§ 5. Социальные процессы на Востоке

Влияние Первой мировой войны на социальную структуру восточного общества

Ha всем иротяжении первой половины XX в. социальная структура восточного общества постепенно менялась.

способствовали рост доходов от военных поставок и увеличившегося производства товаров военного значения, временное прекращение иностранной конкуренции ввиду сокращения притока на местный рынок промышленной продукции из метрополий, а также стремление метрополий обеспечить себе поддержку местного населения. Вместе с тем за годы войны усилилась колониальная эксплуатация Востока: метрополии использовали материальные и человеческие ресурсы колоний и зависимых стран, выжимали из них дополнительные средства путем навязывания принудительных займов и прямых изъятий из доходов.

Например, за годы войны Великобритания мобилизовала в свои войска до 1,5 млн индийцев, разместила в Индии военные займы и получила от нее специальные «дары» на 100 млн фунтов стерлингов в 1917 г. и 45 млн в 1918 г. Кроме того, расходы британской администрации в Индии в 1914—1918 гг. достигли 212 млн фунтов стерлингов. Франция в те же годызаставила служить в Европе 545тыс. солдат из колоний и навязала этим колониям принудительных займов на 600 млн франков. Одновременно по Алжиру, считавшемуся частью Франции, было навязано таких займов на 1768 тыс.

Сходные процессы происходили и в других странах Востока, почти повсеместно усиливая наряду с ранее существовавшими сельскими и торговыми фракциями национального предпринимательства его промышленную фракцию. Число промышленных предприятий в Индии за годы войны выросло с 2874 до 3965, в Китае — с 698 до 1759 и т.д. B других странах рост был менее заметен, ибо еще больше предприятий разорилось, но он все же был, особенно в добывающей, пищевкусовой, швейной, текстильной отраслях. Это влекло также рост численности фабрично-заводского пролетариата, к началу 20-х гг. XX в. равной 2 млн человек в Китае, 1300 тыс. человек в Индии, 650 тыс. человек в Египте, 500 тыс. человек в Индонезии, 100 тыс. человек в Бирме и т.д. При этом надо помнить, что по удельному весу и влиянию в обществе буржуазия на Востоке уступала бюрократии, офицерству, служащим и интеллигенции (в том числе — традиционной, включая духовенство). Точно также рабочий класс в большинстве случаев не отделял себя от широкой массы городских низов — пауперов, безработных, нищих, люмпенов, неимущих мигрантов из деревни. Поэтому рабочие редко выступали в защиту только своих специфически классовых требований. Обычно они участвовали в общенациональных кампаниях, демонстрациях и движениях протеста, ибо ощущали прежде всего свою связь с традиционной национальной средой, этнической или религиозной общиной, сектой, кастой, племенем, даже фракцией племени или большим кланом.

Особенности социального обновления на Востоке

Вместе с тем социальное обновление находило на Востоке оригинальные пути. Ввиду слабости и несамостоятельности (а иногда — просто малочисленности и маловлиятельности) национальной буржуазии руководство некоторыми ее функциями брали на себя представители и даже целые группы иных социальных сил. B частности, почти все национально-освободительные движения, восстания и выступления, объективно прокладывавшие дорогу буржуазномуразвитию на Востоке 20~30-xr., возглавлялись, как правило, выходцами из феодальной или патриархально-крестьянской среды, феодальной интеллигенции и духовенства, реже — из офицерства или обуржуазившихся помещиков. Это было типичным проявлением переходного характера восточного общества колониальной эпохи, все элементы которого находились в постоянном изменении и движении, нередко меняя свою социальную ориентацию.

