Очерк 3. Хазарская проблема

Остановимся для начала на хазарской проблеме, которая, в последнее время, вновь стала привлекать пристальное внимание исследователей213. Это проявилось, в частности, в усилении интереса к трудам О.

Идеи О. Прицака, правда в смягченном и усеченном варианте, получили развитие у ряда постсоветских историков216. Показательны в этой связи взгляды одного из крупнейших современных исследователей И.Н. Данилевского. С одной стороны, он выступает против тезиса «о “реальности” Кия и его братьев», и безусловно соглашается с мнением, согласно которому имена их выведены книжниками из названий киевских урочищ217. С другой - ведет речь о том, что «славянская этимология имен основателей Полянской столицы... вызывает серьезные затруднения. Зато отказ от их признания славянами значительно упрощает ситуацию». Далее доводит до сведения читателя «любопытные (хотя и вовсе не бесспорные) результаты» такого «упрощения ситуации» на примере точки зрения О. Прицака, который, «прямо связывает летописного Кия с отцом хазарского вазира... Ахмада Бен Куйа...». Правда, тут же И.Н. Данилевский вновь оговаривается, что в вопросе об идентификации Кия и хазарского вазира разумнее прислушаться к вышеупоминавшемуся мнению о книжном происхождении имен Кия и его братьев.

«Предпочтения», отдаваемые О. Прицаком и И.Н. Данилевским варианту Лаврентьевской летописи («и мы седим, платяче дань родом их, козаром») перед чтением Хлебниковского списка Ипатьевской летописи («а мы седимъ род их, и платимы дань козаром»223) не имеют под собой серьезных оснований. Во-первых, чтение Лаврентьевской летописи отличается не только от Хлебниковского, но и от Ипатьевского224 списка, равно как и от Радзивиловской летописи225.

Не учитывает И.Н. Данилевский в должной степени и обстоятельства возникновения предания о Кие, его братьях и сестре, которое представляло собой мифологический опыт коллективного осмысления процессов образования Полянского племенного союза, города Киева и наследственной княжеской власти227, а отнюдь не создавалось как памятник хазарскому или иному чьему господству. Предание имело явно легендарный характер и пронизано насквозь наивной символической этимологией. Уже существующие топонимы, первоначальное значение которых забылось, были отождествлены с личными именами, носители которых превращены в первых князей - основателей города, что, несомненно, связано с культом предков228. Не случайно, со смертью братьев, согласно ПВЛ, поляне оказались беззащитными перед враждебным окружающим иноплеменным миром и, в итоге, были подчинены хазарами229. Но гибель братьев объясняла не только подчинение иноплеменникам, но и утверждение в Киеве Аскольда и Дира230 (которые сели на столе в отсутствии там князя231), и Олега с Игорем (по праву сместивших Аскольда и Дира, как лиц не княжеского происхождения)232. Таким образом, на смену одним родоначальникам приходили другие233.

В любом случае, к каким бы языкам не принадлежали отмеченные топонимы, предание об основателях Киева принадлежит Полянской этно-культурной традиции.

Построения О.

Против переоценки «значения хазар в судьбах Древней Руси, в осо-бенности - в развитии ее культуры», вызванную увлечением новыми источниками по хазарской истории выступил Г.Г. Литаврин. Данное направление в историографии он сравнивает с возрождением «крайних суждений о влиянии норманнов»). Исследователь, в целом, справедливо критикует крайние положения представителей «хазарской школы». По его мнению, хазары «не имели на территории Древней Руси ни единого поселения», не оказали сколько-нибудь глубокого и длительного влияния «на духовную культуру и политическую систему Древней Руси». В качестве примера крайности «прямо противоположного характера», Г.Г. Литаврин называет точку зрения И.О. Князького236, согласно которой «хазары никогда не имели власти в Поднепровье». Сам же исследователь склоняется к «средней» (по его словам) точке зрения, представленной в работах М.И. Артамонова и А.П. Новосельцева. В то же время, Г.Г. Литарин принимает как данность малообоснованное предположение о временном подчинении хазарами «своей верховной власти и первых правивших на Руси норманнских князей»237.

Вместе с тем следует признать, что для отдельных взглядов О.

ПВЛ под 859 г. сообщает о взимании дани варягами с чуди, словен, кривичей мери и веси, а хазарами с полян, северян, вятичей238. Под 885 г. к кругу хазарских данников летописец причисляет и радимичей239. Археологические источники подтверждают эти свидетельства и вряд ли у кого может вызвать сомнение тот факт, что отмеченные племенные объединения входили в сферу влияния Хазарского каганата240. Однако обстоятельства обложения славян хазарской данью покрыты мраком. То же самое можно сказать и в отношении освобождения от хазарской за-висимости. ПВЛ, судя по всему, начало этого процесса относит ко временам Аскольда и Дира. Освобождение же радимичей, северян и вятичей связывается с деятельностью Олега и Святослава, распространявших гос-подство Киева на окружающие территории. Этот процесс закончился разгромом каганата Святославом241.

Однако стройная канва славяно-хазарских и русо-хазарских отношений, представленная ПВЛ, была нарушена введением в научный оборот хазарско-еврейских источников, прежде всего, так называемого Кембриджского документа (текст Шехтера). В нем, помимо прочего, сообщается об обострении византийско-хазарских отношений в правление Романа I

Лакапина (920-944 гг.), взятии, по наущению византийского императора, царем Руси Хлгу (Хелгу) хазарского города Смкрии и ответных действиях хазар, в лице военачальника Песаха. Особый интерес вызывает сообщение о том, что Песах победил Хлгу и заставил его воевать против византийцев. Потерпев поражение на море от греческого огня, Хлгу постыдился возвращаться на Русь, ушел за море, где и погиб с остатками войска242.

