О. ШПЕНГЛЕР. ЗАКАТ ЕВРОПЫ. ОЧЕРКИ МОРФОЛОГИИ МИРОВОЙ ИСТОРИИ
Каждая культура проходит возрастные ступени отдельного человека. У каждой есть свое детство, своя юность, своя возмужалость и старость. Юная, робеющая, полная предчувствий душа изливается на рассвете.
Мифологическое мироосознание борется тут со всем темным и демоническим в себе и в природе, словно с какой то виной, дабы медленно вызревать навстречу чистому светозарному выражению наконец завоеванного и осмысленного существования. Чем более приближается культура к полуденной высоте своего существования, тем мужественнее, суровее, сдержаннее, насыщеннее становится ее окончательно удостове-67
5*
ренный язык форм, тем увереннее она в ощущении своей силы, тем яснее прорезываются ее черты. Ранним утром все это было еще смутно, сбивчиво, ищуще, исполнено детской тоски и одновременно страха. Теперь же в полном сознании зрелой формообразующей силы каждый нюанс выражения выглядит изысканным, строгим, размеренным, исполненным изумительной легкости и самоочевидности. Здесь повсюду встречаются мгновения яркого совершенства. Наконец, со старостью наступающей цивилизации огонь души угасает. Усталая, раздосадованная и холодная она теряет радость жизни и из тысячелетнего света вожделеет обратно к мраку прадушевной мистики, к материнскому лону, к могиле.
Таков смысл всех закатов в истории—внутреннего и внешнего завершения, доделанности, ожидающей каждую живую культуру, из числа которых в наиболее отчетливых контурах вырисовывается перед нами “закат античности”, между тем как уже сегодня мы явственно ощущаем в нас самих и вокруг себя брез- жущие знамения нашего—вполне однородною но течению и длительности с названным — события, которое падает на первые века ближайшего тысячелетия, - “заката Европы” .
Культура рождается в тот миг, когда из прадушевного состояния вечно-младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа, некий лик из пучины безликого, нечто ограниченное и преходящее из безграничного и пребывающего.
Она расцветает на ночве строго отмежеванного ландшафта, к которому она остается привязанной чисто вегетативно. Культура умирает, когда эта душа осуществила уже полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств, наук и таким образом снова возвратилась в прадушевную стихию. Ho ее исполненное жизни существование, целая череда великих эпох, в строгих контурах очерчивающих поступательное самоосуществление, представляет собою сокровенную, страстную борьбу за утверждение идек против сил хаоса, давящих извне, против бессознательного, распирающего изнутри, куда силы эти злобно стянулись. He только художник борется с сопротивлением материи и с уничтожением идеи в себе. Каждая культура обнаруживает глубоко символическую и почти мистическую связь с протяженностью, с пространством, в котором и через которое она ищет самоосуществления. Как только цель достигнута и идея, вся полнота внутренних возможностей, завершена и осуществлена вовне, культура внезапно коченеет, отмирает, ее кровь свертывался, силы надламываются - она становится цивилизацией.У каждой культуры есть своя собственная цивилизация. Впервые эти оба слова, обозначавшие до сих пор смутное различие этического порядка, понимаются здесь в периодическом смысле, как выражение строгой и необходимой органической последовательности. Цивилизация - неизбежная судьба культуры. Здесь достигнут тот самый пик, с высоты которого становится возможным решение последних и труднейших вопросов исторической морфологии. Цивилизации суть самые крайние и самые искусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей. Они - завершение; они следуют за становлением как ставшее, за жизнью как смерть, за развитием как оцепенение, за деревней и душевным детством, засвидетельствованным дори- кой и готикой, как умственная старость и каменный, окаменяю- щий мировой город. Они - конец, без права обжалования, но они же в силу внутренней необходимости всегда оказывались реальностью Греческая душа и римский интеллект - вот что это такое. Так различаются культура и цивилизация.