Нигилистические тенденции в правовом поведении россиян

О феномене правового нигилизма сейчас много говорят и пишут. Действительно, в настоящее время нигилистическое отношение к праву ста­ло наиболее показательной и неотъемлемой чертой сложившейся в России ситуации культурно-правового кризиса.

люте ценностной иерархии приводит к пониманию равнозначности всех ценностей, их относительности, а, следовательно, в конечном счете отсутст­вия в них какого-либо общезначимого. Во-вторых, нигилизм раскрывает се­бя в убеждении, что жизненный мир человека, общество сотканы из «пси­хологических потребностей» и представляют собой только сеть пересекаю­щихся частных интересов. Отсюда вытекает идея об отсутствии в мире и об­ществе единой наполненной смыслом организации, порядка и целостности.

Свой вклад в исследование нигилизма как социокультурного фено­мена внесли и современные отечественные исследователи. А.И. Новиков, например, считает, что признаком нигилизма является не объект отрица­ния, а степень отрицания, его категоричность и всеобщность.

Более частным и конкретным проявлением нигилизма как социо­культурного феномена является правовой нигилизм. Следовательно, под последним надо понимать релятивизацию аксиологических установок соз­нания в правовой сфере, по отношению к праву. Этому пониманию соот­ветствуют имеющиеся в современной отечественной научной литературе определения правового нигилизма. Так, Н.И. Матузов определяет сущ­ность правового нигилизма «в общем негативно-отрицательном, неуважи­тельном отношении к праву, законам, нормативному порядку»^[135].

Однако обращаясь к анализу причин правового нигилизма, исследо­ватели, например, тот же Н.И. Матузов, часто видят их в юридическом неве­

жестве, косности, отсталости, правовой невоспитанности основной массы населения. Нам представляется, что такой подход является несколько по­верхностным, основанным скорее на житейских наблюдениях и констата­ции фактов, и в силу этого, используя его, мы рискуем остаться на уровне не теоретических, а обыденных представлений. Ибо из этого подхода вы­текает, что правовой нигилизм является просто отношением в принципе неправового сознания к праву. Действительно, для сознания, в содержании которого отсутствуют правовые представления, права как реальности про­сто не существует. В лучшем случае право выступает для такого сознания как объективная внешняя принудительная сила, но тогда правомернее на­зывать это состояние сознания не правовым нигилизмом, а «правовым не­гативизмом», говорить о радикальном отсутствии у носителей этого явле­ния правосознания как такового. Тем не менее представляется, что более верно было бы понимать правовой нигилизм как проявление специфиче­ского типа правосознания и правовой культуры, базирующихся на ином, атипичном восприятии аксиологического и социорегулятивного потенциа­ла права и диктующих иное, атипичное отношение к нему как ценности.

Придерживаясь такого понимания правового нигилизма как феноме­на культуры, мы солидаризируемся с позицией И.Д. Невважая, которая представляется нам глубокой и эвристичной^[136]. C такой точки зрения право­вой нигилизм можно объяснить подспудным социокультурным несоответ­ствием между требованиями, предъявляемыми актуальной правовой куль­турой, и архетипическими в своей основе представлениями о праве и о правом. Из этого противостояния вытекает общее негативное отношение к чуждому правопониманию и чуждой модели права в культуре. В таком случае правовой нигилизм может быть присущ как нормативному, так и естественно-правовому типу правовой культуры. Если ценности разных

типов правовой культуры несовместимы, если каждый тип культуры явля­ется специфической формой освоения, понимания, интерпретации дейст­вительности, то каждая из них либо находит в действительности или не находит то, что соответствует ее системе ценностей. Взаимная оценка культур может привести к обоюдному непризнанию ценностей. В таком случае и возникает правовой нигилизм, представляющий собой не просто субъективную недооценку права, обусловленную низким уровнем юриди­ческого образования, правосознания и правовой культуры, а неприятие конкретного типа правопонимания. Необходимо подчеркнуть, что у этого явления две взаимосвязанные стороны: помимо недооценки иного типа правопонимания, здесь присутствует также и ощущение социальной не­реализованное™ собственного понимания права.

Корни правового нигилизма были крепки в правосознании русского народа: десятилетия правового отчуждения, отторжения права сделали свое дело — сегодня мы пожинаем плоды этого застарелого порока, не искореняя, а порою даже обогащая его новым содержанием. Верно отметил А. Валицкий, что праву в России не повезло. В России право отвергалось «по самым раз­ным причинам: во имя самодержавия или анархии, во имя Христа или Мар­кса, во имя высших духовных ценностей или материального равенства»^[137].

