13.1. ЛЕГИСТСКАЯ ДОКТРИНА СООТНОШЕНИЯ МОРАЛИ И ПРАВА В ГОСУДАРСТВЕННОМ РЕГУЛИРОВАНИИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

Идеология марксизма-ленинизма с определенными оговорками также в целом может быть соотнесена именно к легизму с той поправ­кой, что государство как законодатель считалось выразителем интере­сов господствующего класса.

Однако если учесть, что представления о неизбежном отмирании государства быстро канули в лету, и на первьгй план вышло представ­ление об общенародном характере советского государства, можно

56

сказать, что государствоведение времен “развитого социализма” стоя* ло на позициях классического легизма.

Итак, право в таком представлении, это форма, в которую законо­датель вкладывает произвольное содержание. Содержание советского “права” обуславливалось “общенародными” интересами.

Что касается сферы отношений, связанных с реализацией мо- I

рально-правственных принципов и норм советских граждан, то в ос­нове политики советского легизма в данной области лежало стремле­ние защитить и обеспечить торжество общественной нравственности, социалистической морали и т.п.

Таким образом, в основе советской политики лежало представление классического модернизма, в соответствии с которым народ является органически-единой субстанцией, обладающей своей моралью и нрав­ственностью, модернизм, усиленный представлением о бесклассовом, т.е. особенно монолитном характере советского общества, а также скла­дывании новой исторической общности людей — “советского народа”.

Советскую систему в целом есть все основания охарактеризовать в качестве тоталитарной, однако, это характеристика касается в полной мере лишь политико-правовой сферы, и того, что касается отсутствия гражданского общества, рыночных отношений. В этом смысле совет­ский тоталитаризм разительно отличается от модернистских буржу­азно-демократических режимов западных государств-наций.

Однако в том, что касается концептуализации понятия народ через наделение его органическими качествами морально-нравственного целого, советскую систему есть все основания считать именно модер­нистской, тем более, учитывая широкий характер этого явления, не­сводимого к какой-то одной политико-правовой системе⁴⁷.

Автор уже писал выше о том, что демократическая идеология, вы­шедшая на арену истории на самой заре Нового времени, была поро-

^4j Cm.: Zireimann Λ Nationalsozialismus und Modeme. Eme Zwischeiibilanz //

Ubergenge. Zeitgeschiehte zwischen Utopie und Machbarkeit. В., 1989

57

ждением модернизма и его концептуальным обоснованием, Однако если вслед за любой революцией следует откат, то в области идеологии этот откат выразился в столкновении демократического романтизма с идеями либерализма, основанными на приоритетности индивидуальных прав личности и особенно экономических свобод. Как уже было сказано, па­фос либерализма имел не модернистское происхождение, но был поро­ждением Ренессанса - “эпохи кризиса”, связавшей традиционное Сред­невековье с модернистским Новым временем.

На основе столкновения и взаимодействия идей демократии (мо­дернистский концепт) и либерализма (полутрадиционный-полумодер- нистский концепт) сложилась компромиссная система, получившая название “либеральной демократии” в советской терминологии более известная как “буржуазная демократия”.

Именно эта трансформация романтического модернизма в зрелый сделала возможной последующую трансформацию по направлению к постмодернизму, в результате которой получили развитие либераль­ные и индивидуалистические аспекты этой системы.

Но все же нельзя не заметить, что данная эволюция была не только откатом, но в значительной мере забвением рсмантическо-модеряист- ского пафоса революционно-демократической идеологии, которая была насквозь пронизана коллективистским духом и не в меньшей степени, чем “свободу и равенство” акцентировало понятие “братства”.

Либеральная демократия, в экономике основанная на капитализме, востребовала индивидуализм, жестокую конкуренцию и новую иерар­хическую стратификацию общества, сменившую сословную, но еще менее чувствительную к коллективистскому сентиментализму*

Это стало основанием для жесткой критики “буржуазной демокра­тии” со стороны наследников пафоса романтических демократов.

58

Таким образом, изначально социализм, унаследовавший линию радикального модернизма Нового времени, был доктриной не просто модернистского происхождения, но и в какой-то степени наиболее ра­дикальной редакцией модернизма.

Советский проект позиционировал себя в качестве не только на­следника и преемника, но продолжателя дела, доведшего до логиче­ского завершения незрелый проект революционно-демократического модернизма Нового времени.

Собственно, это необходимо постоянно иметь в виду, рассуждая о теории и практике советского легизма в области моральной политики.

Именно поэтому, несмотря на нигилистический пафос раннего большевизма* основанного на марксистских постулатах о детермини­рованности господствующей в обществе морали интересами правя­щего класса, “упразднение классовой структуры советского общества” означало не избавление от общественной морали вообще как буржу­азного порождения (к чему поначалу и призывали левые ком­мунисты), а позиционирование ее в качестве общенародной, τ÷e. мо­рали бесклассового общества.

Моральная функция советского тоталитаризма, таким образом, яв­ляется производной не столько от его тоталитарной сущности, сколь­ко атрибутом модернистской политики государства как гаранта мо­рально-этического и культурного единства народа или общества.

Поэтому и преодоление неправомерных культурнических аспектов постсоветской государственности требует не только последователь­ного демонтажа всех рудиментов советского тоталитаризма, без чего невозможно правовое устройство публично-политической и экономи­ческой жизни страны, но и изживание комплекса модернистских представлений о народе или обществе как некоем культурном моно­лите, без чего невозможно построить свободное общество в полном смысле этого понятия.