B большинстве стран Востока в начале XX в. доминировали социальные слои и классы-сословия докапиталистического (а кое-где и дофеодального) типа. Крупные феодалы, сдававшие землю крестьянам в кабальную аренду, были еще сильны и занимали самую верхушку социальной пирамиды. Всего в руках феодалов находилось от 60% до 90% всех пахотных земель (до 70% в Бирме, до 80% в Индии, до 90% в Ираке). Некоторые из них владели сотнями и тысячами гектаров. Ho более многочисленны были средние и мелкие помещики, скорее, полуфеодального типа, которые наряду с использованием допотопных методов феодальной эксплуатации применяли также (или начинали это делать) капиталистические методы хозяйствования, нанимали рабочую силу и закупали новую технику. Однако преобладал среди землевладельцев любого уровня помещик-абсентеист, обычно проживавший в городе и не занимавшийся хозяйством.

B то же время реальные социальные противоречия нередко вуалировались принадлежностью помещиков, крестьян-арендаторов и даже батраков к одной общине или касте, к одному племени или клану. B этих случаях коллективная этноконфессиональная и иная патриархально-общинная психология часто доминировала и обычно усложняла и деформировала направление социальных интересов. B условиях господства в деревне и частично в городе многообразного комплексадобуржуазных социальных связей (вплоть до связей патрон — клиент и господин — вольноотпущенник) развитие капитализма обьгчно носило ограниченный, анклавный характер, не захватывало всего социального пространства той или иной страны.

Восточная деревня в первой половине XX в.

Подавляющее большинство населения Востока (до 70—80%) вплоть до середины XX в. составляло крестьянство. Однако оно не было единым и фактически распадалось на множество социальных групп и категорий. Формально большинство крестьян входило в сельские общины, сохранявшие во многих случаях не только социоисторическое, но и хозяйственное значение (особенно в районах преобладания натурально-патриархального хозяйства в Юго-Восточной, Южной и Юго-Западной Азии). Вне общин обьгчно оказывались либо полностью деклассированные люмпены, либо традиционно отвергаемые представители низших каст и «неприкасаемых» (в странах Индостана). Обычно же связи с общиной (как кровно-родственной, так и соседской) сохраняли даже ушедшие в город мигранты, количество которых постоянно возрастало, а с деревней — слабели.

из числа своих земляков, соплеменников или родственников, а часть прибылей переводили на финансирование нужд своей деревни или общины. Это обеспечивало им поддержку общины в тяжелые времена кризиса, конкуренции или преследований. Крестьянскиедвижения, восстания и бунты были характерны для всей первой трети XX в. Ho они, как правило, были не столько специфически крестьянскими, сколько выступлениями этноконфессионального и политического характера, опиравшимися на крестьянство (при учете ряда его требований), но руководствовавшимися иными целями и при господстве иных сил. Таковы были национально-освободительные восстания 1918—1927 гг. на Ближнем Востоке, в основном проходившие под руководством выходцев из феодальной среды, направленные против иностранного господства и опиравшиеся на внутриплеменную солидарность или солидарность конфессиональную (друзов в Сирии, сенуситов Ливии, шиитов Ирака). Крестьяне были основной базой антиимпериалистических движений от Китая до Турции, Hq самостоятельной роли в них не играли, выступая в качестве участников общенационального блока во главе с буржуазными и даже феодальными (в Иране и Юго-Восточной Азии) элементами.

Bo многом это объяснялось усилением дифференциации в рядах самого крестьянства, делившегося даже в пределах одной страны на ряд этносов, конфессий, каст и племен, на сословия и прочие категории феодального и даже рабовладельческого общества, а также — на докапиталистических производителей, почти не знавших рынка и мелких хозяев, работавших на рынок, связанных с его конъюнктурой и его законами. Среди них все время шло расслоение на зажиточную верхушку (своего рода эмбрион сельской буржуазии) и разорявшиеся низы, поставлявшие батраков, опутанных сетями кабальной аренды.

