§ 5. Украинизация в восприятии украинцев Польши и Советского Союза

Проводимый большевиками коренизационный курс вызвал пристальное внимание среди украинцев за рубежами УССР. В целом до конца 1920-х годов украинизация позитивно оценивалась и в западноукраинском обществе, и в украинской эмиграции.

368

широких пространствах Большой Украины» .

На настроения западноукраинской общественности оказали влияние два произошедших друг за другом события 1923 года: признание Советом Послов Антанты юридических прав Польши на Восточную Галицию и провозглашение в СССР курса на коренизацию. Как писал западноукраинский журналист и общественный деятель И. Кедрин- Рудницкий, украинское советофильство имело различные психологические и политические основания: «огорчение после проигрыша освободительной войны-революции и поиск нового выхода из ситуации; - глубокие чувства к родному краю, тоска по нему и поиск аргументов, которыми можно было бы оправдать перед самими собой и своими земляками свое возвращение на Украину под большевистской оккупацией; - у галичан - ненависть к Польше, которая как будто автоматически говорила им смотреть на Россию, связывала политическое русофильство со сменой отношения к новой - большевистской власти на Украине; - безграничная наивность, которая диктовала веру в то, что «большевики изменились» и что это «изменение» позволяет всем украинцам доброй воли работать в области культуры для блага Украины; - просто бесхребетность, приспособленчество и жизненный оппортунизм, которые говорят людям

369

идти по пути наименьшего сопротивления...»

При общем положительном настрое широких слоев западноукраинского населения, различные политические силы восприняли украинизацию по-разному.

370

большевистской колонией» . Украинская партия труда, созданная в 1927 г., также отмечала, что Советская Украина является достижением освободительной борьбы украинского народа, осуществлением его стремлений, «которые являются основой для полного завершения начальной политической цели украинского народа, которая последует через перестройку этого государства и объединение с ним прочих

371

украинских земель» .

Украинская социал-демократическая партия на страницах своего еженедельника «Вперед» также отзывалась об украинизации одобрительно, тогда как Украинская радикальная партия (УРП), переименованная в 1926 г. в Украинскую социалистическую радикальную партию (УСРП), расценила политику большевиков как тактический шаг, рассчитанный на закрепление власти над стремившейся к независимости Украиной. В партийном печатном органе - газете «Громадська думка» помещалось много перепечаток из советской прессы об украинизации, в комментариях к ним подчеркивалось отсутствие реальной политической автономии УССР, финансовой зависимости Харькова от Москвы. Газета отмечала также рост политической сознательности и силы «украинского трудящегося народа, его стремления к полной независимости от Москвы»,

372

что и вынудило большевиков пойти на уступки и ввести украинизацию .

обусловленной борьбой украинского крестьянства и рабочего класса, ее цель - «найти легкую дорогу к украинским крестьянам и их труду», а не передача власти украинским крестьянам и рабочим. В резолюции говорилось также о закреплении «реакционной власти в руках кучки московских коммунистов и маскирующихся под украинскую окраску

373

чужаков» .

Украинское Национально-Демократическое Объединение в своей оценке украинизации сначала отмечало ее позитивное значение в деле продвижения украинской советской государственности к полной независимости, однако позднее стало называть украинизацию формальной и пропагандистской и полагало использовать ее в чисто тактических целях для укрепления украинского национального сознания. Так, тезис об украинской советской государственности как этапе к полной государственной независимости Украины был включен в платформу УНДО. В обращении ЦК партии к населению от 12 июля 1925 г. говорилось, что партия не может одобрить существующий на Советской Украине диктаторский режим, однако признает Советскую Украину важным этапом украинской государственности и верит, что под напором сознательных украинских масс эта государственность будет способствовать осуществлению всеобщих устремлений украинской нации. В программу партии, одобренную в ноябре 1926 г., этот тезис не был внесен, но в резолюции говорилось, что украинский народ в Польше ориентируется на ту национальную силу и те национальные успехи,

374

которые растут над Днепром .

В мае 1927 г., после того, как широкую огласку получило «дело Шумского» появилась специальная брошюра УНДО по поводу отношения к УССР. Коммунистическая власть на Украине, по мнению партии, не являлась национальной, коммунистическая партия управляет Украиной при помощи силы, дерусификации пролетариата не проводится, а украинизация носит формальный характер. В то же время УНДО признавало, что своей постановкой национальной проблемы в международном масштабе коммунисты скрепляют чувство единства в украинском народе.

375

украинскому национальному самосознанию .

Решительно негативную оценку давали украинизации украинские консервативные круги. Например, идеолог украинского монархизма В. Липинский суть украинизации видел в стремлении большевиков навязать под прикрытием украинского языка свои «московскоинтернациональные политические устремления». В своих «Письмах к братьям-хлеборобам» (1924) он выступал против порожденных украинизацией иллюзий о «давлении снизу» украинской национальной стихии. Инициатором украинизации, по мнению Липинского, был «полуграмотный слой современных «верных малороссов», который стремится всеми силами в коммунистическую власть» и «думает, что «украинский язык» прикроет его примитивную некультурность»³⁷⁶. Другой представитель консервативного направления в украинском движении, В. Кучабский, в работе 1925 г. «Большевизм и современные задачи украинского Запада» подчеркивал, что украинизация инициирована «сверху» и доказывает «не нашу силу, а наше бессилие»; задача украинизации, белорусизации и т.п. - остановить кристаллизацию «немосковских наций» в политические, свести их на уровень «культурных наций». Цель украинизации - свести украинский народ на уровень национально-пассивной этнографической массы, которая сохранит не только свой устный, но и письменный язык. Полонизация не в силах уничтожить украинскую нацию, писал Кучабский, «она может лишь внести коррективы в украинско-польское этнографическое размежевание». Большую опасность представляет советская политика: как писал

Кучабский, «украинизирующий» большевизм уничтожает сам чувство индивидуальности украинской нации, замещая его чувством интернациональной солидарности». Поэтому, считал Кучабский, украинский Запад должен бороться с ориентацией на Советскую Украину

377

и стать центром всеукраинского государства .

