Начало преподавательской деятельности. Первые научные труды

Новгородцев просил в своем ходатайстве отправить Ильина в научную командировку с 1января 1910года. Но оформление документов задержало отъезд его ученика за границу ровно на год.

С сентября 1909года Ильин стал читать лекции по истории философии права и вести семинары по дисциплине "Общая методология юридических дисциплин" в учебном заведении под названием Московские высшие женские юридические курсы*(70). Одновременно он приступил к преподаванию и в Московском коммерческом институте*(71), в котором директором являлся с 1906года П.И.Новгородцев.

Эти лекции дали Ивану Александровичу, помимо опыта преподавательской деятельности, еще и сносный постоянный заработок. 30мая 1909года он писал к Любови Яковлевне Гуревич о своем материальном положении: "Одновременно с этим письмом я перевожу тебе по почте сто рублей. Возьми их, не колеблясь ни минуты; они мне абсолютно не нужны по крайней мере до марта 1910года, но и после марта мне не будет в них зареза. Твердо верь, что у нас с Талей хватило бы элементарного эгоизма для того, чтобы не дать то, без чего мы не могли бы жить сами. Никакого отказа ни в чем нам не придется себе делать из-за этих денег: эти деньги просто лежали бы у нас в копилке. Зима наша обеспечена впереди прекрасно (чтение на высших женских юридических курсах даст мне 900р. За три недельных часа и уроки в коммерческом от 400-700рублей - столько мы еще никогда не проживали). Всякий же случайный нехват обеспечивается вполне широким кредитом личного характера, который я имею у М.И.Бруна*(72): я беру у него как у родного отца. Словом, вопрос исчерпан. Об одном просим тебя неотступно: о тебе и Люле болит у нас душа - себя и ее имей в виду, тратя эти деньги; мы слишком чувствуем, как их мало и как не хватит их и тебе самой. И еще одно: не говори никому даже из близких об этом, пусть останется между нами тремя.

23января 1910года Ильин был единогласно избран действительным членом Московского Психологического общества. Оно было основано в Московском университете в 1885году с целью способствовать развитию психологии и взаимосвязанных с ней наук (этики, эстетики, логики, философии права, эстетики, педагогики и др.). Члены общества регулярно проводили заседания, на которых выслушивались и обсуждались доклады по проблемам названных наук. С 1889года общество издавало журнал "Вопросы философии и психологии", на страницах которого публиковались протоколы его заседаний, тексты докладов, научные статьи.

В 1910году И.А.Ильин получил разрешение преподавать на юридическом факультете Московского университета в качестве приват-доцента по кафедре энциклопедии права и истории философии права. В журнале Психологического общества была опубликована в этом году его первая научная работа - "Понятия права и силы"*(74).

Ильин подошел к проблеме соотношения права и силы с общеюридической точки зрения. Иначе говоря, он стремился выяснить в своей статье не столько случаи соподчиненного положения этих понятий, когда оба они подчинены какому-либо третьему над ними стоящему понятию, сколько ситуации, когда все признаки одного из них присущи другому. Размышляя в этом направлении, Ильин пришел к выводу о том, что право обладает всеми признаками силы в "реальном" правопознании, то есть в психологическом, социологическом, историческом и политическом рядах рассмотрения. Но ему не присущ ни один из признаков силы в "юридическом" правопознании, то есть в нормативном и логическом ряду. "Отсюда ясно, - подчеркивал он, - что те определения права и других понятий юриспруденции, которые включают в себя явно или тайно момент силы в том или ином ее понимании, должны быть признаны не юридическими в тесном и строгом смысле этого слова или же должны быть исправлены, так сказать, методологически очищены и освобождены от этого момента".

