§ 3. Начало XIX в. — первые поправки
“Эпоха демократических революций”, завершившаяся Венским конгрессом, не могла не внести существенные поправки в имевшиеся политико-правовые концепции. Прежде всего надо отметить, что изменился общий климат интеллектуального развития.
Был накоплен громадный опыт. Чего, например, стоили все конституции Франции? Сама Франция при жизни менее чем двух поколений — с 1789 по 1815 г. — сумела повидать практически все мыслимые в то время формы правления. Однако налицо было и ргромное разочарование, кое в чем граничившее с цинизмом. Милые руссоистские рассуждения о добродетели на удивление быстро обернулись практикой Комитета общественного спасения. М. Робеспьер и его наиболее последовательные сторонники в начале своего жизненного пути были руссоистами. На пути к конституционной монархии, которую привезли с собой в Париж победители, пришлось повстречать и Наполеона, залившего кровью всю Европу и обескровившего Францию, и Г. Ба- бефа, проповедовавшего создание справедливого общественного строя путем установления революционной диктатуры и ликвидации частной собственности. Поэтому для Франции, которой на протяжении XIX в. суждено было пройти через многочисленные потрясения, чтобы стать стабильной республикой, теоретические разработки в государственно-правовой сфере сохраняли актуальность.В этих поисках прежнее значение имел английский опыт. Это особенно хорошо видно на примере Б. Констана, считающегося одним из основателей французского либерализма XIX в. и первым выдающимся систематиком конституционного права[96]. Не выдвигая, подобно Монтескье и Руссо, новых теорий, он как никто другой оказался способен подвести итоги предшествующему развитию и сделать из него поучительные для будущего выводы. “Его постоянным стремлением было выяснить не какие-либо новые и неизведанные формы, а некоторые элементарные условия для прочного соотношения общественных сил, сдерживаемых духом умеренности и взаимного признания.
При этом он думал, что самым верным основанием для прочного общественного порядка является свобода”[97]. В выпущенных в 1815 г. “Началах политики” он попытался приложить этот принцип к идеям Руссо, считавшимся одной из основных доктрин французской революции. Объявляя принцип народного суверенитета единственным законным основанием государства, вне которого может быть только власть, основанная на силе и, следовательно, незаконная, Констан вполне солидаризировался с Руссо. Однако он считал, что идеи Руссо требуют поправки — необходимости признать, что личные права остаются неприкосновенными для верховной власти, как бы она ни была устроена. К числу прав, покушение на которые делает любую власть “беззаконной”, Б. Констан относил право собственности, право на свободное выражение собственного мнения и иные права, составляющие, по его определению, содержание “современной” свободы. Против неограниченного народного суверенитета он пытался возражать во имя свободы и прав личности.Став на точку зрения неприкосновенности личной свободы, Б. Констан мог не сознавать, в чем и состояла его особая роль, что реальности XIX в. требуют обеспечения этих прав прочными гарантиями. В своих построениях теории правового государства он искал это обеспечение и в представительных учреждениях, и в разделении властей, и в развитии общественного мнения.
Подобно Монтескье, он видел основную гарантию в разделении властей. Однако в отличие от своего предшественника он насчитывал не три, а пять властей. Законодательная власть в его теории, представлявшей опять-таки вариации на тему английского бикамерализма, делилась на две власти. Одна из них представляла постоянство и воплощалась в наследственной палате. Власть, представляющая общественное мнение, была представлена палатой избираемой. В дополнение к имевшимся у Монтескье судебной и исполнительной властям Констан вводил еще и королевскую власть, которая стояла над всеми ветвями власти и в случае необходимости приводила их всех к согласию.
Считается, что Констан, в сущности, дифференцировал не виды власти, а ее носителей и, следовательно, его схема не является принципиальным шагом вперед по сравнению с Локком и Монтескье[98]. Это едва ли было успешным развитием концепции Монтескье, но значение этой в общем-то прикладной теории заключалось в месте монархии в конституционном государстве. Монархическая власть представлялась ему нейтральной, возвышающейся над различиями интересов и мнений, приводящей все остальные власти к примирению. Представление о нейтральном положении королевской власти тесно связано у Б. Констана с учением об ответственности министров.В вопросе об ответственности министров Констан сумел понять английскую конституцию если не лучше, то глубже Монтескье. Правда, в первой половине XVIII в. этот принцип еще не получил в Англии должного развития. Преимущество английской системы Б. Констан видел в принципе парламентской ответственности, при котором министры находились в ближайшей, непосредственной зависимости от законодательных собраний. Министры несли последствия не только своих собственных правонарушений, но и политических ошибок, лишающих их доверия народных представителей. Важнейшее преимущество английской системы видел он и в том, что министры выходили из среды представительства. Б. Констан выступал в этом отношении последовательным защитником принципа парламентаризма.