Непримиримые позиции в отношении Советской Украины и ее национальной политики занимали и украинские националистические организации, рассматривавшие украинизацию в качестве средства деморализации нации.

378

политического врага .

В УССР политика коренизации и привилегированное положение украинской элиты в период проведения коренизации вызывало раздражение другой части общества: большевиков, веривших в мировую революцию и лозунги интернационализма, с одной стороны, и носителей русской культуры (русских и евреев, интеллигенции и рабочих), с

379

другой . Высшее украинское руководство именовало настроение этой части общества «великорусским шовинизмом» и отмечало его связь с русской городской средой. Так, в тезисах июньского пленума ЦК КП(б)У 1926 г. «Об итогах украинизации» подчеркивалось: «Социальные корни русского шовинизма на Украине залегают в толще русского городского

380

мещанства (буржуазии) и в интеллигентско-спецовской прослойке» . Среди пролетариата и членов партии «русского происхождения» пленум констатировал наличие «национального нигилизма, безучастного, а порою

381

и пренебрежительного отношения к национальному вопросу» . Отношения между украински ориентированной частью общества и приверженцами «великорусского шовинизма» складывались весьма напряженно, поскольку речь шла не только об отвлеченных материях и идеях вообще, но и о чисто практических вопросах (прием в вузы, рабочие места и т.д.).

Существуют любопытные документы, свидетельствующие о том, что политика украинизации обсуждалась и в широких массах. В приветствии XIII съезду РКП(б) в 1924 г. «группа беспартийных товарищей» высказала свои «мысли о национальном вопросе в связи с декретами правительства

ЛОЛ

УССР об украинизации» . Авторов письма беспокоили антиукраинизационные настроения, распространенные среди чиновников на местах, в данном случае - в южных степных губерниях Украины.

383

серьезное, предпринятое, мол, лишь для отвода глаз Европе...» -

указывается в письме. Приводятся также случаи бестактного отношения к украинцам («потрудитесь говорить на понятном языке, а не на

384

турецком» ) и формального отношения к украинизации («курсы

385

украинского языка устраиваются только для формы» ).

Нередко вопросы украинизации тесно связывались с проблемой статуса Украины в СССР. Так, в письме президиуму XIII Всеукраинского съезда Советов (февраль 1931 г.) группа делегатов съезда («прибывших из различных районов УССР, и группы рабочих столицы УССР - Харькова, от заводов ХПЗ, ГЭЗа, «Серпа и молота») «ставила правительству ряд вопросов». «Необходимо немедленно взяться за выдвижение руководящих кадров из местного населения, - говорилось в письме. - А то председатель какого-либо треста или комендант, или генеральный, занимающий всякие другие государственные должности будут обязательно кончаться на «ов» - Козаков - председатель, а заместитель какой-либо «малоросс», чтобы не обидно было - Гонтаренко, Кобаченко. Генеральный - на «ов», и ниже чином на «ко». Это, знаете, плохая политика. К добру она не приведет. Надо строить украинскую советскую государственность, так как уже

386

пора» . В письме также подчеркивалось, что «до сих пор говорят только о языке, культуре». По мнению авторов письма, необходимо было сделать все, «чтобы УССР действительно была суверенной республикой в Союзе Советских Республик, а не выглядела как культурно-национальная

387

автономия...» .

В сводках ГПУ УССР содержатся сведения о настроениях «украинской и русской общественности», о разнообразных «шовинистических группировках» и т.п. Конечно, данные сводок обладают определенной спецификой и требуют взвешенного и осторожного подхода. Тем не менее, эти сведения существенно дополняют характеристику процессов украинизации. Так, в сводке за 10-16 июля 1927 г. говорилось, что в г. Коростене «выявлена шовинистическая группа украинской интеллигенции», в большинстве своем состоящая из учителей. Руководителем группы был Трофим Макода, секретарь окружного методкома при Наробразе. Макода говорил, «что не любит русских и Россию за то, что русское влияние мешает развитию культуры и экономики Украины. Полное возрождение Украины МАКОДА видит в

388

освобождении ее из-под влияния России» . В другой сводке, за 7-13 августа 1927 г., говорилось, что в Херсоне существовала «украинская нелегальная группировка», которая считала, что советская власть «ведет недостаточно твердую национальную политику на Украине, что украинизация проводится неуверенно, а отношение к ней со стороны ответственных руководителей Соввласти только формальное». Это выражалось в том, что «процент украинцев в партии чрезвычайно незначителен, советский аппарат также находится в неукраинских руках», а «коммунисты проявляют враждебное отношение к украинцам и покровительствуют неукраинским элементам». Кроме того, «на строительство Союза Украина дает чрезвычайно много средств, а на украинские экономические нужды уделяется непропорционально маленькая часть общего бюджета», поэтому «нужно бороться за то, чтобы индустриализация в первую очередь прошла на Украине, а не в иных местах Союза». Группа возмущалась также политикой в отношении нацменьшинств, считая, что «курс на искусственное поднятие культур мелких наций является искусственным и ничем не обоснованным. В связи с этим, она протестует по поводу того, что Соввласть тратит средства на

389

пробуждение и развитие мелких национальных культур» .

