька родовой, перехватил инициативу «у ослепителей Василька». В итоге, «ослепление, как насильственное лишение связи с родом и общая травма рода... оборачи-ваются коллективным “прозрением” - восстановлением нарушенной ро-довой связи»215. Правда, по словам Ю.Г. Писаренко, сам Василько лично «от этого ничего не выигрывает», поскольку «Уветичский съезд не находит нужным выделять калеке отдельную волость...»216. Киевлянам в построениях Ю.Г. Писаренко отводится не много места: речь идет о совете «Святополка с боярами и киевской знатью». Совете, который «ничего определенного не дал»217.

Иной трактовки придерживается А.Г. Плахонин. Как и Ю.Г. Писаренко, он обращает внимание на византийскую природу наказаний в виде ослепления218. Вместе с тем полагает, что «представления о Руси, как общем владении княжеского рода исключали возможность квалификации действия какого-либо князя как политического преступления и возможности суда над ним согласно нормам обычного права. Эти обстоятельства выводили представителей княжеского рода за рамки обычной юридической практики. Однако, увеличение численности княжеского рода и распространение христианских норм, запрещавших взаимное убийство Рюриковичей как братоубийственное, требовали поиска новых правовых путей разрешения конфликтов внутри княжеского рода». Заимствованную из Византии «идею ослепления как наказания», на Руси попытались адаптировать «к местной юридической практике. Такой формой адаптации и стало вынесение приговора ослепления совместным решением веча и князя». Эта практика, впоследствии, была распространена и на смертную казнь для представителей рода Рюриковичей219. По мнению исследователя, «в первоначальном тексте «Повести об ослеплении», очевидно, речь шла о совместном решении киевского веча и киевского князя Святополка наказать Василька220. «Приговором веча в отношении Василька», по мысли автора, «была смертная казнь... Мысль о возможности применения ослепления возникла у Давыда после того, как за Василька вступилось духовенство»221. В этой связи А.Г. Плахонин делает интересное предположение: «Не заключалась ли вина Давыда в том, что он отошел от приговора веча и взял инициативу наказания на себя? Во всех случаях... дело казни или покалечения члена княжеского рода сознательно перекладывалась князьями на вече...»222. Немаловажно и такое наблюдение автора: «Особенностью применения ослепления как формы наказания на Руси стало и то, что здесь, в отличие» от Византии, «так окончательно и не сложилось представление о том, что отсутствие зрения, как и другие формы калечества, лишают жертву прав на светскую власть. В случаях с Васильком, смоленскими Ростиславичами и жертвами феодальной войны XV в., ослепленные и впоследствии сохраняли права на свои удельные владения... »223.

Справедливости ради следует отметить, что попытка лишить Василька волости, все же, имела место. Однако, благодаря твердости Ростисла- вичей, она оказалась безуспешной, что, по-видимому, и послужило прецедентом для дальнейшей практики.

Имеются определенные основания утверждать, что, несмотря на сочувственное отношение к Васильку в ПВЛ, значительная часть киевлян, в том числе духовенства, относилась неблагожелательно к теребовль- скому князю. Так, в КПП повествуется, как с началом боевых действий, последовавших после ослепления, прекратился подвоз соли из Галича и Перемышля224, что усугубило и без того тяжкие страдания населения от постигшего его голода и ратей: «...Соли не бысть во всю Русскую землю... И бе видети въ велице беде тогда сущаа люди, изнемогша от рати и от глада, без жита и без соли»225. Естественно, что все эти бедствия, казалось бы, должны восприниматься населением как Божья кара за грехи князей, ослепивших Василька. Однако КПП, прямо обвиняющий Святополка в постигших Русь бедах, в перечне грехов не упоминает ослепления. Святополк «домы силних искорени без вины, имения многых отъ- емъ - егоже ради Господь попусти поганым силу имети на нем; и быша брани мнози от половец, к сим же усобице. Бысть в те времена гладъ крепок и скудота велиа при всем в Рускои земли»226. Более того, явно недоброжелательно относившийся к великому князю автор «Слова о Прохоре черноризце...» пытается обелить его в эпизоде с ослеплением Василька и даже представляет киевского князя в качестве союзника Рос- тиславичей в борьбе с Давыдом Игоревичем. На последнего и возлагается вся вина: «...Святополкъ съ Давидом Игоревичем рать зачаста про Василькову слепоту, еже ослепи Святополкъ, послушав а Игоревича, с Володарем и съ самим Василком...»227. Можно увидеть и известное не-доброжелательство в отношении Василька, из-за ослепления которого началась усобица, вызвавшая прекращение подвоза соли, «граблениа беззаконная» и усугубившая изнеможение людей от рати и от глада228.

