§ 1. Французское Просвещение: проблема универсализма
Основы концепции разделения властей, сформулированные деятелями английского Просвещения XVII в., были подхвачены и развиты их французскими преемниками. При этом следует отметить некоторые специфические особенности французского Просвещения.
Занимаясь идейно-теоретической, интеллектуальной подготовкой не только Великой французской революции XVIII в., но и всей “эпохи демократических революций”, французские просветители должны были решать две совмещенные задачи. Наряду с выработкой основ будущего государственного строя, созданием “чертежей” рациональ- ного его устройства, решением созидательной задачи они должны были разгромить идейные устои феодализма, государственного устройства, порожденного абсолютистским строем. Если учесть, что устои феодального порядка во Франции были крепче, нежели в Англии, а возможностей для компромисса было гораздо меньше, то становится ясной неизбежность большего радикализма французского Просвещения.Крупнейшей фигурой, повлиявшей на дальнейшее развитие концепции разделения властей, стал Ш.Л. Монтескье[47]. Рассматривая его значительную работу “О духе законов”, появившуюся в 1748 г., надо учитывать два принципиальных момента. Во-первых, методологические основы политико-правового учения Монтескье были суммой воззрений деистов и материалистов XVIII в., он решительно отвергал теологическую картину мира, стремился дать собственной концепции в значительной мере материалистическое обоснование. Во-вторых, в своей концепции он широко опирался на английский опыт, кое в чем идеализируя его.
Центральной идеей трактата “О духе законов” стала мысль о выявлении законов “в самом широком значении этого слова”, “необходимых отношений, вытекающих из природы вещей”[48]. “Эти законы должны находиться в таком тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа.
Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам установленного или установляемого правительства: имеют ли они целью устройство его, — что составляет задачу политических законов, или только поддержание его существования, — что составляет задачу гражданских законов”[49].
Иногда Монтескье интерпретируют как основоположника географического детерминизма, выводящего особенности политического и государственного строя той или иной страны из особенностей ее климата, размеров и т.п. На самом деле подход автора трактата “О духе законов” к этой проблеме был более сложным. Закономерности социального мира получили у Монтескье концентрированное' выражение в категории общего духа нации, каждого исторически данного общества. Дух нации выступает как результат сложного взаимодействия физических и моральных причин, воздействующих на общество и определяющих его развитие. При рассмотрении проблем общества, государства и права принцип историзма постепенно становится у него ведущим[50]. Широта и глубина подхода, продемонстрированная Монтескье, сделали его предвестником современной социологии[51].
В работе “О духе законов” читателя поражает необычайный пространственный и временной размах, объем привлеченного для анализа или примеров материала. Ш.Л. Монтескье в этом отношении следует традиции энциклопедистов: он оперирует примерами из жизни Древней Греции и Рима, новейшими по тому времени — из жизни Китая и Северной Америки, всей истории Франции и петровской России. Столь широкий и свободный подход, способность привлекать данные из любой области — истории, экономики, права — поневоле придавали тем выводам, которые делал на их основе автор, всеобщий характер. Однако парадокс, на наш взгляд, заключается в том, что выводы эти делались в первую очередь для самой Франции. Конечной целью Монтескье был не только рациональный государственный строй, но и достижение политической свободы. Задача, которую решал Монтескье, включала в себя еще одно условие — государственная система должна была не только обеспечивать политическую свободу, но и быть долговечной, устойчивой к разного рода потрясениям.
Сам Монтескье много и охотно анализировал причины подъема и упадка разных государств и народов, усматривая одну из главных причин разрушения государства и, следовательно, гражданской усобицы, а затем и неизбежного деспотизма в деградации существовавшей формы правления.Разработка модели будущего государства — одна из основных тем политико-правовых учений эпохи Просвещения. У Монтескье эта тема воплотилась в проекте свободного государства, основанного на концепции разделения властей. Цель теории разделения властей в его интерпретации — обеспечить безопасность граждан от произвола и злоупотребления власти, защитить их политическую свободу и сделать право подлинным регулятором отношений между гражданами и правительством.
Выступая против отождествления свободы с демократией[52], Монтескье критиковал любое понимание политической свободы, исходящее не из права.