В то же время необходимо отметить, что в крупных промышленных центрах востока и юга республики присутствовали антиукраинизационные настроения. Комиссия по украинизации в 1926 г. отмечала: «Вообще же впечатление таково, что Одесса не хочет украинизироваться. Везде (учреждения, трамвай, магазины, милиция, суд, клубы) раздается русский язык..». Трудности украинизации чиновники объясняли так: «Затруднительно что-то вообще проводить к жизни, опираясь на широкие массы, когда эти массы сами не сочувствуют работе». Кроме того, сами советские служащие далеко не всегда приветствовали нововведения. Например, комиссия отмечала, что «в Одессе можно часто встретить служащего, который не верит в украинизацию», а «из 787 ответственных рабочих языка вовсе не знает - 602». Не лучше обстояло дело в других городах юга УССР. Например, судя по отчетам, «украинские курсы в г. Мелитополе срываются, благодаря отрицательному отношению к ним партийцев, которое переносится и на беспартийные массы». Заведующий Одесского окружного отдела народного образования Кутузов заявил: «Язык не знаю, изучать его не желаю, но могу пропеть украинскую песню». Как следствие, «рядовые служащие язык учат, но подход к украинизации формален. Учат язык страха ради»³⁹⁰.

Действительно, чиновники ощущали нажим партийного руководства и опасались, что в новых условиях не смогут сохранить за собой рабочее место. Литературный критик, историк литературы, вице-президент ВУАН С.А. Ефремов 19 марта 1926 г. записал в своем дневнике следующий анекдот на тему украинизации. Беседуют двое «украинизованных»: «Ну и трудное это наречие малороссийское!» - «Это не наречие и не

391

междометие, а предлог, чтобы нас выбросить со службы» . К тому же курсы, которые должны были научить служащих украинскому языку, далеко не всегда справлялись с возложенными на них задачами. Ефремов приводил такие «украинизационные курьезы» (запись от 16 июня 1926 г.): «“Прошу дайте мені пів фунта телячої мови”. Друга пише до зав[ідуючого] господарством: “Шафа, що дали мені, попсована. Пришліть слюсаря, нехай

392

зробить мені джерело”» . В первом случае покупательница перепутала два слова: «язик» (язык, орган в полости рта) и «мова» (язык, речь). Во втором случае слесарь должен был починить шкаф, однако девушка попросила сделать к шкафу не ключ, а источник, родник.

Впрочем, отнюдь не все чиновники были настроены «антиукраинизационно». По свидетельству того же Ефремова, с началом кампании появился слой чиновников, в основном те, кто «сами украинизовались года 3-4 назад, хотя перед 1917 г. и не думали, что они украинцы». Эти чиновники рьяно взялись за новые обязанности: «Обыватель не различает и думает, что это старые украинцы проводят так жестко украинизацию - и бранится да плачется, и часто не без

393

основания» .

Знания украинского языка у чиновников проверялось на специально организованных экзаменах. Уже в октябре 1924 г. Ефремов записал в своем дневнике о том, что украинизация и «чистки» стали злобой дня: «Просто стон и гвалт стоит в учреждениях. Был издан указ, чтобы все служащие научились по-украински, но никто из русских и “тоже- малоросов” всерьез этого не брал... Но тут начали проводить экзамены и, кто не сдал - выгонять. Тут все и началось»³⁹⁴. Проведение экзаменов для служащих по украинскому языку периодически повторялось. Тот же Ефремов через два года, в ноябре 1926 г., отмечал: «За украинизацию берутся не на шутку. Как раз теперь проводится в учреждениях проверка, и кто не знает украинского языка, тех выгоняют со службы»³⁹⁵.

Чиновники опасались за свое место не без оснований. 20 декабря 1926 г. Комиссия Политбюро ЦК КП(б)У по украинизации приняла решение, касающееся «украинизации ответственных работников советских учреждений УССР». Комиссия констатировала, что «не усвоение украинского языка ответственными работниками и квалифицированными работниками негативно влияет на украинизацию в целом, особенно на украинизацию нижнего служебного персонала, который до сих пор еще не целиком украинизован». Кроме того, руководители и ответственные работники советских учреждений не полностью выполняют декреты и распоряжения правительства УССР по украинизации. Поскольку это «нарушает директивы партии», следовало привлекать таких работников «к надлежащей ответственности, как по партийной, так и по советской линиях». Кроме того, Всеукраинская центральная комиссия по украинизации соваппарата должна была «представить список ответственных и квалифицированных работников, не знающих украинский язык и негативно относящихся к украинизации, на обсуждение комиссии ПБ по украинизации».

Комиссия Политбюро обращала также внимание Центральной всеукраинской комиссии по украинизации соваппарата при СНК на то, «что ею мало уволено квалифицированных работников за то, что они не выучили украинский язык», и предлагала ей «через окркомиссии украинизации соваппарата уволить ответственных и квалифицированных работников учреждений, которые до этого времени не овладели украинским языком и вообще невнимательно относятся к украинизации, согласовав увольнение с окружкомами КП(б)У». В ряды советского аппарата, особенно на ответственные должности, следовало привлекать

396

украинцев .