Странная в непоследовательности позиция христианского книжника- монаха, видимо, объясняется тем, что он выгораживал не столько Свято-полка, сколько киевлян (в том числе и представителей местного духо-венства), принимавших участие в судьбе Василька и без одобрения (а может быть, и приговора, если прав А.Г. Плахонин) которых данное злодейство не могло состояться. Ведь, если быть последовательным, ответственность за ослепление нес не Давыд, а Святополк и вся киевская община, да и киевское духовенство (по-крайней мере - высшее) тоже.

Немного времени спустя киевляне, в буквальном смысле этого слова, как мы видели, спасли Святополка от разгневанной коалиции Святославичей и Мономаха229. Позиция Киева объясняется не столько особым расположением горожан к Святополку230, сколько совпадением интересов князя и общины. Ведь проигрыш Святополка - это проигрыш Киева, и наоборот. Из решений того же Уветичского съезда пользу извлек не только Святополк, но и Киев. И изменение позиции по отношению к Святополку со стороны переяславского и черниговских князей объяснялось не особым уважением к нему231, а требованием киевской общины. Это была борьба фактически не с Васильком и Володарем, а с попытками выхода Перемышлыцины и Теребовлыцины (где впоследствии оформится Галицкая земля) из состава Киевской федерации. То же самое можно сказать и в отношении Давыда и Волыни. Видимо, переяславская и черниговская общины разделяли позицию Киева (это было и данью традиции, и следствием собственных интересов), что так же не могли не учитывать Рюриковичи. Не исключено, что в какой-то момент все, и старшие общины, и возглавлявшие их князья поняли, что они плывут «в одной лодке» по морю, в котором все большую силу набирает шторм сепаратизма.

В свою очередь понятно, что без мощной поддержки населения Волыни и Галичины ни Игоревич, ни Ростиславичи не могли вести столь успешную борьбу. Более того, последовавшие за Любечским съездом «события показывают, что деятельность князей направлялась в значительной мере общинами волостных городов». Особенно показательно вече 1097 г. во Владимире-Волынском, выразившее готовность биться за Давыда Игоревича232. О настроениях населения в отношении Ростиславичей источники не сообщают. Однако результаты борьбы, завершившейся победой Ростиславичей и достижением независимости от Киева будущей Галичины, красноречивее любых известий. Победа Володаря и Василька, что особенно важно по понятиям того времени, была благословлена свыше: множество воев не помогло Святополку, а крест, поставленный накануне сражения Васильком между ним и киевским князем принес победу Ростиславинам. При этом «мнози человеци благовернии видеша крестъ над Василковы вой, възвышься велми...»233. Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что этим крестом небеса благословили и независимость Теребовля и Перемышля. Символичны и действия победителей: разбив войска Святополка, они стали на рубежах своей волости234. Это должно было символизировать не только победу над Святополком, но и независимость их волости от Киева.

В дальнейших событиях обращают на себя внимание совместные действия Святополка, Владимира, Олега и Давыда (то есть киевских, черниговских и переяславских полков) в борьбе как с половцами, так и с другими русскими князьями. До Любечского съезда Олег находился в весьма враждебных отношениях и со Святополком и, особенно, с Владимиром Мономахом. И вдруг ситуация меняется. В 1098 г. Владимир, Олег и Давыд предпринимают упоминавшуюся совместную акцию против Святополка. В 1100 г. они же и Святополк «створиша миръ межи собою» в Уветичах, а спустя 20 дней, там же, решали все вместе судьбу Давыда, а потом и Ростиславичей. В 1103, 1107, 1100, 1111 гг. - громили половцев. Правда, в походах 1103, 1100 и 1111 гг. из Святославичей участвовал только Давыд. Однако в 1113 г., по смерти Святополка, Владимир ходил на половцев с Олегом. В 1115 г. Владимир, Олег и Давыд вместе переносили в новую, специально построенную Олегом каменную церковь, мощи святых Бориса и Глеба. В 1104 и 1116 гг. киевские, черниговские и переяславские войска (в 1104 г. - совместно с Давыдом Все- славичем Полоцким) совершали походы на Глеба Всеславича Минского. Особенно показателен поход 1117 г. на Ярослава Святополковича Вла- димиро-Волынского. В нем (наряду с Владимиром, Давыдом и Ольгови- чами) принимали участие и Володарь с Васильком (первое упоминание Ростиславичей после злополучного Витичевского съезда). Ярослав вынужден был смириться235. Показательно, что почти до самой смерти Владимира Мономаха (ум. в 1125 г.) у Ростиславичей не будет конфликтов со Всеволодовичем (в 1123 г. Ярослав Святополчичь, вместе с уграми, ляхами, чехами и Ростиславичами осаждал в том же Владимире Андрея Мономашича236). В 1124 г., Василько, а за ним Володарь237, представились. Как прожили свою бурную жизнь вместе, так и покинули этот бренный мир братья почти одновременно. Их смерти предшествовало затмение Солнца (по крайней мере, летописец расположил события в такой последовательности)238.