Ключевой в этом отношении является глава VI книги XI трактата “О духе законов”, прямо посвященная государственному устройству Англии. Эта глава имела такой большой резонанс, что многие английские специалисты рассматривали институты своей страны на основе того, что писал о них Монтескье. Дело вовсе не в том, что представляла собой английская конституция XVIII в., а в идеях Монтескье об Англии. В Англии он увидел, с одной стороны, государство, которое стремится к подлинной политической свободе, а с другой — факт и идею политического представительства[53].
“В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского.
В силу первой власти государь или учреждение создает законы, временные или постоянные, и исправляет или отменяет существующие законы. В силу второй он объявляет войну или заключает мир, посыпает и принимает послов, обеспечивает безопасность, предотвращает нашествия. В силу третьей власти он карает преступления и разрешает столкновения частных лиц.
Последнюю власть можно назвать судебной, а вторую — просто исполнительной властью государства”[54].Соединение в одном лице или учреждение законодательной и исполнительной властей грозит как появлением тиранических законов, так и тираническим применением их. Свободы, понимаемой Монтескье как душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности, при котором ни один гражданин не боится другого, не будет и в том случае, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если судебная власть соединена с законодательной, то судья становится законодателем и граждане оказываются во власти произвола. Соединение судебной власти с исполнительной грозит превращением судьи в угнетателя. Соединение всех властей в одном лице или учреждении, из кого бы то ни было составленном, дает наихудший результат. Существование “умеренного образа правления” в большинстве современных Монтескье европейских государств он объясняет тем, что государи обладали там законодательной и исполнительной властью, но отправление третьей они предоставляли своим подданным[55].
Особого внимания заслуживают конкретные характеристики каждой из ветвей власти. Так, например, судебную власть Монтескье предлагал поручить не постоянно действующему органу, а лицам, привлекаемым из народа для образования суда на срок, определяемый только необходимостью. Таким образом, судебная власть не связывалась бы ни с известным положением, ни с известной профессией. Судебная власть как бы деперсонализировалась. “Люди... страшатся уже не судьи, а суда”. Главным в деятельности судебной власти должно стать непосредственное отправление закона: “...если состав суда не должен быть неизменным, то в приговорах его должна царить неизменность, так чтобы они всегда были лишь точным применением текста закона”[56].
Законодател ьную власть Монтескье представлял прежде всего в виде представительного органа, избираемого на вполне определенной основе. Монтескье предлагает избирать членов законодательного собрания не из всего населения страны в целом, но жители каждого крупного пункта должны избирать себе в нем своего представителя.
Именно эти избираемые представители и способны с наилучшим результатом обсуждать дела. Народ же в целом Монтескье считал непригодным для этого, усматривая в такой ситуации одну из слабейших сторон демократии. Главное же заключается в утверждении, что представительное собрание “следует также избирать не для того, чтобы оно выносило какие-нибудь активные решения, — задача, которую оно не в состоянии хорошо выполнить, — но для того, чтобы создавать законы или наблюдать за тем, хорошо ли соблюдаются те законы, которые уже им созданы...”[57]. Характерно, что законодательную власть Монтескье видел в двухпалатном органе, состоящем из “собрания знатных” и “собрания представителей народа”[58]. С одной стороны, создание двух палат законодательной власти взаимно уравновешивало друг друга, не позволяя ей скатываться в деспотизм. С другой стороны, предложение о создании верхней палаты, комплектуемой из представителей наследственной аристократии, рисует Монтескье не просто ученым-теоретиком, но и политическим реалистом, работавшим над проектом политического переустройства своей страны. При этом он выступал не как безответственный радикал-утопист, сторонник республики, но стремился учесть интересы всех реально существовавших и имевших влияние социальных групп и сословий, избежать потрясений и смут.Законодательное собрание, считал Монтескье, не должно было функционировать постоянно — это затруднило бы и самих представителей, и исполнительную власть, которой вместо выполнения своих обязанностей приходилось бы защищать свои права и прерогативы. Постоянное пребывание законодательного собрания в сборе
представляется ему крайне вредным не только потому, что это может стать препятствием для его правильного перевыбора и функционирования, обновления и смены состава, но и ослабляло бы интерес народа к его деятельности. Вместе с тем оно должно было обладать правом собираться по собственному усмотрению, правом само распускать себя. Трактат предусматривал довольно жесткое регламентирование взаимоотношений законодательной и исполнительной властей.