И все же большинство же чиновников ни в какую не желало изучать национальный язык. Украинские партийные власти неоднократно обращали внимание на данное обстоятельство. В докладной записке Центральной Всеукраинской комиссии украинизации соваппарата при СНК УССР (1925 г.) отмечалось, что в большом количестве учреждений не выполняются постановления и декреты по украинизации, в частности, на работу принимаются люди, не знающие украинского языка³⁹⁷.

Комиссия ЦКК ВКП(б), обследовавшая практику проведения национальной политики на Украине в 1928 г., отмечала несколько факторов, существенно затруднявших украинизацию партийных и государственных учреждений. В качестве объективных причин комиссия указывала на трудности, связанные с незавершенностью формирования украинского литературного языка: «несколько раз менялась грамматика, и лица, раз уже сдавшие экзамен по украинскому языку, снова подвергались

398

испытанию» . Кроме того, чиновники, вынужденные изучать украинский язык, отнюдь не горели желанием вникать в историю Украины, историю украинского театра, украинской литературы и т.п., которые были

399

включены в «программу испытаний» .

Комиссия также отмечала, что «требования знания украинского языка распространяется на слишком широкий круг служащих». Например, «преподаватели школ нацменьшинств жалуются на то, что с них требуют обязательно знание украинского языка, а между тем никто не интересуется ...насколько они владеют тем языком, на котором преподают»⁴⁰⁰. Кроме того, поскольку знание украинского языка требовалось от всех госслужащих, это обстоятельство, по признанию комиссии, существенно

ограничивало круг лиц, «из среды которых производится выбор

401

служащих» .

Следует обратить внимание еще на одну особенность укранизации. На Украине коренизаторы стремились к тому, чтобы для служащих национальный язык стал разговорным, чтобы им пользовались не только для деловой переписки. Та же комиссия ЦКК ВКП(б) сетовала, что «для большинства госслужащих украинский язык все еще является языком официальным, которым пользуются лишь в стенах учреждений и то, главным образом, для составления «бумаг». Разговорным же языком вне стен учреждения, но зачастую и в самом учреждении, для многих все еще является русский язык»⁴⁰².

Служащие нередко высказывались об украинизации довольно резко. Например, в Николаеве заместитель главного бухгалтера завода «Марти» Новиков (беспартийный) заявил: «Украинский язык - собачий язык и учить я его не буду. Пошлите лучше меня в Великороссию». Товарищеский суд вынес постановление об увольнении Новикова с завода, но за своего бухгалтера вступился директор. Дело закончилось

403

выговором .

Данный случай отнюдь не являлся исключением. Важной проблемой стала угроза выезда части специалистов, особенно тех, кто работал в хозяйственных учреждениях, за пределы УССР. По данным РКИ, с их стороны звучали угрозы, что в случае давления они оставят работу на Украине и переедут в Москву, где и зарплата выше и не нужно изучать украинский язык.

На заседании комиссии Политбюро по украинизации еще в мае 1925 г. было признано необходимым, чтобы в докладах по украинизации госаппарата были представлены данные о количестве спецов, выехавших в связи с украинизацией. В переписке между Центральной комиссией по украинизации при СНК и Комиссией по украинизации Политбюро и в следующем, 1926 г., достаточно часто поднимался вопрос об «эмиграции спецов» из Украины в Москву. Массового выезда так и не случилось⁴⁰⁴, однако многие были настроены весьма решительно. Так, член Харьковской коллегии адвокатов Берман резко отрицательно высказывался об украинизации судопроизводства. В одном из своих писем он указывал: «У меня большое горе: суд полностью украинизирован, и я должен выступать только по-украински. Что это значит, ты сам понимаешь. Защитники буквально подавлены. Как быть - никто не знает. Не только обвиняемые, свидетели, эксперты и т. д. ничего не понимают, но ничего не понимают и рабочие - Нарзасы, а иногда и сам председательствующий. Сейчас в суде настоящий цирк. Слушая любого защитника, покатываешься со смеху, это не речь, а бред на неизвестном языке, какое-то жалкое бормотание». В другом письме он сообщал, что собирается перезжать в Москву, «спасаясь от всепроникающей украинизации», так как «даже печатание визитных карточек на русском языке ему приходится заказывать в Москве, вследствие неразрешения печатать в Харькове»⁴⁰⁵.

В одном из отчетов, подготовленном по заданию ЦКК КП(б)У, говорилось, что «со стороны партийных работников замечалась известная пассивность и безразличие», а «со стороны спецов нередки случаи пренебрежительного, враждебного даже отношения к украинизации и упорное нежелание изучать язык (в Донбассе со стороны спецов бывали замечания по поводу украинизации, как о “тарабарщине”, “китайщине” и т.д., запугивание, что уедут в РСФСР, если будут нажимать на них и пр.)». На местах жаловались, что «из центра и вообще из вышестоящих учреждений поступают отношения, циркуляры и другие официальные распоряжения по-русски. В учреждениях со стороны ответственных работников слышится только русская речь (за исключением органов НКПроса и школьных учреждений, главным образом, Соцвоса)». Что же касалось качества украинизации, то проверяющие отмечали: «украинизация делопроизводства в госучреждениях носит характер узко формальный. Язык украинизированной корреспонденции - дубовый... Это, в свою очередь, часто вызывает со стороны “коренных” украинцев пренебрежительное отношение к “украинизированным” наскоро сотрудникам. В губернских учреждениях по-украински пишутся главным образом небольшие отношения, более серьезные и обширные доклады поручается писать по-русски, особенно, если это предназначено для центра»⁴⁰⁶.