C ним солидарен А.

глашаемым (идея правового государства противоречила самой сути дея­тельности номенклатуры).

Ситуацию столкновения элементов разных правовых культур мы об­наруживаем в современной России. В принципе нигилистическое сознание - объективное явление, свойственное переходному периоду, сопровож­дающемуся коренной ломкой общественных устоев. В большинстве случа­ев массы без особого воодушевления воспринимают крупные перемены и потрясения, особенно если они проходят на фоне весьма существенного снижения уровня жизни.

Относительно современного российского периода реформ все обстоит еще более непросто. Помимо причин, порожденных молниеносным отказом от сложившихся десятилетиями “социалистических” устоев и переходом к классическому капитализму с жестокими рыночными законами — таких при­чин, как социальная напряженность, экономические неурядицы, распад неко­гда единого жизненного пространства, влекущих за собой морально­психологическое напряжение в обществе, правовой нигилизм в России про­воцируется и неподдающимися никакому логическому объяснению дейст­виями властей. Когда государство само пренебрегает правом или использует его, как это всегда было в российской истории, только как средство подавле­ния индивидуальной воли, странно надеяться на то, что народ будет действо­вать в рамках закона, будет положительно оценивать его суть. Строящиеся вертикально отношения в обществе, когда “верхи” концентрируют на себе права, а на низы возлагаются только лишь обязанности по выполнению распоряжений “верхов”, не могут привести ни к устойчивому общественному согласию, ни к легитимизации новых правовых установлений, что только и является основой для воспроизводства положительного правосознания и поддержки самим обществом правомерного поведения.

Если учесть, что нашим законам не присуща сила прямого действия, что дает волю ведомствам корректировать законы по своему усмотрению, 179

ущемляя при этом права и интересы граждан, если учесть, что в нашей стране еще не сформировался эффективный механизм зашиты прав лично­сти, по причине чего граждане не могут оказать заметного сопротивления несправедливым действиям чиновников, то становится абсолютно объяс­нимой ситуация, при которой “правовая индифферентность и отчужден­ность становятся неотъемлемыми чертами образа жизни личности”^[139]. Насе­ление перестает воспринимать право как социально ценный институт, те­ряет доверие и всякий интерес к нему. Происходит то, что называется от­чуждением общества от права.

Различие между социальной системой и жизненным миром присуще не одной России, но только здесь оно доходит до глубокого внутреннего раско­ла и составляет главную черту организма нации. Объяснять его можно раз­ными причинами - мобилизационным характером модернизации, устойчиво­стью элементов традиционного жизненного уклада, отсутствием подлинного просвещения, искусственностью идеологических парадигм, культивируемой пропастью между властью и народом и т.д. Но названному несоответствию между официальной и реальной жизнью народа можно найти и другое, более простое название - социальная безнравственность. Не четко соблюдаются должностные обязанности, не вовремя выполняются договоры, не в срок вы­плачиваются долги, утаивается истинное положение вещей, нарушаются за­коны, условия и правила, пренебрегаются общественные интересы, ищутся обходные “левые” пути, возникают правовые и нравственные компромиссы, не платятся налоги и т.д., не говоря уже о готовности к элементарным нару­шениям нравственного достоинства - таковы причины, создающие разрыв между системой и тем, как она функционирует в действительности. Устра­нить этот разрыв - значит восстановить нравственное здоровье общества, привести в соответствие действия общества тому, что оно само утверждает.

Описанные явления по определению очень свойственны деформиро­ванной правовой культуре, присущей политическому строю администра­тивно-командной системы управления.

Но не будем увлекаться негативными политическими прогнозами. Речь здесь о том, что народ, в большинстве своем, как правило, готов под­чиняться законам. Главное, чтобы законы были справедливы и перед ними были все равны, в том числе и государство. Казалось бы, принятие Кон­ституции должно было бы расставить все по местам. Новый Основной За­кон вводил множество справедливых демократических регламентаций, он должен был повысить эффективность деятельности всех государственных и политических институтов. Но Конституция, сразу же после принятия, стала нарушаться всеми ветвями власти. Более того, выяснилось, что на . деле принятая Конституция имеет под собой очень непрочную социальную базу. Определенная часть населения, несогласная с предложенным проек­том, столкнулась с необходимостью выполнения норм все-таки утвер­жденного закона. Подобный конфликт, таким образом, становится еще од­ной причиной правового нигилизма. Конституция теряет свой потенциаль­ный авторитет, и это в правовом отношении говорит очень о многом.