Право законодательной власти останавливать действия исполнительной расценивалось как потенциальная угроза деспотизма, в то время как законодательная власть не должна была останавливать действия исполнительной. По мнению Монтескье, так как “исполнительная власть ограничена по самой своей природе, то нет надобности еще как-то ограничивать ее”[59]. Вместе с тем была четко отмечена такая область, которую законодательная власть не должна и не имеет права выпускать из своих рук. Такой областью были финансы, взимание налогов, утверждение бюджета. .“Если исполнительная власть станет участвовать в постановлениях о налогах не одним только изъявлением своего согласия, то свободы уже не будет, потому что исполнительная власть обратится в законодательную в одном из самых важных пунктов законодательства.
Если по тому же вопросу законодательная власть будет выносить свои постановления не на годичный срок, а навсегда, то она рискует утратить свою свободу, так как исполнительная власть уже не будет зависеть от нее; а если такое право приобретено навсегда, вопрос о том, кому мы обязаны этим приобретением — самим себе или кому- то другому, — уже становится безразличным. То же самое произойдет, если законодательная власть станет выносить такие же бессрочные постановления о сухопутных и морских силах, которые она должна поручать ведению исполнительной власти”[60]. Тем самым были намечены принципиально важные для системы разделения законодательной и исполнительной властей конкретные принципы взаимодействия — четкая периодичность контроля над финансами и вооруженными силами. Периодичность его вовсе не означает, как видно, мелочной опеки. Вместе с тем финансовый контроль над деятельностью администрации становился наиболее передовым, гибким и мощным средством в руках власти законодательной. Это еще раз подтверждает зрелось и глубину проекта, выдвинутого Ш.Л. Монтескье.
Исполнительная власть виделась ему монархией, поскольку эта сторона правления требует наибольшей быстроты, концентрации действия, в то время как исполнительная власть чаще лучше устраивается многими, нежели одним лицом[61]. Если учесть, что из периода 1789—1815 гг. Франция вышла в конце концов именно конституционной монархией с двухпалатным законодательным собранием, то приходится только удивляться глубине концепции, оформленной к середине XVIII в.
Государственное устройство, предложенное Монтескье, было основано на недвусмысленном и четком разделении властей, однако принципы их взаимодействия оцениваться по-разному. Так, например, высказывается мнение, что с учетом принципа верховенства права в его конституционном проекте нет оснований говорить о равновесии властей, поскольку законодательная власть играет доминирующую роль, создавая законы, выражающие общую волю. Две другие ветви власти лишь реализуют и исполняют законы, т.е. деятельность их носит подзаконный характер. Если в проекте Монтескье нет четко сформулированного положения о равновесии властей, то равновесие политических сил — реально выявленный им факт французской хlt;изни середины XVI11 в., “когда шла борьба за власть между королем, знатью и буржуазией. Поиски равновесия социальных сил в теории разделения властей... отражают компромиссность и умеренность его политико-правовой концепции”[62].
С другой стороны, высказывается мнение, что “основная идея Монтескье — не разделение властей в юридическом смысле этого термина, а то, что можно назвать равновесием социальных сил в качестве условия политической свободы”[63]. При этом подразумевается, что в своем исследовании английской конституции он ставил перед собой цель — выявить социальную дифференциацию, разделение и соотношение классов и прослоек, соответствующих сущности такой монархии, т.е. ее реальную социальную базу. Тем самым создавались бы предпосылки для реальной эволюции рехшма в сторону его смягчения. “Что касается самой конституции, то Монтескье действительно детально показывает, какими правами пользуется тот или иной вид власти и как разные власти должны взаимодействовать. Но эта конституционная форма является не чем иным, как самовыражением свободного государства... свободного общества, в котором никакая власть не может стать ограниченной, поскольку ее будут сдерживать другие власти”[64]. Несомненно одно — принцип разделения властей, принцип сам по себе достаточно статичный, был дополнен тем, что можно с большой долей уверенности назвать принципом взаимодействия властей в условиях их разделения и верховенства закона. Таким принципом стало их взаимное сдерживание. Нельзя, впрочем, забывать, что это был в значительной мере теоретический план, основанный на хорошем, но все-таки идеализированном знании политической практики одной-единственной страны.