Однако опыт показывал, что «давить» на нежелающих изучать язык и заменить их новыми работниками, знающими украинский язык или украинцами по происхождению, можно было далеко не всегда: слишком большое количество служащих пришлось бы уволить. К тому же такой подход в отношении высококвалифицированных специалистов не оправдывал себя. В связи с этим Всеукраинская центральная комиссия по украинизации 24 июля 1928 г. вынуждена была смягчить требования по отношению к учреждениям и предприятиям СССР, действовавшим на территории УССР, и временно допустить ведение там делопроизводства и счетоводства «вместе с украинским и на русском языке». Такое послабление комиссия объясняло трудностями с подбором высококвалифицированных сотрудников, знающих украинский язык. Кроме того, дабы «облегчить прием на работу в государственные учреждения и предприятия высококвалифицированных специалистов», комиссия разрешила принимать на работу в государственные учреждения и предприятия работников, не владеющих украинским языком, однако «с тем, чтобы они в течение года со дня поступления на службу выучили украинский язык». Также оговаривалось, что «для отдельных лиц и категорий лиц Всеукраинская центральная комиссия украинизации при СНК УССР может устанавливать специальные сроки для усвоения украинского языка либо языка большинства местного населения»⁴⁰⁷. Таким образом, с одной стороны, чиновников заставляли бояться увольнения, но с другой - допускались некоторые послабления, да и сроки завершения аппаратной украинизации были перенесены сначала на 1 января 1927 г., а потом на 1 июня 1929 г.⁴⁰⁸

Следует признать, что отношение к украинскому языку со стороны служащих принципиально не отличалось от отношения других слоев русского городского населения. Ситуация обострялась тем, что на почве украинизации нередко вспыхивали конфликты по национальному признаку. Один из таких фактов приведен в монографии А.С. Рублева и Ю.А. Черченко. Директор Украинского института лингвистического просвещения в Киеве И.М. Сияк (галичанин по происхождению) запрещал говорить в институте на русском языке. Над студентом Ивановым, продолжавшим говорить по-русски, по инициативе директора был проведен общественно-показательный суд, после чего студента исключили из института.

Рублев и Черченко полагают, что Сияк руководствовался благими целями развития украинской культуры, а исключение было целиком

409

оправдано - студент-лингвист не удосужился выучить украинский язык . Но стоит заметить, что и в действиях студента Иванова присутствовала своя правда - на его стороне был главный пролетарский писатель Максим Горький. Хвылевой в работе «Украина или Малороссия» приводил характерную выдержку из горьковского письма украинскому писателю А. Слесаренко: «Уважаемый Алексей Макарович! Я категорически против сокращения повести «Мать». Мне кажется, что и перевод этой повести на украинское наречие тоже не нужен. Меня очень удивляет тот факт, что люди, ставя перед собой одну и ту же цель, не только утверждают различие наречий - стремятся сделать наречие «языком», но еще и угнетают тех великороссов, которые очутились меньшинством в области

410

данного наречия» .

Приведем еще один случай. В 1927 г. профессура Киевского художественного института резко выступила против приглашения на работу преподавателей из числа русских художников. В украинский наркомпрос было подано соответствующее заявление с 26-ю подписями. По свидетельству ЦК КП(б)У, «еще до подачи заявления в Киеве проводилась ШАЛЕНА классовая борьба. Националисты распространяли листовки-протесты»⁴¹¹. В этих листовках говорилось о том, что «украинский художественный фронт» наводняется «кацапами» и «жидами», что все народное украинское глушится, и что все, кому дорого

412

развитие украинской культуры, должны чинить отпор и т.д.

Любопытна реакция украинского Наркомпроса на положение дел в Киевском художественном институте. Скрыпник посчитал, что причиной тому - чрезмерное использование российских кадров и явно недостаточное - кадров украинских, что и привело к обострению «национальной борьбы

413

в институте и около него» .

Эти примеры свидетельствуют о том, что ситуация в республике, по крайней мере среди интеллигенции, была, мягко выражаясь, не совсем здоровой. Украинизация приводила к обостренному размежеванию людей по национальному признаку. При этом следует учитывать, что привлечение украинскими властями к сотрудничеству галицийской интеллигенции, в свою очередь, отнюдь не вызывало восторга у интеллигенции русскоязычной, ориентированной на русскую культуру.

Рублев и Черченко подчеркивают, что антагонизм между приезжей и местной интеллигенцией существовал на всем протяжении 1920-х годов⁴¹⁴. После переезда в Харьков М.М. Лозинский вспоминал: «Мое несчастье в том, что я - галичанин. Тут галичан никто не любит. Старшая русская публика относится к ним враждебно как к большевистскому орудию украинизации (вечные разговоры о «галицийской мове»). Старшие местные украинцы относятся еще хуже, считая галичан «предателями» и «большевистскими наймитами». А советский актив и партийцы тоже их считают чем-то отличным от себя».⁴¹⁵

Действительно, позиция русскоязычной интеллигенции, особенно профессуры, часто отличалась крайне негативным восприятием украинского языка. Некоторые ставили даже под сомнение сам факт его существования. Например, преподаватель математики Белинский из Днепропетровка заявлял, что «украинский язык годен только для песен, ведь им нельзя пользоваться всегда, ведь это выдумка, чуждая даже для украинцев»⁴¹⁶. Преподаватель физики Бароновский заявлял: «На этом (украинском - Е.Б.) языке невозможно два слова сказать, он груб и непригоден для такого предмета, как физика... Чрезвычайно глупо и то, что требуют строительства какой-то национальной культуры, ведь, по сути, Украина сейчас не что иное, как часть России. Никогда она не будет

417

самостоятельной, всегда будет жить по указке матушки России» .

