3.2 КJIEBETА (ДИФФАМАЦИЯ)

На взгляд автора, наиболее тяжкой формой противоправного пося­гательства на честь и репутацию человека является диффамация.

Впрочем, данное понятие напрочь отсутствует в российской пра­вовой системе, что, может быть, и правильно - па то у нас есть почти тождественное ему русское слово “клевета”*

Проблема, однако, заключается в том, что в России клевета — более узкое понятие, нежели зарубежная диффамация, и в том виде, в кото­ром оно сегодня у нас существует, понятие клеветы не вполне адек­ватно требованиям современной действительности.

В российском законодательстве оно определено в стД29 Уголов­ного кодекса РФ, которая понимает её как “распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию".

Можно поспорить с этим определением в той части, в которой речь идет об объектах этого противоправного посягательства^ в качестве таковых законодатель называет помимо репутации честь и достоин-

80

ство. Это спорный вопрос - то б какой мере клевета затрагивает дос­тоинство и тем более честь человека, затрагивает ли вообще. Однако не будем ходить по кругу.

Обратим внимание, что речь идёт только о “заведомо” ложных сведениях, таким образом, мы имеем дело с умышленным посягатель­ством на честь, достоинство и деловую репутацию, которое квалифи­цируется как уголовное преступление.

А вот в гражданском праве России понятие клеветы как таковое отсутствует, хотя существует институт гражданско-правовой защиты от распространения, причём не только умышленного, в отношении то­го или иного лица порочащих его сведений.

Именно в связи с отсутствием в них прямого умысла такие дейст­вия, по всем другим параметрам подходящие под уголовно-правовое определение клеветы, клеветой в строгом смысле этого юридического термина в России не считаются.

Поэтому автор считает необходимым рассмотрение вопроса о це­лесообразности более широкого понимания клеветы или же о введе­нии в российскую правовую систему института диффамации.

“Под диффамацией как в российском, так и зарубежном праве обычно понимается распространение порочащих сведений о каком- либо лице - как физическом, так и юридическом. Сам термин имеет иностранное происхождение - от латинского “diffamatio”, от которого происходят также английское "diffamation^rt_τнемецкое ^uuDiffamation^rtи французское “difamation”.

Иногда в российской юридической литературе диффамацией на­зывают только распространение порочащих другое лицо правдивых сведений. При этом диффамация противопоставляется клевете как действие, не влекущее уголовной ответственности. Такое понимание диффамации не соответствует смыслу этого термина и неоправданно

81

сужает его применение.

Родовое понятие “диффамация” охватывает собой любое распро­странение порочащих другое лицо сведений* В зависимости от соот­ветствия распространяемых сведений действительности и субъек­тивного отношения распространителя к свои действиям можно выде­лить следующие её виды:

а) распространение заведомо ложных порочащих сведений — умышленная недостоверная диффамация, или клевета;

б) неумышленное распространение ложных порочащих сведений - неумышленная недостоверная диффамация;

в) распространение правдивых порочащих сведении - достоверная диффамация”⁵⁷.

Собственно говоря, противоправными деяниями являются, как правило, только недостоверные виды диффамации, Умышленная не­достоверная диффамация в российском праве называется клеветой и является преступлением, влекущим за собой уголовную ответствен­ность. Неумышленная, но всё же недостоверная диффамация является гражданским правонарушением.

Однако и достоверная диффамация может быть противозаконной. Последние годы особенно во время и накануне предвыборных схваток в нашей стране в связи с т.н. “войной компроматов” как-то выпадает из внимания то обстоятельство, что ст.

При этом, кстати говоря, совершенно неважно, например, развле­кался ли с девицами лёгкого поведения сам генеральный прокурор или же это был всего лишь человек, “похожий” на него. Достоверная диффамация в этом случае также будет носить противозаконный ха-

³⁷ А. Диффамация // Законность. 1998. № 12. С. 11-15.

82

paκτep₁причём, именно уголовного преступления.

