Глава 5 Биологическая билингва
В начале было Слово...
От Иоанна святое Благовествование. 1: 1
.. .Они число принимают за начало...
Г
Аристотель о пифагорейцах: Метафизика: I. 986а. 15
В биологии sensu lato теоретизирование могло бы считаться по меньшей мере с двумя следующими обстоятельствами.
Во-первых, предметом теоретического исследования могло бы служить готовое знание, заключенное в письменных текстах. Заключенное в текстах знание явно неоднородно: физико-химическая биология, которая успешно пользуется языgt; ком чисел, и натуралистская биология, которая ограничивается главным образом языком слов. Своеобразную биологическую билингву следует принять как факт. Если сравнивать языки с красками, то картина жизни написана двумя красками. Уже поэтому теоретизирование в какой-то мере остается семиотическим исследованием и оно состоит прежде всего в сравнительной оценке изобразительных и выразительных возможностей языков-красок. Разумеется, билингва распространена и за пределами биологии и, следовательно, первое обстоятельство имеет общенаучное значение.
Во-вторых, натуралистская, по преимуществу словесная картина жизни, имеет презумпцию объективности и содержательности (Глава 4). Поэтому, если нас не привлекает перспектива лишний раз убедиться во всемогуществе фундаментальных законов физики и мы хотели бы найти что-то совсем новое, по примеру Ч. Дарвина мы должны обратиться к словесному описанию биоразнообразия Геомериды, к текстам, написанным натуралистами. Упоминание в текстах шести межорганизменных отношений, послуживших воссозданию понятия Геомериды (рис. 3), — свидетельство их биологической содержательности.
Необычность натуралистской картины жизни как предмета теоретизирования следует из того, что натуралисты описывают живую природу не ради использования ее в практических целях: описания живой природы не подменяют биотехнологии.
Натуралисты, скорее, относятся к живой природе как к самоценности. В свободном от прикладного интереса отношение натуралистов к биоразнообразию осуществляется в заповедниках: сохраняется живая природа и — слава Богу. Поэтому в обществе распространено двойственное отношение к «зеленым». С одной стороны, «зеленые» — едва ли не тормоз про
гресса, с другой стороны, невозможно не сочувствовать их отношению к живой природе как к самоценности.
Натурализм вполне заслуженно квалифицируется как «описательная наука» (Примечание 14) и даже как анахронизм, не поддающийся математизации; и, тем не менее, теоретизирование, игнорирующее натуралистское знание, ущербно. Оно само отказывается от биологической содержательности, привлекшей внимание Ч. Дарвина. Между тем, игнорирование натуралистской биологии в обсуждении «сущности жизни» стало прочной традицией. Она господствует и в области знания, называемой «теория биологии». Получается, будто за свою длительную историю натуралистская биология ничего не сделала для понимания картины жизни.
Презумпция содержательности и объективности (Глава 4) означает, что в натуралистской картине жизни каким-то образом скрывается и означена словами так называемая сущность жизни. Остается выявить ее.
Вследствие презумпции содержательности и объективности, стремление к математизации натуралистской биологии не представляется оправданным; представляется целесообразным сопоставление возможностей двух основных знаковых систем — языка чисел и языка слов. В обширной литературе по семиотике и лингвистике как будто бы нет специальных публикаций на эту тему. А. Ф. Лосев (1993), например, ограничился всего лишь замечанием, что математический язык — это формальный язык, и что ему далеко до естественного языка слов, порожденного самой жизнью.
Наконец, существует еще одно обстоятельство, ориентирующее теоретизирование на семиотику. Это — восходящее из Средневековья понимание природы как Книги природы.
Простейшими знаками этой Книги могли бы служить организмы, их плоть.
Жизнью мото бы считаться значение организмов-знаков. В таком случае, вид — это своеобразный текст, в котором организмы-знаки, соотносясь как слова в тексте, приобретают смысловое значение, жизнь. Таким образом, жизнь могла бы считаться знаковым явлением и тоща стал бы правомерным следующий вопрос: адекватно ли значению природных организмов-знаков, т. е. жизни, устроено знание о жизни; корректно ли переозначение организмов-знаков смыслом слов и значением числа.Когда мы обсуждаем природное значение знаков, которыми служит плоть организмов, мы занимаемся семиотической теорией жизни. Когда мы исследуем словесные тексты, мы занимаемся семиотической теорией натуралистской биологии. В текстах плоть организмов подменена письменными знаками, а природное значение знаков — смыслом слов. Таким образом, теоретизирование — это прежде всего понимание того, каким образом природное значение знаков жизни переозначено смыслом слов.
