Очерк 5. Древние славяне глазами византийских и западноевропейских авторов: парадоксы образа язычника
Мировоззрение и основные нормы поведения людей того времени определялись религией. Поэтому отношения к славянам в христианском мире - это, прежде всего, отношение христиан к язычникам.
Данным обстоятельством, а также военным противостоянием и бытовыми различиями определялись те хлесткие эпитеты, на которые не скупились христианские авторы в отношении славян, закрепляя уже сложившиеся стереотипы их восприятия, с одной стороны, и формируя новые - с другой.Византийские источники, характеризующие склавинов и антов, создают у читателя образ сильного, смелого, жестокого и многочисленного врага («силой и смелостью... превосходившие воевавших когда-либо против них»351, свирепые племена352, «полчища славян»353, «толпы варваров»354, «неисчислимое племя»355). Иногда для усиления эффекта проводятся па-
115
раллели с животным миром, от неопределенного «звери» («эти звери», «звериное племя славян»356), до конкретного - «волки» («волки-славяне», «любящие разбой волки»357). Было бы заманчиво в определении «волки» усмотреть указание на тотемное животное. Однако, это, скорее всего, поэтическая аллегория. Сравнение варваров с животным миром характерно для византийской литературы, рассматриваемого и более позднего периодов358. Перед нами традиционный образ варвара-свирепого, звероподобного, лживого359 («варвары», в свою очередь, лживыми (льстивыми) считали византийцев) и безрассудного, в безумии своем напоминающем зверя360. Это понятно: для византийца язычник - не вполне человек, а любой невизанти- ец в той или иной степени - варвар. В этом плане характерно название проповеди Феодора Синкела («О безумном нападении безбожных аваров и персов на богохранимый Град и об их позорном отступлении благодаря человеколюбию Бога и Богородицы»), из которого следует, что «человек» для автора синоним - христианина, в данном случае византийца361.
Вместе с тем, византийская традиция, равно как и античная, отличала «северных варваров» (ведущих оседлый образ жизни) от «южных» (кочевников).
Для характеристики последних особо применяется слово «мерзкий» («богомерзкий хаган» [аварский - В.П.]362, «мерзкий народ»363 и т.п.). Типичное восприятие оседлым населением кочевников проявлялось и в том, что последних, зачастую, считали людьми «лишь в том смысле», что они обнаруживали «подобие человеческой речи»364. «Северные варвары» были византийцам гораздо ближе. Нередко по отношению к ним, наряду с неприязнью и чувством превосходства, проскальзывало уважение и даже идеализация. Не исключение из этого правила и славяне. Показательный пример - рассказ Феофилакта Симокатты (повторенный Феофаном Исповедником) о трех славянах, возвращавшихся из ставки аварского хагана и задержанных императорскими телохранителями. Они не имели при себе никакого оружия и вообще ничего железного, а единственную их ношу составляли кифары. Задержанные поведали василевсу о своей стране, не знающей железа, «что делает их жизнь мирной и невозмутимой». Не ведая войн, они занимаются «безыскусными мусическими упражнениями. Автократор... восхитился их племенем и подивившись размерам их тел и огромности членов, переправил в Ираклию»365. Таким образом, «весь пассаж выдержан в духе идеализации: варварам приписывается простодушие и неиспорченность цивилизацией»366. Поэтому, по словам Прокопия Кесарийского, хотя «образ жизни» славян «грубый и неприхотливый», как и у кочевников, в отличие от последних367, «они менее всего коварны и злокозненны»368. Кроме того, стереотипному образу безобразного варвара-кочевника369 противопоставлялся образ красивого, высокого варвара-славянина.В латиноязычных источниках славяне характеризуются, прежде всего, как закоренелые язычники370. Характеристика их порой более жесткая и уничижительная, чем у византийских авторов. По словам Бонифация, «винеды, гнуснейший и наихудший род людей»371. Поскольку невежество - атрибут язычников372, под пером Бонифация устами невежества сказано: «...Всегда любил меня край германский, грубый народ славян и дикая Скифия...»373. При этом, как видим, «симпатии» между этими варварами у автора распределены отнюдь не поровну.