Исследователи не могли не обратить внимания на данный документ, который, казалось бы, согласуется с Н1Л, датирующей поход Олега на Константинополь не 907 г. (как ПВЛ), а 922 г.243 Но на этом сходство и заканчивается. Н1Л, как и ПВЛ, ведет речь о победоносном походе, а не о поражении244. Известиям текста Шехтера ближе соответствуют реалии похода 941 г., отраженного в ПВЛ и в греческих источниках, организация которого летописцем приписывается Игорю.

Высказывались также предположения, что Хелгу - предводитель одного из небольших скандинавских отрядов, действовавший независимо от Игоря248, либо - «один из полководцев Игоря» или его «скандинавский СОЮЗНИК»249.

По мнению Г.Г. Литаврина, «трудно предпочесть» какую-либо из су-ществующих гипотез о Хелгу Кембриджского документа, «и прежде всего об идентификации Олега с Хелгу. В хазарских документах Хелгу не назван правителем Киева», а «факт господства хазар над всей Русью (во всяком случае над Киевом, а не над какой-то окраинной частью Руси) до конца 30-х-начала 40-х гг. X в. не находит подтверждения в других источниках»250. «В столь древнем и авторитетном источнике, как договоры Руси с греками в 911 и 944 гг.», в «сообщениях о деятельности княгини Ольги, нет ни малейшей аллюзии на само существование Хазарской державы, не говоря уже о каком-либо хазарском владычестве»251.

Все вышеупомянутые рассуждения по поводу Хелгу имеют один существенный недостаток, на который обратил внимание А.П. Новосельцев. По его мнению, «прежде всего приходится отказаться от предположения, что Хелгу был одним из князей или воевод Игоря. В документе он именуется “мэлэх”, т. е. царь, верховный глава русов»252. Поэтому, если верить данному источнику, то либо следует «продлить» жизнь Олегу Вещему (в соответствии с H1J1 и Кембриджским документом), либо признать тождество Олег/Игорь, либо объявить абсолютно неверной не только хронологию ПВЛ, но и передачу порядка княжения первых Рюриковичей, либо допускать наличие других, параллельных с киевским, «княжеств» (или «каганатов») русов. В принципе, ни один из этих вариантов не исключен (хотя каждый, сам по себе, содержит для исследователя, по-крайней мере, не меньшие проблемы, чем традиционная схема ПВЛ). Но... Насколько ценен рассматриваемый документ как источник и может ли он быть противопоставлен в этой связи ПВЛ? А.П. Новосельцев, проанализировав текст Шехтера, в основных своих выводах согласился с П.К. Коковцовым, увидевшим в этом документе «своеобразное литературное произведение, в котором реальные исторические факты довольно свободно перемещаются автором... Это не летопись, это вообще, строго говоря, не исторический документ в узком понимании этого слова». По предположению А.П. Новосельцева, «перед нами трактат, цели и задачи которого мы сейчас сколько-нибудь точно установить не можем из-за отсутствия других памятников из той же среды» и который «можно датировать X в., но скорее периодом после падения Хазарии». Автор, бывший подданный Иосифа, «после гибели каганата нашел другого господина... и по просьбе последнего составил по памяти, слухам и отчасти по книгам что-то вроде справки о Хазарии. В частности, он знал, что когда-то часть славян подчинялась хазарам, но перенес это на время Иосифа. Он слышал о князе Олеге, о походе 941 г. на Византию и о походах русов на Каспий, но точных данных и дат в его распоряжении не было, и он объединил все это в один весьма впечатляющий рассказ для просвещения своего любознательного, но малоосведомленного корреспондента»253.

Недавно выводы А.П. Новосельцева в некорректной форме были оспорены К. Цукерманом: «Вместо того, чтобы признать автора “Письма”254 шизофреником, который хвастается фантомами могущества и славы рассеянного народа и недавно разрушенной державы, я бы поставил под сомнение понимание Новосельцевым еврейского языка “Письма”»255. Оставляя на совести К. Цукермана подобные заявления в адрес того, кто уже не сможет на них ответить, укажем на странную, однобокую логику, которой он руководствуется при характеристике средневековых авторов. Ведь согласно таковой, самого К. Цукермана можно обвинить в том, что сам он считает «шизофреником» составителя H1J1, который, по мнению автора, стремился «растянуть более чем на 20 лет» 3-4-х летнее правление Игоря256. Что уж тогда говорить о составителе ПВЛ, «растянувшем» таким образом правление Игоря более чем на 30 лет? Почему, опять же, неприлично сомневаться в подлинности известий хазарско-еврейских документов, но можно и даже должно критически подходить к сведениям остальных источников?