Молодой правовед утверждал в своей статье, что определение права как "выражения воли" должно быть отнесено не в юридический, а в психологический ряд. И определение права как "выражения интереса" не может, считал он, быть включено в юридический ряд, "ибо и оно вводит в логический анализ каузальное рассмотрение и этим придает самому праву реальное значение силы". "Точно так же с методологической точки зрения, - продолжал Ильин, - неправильно вводить в юридическое определение права признак "принуждения", если только под этим не разуметь просто неизменную наличность санкционирующей нормы". По его мнению, "вопрос о том, влечет ли за собою всякая "правовая норма", как таковая, проявление и действие социально-принудительного аппарата или не влечет, есть вопрос, который может быть решен только описанием и типизацией реального процесса - индивидуального или социального переживания права. Принуждение в этом смысле есть момент реального воплощения, реального действия права; оно предполагает, что само право перешло в состояние реальности, что оно реально действует, что оно - сила".

Ильин выступил в рассматриваемой статье также против попыток введения в юридическое определение права признака угрозы или общественной санкции. "В этом случае, - отмечал он, - устанавливается тот типичный, якобы для сознания всякой правовой нормы факт, что это сознание сопровождается всегда представлением о возможности или даже неизбежности психического или физического давления на индивида со стороны более или менее определенных общественных слоев. Если даже признать, что право действительно всегда переживается психически в аспекте силы, то юрист берет право именно не как переживание, а как норму и не привлекает к ее анализу все комплексы ассоциаций, которые его сопровождают".

Не имеющим юридического характера Ильин считал и понимание обязательности правовой нормы как силы.

В начале ХХвека в университетских городах России распространилась мода на различные литературные и философские кружки. Молодые интеллектуалы и мудрые университетские профессора, писатели, журналисты, художники, музыканты собирались у кого-либо в доме и обсуждали литературные произведения, спорили на философские темы, размышляли о судьбе России. Ильин посещал несколько таких кружков*(75). 6апреля 1910года философ и публицист Владимир Францевич Эрн встретил Ивана Александровича на вечеринке у Н.А.Бердяева. На следующий день он писал о своих впечатлениях жене Евгении Эрн: "Вчера усталый, с головной болью я пошел к Бердяевым. Нельзя было не пойти. Это была последняя вечеринка у них. А на днях они уезжают... Николай Александрович сделал нечто вроде философского смотра. Пригласил Степуна, Ильина (у него супруга - сущий Гуссерль*(76), хотя не без симпатичности). Ильин очень талантливый человек, но не творческий, самолюбив и с полдюжиной бесенят. Хвостики так и мелькают в глазах. Улыбка с сарказмом. Все это, молодость и талант, привлекают".

В конце января 1911года*(77) И.А.Ильин выехал в научную командировку в Западную Европу. В инструкции, составленной для него П.И.Новгородцевым, говорилось, что "Ильин командируется заграницу, с одной стороны, для того, чтобы подготовить диссертацию на избранную им тему "Кризис рационалистической философии права в Германии в XIX веке", с другой стороны, для того, чтобы ознакомиться с характером и приемами университетского преподавания по предмету его специальности.

Вместе с Ильиным за границу отправилась и его супруга Наталья Николаевна. Из содержания писем Ивана Александровича из-за границы к родственникам видно, что он побывал в Берлине, Мюнхене, Дрездене, Бамберге, Нюрнберге, Болонье, во Флоренции, Риме, Неаполе, Вене, Геттингене, Париже, Бретани, Кельне. "Дорогой папа! Я во Флоренции, - сообщал он отцу 30марта 1911года. - В первый раз вижу Италию и воспринимаю старое итальянское искусство во всем его богатстве"*(79).

Только в Геттингене, куда Ильин прибыл в начале мая 1911года, он приступил к научным занятиям, ради которых поехал за границу. В письме к Л.Я.Гуревич, отправленном 14мая, Иван Александрович сообщал: "Я не писал тебе долго потому, что почти тотчас же по приезде в Геттинген сделал большое внутреннее усилие и ушел в учение. Усилие было нужно тем большее, что за месяц жадного, пьющего зрения душа отвыкла от категорий рационального."*(80)

Увиденное в городах Западной Европы произвело на Ильина глубокое впечатление.