По данным ГПУ УССР (сводка за январь-февраль 1927 г.), среди киевской профессуры «очень распространено мнение о том, что соввласть, проводя украинизацию, впадает в крупнейшую ошибку. В процессе украинизации, по их мнению, развиваются украинские

националистические настроения, рост которых неизбежно поведет через 2-3 года к полному отделению Украины от России. Поэтому, хотя украинский язык всем им очень не по душе, изучать его они считают необходимым». Кроме того, ГПУ подчеркивало, что студенты, за исключением первых курсов, к украинизации относятся весьма

418

отрицательно» .

Таким образом, проводимая большевиками политика украинизации создавала определенную напряженность в обществе. «Властью проводится такая политика, что сильно обострилась классовая и национальная борьба, ненависть одного к другому, нет никакого братства.» - читаем в одном из писем во Всеукраинский ЦИК⁴¹⁹. Действительно, политика коренизации, создававшая довольно благоприятные условия для деятельности национально ориентированных групп населения, вызывала неприятие со стороны тех слоев общества, чьи интересы учитывались далеко не полностью или вообще игнорировались. Против были настроены чиновники (они были почти поголовно русскоязычными), старое городское население⁴²⁰, пролетариат, русскоязычная интеллигенция (инженернотехнические работники, часть профессорско-преподавательского состава вузов).

Приведем несколько характерных примеров. В Краматорске заведующий тарифно-экономическим отделом заводоуправления Т. Файнберг высказывался в таком духе: «Нам нет надобности изучать украинский язык, потому что при социализме все языки сольются в

421

один» . На заводе К. Либкнехта в Днепропетровске часто слышались такие разговоры: «Зачем нам украинизоваться, изучать украинскую культуру, если мы должны быть интернационалистами и иметь один общедоступный язык, функции которого выполняет русский язык»⁴²². Студент Приходько из Харькова считал: «Украинизоваться не буду,

423

революцию проводили на русском языке» .

Конечно, ярче всего антиукраинизационные настроения проявлялись в среде интеллигенции. Однако не всегда находила поддержку политика коренизации и среди крестьянства, составлявшего в 1920-е гг. большинство населения УССР. Для крестьян первостепенное значение имела социальная и аграрная политика советской власти. К тому же в восточных и юго-восточных районах Украины проживало много русских и ассимиляция украинского населения зашла дальше, нежели в других районах. Большинство населения там пользовалось русским языком, и переход на украинский школ, печатных изданий, делопроизводства не всегда встречал одобрение.

Вот как описывал рабочий-партиец в своем письме в ЦК КП(б)У положение в Луганске⁴²⁴: «Убежден, что 50 % крестьянства Украины не понимает этого украинского языка, другая половина, если и понимает, то все же хуже, чем русский язык... Тогда зачем такое угощение для крестьян?» Особенно возмутил автора письма перевод на украинский язык партийной печати: «Я не говорю уже о “Коммунисте” на украинском языке. Одна часть, более сознательная, подписку не прекращает и самым добросовестным образом складывает газеты для хозяйственных надобностей. Это ли не трагедия... Другая часть совсем не берет и не выписывает газет на украинском языке и только озираясь по сторонам (на предмет партлица), запустит словцо по адресу украинизации»⁴²⁵.

Один из жителей села Никольского Павловского района Сталинского округа УССР в своем письме в редакцию «Крестьянской газеты» в 1927 г. сетовал на то, что «у нас на Украине Сталинского района издаются книги, объявления, разные распоряжения» на украинском языке, «не понятном для народа». «На сходах читают наказы, распоряжения, объявления и т.д. на украинском языке. Народ заявляет: “Читать на русском понятном языке, не надо нам читать на венгерском”, т.е. на непонятном языке»⁴²⁶. Вызывали затруднения и различные объявления, «расклеенные на РИКе (райисполкоме. - Е.Б.) и сельсовете», их никто не хотел читать, «потому что написано на украинском непонятном языке». Украиноязычное делопроизводство вызывало недовольство граждан: «Разругается другой гражданин и уйдет, и так большинство недовольно»⁴²⁷.

Не лучше обстояли дела и с литературой на украинском языке: «Газеты русские из Москвы разворачиваются читать нарасхват, а украинское "Рад[янське] село" лежит рядом, никто не берет»; «какие имеются [книги] на русском языке - нарасхват разбирают, а от украинских отбегают...»; «большинству интересно прочитать биографию В.И. Ленина и др., но на русском понятном языке нет, а на украинском есть, никто не

хочет читать, а если кто возьмется, то ничего не поймет без

428

переводчика» . «Для чего это?» - спрашивал автор письма.