Надо учесть и фактор инонационального засилья в деревне. Наряду с традиционными помещиками в XX в. во многих странах Востока действовали европейские плантаторы и колонисты (в Магрибе, Южной и Восточной Африке, Индии, Индонезии, Малайе), что не могло не концентрировать на этом внимания не только крестьян, но и всего общества, во многом руководствовавшегося этноконфессиональными побуждениями и предрассудками. B этом же ряду стоит проблема инонациональной буржуазии на Востоке, достаточно широкопред- ставленной почти всюдудо середины XX в., в частности — китайцами «хуацяо» во всей Юго-Восточной Азии, индийцами — от Малайи и Бирмы до Восточной Африки, арабами — от Юго-Восточной Азии до Западной Африки (особенно ливанцами), греками, армянами и евреями — от Ирана и Турции до Марокко. Обычно инонациональная буржуазия занималась торговлей, финансами и посредничеством, выполняя функции компрадоров. Ho были среди них, как и вообще среди городских коммерсантов и ростовщиков Востока, землевладельцы, спекулянты недвижимостью и крупные арендаторы и плантаторы. Естественно, они были объектом ненависти самых разных групп крестьянства, видевших в них одновременно эксплуататоров, иноверцев, чужеземцев и агентов влияния той или иной колониальной державы. Их ненавидели тем больше, что и национальная буржуазия считала их конкурентами, да и колониальные державы непрочь были натравить на инонационалов население колоний, дабы дезориентировать его и «выпустить пар» из кипящего котла социальных противоречий.

Сельская буржуазия на Востоке (за исключением иностранной и инонациональной ее фракций) формировалась как за счет богатевшей верхушки деревни (зажиточных крестьян, старост, глав патриархальных семей и кланов), так и путем обуржуазивания феодальнопомещичьих групп, включавших представителей знати, феодалов-абсентеистов, крупных землевладельцев из городских купцов и чиновников. Одновременно и конкурентом, и источником пополнения ее рядов был торгово-ростовщический капитал, представленный выходцами из всех вышеперечисленных эксплуататорских слоев города и деревни. Этот капитал лишь частично превращался в предпринимательский, очень редко занимаясь инвестициями в производство. B первые десятилетия XX в. он предпочитал просто копить богатства в сундуках и кубышках, где они оседали мертвым грузом. Ростовщичество, высасывавшее из крестьян и низших слоев сельской буржуазии последние соки, серьезно тормозило развитие экономики. Вместе с тем оно было чрезвычайно выгодным делом для самих ростовщиков, способствуя созданию слоя ничем не рискующих богачей и нанося в то же время огромный вред социальному прогрессу, а главное — поощряя развитие, заводившее экономику любой страны в тупик. Неудивительно, что в результате соединенного действия колониального ограбления, феодальной и капиталистической эксплуатации, а также — экономической, технической и культурной отсталости восточной деревни, полузадушенной ростовщичеством, до 70% крестьян Востока принадлежали к сельской бедноте. Среди остальных преобладали средние крестьяне, положение которых было крайне неустойчиво. Малочисленная верхушка далеко не всегда имела возможность пойти по пути предпринимательства.

Разумеется, положениедеревни на Востоке не было статичным. B годы Первой и Второй мировых войн, всемирного экономического кризиса 1929—1933 гг., партизанских войн 40-50-x гг. в Юго-Восточной Азии деревня голодала, разорялась, теряла людей и производственные мощности, поставляла миллионы трудовых мигрантов, солдат и политических бойцов. Одновременно она обновлялась, в основном медленно, но неуклонно, осваивая новые земли и агротехнику, застраивая новые участки и разводя новые культуры. Постоянные миграции и контакты с городской средой повышали уровень грамотности и образованности, квалификации труда и комфортности быта, осовременивали архитектуру, одежду, нравы и нормы жизни крестьянства. K середине XX в. связь с городом, вовлеченность в переживаемые городом или инициируемые им экономические, социальные, культурные и политико-идеологические процессы стала определяющей для сельской среды большинства стран Востока.

Восточный Города и городская жизнь на Востоке имеют тыся- городвпервой челетние традиции. Так в 1875 г. горожане на Boc- половине XX в. токе составляли 20% населения, а на Западе — 17%.