Менее строг Исидор Севильский.
Из числа недостатков, свойственных народам, славянам он приписал нечистоту («нечистота славян»), являвшуюся, видимо, следствием убогости их бедного быта374. Этот «порок» славян375, в глазах современников Исидора (середина VII в.), вряд ли был более значимым, чем, например: «зависть иудеев», «неверность персов», «пустое тщеславие лангобардов», «сладострастие скоттов», «дикость франков», «пьянство испанцев» или «глупость саксов» (вариант - «тупость баваров»)376.В «Хронике Фредегара» в эпизоде, посвященном пребыванию Дагобертова посла Сихария в ставке Само, язычникам приписывается порочность и гордыня377. Здесь же, применительно на этот раз к славянам, содержится распространенный в средневековой литературе топос378, уподобляющий язычников псам. При этом ставится под сомнение возможность «дружбы» между христианами и язычниками379. Правда, в реальной жизни такая «дружба» нередко имела место380 и определялась она чисто прагматическими интересами.
Вследствие сильной приверженности славян язычеству, миссионеры не очень охотно отправлялись к ним для проповеди и обращения в христианство. Более того, по крайней мере в VI-VII вв., как представляется, вообще бытовало мнение, подкрепляемое ссылками на волю Всевышнего, о бесполезности подобного занятия. Например, когда Ко- лумбану (конец VI - начало VII в.), согласно «Житию», «запала... в голову мысль» отправиться в пределы славян, чтобы «озарить слепые умы евангельским светом и открыть путь истины тем, кто изначально блуждал по бездорожью», он был остановлен в своих намерениях явившимся в видении ангелом Господним: «Ты видишь, - сказал он, - что весь мир остается пустынным (desertus). Иди направо или налево, куда выберешь, дабы вкушать плоды дел своих»381. Смысл изреченного, приблизительно таков: проповедовать у славян, все равно что проповедовать в пустынном (вариант перевода - безлюдном) месте. Другими словами - попытка обратить славян в Христову веру сродни попытке взрастить плоды в пустыне. При этом проводилась мысль, что миссионерская деятельность возможна, практически, у всех окрестных язычников («иди направо или налево»), кроме славян.
Поняв, «что нелегок у этого народа успех веры», Колумбан «остался на месте, пока не открылся путь в Италию»382.Более решительным оказался епископ Аманд, если верить его «Житию»383. Достигнув определенных успехов на пути проповеди во Фландрии и обратив некоторых франков в Христову веру, он, «горя еще большим желанием, чтобы еще и другие были обращены, услышал, что славяне опутаны сетями дьявола, и более всего уповая, что сможет достичь пальмы мученичества, ... переправился через Дунай...». Уже в данном фрагменте содержится мысль о бесполезности миссионерской деятельности у славян: Аманд идет к последним не столько с целью добиться результата в плане обращения их в истинную веру, сколько стремясь «достичь пальмы мученичества». Однако ожидания святого мужа исполнились лишь наполовину. Как и предполагал «святой муж», «лишь немногие» из славян «возродились во Христе», несмотря на то, что он «во всеуслышание проповедовал Евангелие Христово». Но и мученичества, «которого всегда жаждал», Аманд не достиг. Видя, что «плод для него еще совсем не созрел», он покинул славян384.
Характерно, что славяне, хотя и не поддались на проповедь, не причинили вреда миссионеру, который, если верить «Житию», прямо-таки искал «неприятностей». Вероятно, здесь сказались, с одной стороны, святость уз гостеприимства и уважительное, даже опасливое, отношение к служителям культа, пусть и поклонявшимся чужим богам. С другой стороны, видимо, Аманд был недостаточно последователен в поисках мученического венца. Ведь от корректности миссионера в немалой степени зависела его личная безопасность.
Другое отношение со стороны славян ждало тех представителей христианского духовенства, которых захватывали в плен во время войн и пиратских рейдов. Их, как мы видели, обращали в рабство наравне со всеми. Видимо, это было обусловлено взглядами язычников на побежденных. Поэтому и плененные «жрецы», с точки зрения язычников, утрачивали свою благодать, сверхъестественную силу, становясь в один ряд с другими пленными, а потом и с рабами.