Допустим, однако, что выводы А.П. Новосельцева на время и обстоятельства составления письма не верны. Что письмо, как считает К. Цукерман, было написано «по поводу визита эмиссара Хасдая в византийскую столицу», «где-то за 20 лет до падения Хазарин», на 5-7 лет раньше «Ответа» царя Иосифа на послание Хасдая Ибн-Ша- прута257 и т.п. Во-первых, это, практически, не влияет на высказанные П.К. Коковцовым и А.П. Новосельцевым выводы о характере и содержании рассматриваемого документа. Во-вторых, если мы примем поло-жения К. Цукермана об обстоятельствах и «настоящей дате появления “Письма”», то возникают новые вопросы. Один из них: почему Хасдай в послании к Иосифу, сообщая подробности, связанные с обстоятельствами получения и содержанием информации о Хазарин, никак не оговаривается о вышеназванном «Письме»? Так, Хасдай говорит, что послов, прибывавших к Кордовскому халифу он «всегда спрашивал о наших братьях, израильтянах», пока посланцы Хорасана не рассказали ему о царстве иудеев, именуемом ал-Хазар. Изумленный Хасдай не поверил услышанному, но информацию подтвердили византийские посланцы. «Когда я услыхал это, меня охватила радость, мои руки окрепли и надежда стала тверда» - сообщает Хасдай. Он послал некоего Исаака с письмом к хазарскому царю, надеясь на содействие византийского императора. Однако посланец Хасдая вернулся из Константинополя вместе с письмом императора, в котором тот сообщал о невозможности, в силу ряда причин, доставить Исаака в Хазарию. «Когда я услыхал такую дурную весть, я был так огорчен, что готов был умереть» - пишет Хасдай. Он стал рассматривать возможность пересылки письма Иосифу через Иерусалим, пока некие два еврея не взялись доставить послание «через Русь и Булгарию»258.

Как видим, никаких намеков о новой полученной информации в связи с неудавшейся миссией Исаака. Более того, перед тем, как задать Иосифу интересующие его вопросы, Хасдай информирует хазарского царя о том, что ему самому известно об обстоятельствах появления израильтян в тех краях, ссылаясь на рассказы предков. Но, опять же, ни полунамека на ту информацию, которая содержится в Кембриджском документе ни здесь, ни в последующих заданных вопросах нет259. А ведь если бы к тому времени у Хасдая уже имелся текст «Письма», думается, что его сведения, в той или иной степени, отразились в послании к Иосифу.

Не менее странным выглядит и отсутствие упоминаний о славной победе над русами и их подчинении хазарам в ответном письме царя Иосифа к Хасдаю, содержащем ответы на заданные везиром вопросы. В том числе и на вопрос, «с каким народом он [Иосиф. - В.П.] ведет войну и с какими (царями) воюет... »260. Хасдай очень хотел услышать о славных деяниях иудейского царства261, «о великолепном царстве» царя Иосифа262. И царь хазарский постарался оправдать ожидания своего далекого, но влиятельного единоверца. Он сообщает о том, как его предки завоевали страну, над которой он является царем, изгнав, либо заставив платить дань проживавшие там народы263, о многих народах, многочисленных и сильных (многочисленных, как песок), которые ему платят дань264 и т.п. Не забывает он сообщить и о русах, с которыми ведет войну, и от которых охраняет устье Волги, не давая им воевать мусульман. Он явно пытается показать и мощь русов, и свою значимость в сдерживании их натиска: «Если бы я их оставил (в покое) на один час, они уничтожили бы всю страну исмаильтян до Багдада...»265. Но, как видим, никаких намеков на победу над Хелгу и на покорение русов. С чего бы это Иосиф так поскромничал и именно в данном случае? И почему Иосиф ведет войну с русами, которые, если верить К. Цукерману и рассматриваемому «Письму», совсем недавно были покорены хазарами? Кроме того, если бы сам Хасдай еще до отправки письма Иосифу получил в свое распоряжение т.н. «текст Шехтера», в котором ясно указывалось, что «тогда266RWS была подчинена власти казар»267, стал бы он писать, перечисляя маршрут посланного письма, следующим образом: «...Он [царь «Г-б-лим’ов». - В.П.]... пошлет твое письмо» к венгерским евреям. «Точно также (те) перешлют его в страну Рус и оттуда в (страну) Б-л-гар, пока не придет твое письмо, согласно твоему желанию, в то место, куда ты пожелаешь»268. Правда в данном случае «палеографически возможно также чтение “Рум”», а не “Рус”269, но тогда непонятным становится отрезок пути Константинополь-Булгария. Маршрут Русь - Булгария более логичен (Десна - Ока - Волга). Можно, конечно, возразить, что Булгария находилась в зависимости от Хазарии, но Хасдай пишет о ней так же, как и о Руси. Однако последнее вряд ли было возможным, знай Хасдай о подчинении этих стран каганату. Как бы там ни было, тот же Хасдай, так восторженно отзывающийся об абстрактных подвигах царя Иосифа, разве забыл бы отметить недавнюю славную победу, более того - покорение Руси? Руси, чьи полки уже успели навести ужас на сопредельные народы и страны. Следовательно, информация, которой обладал Хасдай на момент написания письма Иосифу, была весьма скудной, чего не могло бы быть, имей он уже в распоряжении «текст Шехтера».