Однако по темпам урбанизации афро-азиатские страны уже тогда уступали западноевропейским. B результате к 1950 г. из 10 крупнейших городов мира всего три находились на Востоке — Токио (6,7 млн человек), Шанхай (5,3 млн), Калькутта (4,4 млн). Тем не менее в первой половине XX в. города сыграли в истории Востока важнейшую роль. Именно в города переместился центр тяжести всех важнейших процессов и противоречий развития восточного общества. Сюда устремлялись выходцы из деревни, здесь складывались национальное предпринимательство, новая интеллигенция и другие социальные группы, возникавшие или менявшиеся в ходе модернизации Востока, усвоения им достижений науки и техники. Ho здесь же концентрировались органы колониальной администрации и преданные им кадры местной бюрократии, объединялись усилия и капиталы международных монополий и «туземной» верхушки, иностранного капитала и местных компрадоров. Города были колыбелью национального пролетариата и промежуточных слоев, подвизавшихся в торговле, на транспорте, в сфере услуг. B городах происходили ожесточенные социальные столкновения, в которых и рабочий класс, и городские низы, и средние и даже предпринимательские слои набирались необходимого опыта социополитической и идеологической активности, способствовавшей их созреванию и укреплению.

Результаты

социального

развития

Социальные и политические столкновения нередко меняли направленность тех или иных процессов, ибо классовая или иная общественно-экономическая причинаразличных конфликтов была, как правило, не единственной и даже не самой первой, уступая обычно пальму первенства этническим, конфессиональным, племенным,

кастовым и клановым интересам, политическим амбициям вождей и феодалов. C другой стороны, антиколониальная основа многих общенациональных выступлений затушевывала, нивелировала классовую суть самых разных позиций, сведенных к общенациональному знаменателю. Усложняла картину и борьба конфессий и каст, этнонациональных и религиозных общин (между мусульманами и индуистами в Индии, китайцами и яванцами в Индонезии, индийцами и бирманцами в Бирме и т.п.). Многие из этих конфликтов впоследствии углублялись, множились, разветвлялись. K прежним конфликтам добавлялись новые, особенно — после Второй мировой войны: проблема христианских меньшинств по всему Востоку, проблема еврейских общин после возникновения в 1948 г. государства Израиль, проблема сикхов в Индии, мусульман и тибетцев — в Китае и т.п.

Иными словами, социальная структура Востока вовсе не адекватно отражалась в политической и духовной жизни ввиду пересечения и переплетения социальных механизмов, явлений и категорий разного плана, разных стадий формационного и цивилизованного развития. Кроме того, сильнейшеедавление извне, испытывавшееся странами Востока со стороны колониальных держав, во многом менявших и деформировавших в своих интересах восточное общество, не давало возможности полного самопроявле- ния этого общества. Да и не меньший пресс и снизу пауперско- люмпенского дна городов Востока (во многом образованного обездоленными пришельцами из деревни) также обострял и деформировал все нормальные реакции восточного общества.

Это общество, вопреки бурным процессам политических изменений, идеологических взрывов и, казалось бы, радикальных социальных перемен, происшедших в первой половине XX в., изменилось за этот период не так уж сильно. Классы и социальные слои современных укладов (капиталистических, госкапитализма) составляли к середине XX в. не более 10—20% всего населения Востока, в том числе 2—5% предпринимательские элементы всех калибров, 5—7% новые средние слои (интеллигенция, служащие, техники) и всего 5—7% современный пролетариат (фабрично-заводской, плантационный, гор- някиирудокопы). Асвыше 4/5 населения по-прежнему оставались в орбите добуржуазных отношений, действуя в рамках натуральнопатриархального, феодального, мелкотоварного, феодально-патриархального укладов. K 50-м гг. XX в. более четко определился переходный характер многих социальных структур, порождавший своего рода многоликость общественных типов: полуобщинник-полубатрак, полукрестьянин-полурабочий, полупомещик-полукапиталист и т.п. И хотя сфера феодальных и родоплеменных отношений «в чистом виде» была относительно невелика (не более 10% всего населения Востока), груз дорыночного традиционализма и социального консерватизма держал в плену большую часть населения.