Дополнением пятизвенной системы, предложенной Б. Констаном, выступает еще одни вид власти — власть “муниципальная”, которой он придавал особое значение, настаивая на невмешательстве центральной власти в дела местного самоуправления. Идея децентрализации стала составной органичной частью либеральной концепции Б. Констана. Поскольку индивиду необходимо право самому заботиться о своих экономических и социальных интересах, постольку и общине, городу, департаменту необходима самостоятельность в вопросах местного бюджета, поддержания порядка1. Твердая приверженность системе двух палат (с сохранением наследственной верхней палаты — палаты пэров), ограниченному избирательному праву, местному самоуправлению, противостоящему мертвящей централизации, верность учению о личных правах — все это позволяет говорить о Б.
Констане как о верном последователе английской политической системы. В британской конституционной монархии он видел те начала, которые европейцам первой половины XIX в. еще только предстояло усвоить.Другой представитель французской общественной мысли,
А. Токвиль, пытался осмыслить эволюцию политической системы на примере Соединенных Штатов. Его работа “Демократия в Америке”, два тома которой появились в 1835—1840 гг. в результате командировки молодого аристократа в Соединенные Штаты с целью изучения постановки там тюремного дела, сразу же вывела Токвиля в политические теоретики первой величины, сделав его основоположником “либеральной демократии”[99].
Интерес Токвиля к Соединенным Штатам носил понятный характер. Режим Июльской монархии во Франции жил под постоянным знаком нараставшего политического кризиса, множащихся социально-экономических противоречий, обострения классовой борьбы. В этой обстановке был понятен интерес к примеру страны, где господствующий класс сумел приспособить республику для защиты своих интересов, сделав ее стабильной формой существования общественно-политического строя.
Одна из главных черт работы Токвиля — стремление дать ответ на вопрос о том, что же придает заокеанской республике такую устойчивость. Именно эта мысль придает довольно рыхлой по структуре работе, изобилующей повторами, особенно в части, касающейся конституционного строя, ясную направленность и внутреннюю логику.
“Мы живем в эпоху великой демократической революции, — писал Токвиль, — все ее замечают, но далеко не все оценивают ее сходным образом”[100]. Сущностью этой революции является неизбежное пришествие среднего класса. В мире существует только одна страна, где такая революция уже совершилась, и страна эта пользуется ее результатами, не изведав самого революционного переворота. “Мне представляется, что мы, без сомнения, подобно американцам, рано или поздно достигнем почти полного равенства существования людей”[101]. Следует отметить, что для Токвиля важными представляются не столько реальные процессы, происходящие в Соединенных Штатах, сколько те в значительной мере универсалистские выводы, которые он может на их основе сделать.
Основой стабильной либеральной демократии, обеспечивающей устойчивость не только политического, но и общественного строя, Токвиль считал организацию, действующую на местном, первичном уровне, уровне муниципалитета, графства. Свой довольно многословный и изобилующий повторами анализ он начинает с местного самоуправления. В данном случае важен сам принцип анализа, его метод. «В общем, в “Демократии в Америке” Токвиль предстает социологом в стиле Монтескье, а можно было бы сказать — использующим два стиля, восходящих к Монтескье»[102]. Сам Токвиль не старается пересмотреть предложенную Монтескье схему разделения властей. Его интересует прежде всего то, чем наполнена эта схема, как она работает на практике. Именно поэтому анализ политической системы Соединенных Штатов он начинает с рассмотрения самоуправления на местном уровне, самоуправления в Новой Англии[103]. Организация, действующая на местном уровне, представляется ему той силой, которая втягивает в политическую жизнь слои общества, стоящие на низшей его ступени, воспитывает эти слои и направляет соответствующим образом их активность.
На этом уровне гражданин приучается к таким формам активности, без которых “свобода может продвигаться только путем революций”. Постоянное участие в жизни и деятельности местного самоуправления не только дает гражданину чувство причастности к решению вопросов, затрагивающих его непосредственную жизнь, но и убеждает его в полезности политического объединения.