Допустим, однако, что Кембриджский документ представляет собой письмо, в котором содержалась информация о Хазарском каганате специально для Хадая ибн-Шапрута, как думает К. Цукерман. Это еще никак не свидетельствует в пользу высокой степени достоверности этой информации. По справедливому замечанию А.В. Гадло, «не следует забывать, что автор рассказа преломляет все события через призму иудейско-хазарского патриотизма. Поэтому успешные действия бул-ш-цы Песаха против Х-л-гу вырастают в его сознании до размеров крупнейшей победы хазар, которая якобы привела к подчинению ими Руси»270. Необходимо учитывать положение рассеяния евреев, их постоянное ожидание возрождения храма и царства Израилева, повышенную эмоциональность восприятия любой, связанной с этим информации. Сам Хасдай не был исключением, о чем свидетельствует его собственное описание восприятия им и другими евреями вести о существовании иудейского царства271. Более того, Хасдай, видимо, надеется, что это предвестие скорого избавления еврейского народа: «Еще одна удивительная просьба есть у меня к моему господину: чтобы он сообщил рабу своему, есть ли у вас (какое) указание касательно подсчета (времени) “конца чудес”, которого мы ждем вот уже столько лет, переходя от пленения к пленению и от изгнания к изгнанию»272. Не мудрено, что в таких условиях желаемое не редко воспринимается за действительное. Об остроте вопроса свидетельствует и дальнейшая судьба «хазарских» документов и «самой хазарской темы»273.

Не будем забывать еще и о другой стороне медали: если влиятельный и богатый человек хочет что-то узнать или услышать - всегда найдутся желающие ему помочь. Сам Хасдай, видимо, хорошо понимал это274.

Как бы там ни было, наблюдения и выводы А.П. Новосельцева и

А.В. Гадло, на наш взгляд, весьма близки к истине. Видимо, автор Кембриджского документа был знаком в какой-то степени с перипетиями отдаленных от него событий и вполне мог связать какую-то победу над русами, вероятно, локального значения, с легендарным князем, победившим ромеев. В целом следует признать, что характер текста Шехте- ра не позволяет рассматривать его свидетельства о русо-славяно-хазарс- ких отношениях в качестве альтернативы известиям ПВЛ. Тем не менее, пролить свет на некоторые темные страницы древнерусской истории он, наверное, может. Речь идет, в частности, о судьбе восточносеверянских земель275 и о подозрительном отсутствии в летописи указаний на проти-водействие со стороны хазар русской (русов), а потом и русо-полянской, экспансии в их сферы влияния. Под пером летописца создается идеальная картина подчинения власти Киева хазарских данников: «В лето 6392. Иде [Олегъ] на Северяны, и победи Северяны, и възложи на нь дань легъку, и не дасть имъ Козаромъ дани платити, рекь: “Азъ имъ противень, а вамъ не чему”. В лето 6393. Посла къ Радимичемъ, рька: “Камо дань даете?”. Они же реша: “Козаромъ”. И рече имъ Олегъ: “Не дайте Козаромъ, но мне дайте”. И въдаша Ольгови по щьлягу, якоже [и] Козаромъ даяху»276. Вряд ли дела обстояли так безоблачно для Руси на самом деле. Скорее всего, Хазарский каганат не взирал спокойно на экспансию со стороны Киева, а активно ей противодействовал. И на этом пути у русов, видимо, были не только победы. Отголоски такой борьбы, возможно, и отражены в тексте Шехтера, только в панегирическом для хазар тоне.

О противостоянии, а не о победном шествии русов по хазарским владениям косвенно свидетельствуют и слова, вложенные летописцем в уста Олега: «Азъ имъ противень...»277. Возможно следствием такого противостояния являлся пожар, приведший к гибели Шестовицкого городища в промежутке, приблизительно, между 950-960 гг.278 Не исключено, что и поход Святослава, решивший судьбу Хазарин, мог быть вызван активными действиями каганата, наподобие разгрома указанного городища.

Что касается проблемы расхождения датировки походов в H1J1 и ПВЛ, то, согласно исследованиям, составитель ПВЛ выправил неточные даты «на основании использованных им текстов договоров с греками»279.

Важное значение для доказательства своих идей О. Прицак и Н. Голб придают так называемому Киевскому письму, открытому в 1962 г. Н. Голбом. Текст написан квадратным еврейским шрифтом, за исключением шести непонятных знаков в нижнем левом углу страницы. Перед нами рекомендательное письмо, выданное Мар Яакову Бен Р. иудейской общиной Киева, для предъявления в других единоверческих общинах. Из документа явствует, что Яаков «был тем, кто дает, а не тем кто берет, до того времени, пока ему не была предрешена жестокая судьба»: он выступил поручителем за брата, взявшего «деньги у иноверцев». Брата (когда он «шел по дороге») ограбили и убили разбойники. «Тогда пришли кредиторы (и в)зяли» поручителя, наложив «железные цепи на его шею и кандалы на его ноги». В таковом состоянии Яаков провел «целый год», пока киевские единоверцы не поручились за него и не заплатили 60 монет. Оставшиеся 40 монет они его отправили собирать по «святым общинам», снабдив вышеозначенным сопроводительным письмом280.

Если датировка издателей верна, то это древнейший аутентичный документ, вышедший с территории Древней Руси281. В историографии за ним закрепилась слава источника малоинформативного. Например, по словам А.П. Новосельцева, содержание письма «малоинтересно, но сама находка документа, происходящего из Киева X в., разумеется, уникальное событие»282. В.Я. Петрухин более осторожен и ведет речь об «относительно малой информативности киевского письма». По его мнению, письмо «не содержит таких уникальных сведений об истории Восточной Европы, которые читаются в т.н. еврейско-хазарской переписке и в примыкающем к ней Кембриджском документе...»283. По мнению П.П. Толочко, «ничего нового, а тем более сенсационного в письме не содержится», «максимум, на что уполномочивает оно добросовестного исследователя, это на утверждение о наличии в Киеве в это время иудейской хазарской общины, вероятно торговой колонии»284.