Беда нашего времени еще и в том, что, несмотря на очевидные ниги­листические настроения в обществе, законодатели не делают из этого со­ответствующих выводов. Многие законы не соответствуют реалиям жизни, они не приносят необходимой пользы, а напротив, создают определенные трудности. Их большое количество создает неразбериху, неизбежную при внедрении новых нормативных требований, к тому же зачастую новые за­конодательные акты непоследовательны и противоречат друг другу. В то же время, наряду с общественными отношениями, пресыщенными регули­рующими нормами, остается множество таких, которые никак не регла­ментированы правом. Эта аномалия точно также ведет к негативным реак­циям и усугубляет нигилистические настроения в массах.

Между тем закон, прежде всего, должен быть адекватен экономиче­ской и политической ситуации. Грамотный закон должен четко указывать нормы и механизмы их реализации, лиц, которые должны способствовать реализации прав, и определять ответственность за ненадлежащее его испол­нение. Нечеткость и размытость определений многих наших законов, отсут­ствие в них тех или иных структурных элементов, создает массу возможно­стей их “обходить”, намеренно неверно истолковывать. Совершенно оче­видно, что только обязательность закона и неотвратимость наказания за его нарушение может стать в наше, растерявшее морально-нравственные уста­новки время, сдерживающим фактором для потенциальных преступников.

Несовершенство правовой системы по-прежнему остается одним из основных источников правового нигилизма. Еще с советских времен орга­ны привыкли работать на себя: приукрашиваются цифры статистики по совершенным преступлениям, работа по их раскрытию зачастую ведется в отрыве от реальных потребностей граждан. Правоохранительные органы допускают такие промашки, когда наказываются невиновные, а преступ­ники гуляют на свободе. Все это пугает население. Пропадает доверие к органам правопорядка, не справляющимся с большим объемом дел в си­

туации материального и кадрового дефицита в самой системе правоохра- нения. Все чаще люди, не веря в то, что органы смогут восстановить спра­ведливость, поймать и наказать виновных, предпочитают не заявлять о по­сягательствах на их права.

Здесь хотелось бы сказать и еще об одном имеющем место в нашей реальности серьезном противоречии. Наравне с правовым нигилизмом су­ществует и такое явление, как правовой идеализм или правовой фетишизм. Суть его в том, что множество людей сохраняет наивную веру во всемогу­щество одного только принятия закона. Тут и там слышны настойчивые требования срочного принятия того или иного закона, как будто это позво­лит моментально разрешить все проблемы. Собственно, это и влечет за со­бой принятие массы бездействующих законов, и, в свою очередь, приводит к усилению правового нигилизма в обществе. Это еще одна крайность в установках неразвитого и некомпетентного массового правосознания, та­кая же опасная, как и правовое безверие^[140].

Что же касается юридической необразованности населения, попросту говоря, массового незнания законов, то незнание - это еще не отрицание, и потому оно не является признаком правового нигилизма. Другое дело - намеренное отвергание права, осознанное нежелание получать правовую информацию. Но в этом случае незнание законов - это уже лишь одна из характеристик правового нигилизма.

В сущности, в культуре правовой нигилизм может проявляться в двух формах. Идеологическая форма правового нигилизма проявляется в существовании теоретических концепций, доказывающих и обосновы­вающих несостоятельность права как социального регулятора, подрываю­щих его аксиологические основания. Таковы были попытки отечественных правоведов сталинского периода подвести идейно-теоретическое обосно­

вание под репрессии, настаивая на малоценности прав отдельных лично­стей в сравнении со сверхценностью классовой борьбы и будущего бес­классового общества. На уровне обыденной социальной практики эти идеи находят свое воплощение в противоправных в абсолютном смысле дейст­виях, “что часто вьїЛивается в террор государства против своего народа, в многомиллионные жертвы среди населения, в превращение правящей эли­ты в конечном счете в преступную клику (вот почему становится законо­мерной и легкой опора государственных органов и должностных лиц, на­пример, органов безопасности, тюремной администрации и т.д., в проведе­нии государственной политики на уголовные элементы)”^[141].