Отнюдь не всегда находила поддержку политика украинизации и среди рабочих. Партийный деятель 1920-х годов И. Майстренко, по роду службы вынужденный заниматься практическим проведением украинизации, оценивая в своих воспоминаниях сложившуюся ситуацию, отмечал «русифицированность» Харькова, Донбасса, Днепропетровска, Одессы и их упорное нежелание украинизироваться. «Харьковская улица все еще говорила на русском языке», - писал Майстренко. Показательно, что хотя сын мемуариста учился в Донбассе в украинской школе, но «на улице и дома говорил на русском языке»⁴²⁹. В то же время «старинные украинские города быстро дерусифицировались». В качестве примера Майстренко приводил Полтаву, где к концу 1920-х годов «на улицах

- 430

господствовал украинский язык» .

Рабочие юго-восточных промышленных областей УССР к необходимости изучения украинского языка относились явно негативно. Даже те из них, кто немного владели украинским, не пользовались им. «Некоторые товарищи знают много украинских слов и фраз, но «стесняются» начать говорить, - сообщалось в одной из пропагандистских брошюр Днепропетровской окружной комсомольской организации. - Такое стеснение беспочвенно и достаточно наивно, ибо зазорно теперь совсем не знать украинского языка»⁴³¹. Ситуация осложнялась тем, что Сталин высказывался резко против применения административного нажима на этот слой населения. Единственным средством воздействия на пролетариат оставался метод разъяснения и убеждения, эффективность которого в течение всего советского периода оставалась сомнительной.

Весьма настороженно и далеко не всегда позитивно воспринималась украинизация и среди украинского населения РСФСР. Например, во время урегулирования вопроса о границах между РСФСР и УССР в середине 1920-х гг. возможность присоединения к Украине активно обсуждалась самим населением приграничных районов. Вопрос был поднят на уездных съездах Советов. Делегаты высказывались против присоединения их уездов к Украине, мотивируя это нежеланием жителей подвергаться украинизации. Так, в протоколах Россошанского и Острогожского съездов подчеркивалось, что «имеющееся в уезде часть украинского населения в силу проводившейся до революции национальной политики и по своим бытовым и культурным условиям к данному моменту ассимилировалось с

432

великорусским» .

При этом украинское население, по словам делегатов съездов, категорически отказывалось от преподавания в школах на украинском языке и не соглашалось вообще как бы то ни было подвергаться украинизации, «которая неизбежно связана с коренной ломкой выработавшихся и исторически установившихся бытовых условий и

433

языка» . Один из членов губисполкома крестьянин Россошанского уезда Скляренко заявлял, что украинский язык среди населения совершенно не пользуется популярностью: «Как-то в уезде проводилась кампания по организации украинских школ, населению предлагалось, по его желанию, устраивать школы с обучением на украинском языке, и, несмотря на это, не было создано ни одной украинской школы»⁴³⁴. «Большинство жителей Острогожского уезда определенно не считают себя малороссами», - делал вывод председатель местного исполкома и приводил интересный пример. В губернской крестьянской «Нашей газете» была открыта специальная рубрика, так называемый «украинский куток», в расчете на то, что крестьяне будут присылать заметки на украинском языке. Что же получилось? «После двух-трех заметок "Куток" заглох», «крестьянство осталось глухим, совершенно не интересуясь данным вопросом... Жители

_г 435

не считают себя хохлами» .

Сходная ситуация обнаружилась и в Таганрогском округе. Прослышав о возможном пересмотре границы, местное сельское население высказалось за вхождение в состав РСФСР. Помимо чисто экономических мотивов, прозвучало мнение о том, что в данный момент жители испытывают «тяготение к русскому языку»⁴³⁶. Граждане слободы Матвеев Курган Таганрогского округа также высказались против «изучения чуждого населению языка», отмечая «непонимание всех распоряжений

437

советского правительства, издаваемых на украинском языке» .

«Нежелание примириться в особенности с украинизацией школ, письмоводства и т.п.» высказали крестьяне Амвросиевского района

438

Сталинского округа Донецкой губернии . А жители Екатериновского района Таганрогского округа написали письмо-заявление председателю ЦИК СССР М.И. Калинину с просьбой о присоединении района к РСФСР, мотивируя это тем, что «украинский язык мы уже забыли, охотно мы и наши дети учим русский язык. Украинская литература для нас

439

непонятна» .

В 1928 г. украинские чекисты подготовили справку об украинизации школы в Кубанском и Донском округах Северного Кавказа и об отношении к ней населения. Отношение местных жителей, которых официально считали украинцами, к украинизации не изменилось. «Украинизация школы... не встречает широкого сочувственного отношения среди местного населения, - говорится в справке. - В большинстве случаев преподавание на украинском языке вызывает явное

440

недовольство, как среди иногородних, так и казачества» .

Сотрудники ГПУ признавали, что местное население не понимало литературного украинского языка, значительно отличавшегося от «местного наречия». К тому же из русских школ был обеспечен «бесперебойный переход учащихся в учебные заведения повышенного типа»⁴⁴¹. В результате на Кубани и Дону русские школы были переполнены, тогда как в украинских ощущался недобор учащихся. Например, в станице Пашковская Кубанского округа в 1927-1928 учебном году в украинскую школу поступило всего 14 человек, а в русскую школу - 144; в станице Корсунской того же округа в первую группу украинской школы записалось только 10 человек, в русскую же - 130; «то же имело место в станицах Гривенской, Поповнической, Северской, Холмской и ряде других»⁴⁴². Родители учащихся стремились перевести своих детей из украинских школ в русские. Когда они писали соответствующие

_г 443

заявления, то указывали, что «не считают себя украинцами» .