Однако информативные возможности источника используются однобоко285, под углом зрения русо-хазаро-славянских отношений X в. Амплитуду изысканий задали Н. Еолб и О. Прицак. Авторы стремились дать отпор скептикам, сомневающимся в подлинности уже известных еврейских документов, сообщающих об иудизации хазар286, и подтвердить новым источником построения О. Прицака о господстве хазар в Киеве вплоть до 30-х гг. X в.287 Поэтому большое внимание уделяется анализу еврейско- хазарских имен отправителей послания. Цель очевидна: показать, что «отправители письма или их предки были прозелитами хазарского происхождения», а «хазарский иудаизм не замыкался в кругу правителей, но пустил корни по всей Хазарии, достигнув даже пограничного Киева»288. Одну из ключевых ролей в системе доказательств играют упомянутые шесть непонятных знаков, располагавшихся под основным текстом. Ничтоже сумняшеся, О. Прицак принял их за «хазарские письмена», написанные тюркскими рунами орхонского типа, и перевел как «Я прочел». Последняя фраза, по его мнению, была приписана находящимся в Киеве хазарским чиновником, «официально уполномоченным читать документы. Это примечание удостоверяло действительность документа для использования в путешествии». Следовательно, чиновник «умел читать по-еврейски и в то же время использовал хазарский язык в качестве языка официальных документов», что могло иметь место только в период до завоевания Киеварусъю в 930-х гг289.

Усилия О. Прицака по интерпретации «рунической надписи» понять можно. Найди они признание в науке, и его теория получила бы мощное подкрепление, несмотря даже на то обстоятельство, что предложенная им трактовка противоречит логике развития ситуации, описанной в письме290. Не случайно С. Франклин и Д. Шепард, по этому поводу, отметили: «Если допустить, что руны были расшифрованы правильно, то они служат независимым подкреплением летописных сообщений о власти хазар над Киевом»291. При таком развитии ситуации, замечание В.Я. Петрухина, согласно которому «из письма не следует, что “виза” хазарского чиновника поставлена в Киеве»292 (сразу возникает вопрос, где и зачем?), вряд ли может играть роль сколько-нибудь значимого аргумента.

Однако сенсация не состоялась. Как показали исследования тюркологов, прочтение так называемой рунической надписи О. Прицаком исходя из орхоно-енисейских рун весьма произвольно. Более того - эту надпись невозможно отнести к орхонской письменности и вообще «уверенно причислить... к какому-либо из известных алфавитов...»293. Сам же «орхоно-енисейский алфавит не может быть надежной опорой при чте-нии восточноевропейских рунических или рунообразных надписей»294. Недавно весьма критические замечания по поводу лингвистических комбинаций О. Прицака высказал В.В. Напольских. По его мнению, «с точки зрения линвистической реконструкция “хазарского” слова из Киевского письма, предложенная О. Прицаком и прямо вытекающая из его прочтения рассматриваемой надписи, является абсолютно надуманной и невероятной». То же самое следует сказать и в отношении палеографического прочтения. «При таком количестве натяжек и допущений можно прочитать данную надпись с помощью практически любого алфавита и на любом языке»295.

Внес свою лепту в критику и М. Эрдаль, отметивший, что «среди тюркологов лингвистические спекуляции Прицака, кажущиеся учеными, но, к сожалению, очень часто весьма вольно обращающиеся с информацией, приспосабливая ее к служению его аргументам, никогда не принимались всерьез». Вместе с тем, сам М. Эрдаль согласен интерпретировать загадочную надпись «посредством восточнотюркских рунических букв», считает прочтение О. Прицака удовлетворяющим «правдоподобному текстуальному и историческому контексту», но, однако, проблемным. Сам он загадочную надпись, равно как и письмо, склонен выводить не из Киева, а из Дунайской Болгарии, из-под пера не хазарского, а болгарского цензора296. Таким образом, построения самого М. Эрдаля не менее проблемны.

Впрочем, критика не разубедила ни О. Прицака, ни Н. Голба в абсолютной своей правоте297.

Думается, исследователи излишне много внимания уделяют рас-сматриваемой загадочной надписи, которая, скорее всего, является обычной криптограммой298.

Был поставлен под сомнение и вывод о тюркском происхождении несемитских имен «Киевского письма»299, другой важный фундаментальный столб в системе доказательств Н. Голба и О. Прицака.

Содержание источника также не подтверждает догадку О. Прицака ни в плане обстоятельств появления так называемой «рунической надписи», ни в плане общеисторических выводов. По справедливому замечанию И.Г. Коноваловой, «попытки рассматривать Киев как пограничный хазарский город, опираясь на так называемое Киевское письмо X в., не имеют под собой серьезных аргументов, поскольку из этого письма не следует, что в Киеве пребывали хазарские чиновники, а лишь то, что там в X в. существовала иудейская община - явление вполне заурядное для многих крупных средневековых городов Европы и Азии»300. Сходным образом решает проблему и П.П. Толочко301.

Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что Яаков отправился не в хазарские города, а вдоль пути «Из варяг в греки», пока не достиг столицы Египта302. Это тем более странно, что в киевской иудейской общине имелись этнические хазары303. Кроме того, если верить О. При- цаку, Н. Еолбу и их сторонникам, Киев находился во власти хазар. И вот «иноверцы» оказываются состоятельнее представителей господствующей конфессии (традиционно, к слову сказать, связанной с торговоростовщической деятельностью), а последние отсылают своего сообщин- ника побираться не по «родным местам», а в далекие края304, путь куда был и долгим, и опасным. Данное обстоятельство может свидетельствовать о том, что дорога в Хазарию ему была закрыта (или самого каганата уже не существовало). Следовательно, Киев в то время не находился под властью хазар и не являлся западным форпостом иудаизма305, иудеи не являлись здесь представителями господствующей конфессии, а хазары - господствующим этносом. Конечно, «письмо» не позволяет вести речь о том, что отправившие его принадлежали к представителям притесняемых «меньшинств». Однако ощущение определенной «неуютности» их положения в Киеве из чтения документа возникает.

Не менее странна и сумма (40 дирхемов) из-за которой еврейская община Киева посылает своего сотоварища «на край света». За эти деньги можно было купить 4 овцы (или 4 свиньи). Для сравнения: стоимость «10 локтей роскошной восточной ткани» на рынках востока доходила до 600 дирхемов306. 60 же дирхемов (стоимость 1 локтя ткани) киевские иудеи со-бирали в течение года, в продолжение которого их товарищ и пребывал в железе. Если учесть, что письмо подписали 11 человек, то каждый за это время, в среднем, собрал менее 6 дирхемов. Естественно, напрашивается вопрос либо о социальном статусе киевских иудеев, либо о моральной атмосфере в общине (если принять версию Прицака-Еолба). Опять же показательно, что брат Яакова взял деньги в долг не у единоверцев. Из этого могут вытекать два предположения: либо единоверцы, в силу каких-то причин, изрядно обнищали (взятие каганата? притеснения со стороны коренного населения или русов?), либо ростовщический процент у них был выше чем у иноверцев, даже для «своих» (в последнее верится с трудом, учитывая иудейские традиции307 и малочисленность диаспоры, находившейся в иноэтничном окружении)308. Обычно, уровень этнокон-фессиональной солидарности евреев очень высок. Известны случаи, когда они выкупали единоверцев куда за более значительные суммы.

Например, Эльдада Дашта, когда он во время путешествия оказался в плену, «один еврей купил... за 400 золотых» и «отпустил его в путь»309.

Наконец, напрашивается еще один аргумент в пользу того, что Киев времени Мар Яакова Бен Р. и его киевских сообщинников не находился под властью Хазарского каганата. Согласно Ал-Истахри, у хазар рабами могли быть только язычники, поскольку проживавшие там иудеи, христиане и мусульмане запрещали порабощение своих единоверцев310. В этих условиях такой «произвол» иноверцев, скорее всего - «язычников», над представителями конфессионально, политически и социальноэкономически господствующей части населения Хазарского каганата выглядит не вполне правдоподобно.

Таким образом, в плане источника по истории хазаро-славяно-русских отношений времени его составления, Киевское письмо содержит больше вопросов, чем ответов. Из него только непреложно следует, что какая- то иудейская община в Киеве была. Если вести речь о колонии, как это делает П.П. Толочко, то, вероятно (в силу каких-то причин), весьма обнищавшей, оказавшейся неспособной собрать 100 дирхемов. Поэтому говорить о ее господствующей роли, равно как и о принадлежности Киева того времени Хазарскому каганату, можно только находясь в плену всепоглощающей идеи или некритичного восприятия складывающейся историографической ситуации311.

Однако письмо имеет несомненную ценность, прежде всего, описанием обстоятельств развития событий, приведших Яакова к той плачевной ситуации, в которой он оказался, поскольку содержит уникальную информацию, необходимую для понимания социально-экономического развития Древней Руси (Среднего Поднепровья, конкретно) X в., связанного с процессом распада родоплеменных отношений и определенным этапом формирования стратифицированного общества, а, следовательно, и социальных предпосылок генезиса древнерусской государственности312.

Таким образом, анализ еврейско-хазарских источников не дает основания для сколько-нибудь кардинального пересмотра схемы славяно-русо- хазарских отношений, представленной в ПВЛ. Проблемы Самбатаса313 мы не касаемся, поскольку она остается в сфере шатких гипотез да и не может серьезно повлиять на решение хазарского вопроса, даже если признать Самба- тас крепостью, построенной хазарами в период их господства над полянами.

Археологические данные также не дают повода для кардинального пе-ресмотра схемы ПВЛ. По словам А.В. Комара, «археологические следы

непосредственного присутствия хазар в правобережном лесостепном Поднепровье ограничиваются 1-й третью VIII в., что не оставляет места для любых спекуляций о значительной роли хазар в Киеве IX-X вв.»314.

В свое время В.О. Ключевский - автор «торговой теории» происхождения древнерусских городов и самой государственности, отмечал положительную роль Хазарского каганата в развитии восточных славян. По его мнению, хазарское господство обеспечивало данникам благоприятные условия для внешней торговли, которая создавала условия для возникновения первых государственных образований. Эти взгляды получили широкое распространение в отечественной историографии конца XIX - начала XX в., в том числе - в первые послереволюционные годы315. Сходные воззрения встречаются и в современной западной историографии. Например, значительную роль Хазарского каганата в организации масштабной внешней торговли, приведшей к формированию хазарской «даннической империи», отмечает Т.С. Нунан. Основу хазарского экспорта, по его мнению, составляли товары из Руси и Волжской Булгарин. Поток дирхемов, поступавших в Восточную Европу в результате этой торговли дошел до Ладоги и привлек внимание викингов, что привело к формированию Русского государства316.