На уровне социальной практики правовой нигилизм можно класси­фицировать на ведомственный и обыденный. Оба вида связаны между со­бой, и трудно однозначно сказать, какой из них порождает другой. C одной стороны, носитель нигилистических правовых установок, попадая во власть, продолжает им следовать и даже получает новые возможности для развития бюрократического проявления данной аномалии. Но с другой стороны, нельзя не видеть и того, что ведомственный правовой нигилизм существует и сам по себе - это такое автономное явление, сами корни ко­торого заложены в управленческой системе.

Устойчивым феноменом стали массовые нарушения прав россиян. По данным всероссийского опроса ВЦИОМ (2001 г.), половина респонден­тов трудоактивного возраста указали на то, что за последние 2-3 года их права нарушались. Причем современное правосознание российских граж­дан склонно существенно сужать действительные масштабы неправового поля. Далеко не все россияне, столкнувшиеся с нарушением своих прав, осознают сам этот факт: материалы наших исследований свидетельствуют о том, что попадания в неправовые ситуации на самом деле удавалось из­

бегать всего лишь 5-10% граждан. При этом вектор нарушения граждан­ских и социально-экономических прав россиян направлен строго сверху вниз: от начальствующих групп и слоев к подчиненным. Среди нарушите­лей законных прав массовых групп лидирует начальство по месту работы (60%) и органы власти разных уровней, включая органы правопорядка (53%). Причем среди нескольких десятков изученных социальных групп не нашлось ни одной, в качестве основного нарушителя прав которой не выступали бы представители государственной власти или начальники по работе.

Все это свидетельствует о том, что за формально расширившимися правами граждан часто скрываются все те же отношения господства- подчинения, которые доминировали в «административно-командной» сис­теме и которые еще более усилились в связи с погружением в неправовое поле. Резкое отставание правовых реформ от потребностей переходного общества не только сказывается на пределах и направлениях трансформа­ции других институтов, но и снижает возможности массовых общественных групп конструктивно адаптироваться к новым условиям. Все более массо­вый и устойчивый характер неправовых социальных действий, по существу означающий их превращение в неправовые практики, придает либеральным по форме правам авторитарное содержание и выступает одним из важных препятствий реализации в России как социал-демократического, так и либе­рального сценариев трансформации^[142].

Как подчеркивает А.Н. Олейник^[143], современное российское государ­ство оказывается навязанным, «чужим» для своего населения, поскольку отсутствуют механизмы, которые бы позволили обеспечить согласованный или хотя бы возмездный характер властных отношений. Он особо отмечает как источник множественных деформаций, в частности, правового ниги­

лизма, недоверие, господствующее в отношениях между локальными группами. Согласно Ю.Леваде, российское общество остается мобилиза­ционным по своему характеру: «монополия власти выступает единствен­ным источником общественной активности, политический лидер — глав­ный фактор перемён, общество не структурировано, политические интере­сы не организованы»^[144]. В связи с этим, подчеркивает Олейник, трудно со­гласиться с тезисом Ю.Левады о том, что недоверие можно рассматривать в качестве социального стабилизатора, - «недоверие ко всем институтам и силам предполагает отказ от активных действий в пользу кого бы то ни было, а значит, становится фактором неустойчивого общественного балан­са»^[145]. Недоверие способствует воспроизводству навязанной власти и тем самым укрепляет ее. Следовательно, власть объективно заинтересована в сохранении сложившейся структуры социума, ибо только благодаря ей она получает свободу действий, недостижимую в иных условиях.

Обратимся немного к истории. Так уж сложилось, что долгое время законодательная (представительная) власть существовала лишь формально, реально же законотворчеством занималась власть исполнительная. То есть законы создавались ею “под себя”. Дошло до того, что в состав действую­щего законодательства, вопреки Конституции, стали включаться и поста­новления Правительства. Поскольку во многих областях общественных от­ношений наблюдались законодательные пробелы, исполнительная власть самовольно брала на себя обязанность восполнять эти пропуски по своему усмотрению. Нередко, естественно, многочисленные правительственные и исполкомовские постановления не соответствовали букве и духу закона.