Во время пребывания Ильина за границей в Московском университете произошли серьезные перемены. 11января 1911года Совет министров издал постановление, резко ограничивавшее автономию университетов. Согласно ему в стенах высших учебных заведений России запрещалось проводить студенческие собрания и митинги, в случае же, если этот запрет нарушался, градоначальники обязаны были с помощью полиции принимать быстрые и решительные меры для восстановления правопорядка. Предпринимая такую меру, правительство руководствовалось благим намерением воспрепятствовать быстро шедшему процессу политизации университетов, их превращению из учебных заведений в политические клубы. Однако со стороны самих университетов указанное правительственное постановление вызвало резко отрицательное отношение - в нем увидели покушение на университетскую автономию, попытку установить в университетах двоевластие*(84).

В знак протеста против порядков, введенных этим постановлением, ректор Московского университета А.М.Мануилов и проректор М.А.Минаков подали прошение об освобождении их от своих должностных обязанностей. За это они были уволены с постов ректора и проректора, а также с профессорских должностей. Целый ряд профессоров и преподавателей Московского университета сочли себя оскорбленными и подали в начале февраля 1911года заявления об отставке. В результате из университета ушли 21профессор и более ста штатных преподавателей и приват-доцентов. Среди них был и научный руководитель И.А.Ильина Павел Иванович Новгородцев.

Пребывая за границей, Ильин внимательно следил за ходом этих событий. Всей душой он был на стороне ушедших из стен Московского университета преподавателей. "Возвращаться в Москву тягостно из-за университета; могут забить его сволочью, - делился он в мае 1911года своим настроением с Л.Я.Гуревич. - ...Лекции мне обеспечены во всяком случае на женских юридических курсах. Постараюсь в университете не читать, но могут заставить рано или поздно. Уход всеобщий был, кажется, все-таки героической ошибкой."*(85)

Спустя два месяца Ильин был еще более пессимистичен в своей оценке происходящего в России и в Москве, о чем свидетельствуют следующие его слова из письма к двоюродной сестре: "Вести из России не радуют. Цинизм последних и готовящихся мероприятий министерства народного просвещения производит впечатление какой-то жажды побить рекорд, выкинуть не виданное даже еще и в России. И я не только боюсь, но отчасти знаю как факт, что атмосфера, создаваемая этими мерами, - деморализует многих. Вспомни хотя бы "боязнь" профессоров медицинского института ходатайствовать за увольняемых, дабы "не попасть в опалу, в проскрипцию" и т.д. Из Москвы долетают иногда вести еще более горькие. Внутренне с тревогой оглядываешься и ищешь, где же тот большой и сильный, который сказал бы нужное, необходимое, что обожгло бы общественную душу, потрясло бы ее и остановило бы те расползающиеся щели и трещины, от которых шатается и осыпается все, без чего трудно дышать. Тягостно возвращаться в Москву. Я даже не могу представить себе, сколь далеко зашла эта противоестественная дифференциация на "ушедших" и "оставшихся". Знаю только, что появились люди, ругающие ушедших за неэтическую атмосферу, созданную "ушедшими" в университете за то время, пока они были не у дел. Как покажется тебе такое суждение: "правые (т.е. ликующие свиньи) профессора Московского университета могут ссылаться в оправдание своего поведения на партийность и недостаточную культурность-этичность левых, в бытность их у власти"?... Итак: ты был подл; он стал подл; молчи на его подлость, ибо ты был сам подл. В воздухе слышится призыв к совокупной, упоенной соборной подлости. Не знаю, как придется жить в атмосфере такого давления"*(86).

В начале мая 1912года Иван Александрович и Наталья Николаевна возвратились в Россию. До начала июля они безвыездно пребывали в Выропаевке - в родовом имении тещи Ильина Марии Андреевны, которое находилось в Крапивенском уезде Тульской губернии близ станции Лазарево. Затем на короткое время наведались в Москву - по всей видимости, для того, чтобы подыскать себе новую квартиру. 20 сентября Ильин с женой переехали в Москву. Поселились они на Воздвиженке - в квартире N36 в доме N2 по Крестовоздвиженскому переулку.