Современные отечественные исследователи, отмечая роль хазар в организации славянской колонизации лесостепи, не склонны преувеличивать роли каганата в развитии восточнославянской торговли. Показательны в этой связи взгляды В.Я. Петрухина, одного из основных на данный момент разработчиков «хазарской проблематики». Исследователь, с одной стороны, выступил против преувеличения роли хазарской угрозы в «призвании князей»317. По его мнению, «источники свидетельствуют скорее об обратном процессе - начальная Русь уже в IX в. прорывалась на международные рынки через речные пути, контролируемые Хазарией». Именно восточное серебро, поступавшее через Хаза- рию, являлось, по его мнению, тем общим интересом, который заставлял объединяться «варягов, славян, мерю и чудь». «Клады восточных монет IX в. на севере Восточной Европы... свидетельствуют о дележе полученных богатств - местные верхи имели право на часть прибыли и хранили ее в земле на своих поселениях»318. С другой стороны, исследователь не согласился с точкой зрения В.О. Ключевского, согласно которой хазарское иго способствовало экономическому расцвету данников, поскольку открывало им речные пути к черноморскому и каспийскому рынкам. По мнению В.Я. Петрухина, «речные торговые дороги были, скорее всего, перекрыты» хазарами, поскольку «в IX в. в киевском Поднепровье нет монетных кладов». Вместе с тем, «в хазарский период продолжается интенсивная земледельческая колонизация» (славянская и аланская) в Среднем Поднепровье, в междуречье Днепра и Дона. Эта колонизация велась «под эгидой хазар», поскольку «степнякам нужен был хлеб». «По-нятно» В.Я. Петрухину и то, «почему славянские данники хазар были заинтересованы в союзе с русскими дружинами: те и другие рвались к мировым рынкам»319.

Получается, что скандинавы и славяне рвались к международным рынкам, а хазары их не пускали, а в самом неравноправном положении оказались, почему-то, среднеднепровские данники хазар320? Правда, варяги, северные восточнославянские племена, меря и чудь, как следует из текста, каким то образом умудрялись получать часть от серебряного потока, текущего через Хазарию, несмотря на «перекрытые пути» и даже «делиться частью своей прибыли» с вятичами321, контролировавшими волоки с верховьев Дона на Оку. Не оставались в накладе и другие данники хазар - радимичи и северяне, о чем, по словам В.Я. Петрухина, свидетельствуют клады «по Десне и Сейму». Последнее обстоятельство, в сочетании с единичными находками кладов восточных монет на территории собственно Хазарии, создало у автора «парадоксальное впечатление, что данники хазар обладали большими возможностями накапливать серебро, чем господствующая тюркская группировка»322.

В связи со сказанным возникает немало вопросов, в том числе: 1) Почему хазарские данники, имея больше возможностей концентрировать у себя серебро, поступающее через Хазарию, чем сами хазары, ломятся в открытую дверь и рвутся к речным путям, вступая в союз с варягами, которые, собственно, доступа к этим путям и не имели?; 2) Чем объясняется такой особенный статус Среднего Поднепровья? «Блокада» его хазарами, после прихода туда русов323, понятна. Но В.Я. Петрухин ведет речь об отсутствии серебра и в период, когда этот регион находился под властью хазар324.

Факт отсутствия монетных кладов в Среднем Поднепровье может объясняться двояко: либо эти территории не были под хазарами и нахо-дились с ними в конфликте; либо они находились под хазарами, но не принимали активного участия в торговле по ряду причин. Ведь для того, чтобы тот или иной регион в тех условиях начал «работать» на внешний рынок, необходимо было, как минимум, два условия: наличие в достаточном количестве экспортных товаров; наличие организующей силы, способной наладить концентрацию и транспортировку этих товаров. Наконец, Хазарский каганат мог наладить торговлю данью, собираемой в Среднем Поднепровье. Но такая торговля, естественно, никак не могла отразиться в виде находок монет на данной территории. Они оседали в Хазарском каганате.

В этой связи мы бы поостереглись от такой однозначной трактовки единичных находок монет на территории Хазарии, как это делает

В.Я. Петрухин. Отмеченное обстоятельство может означать большую развитость товарно-денежных отношений в Хазарском каганате, чем у восточных славян и скандинавов, как и, следовательно, более высокий уровень социально-экономического развития общества. Поэтому деньги находились в обороте, а не откладывались в виде кладов. Кроме того, проблему кладов невозможно решать в отрыве от религиозных верований. Отношение же к кладам у иудейской верхушки хазарского каганата, с одной стороны, у язычников (скандинавов, славян и финно-угров) - с другой, было различным. Как показал А.Я. Гуревич, у скандинавов клады закапывались с сакральной целью: «серебро и золото, спрятанное в землю, навсегда оставались в обладании владельца и его рода и воплощали в себе их удачу и счастье, личное и семейное благополучие»325. Сходным образом, по-видимому, обстояло дело и у восточных славян. Например, о сакральном назначении кладов в древности могут свидетельствовать народные предания о зачарованных кладах. На данное же обстоятельство указывает и борьба церкви с закапыванием кладов, после крещения Руси326.