Чуть позже законодательная власть “очнулась” и начала стремитель­но восполнять свои промахи. Законодательство стало разрабатываться и приниматься довольно большими “пакетами”. Появилось огромное множе­

ство противоречивых, некоординированных, попросту неработающих за­конов. Они не имели прямого действия, что, опять-таки открывало простор деятельности ведомств. На этом этапе возникло новое явление — “война за­конов”. Начался обратный процесс: вслед за вмешательством исполни­тельной власти в область законодательной, было инициировано вторжение законодательной в сферу исполнительной. Вся система государственно­правовой организации оказывается охваченной этим вирусом и все разре­шается полным конституционным кризисом. В войну законов постепенно включились и законодатели субъектов Федерации, породив определенное число юридических коллизий, связанных с несостыковками в региональ­ном и федеральном законодательстве.

Большое развитие получает административное нормотворчество на отраслевом уровне. Появляется множество ведомственных администра­тивно-правовых норм, вообще не опирающихся на законодательство. То же самое происходит на местах. Расхождение общегосударственных инте­ресов, которые и призван выражать закон, с интересами местническими приводит к тому, что в ведомствах зарождается своеобразное двоякое от­ношение к закону: почтительное на словах и нигилистическое на деле. На­сколько возможно, административные ведомства стремятся повлиять на законодательство таким образом, чтобы оно было как можно менее ясным, декларативным, неполным, с тем, чтобы получить возможность на месте “разъяснять”, “истолковывать” его по своему усмотрению.

Печальная реальность нашего времени заключается в том, что ветви власти больше увлечены борьбой между собой за привилегии, чем стрем­лением к обеспечению порядка в обществе. В этой борьбе они совершенно забывают о том, какую цену платит народ за их сосредоточенность на кри­тических проблемах. Во власти сформировались параллельные структуры, обладающие схожими функциями, фактически наделенные правом бескон­трольной деятельности.

Ну, и конечно, важным фактором, способствующим разрастанию ве­домственного правового нигилизма, является безнаказанность. Исследова­тель проблемы В.Туманов приводит следующий пример: нередко в прессе появляются различные статьи, прямо разъясняющие технологии того, как можно обойти тот или иной закон. Но до сих пор ни разу ни авторы подоб­ных “инструкций”, ни издания, их опубликовавшие, не понесли за свою деятельность никакой ответственности¹.

Многие исследователи сходятся в том, что одним из источников пра­вового нигилизма является политический радикализм с его характерными чертами - некритической уверенностью в собственной правоте, решитель­ностью, граничащей с бездумностью. В современных условиях, характери­зующихся значительным усложнением политической жизни, действие ра- дикалистских политических установок просто опасно. Оно порождает эле­менты конфронтации в тех областях, в которых она особенно нежелатель­на. Политический экстремизм групп, преследующих свои корыстные инте­ресы и пренебрегающих при этом правом, становится все более ощути­мым, влиятельным и опасным. В погоне за идеалом, достичь которого хо­чется наикратчайшим путем, больше всего страдают обычные люди. Они рассматриваются всего лишь как “игрушки социально-исторических об­стоятельств, которые, к тому же можно создавать произвольно”². Так или иначе, политический радикализм имеет место и является благодатной поч­вой для развития правового нигилизма, поскольку порождает правовой ва­куум, правовое бескультурье, правовую неопределенность и даже проти­воправно как социальную практику.

Правовой радикализм как установка общественного сознания в дан­ном случае так переворачивает ситуацию, что нарушение права начинает

^,См.: Туманов В.А. О правовом нигилизме //Советское государство и право. 1989. №10.

²Демидов А.И. Политический радикализм как источник правового нигилизма //Го­сударство и право. 1992. №4. С.73.

восприниматься почти как положительное явление, как проявление свобо­ды. Формируется не только неприязнь по отношению к действующей сис­теме права, а в целом под сомнение ставится возможность правовой регла­ментации общественных отношений. Право понимается только как средст­во достижения целей какой-либо заинтересованной политической группи­ровкой. Становится возможным проникновение в сферу политики эгои­стичных мотивов, личность оказывается все менее и менее защищенной от преступных посягательств.

В конечном итоге все это приводит к губительным для государства последствиям: постоянно присутствующая в обществе атмосфера беспо­койства, неопределенности, психологической напряженности выливается в полное обесценение тех немногочисленных, но все же имеющихся дости­жений в области политики, которые были в последнее время. Люди видят в политике полный хаос. Это не может не раздражать. Народ разочаровыва­ется в избранном политическом курсе и “созревает” для принятия любых эффективных способов упорядочивания социальных связей^[146]. Возникает то самое, описанное выше, желание “сильной руки”, которая принесет жесто­кость и вместе с ней - столь желанную многими политическую и экономи­ческую стабильность.

