В плену у слова
В нашем языке слово «культура» жужжит как назойливая муха: дом культуры, культпоход, культмаг, культтовары, Минкультуры, культура микробов, культура палеолита и многое другое.
Мы привыкли к нему. Кажется нам, когда говорят о культуре, то имеют в виду что-то хорошее и приятное. Странно, что кто-то бунтует, не желая стать культурным. Мы околдованы этим словом. Читая газеты и взирая на бойко лепечущие лики в «телеящике», мы верим, что за словами «культура» и «цивилизация» в их речах стоят благие цели и добрые дела.Мы все теперь образованные люди, если не на уровне А.С. Пушкина, то, подражая Евгению Онегину, «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». Мы люди культурные и цивилизованные. И это хорошо. Те, кто не с нами, это не люди, а звери (как сказал светило российской культуры Виктор Степанович Черномырдин).
Но тряхнем головой и подумаем: не оказались ли мы в очередной раз жертвами того, что психологи называют «суггестией», т.е. словесного внушения с целью подчинить нас чужой воле. Вспомним наставление мудрого англичанина Фрэнсиса Бэкона (XVII в.): «Слова насилуют и теснят разум и повергают все в смешение». Об опасности паралича разума, достигаемого посредством «автосуггестии» (словесного самовнушения), предупреждает русская поговорка: «Язык мой - враг мой». Вспомните о случаях детского массового суицида.
Давно, где-то в середине XX в., областное общество «Знание» попросило меня поехать в г. Шахты, послушать тамошних лекторов и высказать суждение об их культур-ном уровне. Один из лекторов поверг меня в стрессовое состояние. «Ленин, - утверждал летор, - требовал уничто-жения всех феодальных университетов, оставшихся в Рос-сии после отмены крепостного права». После лекции в разговоре выяснилось: лектор краем уха слыхивал, что Ленин, как и вся российская прогрессивная интеллигенция, выступал с требованием упразднения «феодальных институтов». А так как для лектора «институт» и «университет» - один черт, то он, не смущаясь, заменил одно слово другим. Пришлось втолковывать ему, что основное значение латинского слова «институт», с которым оно вошло в русскую речь, соответствует словам «установление», «учреждение». Когда народные революции 1905-1917 годов упразднили «феодальные институты», то речь шла вовсе не о культуре и вузах России, а о помещичьей собственности на землю, о сословном расчленении общества, о дворянских привилегиях, о самодержавии, о правовом оформлении всех этих экономических, социальных, политических институтов. Оказалось, что лектор стал заложником ситуации «слышал звон, да не знает, где он».