Тем не менее, имеются основания предполагать, что отсутствие дирхемов на территории Среднего Поднепровья свидетельствовало о неподчиненнос- ти его в это время каганату. Во-первых, как мы видели, археологический материал не позволяет вести речь о непосредственном присутствии хазар здесь в IX-X вв. Во-вторых, в регионах, где проживали радимичи, вятичи и северяне (чья зависимость от хазар в IX в. не вызывает сомнений) клады восточного серебра имеются. По мнению Т.С. Нунана, эти дирхемы поступали в ходе торговли и шли, помимо прочего, на уплату хазарской дани327. Археологическая «выключенносгь» Среднего Поднепровья, равно как и днепровского Правобережья из этой системы свидетельствуют, как минимум, в пользу того, что отношения «племен» их населявших с Хазарским каганатом, отличалось от отношений с Хазарией северян, радимичей и вятичей.

В какой же степени повлиял Хазарский каганат на облик сформировавшейся восточнославянской государственности, и можно ли вести речь о преемственности, и в какой степени, Руси с Хазарией328? Думается, что ближе всего к верному решению вопроса приблизилась И.Г. Коновалова. Полемизируя с П. Голденом и В.Я. Петрухиным, она показала, что те «черты государственно-политического устройства, которые для Древней Руси приписываются исключительно влиянию хазар, на самом деле видны и в других славянских государствах, никак с Хазарским каганатом не связанных». Это касается, «прежде всего», должности воеводы «при князе, которую сопоставляют с дуалистической структурой власти в степных государственных образованиях». То же самое можно сказать и о заимствовании тюркских титулов и терминов для обозначения высших слоев знати. «Все это, - по мнению И.Г. Коноваловой, - свидетельствует о том, что источники заимствований на Руси IX в. далеко выходили за рамки русско-хазарских отношений и были связаны с этнополитическими процессами, протекавшими в славянском мире в целом»329. Что касается принятия русскими князьями титула каган, то это было не столько следствием хазарского влияния, сколько формальной самодентификацией: «в период формирования Древнерусского государства единственным значимым титулом в регионе был титул “каган”, дававший его обладателю международное признание». Однако «принятие титула не сопровождалось заимствованием каких-либо элементов государственно-административной системы Хазарии»330.

От себя добавим, что поиск параллелей отдельным чертам политического устройства на Руси можно продолжать за пределами тюркского и славянского миров. Например, дуалистическая структура власти широко известна в индоевропейском мире331 и т.п.

Конечно, отношения славян с хазарами не сводились только к системе господство-подчинение, о чем, например, по мнению Т.М. Калининой, свидетельствуют восточные источники: «сакалиба... вступали в военные, бытовые, культурные контакты с хазарским населением»332. Вместе с тем, по словам того же автора, «арабо-персидские источники не акцентировали внимания на конфликтах двух народов, хотя и древнерусские, и древнееврейские источники ясно говорят об этом». Причина, по ее мнению, заключалась в том, что: 1) «...Этноним “ас-сакалиба” арабскими писателями не отождествлялся с русами, хотя восточноевропейский ареал и близость тех и других им были известны»; 2) Восточные авторы знали и писали о столкновениях хазар с «представителями Древнерусского государства, называя последних русами»333.

Такая постановка вопроса, однако, не решает проблему военных столкновений славян с хазарами до прихода русов и образования древнерусского государства. Причина, видимо, заключается в другом. На раннем этапе славяно-хазарских отношений противостояние, в основном, ограничивалось подчинением хазарами славян и обложением их данью. Столкновения если и были, то не масштабные, информация о которых до восточных авторов просто не доходила (да их это и не интересовало). Косвенным свидетельством таковых, равно как и отношений господства- подчинения являются известия о рабах-славянах, которыми пестрят восточные источники334. Определенная часть из них поступала на мусульманский восток не без помощи хазар (как пленные, захваченные и проданные хазарами; захваченные русами, венграми, печенегами и др., и проданные в Хазарию, откуда перепроданные мусульманским купцам и т.п.). Какая-то часть рабов оседала в самом каганате335. Конечно, в X в. первенство в захвате рабов-славян держали не хазары (видимо - русы, венгры и печенеги), а основными покупателями являлись хорезмийцы и хорасанцы (не брезговавшие и охотой на живой товар). Работорговля также шла не только через Хазарию, но и через Булгарию и, особенно, Византию336. Тем не менее, роль Хазарии в деле организации работорговли отрицать нельзя. Вплоть до падения она являлась одним из главных перевалочных пунктов продажи невольников в Среднюю Азию и уже тем самым активизировала промысел живым товаром. Основную массу тех, кто проходил транзитом через невольничьи перевалочные пункты Хазарии, либо оставался влачить рабское существование в самом каганате были, судя по всему, язычники-славяне337. Не случайно поход Святослава 965 г. на Хазарский каганат, в ходе которого были уничтожены основные рынки работорговли (Булгар, Итиль и Семендер), резко сократили объемы торговли живым товаром со стороны купцов-русов338 , что не могло не отразиться благоприятно на положении славянского и финно-угорского населения Восточной Европы.

О том, что противостояние имело место, что проникновение кочевников в лесостепь преследовало цель закрепиться здесь на достаточно длительный срок, свидетельствуют и археологические данные339.

Что касается походов русов, то они отражали другую историческую ситуацию: атаке стали подвергаться мусульманские страны и, в итоге, сама Хазария. Естественно, восточные авторы не могли не знать об этом. Более того - это задевало их «за живое». Вскоре они станут свидетелями гибели каганата под ударами полков Святослава.