Представляется необходимым еще раз подчеркнуть, что складывалось прямо-таки парадоксальное положение: Монтескье создавал свой трактат прежде всего для нужд Франции, опираясь на опыт Англии, однако в силу широты его аргументации на читающую публику он производил впечатление универсального. Сам же Монтескье, в отличие от других деятелей французского и английского Просвещения, меньше всего был склонен строить свои выводы на предположениях об извечности природы некоего абстрактного человека. Весь огромный конкретно-исторический, экономический и правовой материал, на который опирается его трактат, служит прямым опровержением подобного подхода.
Своего рода антиподом, прямой противоположностью Ш.Л. Монтескье явился Ж.-Ж. Руссо, давно и справедливо трактуемый как радикальный идеолог мелкой буржуазии и поборник демократических идей[65], причем зачастую в их самой крайней форме. Появление таких его работ, как “Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми (1754) и “Об общественном договоре, или Принципы политического права” (1762), недвусмысленно говорило об изменениях в настроениях французского общества, важнейших идейнополитических сдвигах, предвещавших потрясения. Наряду со взвешенными, продуманными и хорошо обоснованными, реалистичными (как выяснилось позже) взглядами Монтескье, хождение получили умозрительные, во многом схематичные, но неизмеримо более радикальные взгляды.
В своих ранних произведениях, принесших ему литературную славу, Руссо откровенно идеализировал прошлое, отрицая необходимость существования и развития наук и искусств, которые по своей природе представлялись ему противоестественными и обязанными своим происхождением людским порокам. Для понимания природы человека Руссо обратился к первобытной истории, пытаясь приобрести четкие представления о том естественном состоянии, в котором находился человек до начала его истории.
Сама мысль о “естественном состоянии” не была чем-то новым для государственно-правовой мысли XVII—XVIII вв. Обычно этим термином, особенно у англичан, описывался довольно-таки конкретный индивид, чаще всего современник автора. Новым у Руссо стало развертывание всего рассмотрения в прошлое, что для XVII и XVIII вв. было необычным. Для Руссо “естественный человек” — это прежде всего изолированный человек, живущий вне общества. В этом состоянии люди не нуждались друг в друге, какие-либо познания им были просто не нужны.
Выход из естественного состояния ознаменован был, по мнению Руссо, появлением наряду с физическим или естественным неравенством нового вида неравенства между людьми, который именуется условным или политическим. Первым этапом возникновения неравенства было появление собственности[66]. Появление собственности привело к глубочайшим изменениям в жизни людей: возросло значение естественного неравенства, возникла новая форма неравенства — деление на богатых и бедных, в обществе начались ужасные смуты, люди стали честолюбивыми, жадными и злыми, столкновения перерастали в сражения, заканчивающиеся убийствами. Злонамеренный заговор имущих привел к образованию мировых судов, судебных уставов, власти, которая должна была бы поддерживать общее согласие. “Все бросились прямо в оковы, веря, что обеспечат себе свободу”[67]. В своей теории происхождения государства Руссо поставил образование государства в зависимость от возникновения частной собственности. Однако представленная Руссо картина возникновения государства, развития общественных отношений носила во многом умозрительный, искусственный характер, поскольку в ее основе лежала все та же концепция “естественного человека”, “естественного состояния”, имевшего мало общего с действительной историей раннего человеческого общества. Однако именно эти представления оказывали наибольшее влияние на настроения тогдашнего общества, обретая универсальный характер. Эмоционально-взвинченные рассуждения о “бегстве в девственные леса” не требовали ни серьезного интеллектуального багажа, ни больших умственных усилий, как это было при чтении трактатов Монтескье, осмыслении его концепций.