Впрочем, тут важна определённость - случаи, когда достоверная диффамация может быть воспринята как противоправное деяние, со­ставляют скорее исключение из правила, но не само правило.

А правило заключается в том, что достоверная диффамация зако­ном не воспрещается. И это понятно, обратное, как бы этого порой кому-то и не хотелось, было бы просто абсурдным - нельзя запретить говорить правду только потому, что это выставляет кого-то в невы­годном для него свете.

Есть, правда, у этой медали и другая сторона. Ведь бывают ситуа­ции, когда можно сказать “правду, только правду, ничего кроме прав­ды”, но... не всю правду* А это порой может существенно менять си­туацию.

Это в частности относится к проблеме т.н. выборочного цитиро­вания”. Например, даётся в эфир или публикуется в печати фраза, действительно сказанная общественным деятелем, но при этом вы­дернутая из общего контекста его выступления. Очень часто подоб­ные действия недобросовестных журналистов приводят к тому, что о позиции того или иного общественного деятеля у его потенциальных избирателей или сторонников складывается совершенно превратное мнение.

C чем мы имеем дело в таких случаях? Можно ли назвать это не­достоверной диффамацией? Ведь политик действительно произнёс нанёсшие урон его репутации слова, ему не приписывали того, чего он не говорил, а закон не обязывает журналистов доносить до читателей, зрителей или слушателей всё выступление общественного деятеля.

Тогда может быть это достоверная диффамация? Едва ли - ведь позиция её объекта действиями журналиста была существенно иска­жена. Скорее в этом случае речь может идти о “недобросовестной ус­ловно достоверной диффамации", отчасти схожей с неумышленной недостоверной диффамацией.

Собственно говоря, и я буду на этом настаивать — все выщеопи-

83

санные виды диффамации можно отнести и к русскому термину “кле­вета¹⁷.

У нас в стране в последнее десятилетие вошло в моду чуть что сра­зу же вводить в обиход зарубежные слова, даже не пытаясь найти, им национальные синонимы. Если обратиться к словарю Ожегова, можно обнаружить, что клевета - это “порочащая кого-что-н. ложь"⁵*. Обра- тим внимание, этимологически клевета является и остаётся таковой вне зависимости от наличия или отсутствия в ней умысла произ­водящего её на свет лица.

Таким образом* автор не видит препятствий к тому, чтобы упот­реблять этот термин и применительно к гражданско-правовым отно­шениям, тем более, что у него нет уверенности в целесообразности борьбы против клеветы уголовно-правовыми методами.

Можно предвидеть возражение, которое сведётся к тому, что вы­теснение иностранного понятия “диффамация” русским понятием “клевета” не оставляет в нашей правовой системе места т.н* “досто­верной диффамации”.

Но ведь, строго говоря, никакой такой “достоверной диффамации” наша правовая система и не знает. В нашей правовой системе есть ин­ститут защиты неприкосновенности частной жизни физического лица в том числе и от так называемой “достоверной диффамации”. Но он как был так и будет вне зависимости егг наличия или отсутствия у нас института диффамации.

Поэтому, как мне кажется, дальнейшее развитие в России граж­данско-правовых отношений и становление в нашей стране полноцен­ного гражданского общества должно привести либо к рецепции в на­шу правовую систему института диффамации, как более комплекс­ного по сравнению с нашей клеветой* либо к расширению границ со­временного понятия клеветы.

Но это - в будущем. Сегодня же законодательное определение кле-

^m 6⅛cεsoβ С. И Слоаарь русского языка М; 1963. С. 270.

84

веты содержится в ст. 129 Уголовного кодекса РФ. В соответствии с ним клеветой считается “распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию”. Разберём всё по порядку.

Прежде всего, необходимо определиться с тем, что такое эти са­мые “сведения”, распространение которых может опорочить честь и достоинство лица или подорвать его репутацию.

Необходимо сразу отметить, что "сведения, влияющие на репута­цию человека, могут быть фактического или оценочного характера и касаться его поступков (поведения) либо моральных качеств’*^[57].