Конечно, христианские миссионеры не совсем бездействовали. На основании актов Шестого Вселенского собора, состоявшегося в 680- 681 гг.
в Константинополе, ряд исследователей считает, что уже тогда среди славян работали церковные миссии и часть славян могла принять крещение385. Однако что-либо определенное сказать на этот счет сложно. Отдельные успехи, скорее всего, были непрочными, а неофиты, как следует из более поздних времен, вполне могли оказываться во власти двоеверия. Наглядный пример такового являет история восточных славян после принятия христианства386. Сходные явления мы находим и у других народов. Суть языческого подхода, приводившего к двоеверию, хорошо зафиксирована Видукиндом Корвейским на примере датчан. Они, по его словам, «с древних времен являлись христианами387, тем не менее, следуя обычаю отечества, поклонялись идолам. И случилось, что на каком-то пиру в присутствии государя возник спор о почитании богов, когда датчане стали утверждать, что Христос - бог, но имеются и другие боги, более (могучие...) так как могут вызывать перед людьми еще большие знамения и чудеса». Присутствующий там клирик По по вступил в спор, который был разрешен следующим образом. Король Гаральд Синезубый (936-985) велел испытать клирика раскаленным железом. Поскольку священнослужитель с честью выдержал испытание, «тем самым он доказал, что католическая вера заслуживает одобрения». Поэтому «король распорядился почитать богом одного только Христа» и приказал уничтожить идолы388.Подобное отношение язычников понятно. Ведь они поклоняются своим богам, но и не отрицают существование чужих богов. И если последние могут оказать практическую помощь, то их также могли почитать. Поэтому те же норманны, за пределами родины, поклонялись местным богам. «Христа они воспринимали как могучего витязя, правителя многих народов». Скандинавы часто принимали христианство, «убедившись в могуществе Христа, в удачливости поклонявшихся ему людей»389.
Многие параллели приведенным здесь скандинавским воззрениям можно найти на славянском материале эпохи христианизации и даже в более позднее время. Некоторые наблюдения можно сделать и на материале VI-VIII вв.
Например, потерпев неудачу в осаде Фессалоники, славяне «сами стали восхвалять Бога...»390. Как отмечалось выше, вряд ли это следует воспринимать как готовность креститься. Скорее всего, они вынуждены были признать, что «ромейские боги» на этот раз оказались сильнее «славянских». Тем не менее, подобное «превосходство» могло стать побудительным мотивом для крещения. Например, славянский мастер, придумавший хитроумное осадное сооружение, но потерпевший неудачу в его строительстве вследствие противодействия св. Дмитрия Солунского, лишившего его рассудка, «искренне уверовал в Бога и святого мученика Димитрия и был удостоен пречистого крещения»391.Известны случаи участия славян в культовых церемониях, посвященных иноплеменным богам. Например, болгарский хан Крум сделал из черепа убитого византийского императора Никифора чашу и заставлял пить из нее славянских архонтов392, что являлось одним из важнейших ритуалов служения тюркскому богу Тенгри393. Известно также, что не только в славянском, но и в скандинавском мире отдавали дань признания руянскому богу Свентовиту.
Как бы там ни было, путь славянских народов к христианству был очень долгим и тернистым. Особенно упорствовали балтийские славяне. Гельмольд с полным основанием отмечал, что «среди всех северных народов одни лишь славяне были упорнее других и позже других обратились к вере»394. Еще в XII в. на значительной территории балтийских славян господствовало язычество, христианство насаждалось силой оружия, справедливо воспринимаясь местным населением как одно из средств их порабощения и ликвидации независимости.