С осени 1912года И.А.Ильин возобновил свою преподавательскую деятельность на юридическом факультете Московского университета. Ему было поручено читать лекционный курс "Введение в философию права" и вести семинарий по общей методологии юридических наук. Одновременно Иван Александрович стал читать лекции по истории философии права и вести семинарий по общей методологии правовых наук на юридическом и историко-филологическом факультетах Высших женских юридических курсов В.А.Полторацкой. В дополнение он взялся вести уроки философии в доме профессора Г.Н.Габричевского. Получилось 16 часов в неделю учебных занятий.

Должность декана юридического факультета Московского университета занимал тогда профессор П.В.Гидулянов*(87). Иван Александрович вспоминал впоследствии, как Павел Васильевич, встречаясь с ним в профессорской комнате, уговаривал его, молодого приват-доцента, "упрощать" преподавание, не осложнять его "ненужной глубиной и детализацией". Надо "пропускать студентов через университет, не затрудняя их" - "Вы попроще, попроще, видите в чем дело! Примите во внимание - не надо затруднять", - упрашивал он Ильина. И при этом советовал ему скорее защищать диссертацию, поскольку кафедра вакантна. "Припишите к вашему этюду "Понятия права и силы" листа три - говорил Гидулянов молодому преподавателю, - и подавайте на магистерскую степень"*(88). Ильин на первый совет ничего не ответил, на второй сказал, что готовит большую работу о Гегеле и менять тему не намерен.

После возвращения Ильина из-за границы разладились его отношения с Новгородцевым. Павел Иванович поверил наветам, которые распространяли о его ученике недоброжелатели последнего и обыкновенные интриганы. Одним из них был Б.А.Кистяковский*(89). Во время заграничной командировки Ивану Александровичу довелось дважды встретиться с ним. И оба раза Кистяковский пытался склонить его к объединению с Б.П.Вышеславцевым и Н.Н.Алексеевым с тем, чтобы противодействовать П.И.Новгородцеву. Весной 1912года перед самым возвращением из-за границы в Россию Ильин получил от Кистяковского длинное письмо, в котором тот опять призывал его объединиться с названными лицами, чтобы устроить фронт против Новгородцева, "показать ему его невысокое место и сломить его власть"*(90). Ильин ответил, по его словам, "иронически-негодующим письмом, обличая его интригу и издеваясь над ней"*(91).

Вернувшись в Москву раньше Ильина, Кистяковский напросился на разговор к Новгородцеву и постарался во время него именно Ивана Александровича представить человеком неуживчивым и склочным. При первой же встрече со своим учеником Павел Иванович высказал ему все эти мнения, вложенные в его уши Кистяковским. Ильин вполне мог показать Новгородцеву письмо от интригана и разоблачить его, но, оскорбленный недоверием к себе со стороны своего учителя, не стал делать этого.

Весной 1913года Ильин поссорился с С.А.Котляревским, который был дружен с Новгородцевым. Сергей Андреевич пытался примирить Ивана Александровича с Павлом Ивановичем, но при этом в качестве главного виновника расхождения между ними представлял Ильина, который якобы проявил неуважение к своему учителю. Ивану Александровичу надоело слышать от Котляревского сентенции о том, как грустно положение тех университетских учителей, против которых восстают их ученики, и он высказал ему однажды открыто все, что думал о нем, о его подлом поступке в феврале 1911года. Котляревский активно агитировал тогда преподавателей к отставке из Московского университета, но сам в отставку не подал, поскольку узнал на личном приеме у министра народного просвещения Л.А.Кассо, что все заявления преподавателей об отставке будут удовлетворены, даже если их будет целая сотня.

Сам Новгородцев в феврале 1911года ушел в составе группы преподавателей из Московского университета и преподавал в Коммерческом институте. На просьбу приехавшего из-за границы Ильина помочь ему в устройстве на преподавание в этом учебном заведении Павел Иванович сначала ответил отказом и только год спустя рекомендовал своего ученика в преподаватели Коммерческого института. В данном случае сыграла свою роль беседа Ильина с женой Новгородцева Лидией Антоновной, состоявшаяся на одном из ужинов у знакомых, где они оказались в числе приглашенных. Как бы то ни было, 1ноября 1913года Иван Александрович стал сверхштатным доцентом Московского коммерческого института по кафедре государственного права.