И так как интересующие нас сведения бывают двух видов., в совет­ской юридической литературе сложились две точки зрения на предмет того, какие же из них могут расцениваться как клеветнические.

Первая, но в те годы достаточно нехарактерная, связана с именем О.С.Иоффе. Он считал, что "честь и достоинство оказываются ущем* ленными лишь тогда, когда они опорочиваются распространением сведений об определённых фактах",

В этой связи представляет интерес аргументация О.C .Иоффе: “Ес­ли кто-либо сообщает о таких фактах (поступках, действиях), которые действительно имели место в поведении данного гражданина, но при этом полагает» что они заслуживают отрицательной моральной оцен­ки, нельзя понуждать его в судебном или ином принудительном по­рядке к отказу от подобной оценки. Моральная оценка имевших место в действительности фактов — дело свободного внутреннего убежде­ния каждого, и возникшие по этому поводу разногласия между со­вершившим соответствующие поступки и тем, кто их оценивает, предметом судебного разбирательства быть не могут. Если сведе­ния, сообщённые о самих фактах, оказались правильными, советская общественность в целом имеет возможность дать им надлежащую

85

оценку”^[58][59].

Эта точка зрения натолкнулась на жёсткую критику целого ряда советских юристов в том числе и уже упоминавшихся Н.А. Придворо- ва и А.В.Белявского* Полемизируя с О.С.Иоффе, они в частности пи­сали: ”... нуждается в дополнительном пояснении понятие ‘Правиль­ного восприятия”. Оценка складывается на основе двух видов инфор­мации: о действиях лица и нравственных требований общества О,С.Иоффе говорит лишь об одном виде информации, что не даёт полного представления о содержании права на честь и достоинство.

Он считает, что гражданин не имеет права оспаривать по суду публичную моральную оценку своей личности потому, что моральная оценка действительных фактов — дело свободного внутреннего убеж­дения.

Я же полагаю, что моральная оценка (оклады rs юн гаяся_jконечно, на основе свободного внутреннего убеждения) является личным де­лом оценивающего лишь до тех пор, пока она публично не высказана. Когда же она высказывается публично и служит информацией, на ос­нове которой складывается устойчивая общественная оценка - репу­тация, гражданин имеет право требовать, чтобы она соответствовала действительности и фактам и требованиям морали.

Поэтому автор полагает, что право на честь и достоинство... включает как право на истинность поступающей в общество ин­формации о фактах поведения лица, так и права на адекватность нравственной оценки на основе правильной информации о требова­ниях морали^.

На самом деле, спор по данному вопросу имеет не просто при­кладное значение для гражданского и уголовного права, как этом мо-

86

жет показаться на первый взгляд, он носит принципиальный характер и затрагивает важнейшие аспекты теории права и государства*

Позиция О.С,Иоффе основана на том, что каждый имеет право на свободу не только мысли, но и слова. Если кто-то не согласен с оцен­кой его поступков, он имеет право возразить своему обвинителю, ос­порить его суждение, доказать свою правоту в споре, дискуссии, по­лемике. А оппоненты О.С.Иоффе прямо утверждают, что ‘"моральная оценка является личным делом оценивающего лишь до тех пор, пока она публично не высказана”.

Однако что такое “личное дело”? Если уж на то пошло, то и невы­сказанная моральная оценка не является сугубо личным делом оцени­вающего - многим людям совсем небезразлично, что о них думают окружающие, даже если они и держат своё мнение при себе* Разве это вообще юридическая категория - “личное дело”?

Вероятно всё же, что в данном случае речь должна идти о субъек­тивном праве. Ст. 29 Конституции России гласит: “Каждому гаранти­руется свобода мысли и слова”, из этого сегодня и надо исходить* В условиях же советского тоталитаризма ни о какой свободе слова и да­же мысли, если они противоречили установкам коммунистической идеологии и марали как её составляющей части, на практике не могло быть и речи.

Это и объясняет позицию А В.Белявского и H. А .При дворова, Они, по—видимому, исходили из того, что для суда существуют объектив­ные морально-этические критерии, позволяющие говорить об “адек­ватности” или неадекватности” тех или иных поступков и их оценок другими лицами требованиям общественной морали.