Рассмотренный материал позволяет сделать вывод, что на Любечском съезде 1097 г. конституируется новый союз Киева, Чернигова и Переяславля («триумвират»), предусматривавший фактическое равенство сторон и направленный как против половецкой угрозы, так и против сепаратизма оформлявшихся городов-государств, стремившихся выйти из единого политического пространства239. «Триумвират» являлся весьма непрочным образованием, раздираемым как междукняжескими, так и меж- волостными противоречиями. Тем не менее, он не только способствовал более эффективной борьбе с половецкой опасностью, но и затормозил на время центробежные тенденции. Так, Волынь продолжала оставаться в составе Киевской федерации. Предпринимались совместные действия и на смоленско-полоцком направлении. Однако не все было во власти «триумвирата» Полянских городов. События 1117 г. показывают, что «триумвират» вынужден был смириться с фактической независимостью Перемышльско-Теребовльской волости (Галичины) и строить с ней от-ношения не с позиций господства-подчинения, а, видимо, на основе до-говорных отношений. Как ни странно, важную роль в этом сыграл Владимир Мономах, который не только поддержал в свое время Ростис- лавичей, но и вплоть до своего вокняжения в Киеве, играл на антикиев- ских настроениях отдельных земель (Новгорода, Смоленска, Галичины). По завещанию Ярослава эти земли должны были входить в орбиту влияния Киева, но в рассматриваемое время оказались в союзе с Мономахом либо под контролем Ростиславичей (Галичина). Смоленск, выделенный в качестве отдельного стола самим Ярославом Мудрым, мог считать себя на особом положении в отношении Киева240. Изначально на особом положении был и Новгород.

Однако, заняв стол киевский241, Мономах, естественно, изменил свою позицию в отношении свободолюбивых волостей. Прежде всего, он вынужден был поставить на место зарвавшихся новгородцев. В 1117 г. Владимир вывел Мстислава из Новгорода в Белгород, посадив, по примеру отца, там своего внука Всеволода Мстиславича242. На следующий год «приведе Володимирь съ Мстиславомъ вся бояре новгородчкыя къ Кыеву, и заводи я къ честному кресту, и пусти их домовъ, а иныя у себе остави; и разгневася на ты, оже ты грабиле Даньслава и Ноздрьчу, и на сочькаго на Ставра, и заточи и вся»243. Возможно, что уход Мстислава вызвал в Новгороде волнения, последствием которых и стали означенные санкции киевского князя244. Впрочем, вряд ли они были масштабными, поскольку ничего не известно о военной операции со стороны Киева. Как бы там ни было, умерить вольнолюбивый пыл новгородцев, с позиций великого князя, следовало. Момент же был весьма подходящий. Позиции Владимира были прочны как никогда, серьезные потенциальные союзники у Новгорода отсутствовали.

Как бы там ни было, новгородцы, судя по всему, зла на Мстислава долго не держали, да и он всячески подчеркивал свое расположение к ним. Чего только стоила женитьба князя на знатной новгородке, Дмит- ровне, в 1122 г.245, вопреки династическим традициям.

«Триумвират» земель позволил ослабить внешнюю опасность, замедлить процесс распада Киевской Руси, смягчив его негативные последствия. Когда внешняя угроза уменьшилась - ослабли скрепы поддерживавшие единство Руси. Завершение процесса формирования городов-государств привело к окончательному распаду и самой сложной федерации, и федераций, ее составлявших. Со второй трети XII в. центробежные тенденции переходят в решающую, необратимую стадию. Заканчивалась эпоха зыбкого политического единства, начинался новый этап развития древнерусской государственности - этап независимого существования городов-государств.

Сложная федерация распадается. Но продолжает существовать генеалогическая федерация (выражавшаяся в единстве княжеского рода и в праве его на корм в Русской земле), которая накладывается на систему самостоятельных городов-государств и сохраняющиеся элементы былой иерархии городов. Продолжает сохраняться, следовательно, не только единое культурное, идеологическое, социально-экономическое но и, в известной степени, политическое пространство. Продолжается история народа, ощущавшего себя не только «киянами», «смольнянами», «новгородцами» и т.п., или «православными», но и «русскими». Это ощущение этнической общности не забывалось и впоследствии, когда бури XIII— XIV столетий разметали русские земли по разным политическим, социально-экономическим и культурным пространствам.