Описывая деятельность органов местного самоуправления, Ток- виль сформулировал, в сущности, основные, стратегические принципы устойчивой политической системы, способной защищать данный общественный строй в условиях демократии. Одним из таких принципов, наполняющих живым содержанием конституционные доктрины, становится для Токвиля существование разветвленной сети общественных и политических организаций, добровольных ассоциаций, действующих на местном уровне в рамках, заложенных конституционной системой страны, привлекающих граждан к повседневному участию в жизни общества.
Без такого повседневного участия демократическая система мертва. Характерно, что к таким организациям Токвиль относит не столько партии[104], сколько политические объединения и добровольные ассоциации. Они, по мнению Токвиля, не только наполняют реальным содержанием жизнь на уровне общин. В них он видел нечто более важное.Одной из наибольших угроз свободе, существовавших в Соединенных Штатах, Токвиль считал “тиранию большинства”, способную не только подавлять политическую свободу, но и навязывать свои взгляды. В создании политических объединений, добровольных ассоциаций Токвиль видел гарантию в борьбе с подобными явлениями[105]. “В Америке члены объединения, составляющего меньшинство, прежде всего хотят знать, сколько их, ибо их первая цель — ослабить моральное воздействие большинства. Вторая цель, которую они ставят перед собой, — это выявить все возможности, которые могут быть использованы, чтобы оказать давление на большинство, так как их конечная цель, на осуществление которой они твердо надеются, — привлечь на свою сторону большинство и таким образом оказаться у власти”[106].
Такая система создает внутри политической организации, возникающей на основе конституции, своего рода “гражданское управление”. В результате “личная свобода там не подавляется... люди, живущие в одно время, идут к одной цели, но не обязаны выбирать один и тот же путь. В американских политических организациях никто не приносит в жертву свои волю и разум, напротив, воля и разум каждого способствуют достижению успеха в общем деле”[107].
Вместе с тем нельзя не отметить, что книгу Токвиля ни в коем случае нельзя рассматривать как описание действительного состояния Соединенных Штатов в начале 30-х годов XIX в. Нередко американские историки посвящали свои работы прямому опровержению книги Токвиля[108]. Сама эта книга представляет собой своего рода теоретическое сочинение на тему о создании устойчивой и стабильной республики в условиях сравнительного равенства, при котором нет или почти нет ни нищих, ни миллионеров. Именно этот “эгалитарный миф”, зачастую не только не отражавший реальности, но даже и презираемый американцами[109], делал работу Токвиля во многом теоретическим сочинением. Характерно, что в таком же жанре описания путешествия в чужую страну в это же время была написана не менее знаменитая книга, ставшая теоретическим рассуждением на тему о деспотизме, — книга А. де Кюстина о путешествии в Россию. Эта книга была написана не столько для того, чтобы понять страну, которую посетил автор, сколько для того, чтобы в максимально четкой форме сформулировать определенный набор идей. .
Рассматривая рассуждения Б. Констана и А. Токвиля, трудно избавиться от впечатления, что они взялись решать трудную и, может быть, непосильную задачу. В условиях первой половины XIX в., когда общие требования к уровню теоретических работ резко возросли, когда невиданно вырос интерес к конкретным особенностям каждой отдельной страны, они старались одновременно быть на уровне современных требований к работам такого рода и сохранить преемственность с универсализмом XVI11 в. Вопрос заключается в том, насколько бурное социально-экономическое развитие, пестрота идейно-политических концепций, доходящая, как выяснилось, к середине нового столетия до откровенной поляризации, совместимы с прежними универсалистскими притязаниями.
К середине XIX в. концепция разделения властей, формировавшаяся с XVII в., не только приняла сравнительно законченный вид, но и стала обогащаться конкретными деталями, подробностями, связанными с функционированием этой системы в разных странах, с накопленным историческим опытом. Однако именно к середине века стали накапливаться условия для ее переосмысления. Дело было не только в усложнившихся условиях социально-экономического и политического развития. Все более сложной становилась естественно-научная картина мира, постепенно вызревали условия для отхода от прежних, в значительной степени механистических положений.
Между тем именно эти положения со времен “ньютоновской революции” были философской, онтологической основой, на которой возвышалась вся стройная мировоззренческая и политико-правовая конструкция, частью которой была и концепция разделения властей. Важным результатом этого своеобразного кризиса стало, во-первых, стремление переосмыслить проблему взаимоотношений ветвей власти на основе новейших достижений науки, связанной с изучением общества, закономерностей его функционирования, и, во-вторых, более внимательное изучение реального опыта отдельных стран,