Массовый обыденный правовой нигилизм представляет собой синтез таких явлений, как правовая неосведомленность, скептические предубеж­дения, юридическая наивность. Нередко неверие в право достигает такой степени, когда человек, в случае бесспорного ущемления своих прав, предпочитает бездействие отстаиванию своих законных интересов: просто не хочет лишний раз ввязываться в этот хаос. “Если “юридический путь” приводит человека в государственный орган и он наталкивается там на бюрократические процедуры и необоснованные отказы, если средства мас-

совой информации сначала рассказывают о высоких достоинствах нового закона, а затем о том, как он искажается и препарируется, если гражданин обращается в суд за защитой своего действительного или предполагаемого им права и ему говорят, что судебной защите такое право не подлежит, то именно эти “если’^г,‘а их перечисление можно продолжать достаточно дол­го, и есть та среда, которая ежедневно и повсеместно воспроизводит юри­дико-нигилистические установки и предубеждения”^[147].

Хотя правовой нигилизм является элементом общего социокультур­ного кризиса, характеризуемого, в частности, падением уровня культуры и образованности, неверно считать, что проявления обыденного правового нигилизма становятся простым следствием этой общей культурной деграда­ции. Часто явления такого рода наблюдаются в среде образованных людей, в том числе юристов-профессионалов. К сожалению, последнее все же сви­детельствует об общем культурном упадке, замене интеллигенции образо- ванщиной, уровень правовой культуры которой соотносим, скажем, с при­сущим ей уровнем грамотности и качеством литературно-художественного вкуса. Это говорит и о том, что развитие правовой культуры в обществе требует специальных усилий направленного свойства: и образования, и вос­питания, и просвещения, и практики.

Обращаясь к социоструктурным показателям, мы видим, что право­вой нигилизм по-разному проявляет себя в различных группах населения, где его показатели зависят от таких личностных характеристик, как пол, возраст, национальная принадлежность, род деятельности или статус должностных лиц. Немалое значение имеет отношение человека к религии и его принадлежность к определенному вероисповеданию^[148]. Социострук- турные параметры роста преступности могут служить косвенным показа­телем распространенности правового нигилизма среди различных групп на­

селения - гендерных, возрастных, профессиональных, конфессиональных, статусных. При анализе социологических данных сразу бросается в глаза постоянно возрастающий показатель общего числа зарегистрированных преступлений. Отмечается увеличение числа преступлений, совершенных женщинами: если раньше одно “женское” преступление приходилось на семь “мужских” (каждое восьмое), то теперь женщиной совершается каж­дое седьмое преступление. Это косвенно свидетельствует о том, что жен­щины, более “консервативная” и законопослушная часть общества, также сильнее, чем прежде, заражены правовым нигилизмом.

При анализе числа преступлений по возрастным категориям нельзя не обратить внимание на то, что если в категории 14-17 лет преступность сохранилась примерно на прежнем уровне, или ее рост несущественен, то, начиная с 18 лет, рост более ощутим. Среди лиц в возрасте 30 лет и старше увеличение показателя преступности составило 60%, 25-29 лет - 43%.

Но самый криминальный возраст, как выясняется, 18-24 года. Рост показателей преступности в этой категории составил 80%, а общее число преступлений в этой группе на 32% превышает число преступлений, со­вершенных их более взрослыми (25-29 лет) “коллегами” и в два с полови­ной раза больше, чем суммарное количество правонарушений двух катего­рий самых молодых правонарушителей. Здесь нет ничего удивительного, ведь в данном возрасте молодые люди оказываются “у распутья”: позади школа, у кого-то армия, институт. Безработица, нежелание предпринима­телей брать на работу молодых неопытных сотрудников вынуждает мно­гих из молодых социальных маргиналов идти на крайние меры. Кто-то на­чинает преступную деятельность в одиночку, другие, и таких гораздо больше, ввязываются в различные преступные авантюры, становятся чле­нами различных преступных сообществ'.

^,См.: Юридическая социология. Учебник для вузов. M., 2000. С.249-256.