Язычество, во власти которого находились славяне, закрепляло непримиримость в отношении иноплеменников. Напротив, христианство над- этнично по природе, однако более нетерпимо к иноверцам. Кроме того, христианство - более организованная и мобильная религия, стремящаяся к постоянному расширению своего ареала. Поэтому военно-политическая экспансия на славянские территории, осуществляемая христианскими народами и процессы христианизации (по крайней мере с VIII в.) были взаимосвязаны. Ситуация для язычества облегчалась тем, что у представителей светской власти меркантильные интересы часто преобладали над интересами веры, и нередко они готовы были закрывать глаза на языческие пристрастия славян, оказавшихся в орбите их влияния. Например, Карл Великий, немало способствуя крещению окрестных «варваров», охотно, «с Божией помощью» принимал под свою власть и язычников, в том числе славян395. Последних франки называли «нашими славянами»396. Не взирая на свое язычество, сражаясь с врагами Карла Великого, они одерживали победы с помощью веры «христиан и государя короля». И вознаграждал их Карл Великий «чрезвычайно, как они были того достойны»397. Спустя несколько столетий ситуация мало изменится. Духовенство будет жаловаться, что сугубо прагматичные интересы светской власти вредили делу христианства у балтийских славян398.
Впрочем, впоследствии, приняв новую веру, славяне, если верить западноевропейским информаторам, становились одними из наиболее преданных последователей христианства. Например, мучительно трудно утверждалось христианство в Карантанском княжестве399. Однако со временем все изменилось. Гельмольд, живший в XII в., дает такую характеристику карантанцам: «... Это люди, преданные служению Богу, и нет народа более чем они, достойного уважения и более приверженного в служении Господу и в почитании духовенства»400. Когда в 1168 г. датский король Вальдемар, взяв Аркону, разрушил святилище Святовита, князь руян Яромир принял крещение. «Став христианином, он был столь же стойким в вере, сколь твердым в проповеди, так что (в нем) можно было видеть второго, призванного Христом», апостола Павла401.
Как видим, отношение к славянам-христианам было прямо противоположным, чем к славянам-язычникам. И тот же Гельмольд не жалеет хвалебных и даже восторженных слов в адрес первых. Вместе с тем, христианизация целого ряда славянских народов становилась важным фактором ликвидации их независимости и ассимиляции.
Византийские и латиноязычные авторы VI-VIII вв. характеризовали славян, и в том числе их религиозные представления, со своих идеологических позиций. В этом плане в их взглядах было много общего. Вместе с тем, если для первых понятие «варвары» имело и конфессиональную (не христиане), и этнополитическую (не византийцы) нагрузку, то для вторых, прежде всего, конфессиональную (не христиане). Характерно, что вопросы миссионерской деятельности среди славян интересовали, в первую очередь, латиноязычных авторов. При этом если единичные акты крещения славян, отмеченные византийцами, являлись как бы следствием вмешательства божественных сил, то успехи западных миссионеров были результатом их личных действий, в условиях, когда «плод» для миссионерской деятельности «еще не созрел».
Незнание сути языческого культа приводило порою к забавным курьезам. Например, и византийские, и латиноязычные авторы отмечали
сугубо языческий обряд «соумирания» жены с мужем (или чаще всего рабыни с господином), характерный для славян того времени, в качестве образца женской целомудренности и супружеской добродетели402. И впоследствии эти сюжеты будут присутствовать в литературе христианских народов для назидания соплеменникам и единоверцам.
Существует мнение, что славяне «не принуждали пленных отречься от своей религии»403. Однако, видимо, стать полноправным в славянской общине и добиться в ней высокого положения мог только принявший местную веру. Предполагать такой вариант побуждает ряд известий. Так, по сообщениям Феофилакта Симокатты, гепид, перебежавший от славян к ромеям и оказавший им неоценимые услуги, некогда принял христианскую веру404. Иными словами, автор говорит о его христианстве не в настоящем, а в прошедшем времени (правда, это сообщения можно трактовать и так, что гепид, бывший некогда язычником, стал христианином и остается им). Вместе с архонтом северов Славуном византийские агенты захватили и его сподвижника в набегах на греков, предводителя разбойников Христиана, отступника от веры405. В любом случае, проживавший на территории славянской общины должен был, так или иначе, признавать и чтить местные культы. В противном случае полностью стать «своим» он не мог.