Доцент Ильин быстро сделался самым популярным среди студентов этого учебного заведения преподавателем. "Просеминарий в Коммерческом Институте давал мне удовлетворение, - вспоминал он позднее о своей работе в этом учебном заведении. - Огромная аудитория (maximum). Большая посещаемость (1200 человек нормально, 900 к концу семестра). Высокая кафедра с винтовой лестницей. Живая свободная импровизация, доводящая сущность права и правопереживания во всех его элементах до образной ясности, до очевидности на всю жизнь"*(92).

Вместе с И.А.Ильиным в Коммерческом институте преподавал также Николай Николаевич Алексеев. На склоне своих лет он вспоминал: "Ильин умел вдолбить в своих студентов сухие элементарные понятия общей теории права - его практические занятия по этому предмету в Коммерческом институте собирали не одну сотню студентов. Нарочитую серьезность своего устного изложения он старался смягчить остротами, которые были рассчитаны на невысокий вкус, но нравились студентам. Про него была сочинена эпиграмма: "Рассеять может всякий сплин доцент из молодых - Ильин"."*(93).

Двухлетие, предшествовавшее началу Первой мировой войны, было самым благополучным периодом в судьбе И.А.Ильина. Его жизнь стала размеренной и упорядоченной - лекции в учебных заведениях, выступления в научных обществах, работа в библиотеках, писание статей и книг, походы в театры, в гости к знакомым и т.п. Неудивительно, что главные его научные интересы сосредоточились в эти годы на психологии и философии. В духовных явлениях Иван Александрович находил то разнообразие, которого не видел в окружающей его действительности. "Я живу тихо. Вокруг все кишит человеко-образными. Людей мало. Но зато тем дороже и чудеснее эти человеки", - делился он впечатлениями о своей жизни с Л.Я.Гуревич. "Лекции меня утомляют все меньше и меньше, - продолжал он. - Иногда (по субботам), прочитав 5 часов лекций (от 10 - 1 и от 2 - 4), я прихожу домой и сажусь читать или заниматься. То, о чем я читаю (лекции), постоянно волнует меня. Слушаю, как в душе растут травы и деревья и все крепнет и сбрасывает свою субъективичность - она Сама: Очевидность духовных обстояний. Пределы моих интересов за это время: Студия Станиславского и Психиатрическая клиника. Диссертация постепенно двигается. Читал в Психологическом обществе доклад "о сущности смысла""*(94).

Среди философов наибольший интерес вызывали у Ильина в рассматриваемое время создатели различных идеалистических систем и индивидуалистических концепций. В 1911году он опубликовал в журнале "Вопросы философии и психологии"*(95) статью "Идея личности в учении Штирнера: Опыт по истории индивидуализма". В 1912году в том же издании вышла его статья "Кризис субъекта в наукоучении Фихте Старшего. Опыт систематического анализа"*(96), написанная во время пребывания за границей, в марте 1911года. В журнале "Русская мысль" в 1912году была напечатана статья И.А.Ильина "О любезности: Социально-психологический опыт"*(97).

Однако в качестве главного объекта своих научных исследований и темы магистерской диссертации молодой правовед выбрал философию Г. В. Ф.Гегеля.

Интерес к великому немецкому мыслителю возник у Ильина еще в 1908году в процессе чтения гегелевской "Феноменологии духа". "Я скоро почувствовал огромный глубокий смысл, честные усилия в поисках истины и ясности, богатство воззрений на духовную жизнь и на историю человечества"*(98) - так описывал впоследствии Иван Александрович ощущения, которые вызвало в нем произведение Гегеля.