Вслед за Ч. Дарвином мы должны были бы признать, что знание (информированность) и понимание — не одно и то же: можно много знать и ничего не понимать. В свою очередь, понимание, не сверяемое с конкретным знанием, вырождается в бесплодное фантазерство. Знание накапливается в памяти как результат повседневного кропотливого труда. Объем знаний можно оценить в битах на языке чисел. Это — экстенсивная сторона науки. Понимание дается со- обіразительностью, опирается на воображение и переживается как мгновенно^ озарение; не об этом ли свидетельствует творчество Ч, Дарвина. Понимание — это интенсивная сторона науки. Количественная оценка глубины понимания проблематична.
Знание и понимание — две нераздельные стороны научного творчества, и трудно вообразить натуралиста, который ограничивается одними наблюдениями, не пытаясь понять биологический смысл наблюдаемого. Тем не менее, представляется бесспорным, что в современной биологии, включая натурализм, накопление знаний обгоняет их понимание, осмысление.
Теоретизируя, не следует ограничиваться только математикой с ее богатейшим миром пространственных образов.
Заслуживает внимания и тот пласт культуры, который можно назвать гуманитарным — философия, лингвистика, семиотика, социология... Словом, требуется то, что порой с раздражением и не точно называют «философствованием» — неточно потому, что философия не сводится к одному лишь пониманию конкретного научного знания; с раздражением потому, что «философствование» действительно не добавляет конкретного знания и ничего не меняет в нем.К словесному «философствованию» вынуждает глубокий герменевтический подтекст проблемы, то обстоятельство, что слово «жизнь» обозначает не только существование животных и растений, но также и человеческой личности, воплощенной в биологическом организме. Больше того, хронологически, в истории общества, понятие жизни, а следовательно и смерти человеческой личности, скорее всего, старше тех представлений о жизни биологического организма, которые сложились в биологической науке и прежде всего в физиологии. Не об этом ли свидетельствует существование погребального обряда уже в раннем палеолите (Рогинский 1982).
В свое время Ч. Дарвин вообразил, что жизнь растений и животных в определенной мере похожа на жизнь общества. В наше время это назвали бы «философствованием». При этом словам, описывающим жизнь общества, — «борьба за жизнь», был придан новый, биологический смысл. Это может служить примером метафоры, омонимии и свободного образного ассоциативного мышления. Показательно также, как Ч. Дарвин обошелся с «геометрической прогрессией» размножения. Он воспользовался ею как качественным образом, наполнив словесным смыслом математическое определение бесконечной числовой последовательности. Бго внимание привлекла всего лишь способность некоторой величины превысить любой предустановленный предел. При этом оставлены без внимания сходимость и другие количественные свойства числового ряда, занимающие математиков; в книге Дарвина нет математических выкладок, украшающих публикации современных эволюционистов.
Образное ассоциативное мышление, приводящее к пониманию, существенно отличается от дискурсивного логического мышления, которое служит для расширения знания.
Они даже локализованы в разных полушариях головного мозга (Геодакян 1986). Не добавляя профессиональных знаний, образное мышление, опираясь на интуицию, позволяет понять хранимое в памяти знание как бы со стороны. Его успешность часто зависит от случая: ведь в конце концов это счастливый случай, что Ч. Дарвин прочитал брошюру Т. Мальтуса, когда размышлял о видовом разнообразии.Что же касается дискурсивного мышления, то оно пользуется логикой и заключается в умении находить простое в сложном, сводить частное к общему и выводить общее из ча
стного. При доказательстве математической теоремы оно служит для добывания нового знания из того, что заключено в формулировке теоремы. 41а основе вновь добытого знания формулируются и доказываются последующие теоремы и т. д.
В строго научной биологии, ориентированной на физику, «понимание» сводится к причинному объяснению при заведомой невозможности конечной причины. Однако натурализм, тяготеющий к гуманитарной культуре постольку, поскольку пользуется языком слов, предрасположен к другому пониманию — истолкованию. Например, Ч. Дарвин истолковал жизнь природы как подобие жизни общества. Кажется, в эпоху поразительных успехов физико-химической биологии нам осталось всего лишь истолковать, понять смысл слова «жизнь», и в этом нам не поможет даже существенное приращение количества битов информации о строении, химическом составе и функционировании открытых систем.