Конечно, здесь трудно сделать однозначные и правильные выводы. Огромное число людей вследствие экономического кризиса, сокращений и увольнений, ныне превратились в “лиц без постоянного источника дохо­да”. Тем не менее, думается, правильным будет вывод о том, что в марги­нальной среде, гдё- люди находятся в постоянном состоянии стресса, не зная, чем им заняться и как прокормить себя и свою семью, идеи правового нигилизма развиваются особенно бурно.

Умышленные нарушения действующего законодательства являются одной из форм проявления правового нигилизма, причем самой опасной формой. Уголовные преступления, равно как и административные и дис­циплинарные нарушения, наносят серьезный вред любому обществу, но вред их для общества российского, находящегося в периоде социально- экономической нестабильности, характеризующегося слабой, не сформи­ровавшейся правовой базой, особенно ощутим. Они наносят удар по мо­ральным устоям общества, его материальным и финансовым ресурсам. Оценки состояния преступности сегодня и попытки прогнозирования ее состояния завтра повергают в ужас как любителей, журналистов, так и специалистов - ученых, аналитиков. Преступность растет невиданными темпами, этого нельзя не замечать. Более того, постепенно она начинает представлять собой самостоятельную социальную силу, обладающую ор­ганизацией, властью, влиянием. Криминальная часть общества начинает срастаться с бюрократической. Развиваются организованные формы пре­ступности, влияние отдельных представителей которых столь велико, что они позволяют себе даже претендовать на легализацию, участвуя в выбо­рах во властные структуры, учреждая компании, поддерживая партнерские отношения с представителями юстиции, государственного управления.

Преступники используют в своей работе те же методы, C помощью которых органы правопорядка пытаются бороться с ними, а зачастую ос­нащение криминальных группировок специальной техникой превосходит 192

по уровню оснащение органов юстиции. И в этом заключается самое страшное: описанные преимущества криминалитета как в технической, так и в интеллектуальной областях делают их привлекательными для обычных граждан. Ведь, в отличие от государственных организаций, эти субъекты умеют достигать своих целей.

Таким образом, нигилистические настроения в обществе нагнетают­ся с новой силой, захватывая и законопослушных граждан, которые в этой сложной ситуации теряют веру в эффективность действий правоохрани­тельных органов. Правовые нормы постепенно перестают быть реальными регуляторами общественной жизни. Многие, начиная от простых граждан, перестают выполнять правовые предписания, просто игнорируя их в своей деятельности^[149].

Подводя итог, хотелось бы отметить некоторые отличительные чер­ты правового нигилизма в России на современном этапе.

Во-первых, он характеризуется массовостью. Правовой нигилизм в России распространен не только среди граждан, но и в официальных кру­гах: в государственных структурах, в исполнительной и законодательной ветвях власти, в правоохранительных органах.

Во-вторых, он носит явно демонстративный, агрессивный и неконтро­лируемый характер. Правовой нигилизм также характеризуется оппозицион­ной направленностью, зачастую имеет регионально-национальную окраску.

В-третьих, правовой нигилизм проявляется в самых разных формах. Он может быть как криминальным, так и легитимным, проявляться как “наверху”, так и “внизу” общества, как в профессиональных слоях, так и на бытовом уровне.

Конечно же, одним из главных путей преодоления правового ниги­лизма должно стать всемерное стремление к повышению общей и право­

вой, в частности, культуры граждан. Естественно, должно модернизиро­ваться законодательство. Должна проводиться регулярная работа по про­филактике правонарушений, осуществляться массовое просвещение и пра­вовое воспитание населения. Юридические вузы должны готовить по на­стоящему качественных специалистов. И, конечно же, должно, наконец, появиться уважение к правам и свободам личности со стороны государст­ва. Граждане должны чувствовать себя безопасно, быть уверенными в том, что в случае проявления какой-либо несправедливости их защитят. Без этого правовая культура общества будет по существу своего содержания негативной, а противоправное поведение “низов” будет морально оправда­но фактической дегуманизацией власти.

Анализируя феномен правового нигилизма в социокультурном клю­че, нельзя не видеть его связи с наступившим в современном российском реформирования общества, а с другой — действием долговременных исто­рико-культурных факторов, обществе кризисом ценностей, обусловленным с одной стороны ломкой глубоко укорененных представлений в ходе ре­форм. Более подробно к исследованию указанной связи мы обратимся в следующем параграфе.

4.2.