Главный политический трактат Руссо “Об общественном договоре, или Принципы политического права” был посвящен исследованию вопроса об организации государства, отвечающего его идеалу. С самого начала он прямо заявляет: “...Согласимся хlt;е, что сила не творит право и что люди обязаны повиноваться только властям законным”[68], он решительно отвергает правомерность существования природной аристократии и, следовательно, природного рабства. Вся система доказательств Руссо направлена на утверждение, что “основой любой законной власти среди людей могут быть только соглашения”[69]. Какова же сущность этого договора?
“Статьи этого договора определены самой природой акта, так что малейшее видоизменение этих статей лишило бы их действенности и полезности; поэтому, хотя они, пожалуй, и не были никогда точно сформулированы, они повсюду одни и те же, повсюду молчаливо принимаются и признаются до тех пор, пока в результате нарушения общественного соглашения каждый не обретает вновь свои права и свою естественную свободу...”[70] Представляется принципиально важным подчеркнуть утверждение об универсальном характере заключаемого таким образом договора, хотя бы никем и никогда точно не сформулированного. Суть всех статей этого договора “сводится к одной-единственной, а именно: полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины”[71]. Это отчуждение, подчеркивает Руссо, должно быть полным. Если у отдельных личностей остаются некоторые права, то за отсутствием высшей власти, решающей все споры, каждый стал бы претендовать на то, чтобы стать судьей во всех других вопросах.
В результате общественного договора и полного отчуждения каждого из членов ассоциации в ее пользу договаривающиеся становятся как бы единым общественным лицом. Естественным выводом из рассуждений об общественном договоре становится учение о народном суверенитете, который является осуществлением общей воли. Руссо полагает, что только общая воля может управлять силами государства “в соответствии с целью его установления, каковая есть общее благо”[72]. Общая воля, общий интерес стоят неизмеримо выше не только частной воли, частного интереса, но и объединения интересов, “воли всех”. Важнейшими свойствами суверенитета провозглашены были его неделимость и неотчуждаемость.
Принцип неотчуждаемости суверенитета привел Руссо к отрицанию представительной формы правления, поскольку суверенитет заключен в общей воле, а она не может быть представлена. Депутаты не могут быть представителями народа, они лишь его уполномоченные, комиссары, которые просто не имеют права что-либо решать окончательно. Закон же, если народ не утвердил его непосредственно сам, вообще вряд ли является законом[73].
Неделимость суверенитета ведет фактически к отрицанию принципа разделения властей. Разделение общей воли, воли народа невозможно, в противном случае она просто не может быть таковой. Только провозглашенная общая воля является актом суверенитета и создает закон. В противном случае на свет появляется акт магистратуры, в лучшем случае — декрет. С одной стороны, концепция Руссо с необычайной силой отстаивала принцип народного суверенитета как основы всякой власти, создавая тем самым идейную базу для наиболее демократических по своему характеру политико-правовых концепций. С другой стороны, сам государственный проект Руссо, отрицавший представительное правление, требовал постоянного участия народа, причем всего народа, в управлении государством. Возможности создания и эффективного функционирования такой системы в то время были весьма невелики, особенно если речь шла о более-менее крупных странах. Не случайно идеалом Руссо становилась некрупная по размерам республика добродетельных фермеров-собственников, в которой нет ни слишком богатых, ни нищих, где все граждане осознанно принимают участие в политической жизни. Вынесение на всенародное голосование основных законов было возможно именно в такой республике только в условиях, когда сами граждане могут принять взвешенное решение, самостоятельно судить о тех или иных проблемах, т.е. в условиях сравнительно примитивного социально-экономического развития.
Существование столь огромного теоретического разброса, какой выявляется при сравнении политико-правовых концепций Монтескье и Руссо, свидетельствует не только о напряженной идейной борьбе, но и о богатой интеллектуальной жизни Франции XVIII в., предшествовавшей Великой французской революции. Вместе с тем наличие столь противоположных в трактовке одних и тех же вопросов государственного устройства мнений было свидетельством роста социальных противоречий. Ответ на вопрос об адекватности того или иного пути, предложенного идеологами Просвещения, могла дать практика, попытка претворения предложенных планов в жизнь.