Видимо, уже тогда Ильин задумал создать книгу, раскрывающую смысл гегелевской философии. Это произведение будет завершено им в 1916году и выйдет в свет спустя два года*(99). Представляя его сокращенный вариант для издания на немецком языке, Ильин писал (приблизительно в конце 1945г.): "Данное исследование, изданное в 1918г. в Москве на русском языке (в двух томах), преследует цель отыскать ключ к философии Гегеля и предложить его всем тем, кто обладает некоторой толикой доброй воли. Автор посвятил своему исследованию восемь лет жизни, с одной стороны, чтобы полностью овладеть источниками (20 томов, до 8000 страниц текста) и скрупулезным образом обосновать интерпретации, с другой - чтобы добиться предельно убедительной ясности изложения"*(100).

В предисловии к изданию своей книги о гегелевской философии, вышедшему в Берне в 1946году на немецком языке*(101), Ильин также признавался в том, что ее создание потребовало от него многолетнего напряженного труда. "Годы прошли в изучении текста, в собирании материала и созерцательном вживании. Мне могли помочь лишь подлинные тексты, такие, которые Гегель собственноручно написал или продиктовал, проверил, нашел зрелыми и при жизни отдал в печать. Все тексты (более 11000 страниц) требовали медленного чтения, духовной "лупы", концентрированной медитации и полного понимания".

Ильин обратился к произведениям Гегеля в то время, когда философия последнего вновь стала притягивать к себе внимание немецких ученых. Возрождение гегельянства стало заметным фактом интеллектуальной жизни немецкого общества именно в пору пребывания в Германии молодого русского правоведа*(102). Однако выбор Ильиным философии Гегеля в качестве главного объекта научных исследований был продиктован не столько этим фактором, сколько характером самой гегелевской философии. Иван Александрович увидел в ней богатейший кладезь важнейших истин, способных осветить самые глубокие тайны мироздания.

В тезисах к диссертации Ильин представлял свое исследование основ гегелевской философии в качестве необходимой предпосылки для изучения идей Гегеля о государстве и праве. "Философия Гегеля есть целостное метафизическое учение, посвященное единому предмету и созданное единым методом. Исследование его философии права и государства должно начинаться с усвоения этой единой и общей метафизической основы"*(103). Между тем в предисловии к книге о гегелевской философии (причем в первых же его строках) Иван Александрович придавал своему исследованию более широкое значение. "В преддверии новых исканий и достижений, в борьбе за духовную чистоту, за подлинность опыта и предметность познания философии естественно обращаться к своему прошлому, для того чтобы находить в его лучших созданиях вдохновение и напутствие. Истинно великое и значительное всегда остается очагом духа, способным зажечь новые огни и дающим верный знак о новых грядущих победах. Гениальное создание служит как бы дверью для всякого, отыскивающего доступ к самому предмету, но надо суметь не загородиться этою дверью от предмета, а открыть ее для себя и для других; открыть для того, чтобы начать борьбу за самостоятельный, подлинный опыт и за истинное, предметное знание. В этом - высшая и основная задача истории философии"*(104).

Ильин считал духовный опыт важнейшим фактором в истории любой нации - явлением, определяющим ее сущность и существование. Гегель же, с его точки зрения, как никто другой из философов Нового времени понимал значение духа в национальной истории и больше кого-либо из них сделал для раскрытия закономерностей духовной жизни. В статье "Философия как духовное делание", опубликованной в 1915году в журнале "Русская мысль"*(105), Ильин писал: "Когда-то Гегель сокрушался о низком уровне той национально-духовной культуры, которая не создала еще своего самостоятельного религиозно-метафизического чувствования и понимания Бога, мира и человека. Он знал, как до него разве один Аристотель, что духовный опыт и философическое созерцание составляют самую глубокую сущность всей национальной жизни; что именно предметное раскрытие жизни духа есть то делание, то совершаемое немногими творчество, ради которого в слепоте жили, в слепоте страдали и умирали столь многие; что именно разумное утверждение духовного Предмета (метафизика, вырастающая из подлинного религиозного откровения) есть та вершина духовного горения, которая религиозно питает, освещает и завершает культуру народа как живого единства и которая действительно может быть источником подлинной духовной чистоты и силы"*(106).