Вот почему буксовали, уходили в песок, не встречали во многом понимания все попытки революционных изменений сверху, проводившихся, как правило, наиболее модернизированной элитой наиболее современных групп предпринимательства, офицерства, прозападной интеллигенции после получения в 1945—1949 гг. независимости многими бывшими колониями. Эти изменения (например, попытки реформ в Индии после 1947r., в Бирме после 1948r., в Индонезии после 1949 r., в Египте и других арабских странах в 50-е гг. как и более ранние попытки реформ в Ираке, Иране, Афганистане 20-30-x гг.) воспринимались преобладавшей по численности и удельному весу в хозяйственных структурах традиционной части общества как «вредные новшества», «непрошеное осчастливливание», недопустимое или, по крайней мере, нежелательное навязывание чуждых ценностей, законов и норм жизни. Именно это обстоятельство явилось решающим фактором провала многих начинаний национальных правительств молодых суверенных государств Востока, замедления или стагнации их развития впоследствии. Конечно, для выхолащивания революционных преобразований и кое-где сведения их на нет много сделали неоколониалисты Запада и их союзники среди феодалов, буржуазии и бюрократии, желавшие сохранить на Востоке социальный статус-кво. Однако без решающей роли упомянутого выше консерватизма традиционной части общества они бы мало чего добились.

Таким образом, подводя итоги социального развития Востока в первой половине XX в., прежде всего надо обратить внимание на следующие его результаты:

1. Социальные процессы на Востоке первой половины XX в. носили противоречивый харшстер, но тем не менее способствовали модернизации общества, внедрению в его жизнь более современных начал, норм и учреждений, формированию новых классов и слоев, связанных с индустриальной цивилизацией, новейшими достижениями науки и техники.

2. Отмеченная модернизация вместе с тем захватила не все социльное пространство Востока, распространившись всего на 10—20% населения. Это породило особую сложность, запутанность и многоплановость социальных связей на Востоке, дающего на всем протяжении рассматриваемого полувека пример неповторимого сцепления и переплетения межцивилизационных, межформационных, ме- жукладных и межклассовых отношений, а также — рождаемых ими переходных категорий.

3. Как объект колониальной эксплуатации Восток в большей мере был подвержен воздействию извне. Поэтому мировые войны и экономические кризисы, как и прочие потрясения планетарного или регионального масштаба, ощущались Востоком в социальном плане более глубоко и болезненно, имели далеко идущие последствия, во многом ускоряя процессы развития и содействуя более быстрому обновлению жизни общества.

4. Этому обновлению препятствовали как ограниченность масштабов модернизации (см. пункт 2), так и традиционный груз социального консерватизма в виде добуржуазных и даже дофеодальных отношений и социальных связей, нравов, обычаев, норм общежития, психологических штампов. Огромную роль играло господство этнических, религиозных, кастовых, племенных и региональных барьеров, определяемых ими взглядов, убеждений, догм и требований, культурных традиций и духовного наследия.

5. B этих условиях новые рождавшиеся классы национального пролетариата и предпринимательства, а также интеллигенция и служащие не теряли полностью связей с традиционным обществом и оставались поэтому дробными, слабыми, сориентированными на разные группы и слои традиционного общества. Еще более это относится к крестьянству, основная часть которого принадлежала традиционным укладам.

6. Практически все восточное общество в первой половине XX в. наряду с модернизацией ориентировалось на урбанизацию. K середине века центр тяжести всех социальных (да и прочих) процессов на Востоке постепенно переместился в города, что не могло не сказаться на позиции всех классов и слоев, но в первую очередь — сельских мигрантов.