Однако, не подлежит сомнению то обстоятельство, что сегодня, когда действует ст. 29 Конституции РФ, есть, наконец, вторая глава той же самой Конституции, являющаяся фундаментальной основой основ правового бытия свободной личности и свободного общества, позиция О*С .Иоффе безусловно выглядит как более адекватная*

Позиция автора вполне ясна - полагаю* что под сведениями, ква-

87

инфицируемыми в качестве клеветнических, необходимо понимать утверждения о фактах, а не их оценки.

Но вот вопрос - как определить имеем ли мы дело с фактическими сведениями или с их оценками?

Так, например, по мнению Е.А.Флейшип, "есть суждения, которые будучи по форме оценкой личности, представляют собой ∩o существу, утверждения фактического характера, высказывания о поступках, о характере деятельности другого лица” и “сообщение об этих поступ­ках облечено в форму оценки или характеристики лица, якобы их со­вершающего или совершившего”^[60].

В этом с ней был солидарен и советский криминалист И.С.Ной, считавший, что выражения “вор”, "мошенник” являются фактиче­скими сведениями, так как подразумевают занятие кражами или мо­шенничеством и тем самым равносильны обвинению в целом ряде преступлений^[61].

Естественно, это не означает возможности квалификации в каче­стве клеветнических оценочных суждений, на чём настаивали А. В.Белявский и Н.А.Придворов. Чтобы восприниматься таким обра­зом, оценки должны сводиться к фактам, только в этом смысле оценки могут восприниматься как опорочивающие сведения — "высказывания фактического характера” (Е.А.Флейщиц).

Схожих позиций по этому поводу придерживался дореволюцион­ный русский юрист Н.Н.Розин. Он считал, что “под фактом в юриди­ческом смысле разумеется всё, существование чего может быть дока­зано”^[62]. Это его высказывание приводили в пользу своего расшири­тельного подхода А В.Белявский и Н. А. При дворов, полагая, что "та*

88

кое понятие охватывает не только поступки человека, но и его на­клонности, черты характера, моральные качества и τ*π,, а эти выска­зывания есть не что иное, как оценка”65.

Здесь мы опять сталкиваемся с определённым размыванием поня-

I

тийного аппарата. Да, наклонности, черты характера, моральные каче­ства — это всё сфера оценочных суждений. И ныскачыванне “нече­стный человек” - тоже оценочное суждение. Никто не может запре­тить одному человеку считать другого нечестным. Другое дело, когда о человеке говорят: “вор”, “убийца”. Нужно согласиться с Е.А.Флейшиц и И.С.Ноем в том, что это не только и не столько оце­ночное суждение. Подобная оценка непременно подразумевает со­вершение человеком неких фактических действий. Притом, именно конкретных действий.

Поэтому, разница между этими двумя высказываниями заключа- ется в следующем. Какие действия должен совершить человек, чтобы его назвали “бесчестным” или “подлецом” - на это у каждого может быть своя субъективная точка зрения.

Но вот такие понятия как “вор” или “убийца” имеют объективный смысл, часто законодательно определённый* Вор - это тот, кто ворует, убийца - тот, кто убивает, здесь не может быть никаких разнотолков.

Например, если женщина зарабатывает на жизнь, торгуя собствен­ным телом, это проститутка, даже если речь идёт о Сонечке Мармела- довой* Это фактическое сведение - торгует собой, значит, прости­тутка, а оценка нравственных качеств такой женщины - дело каждого. У Достоевского по этому поводу может быть одна позиция, у кого-то другого иная,

В связи с рассмотрением вопроса о критериях, позволяющих от­граничить фактические сведения от оценочных суждений, представ­ляет значительный интерес мнение современного российского юриста А*М*Эрделевского, который считает, что “поскольку целью выраже-

^wКелявскай A₁B., Придлоров H A₁Указ. соч.

£9

ния мнения является восприятие его третьими лицами, φ