Ильин весьма критически относился к тому, что было написано о гегелевской философии на протяжении XIX - начала XXвека. "О Гегеле говорят и пишут, но не знают точно, чему же именно он учил и чего хотел; литература о нем изобилует самыми курьезными суждениями и недоразумениями; по-видимому, никто не замечает, что здесь что-то упущено, что утрачен некоторый заповедный вход, который непременно должен быть вновь отыскан"*(107). По мнению Ильина, при изучении какой-либо философской системы исследователь должен "овладеть изучаемой системой изнутри: принять ее в себя, потерять себя в ней и усвоить ее так, как если бы она была его собственным созданием, - усвоить ее стиль, ее акт и ее содержание"*(108). По его словам, "понять чужое учение - не значит вложить свое содержание в чужие слова; но значит обрести то самое содержание, которое испытывал изучаемый мыслитель. Для этого необходима прежде всего готовность временно и условно отказаться от "собственного", устойчивого и негибкого словоразумения, или, вернее, как бы "отложить его в сторону". Необходимо придать "своим" "категориям", своим терминам, своему стилю некоторую мягкую уступчивость, некую улавливающую впечатлительность и приспособляемость: весь аппарат и механизм "личного" словоупотребления должен быть приведен в состояние чуткой готовности следовать за указаниями и за непосредственными проявлениями изучаемого философа"*(109).

Все эти действия Ильин рассматривал в качестве предпосылки для разрешения главной задачи - уяснения смысла содержания исследуемого философского учения. Говоря о том, что историк философии должен познавать изучаемую философскую систему изнутри: принимать ее в себя, терять себя в ней, усваивать ее так, как если бы она была его собственным созданием, Ильин в то же время отмечал, что это не означает необходимости принять исследуемое философское учение как "единственно возможное и окончательно истинное и погасить собственный свет"*(110). В понимании Ильина такой способ познаний смысла той или иной философской системы прошлого сродни поиску тех "духовных очков", которыми пользовался ее создатель. "Дело в том, - писал Ильин, - что всякий философ как будто где-то и как-то оставляет нам свои духовные "очки" и как будто призывает нас найти и водрузить эти очки для того, чтобы повторить его "мировоззрение" и пережить его совместно с ним"*(111).

Весной 1914года в публичном заседании юридического факультета Московского университета проходила защита магистерской диссертации П.Б.Струве на тему "Хозяйство и цена: Критическое исследование по теории и истории хозяйственной жизни". Официальными оппонентами были ординарный профессор по кафедре политической экономии и статистики Н.А.Каблуков и экстраординарный профессор по кафедре римского права А.К.Митюков. При поддержке декана факультета П.В.Гидулянова они готовились устроить скандал диссертанту, который исповедовал чуждые им либеральные воззрения. Первым выступил с критическими выпадами в сторону диссертанта Струве профессор Каблуков, но, поскольку говорил он вяло, его критика не произвела большого впечатления на присутствовавших. Митюков в своем выступлении предпринял попытку изобличить Струве в плагиате у русского философа А.А.Потебни, но Петр Бернгардович легко отвел эти обвинения, и скандала не получилось. Ильин заранее предупредил Струве о готовившейся против него акции и вместе с тем открыто поддержал его на защите. Взойдя на трибуну после выступлений официальных оппонентов, он сказал: "Дорогой и глубокочтимый Петр Бернгардович! Я взял слово не для того, чтобы утомлять Вас третьестепенными и четверостепенными возражениями. Я не экономист и не чувствую себя призванным возражать Вам. Но я внимательно продумал методологическую часть Вашей работы и признал ее филологически блестящей и убедительной. И когда Ваш труд появится на иностранных языках, то мы будем им гордиться так, как гордимся им ныне в России"*(112).

Спустя некоторое время Ильин должен был ехать в научную командировку за границу. 8 мая - за два дня до отъезда из Москвы - он зашел в канцелярию юридического факультета посмотреть расписание занятий на осень и узнал, что его семинарий по общей методологии юридических наук отменен, а лекционный курс "Введение в философию права" переведен в разряд необязательных*(113).