Сотрудники ГПУ, знакомясь с ситуацией на Дону и Кубани, старательно изучали настроения рядовых граждан. Высказывания последних были обобщены и приводились в указанной справке. Особенно часто встречались выражения типа: «советская власть навязывает украинизацию против нашей воли», «наши дети портятся в украинских

444

школах по приказу советской власти» .

Данные ГПУ подтверждаются и другими источниками. Так, в июле 1928 г. при Кубанском окрисполкоме было созвано совещание по украинизации. Участница совещания Борисенко, работавшая учительницей в станице Марьянской на Кубани, отмечала отрицательное отношение местного населения к украинской школе. За все время существования этой школы в данной станице (а она была образована еще до революции), состоялся только один выпуск. Борисенко замечала: «Население в нашей

445 /->

станице против украинского языка» . Она привела интересный пример: «В прошлом году в нашей станице украинизовались все школы. ...И что же получается? Родители подают заявления, чтобы одна-две группы были русские. Заявления отклонили. Они настаивают, кинулись хлопотать сюда, в район, в округ⁴⁴⁶». Другой участник совещания отмечал: «Число украинских школ у нас увеличивается, но число учащихся в них

447

уменьшается» .

Непростая ситуация, сложившаяся в обществе, отразилась и в тех замечаниях и предложениях, которые присылали украинские коммунисты в Харьков и Москву. Как и все общество, партия разделилась на сторонников и противников украинизации. К числу первых принадлежали бывшие боротьбисты и укаписты. Они действовали весьма активно, а их письма всегда содержали программу практических действий.

Многих правоверных большевиков волновала активизация деятельности национально настроенной интеллигенции. Об этом писал, к примеру, в своей докладной записке некий С. Семковский (июнь 1926 г.). Размышляя над методами и последствиями политики активной украинизации, Семковский, с одной стороны, признавал необходимость украинизации для укрепления диктатуры пролетариата «в сложной обстановке медленного продвижения к социализму в крестьянской стране». Но в то же время он с тревогой наблюдал за ростом «стихии национализма». «...Идеология «национальной культуры», - писал Семковский, - окружается ореолом, вызывает пафос, оттесняет идеологию революционного интернационализма и в потенции создает предпосылки для своего рода национально-демократического блока.»⁴⁴⁸

Опасность этой «стихии национализма» была двоякого рода. Во- первых, она «определенно угрожает захлестнуть и часть коммунистических рядов, - те элементы, которые к большевизму пришли не по линии классово-марксистской, а по линии национального радикализма». Во-вторых, рано или поздно вызовет пробуждение великорусского национализма среди русских рабочих, особенно на Донбассе, а социальное недовольство, вызванное «хозяйственными трудностями», может сделать подобные настроения особенно опасными⁴⁴⁹.

Выход из сложившейся ситуации Семковский видел в ограничении украинизации определенными рамками (он использовал словосочетание «пределы украинизации»). Безусловно, партия, по мнению коммуниста, не могла отказаться «от активной принудительной украинизации», но последняя должна была применяться лишь в отношении «соответствующих аппаратов» (видимо, Семковский имеет в виду госучреждения). Всякое же искусственное форсирование украинизации («украинификация») в отношении населения вообще, и «массового члена партии» в том числе, должна быть прекращена⁴⁵⁰. Более того, «выделение русского населения в городах в «конституционно» оформленное нацменьшинство является преждевременным», а «массам русского населения в городах (и особенно в рабочих районах) должно быть - и фактически, и программно - обеспечено достаточное административное обслуживание на родном языке, не исключая и высшей школы...»⁴⁵¹

В то же духе в конце 1926 г. написал письмо Н.И. Бухарину некий А. Дятлов из Киева. Он был озабочен тем, что «под флагом украинизации, необходимость которой вытекает не из «принципиальных» основ ленинской тактики, а из соображений чисто фактического характера, начинает протискиваться и завоевывать укромное, но прочное местечко

452

мелкобуржуазное понимание проводимого мероприятия» . На Украине, утверждал Дятлов, «проводится энергичное возрождение «своей, национальной, украинской культуры», организуются различные общества архимелкобуржуазного толка, проводится генеральное внедрение «украинской культуры» в общественный и индивидуальный быт, вплоть до ношения селянских кожушков, смазных сапог и т.п.»⁴⁵³. Организация всевозможных «академий по изучению Шевченко», украинизация научных учреждений и вузов, запрещение приема в аспиранты лиц без знания украинского языка и т.п. приводит, по мнению автора письма, к

454

«возрождению украинской культуры мещанского толка» .

Дятлов предлагал не просто «оздоровить личный состав ответственных партработников», а «признать, что задачей партии является не украинизация пролетариата и не внедрение украинской культуры., а внедрение социалистической культуры, которая по своему существу интернациональна»⁴⁵⁵. «Ясно, - писал Дятлов, - что никто не отрицает того, что партия должна внедрять социалистическую культуру среди

456

украинцев на украинском языке, среди русских на русском и т.п.» .

Главное, по мнению автора письма, «устранить всякий принудительный характер украинизации исходящий сверху». Все должно делаться на добровольной основе, хотя неизбежно «процесс вызревания социализма... ведет если хотите сказать то к «русификации».⁴⁵⁷».

Автор, хотя и не упоминал о теории борьбы двух культур Лебедя, но, без сомнения, относился к числу его сторонников. Дятлов настаивал на том, что партия должна расширять социалистическую культуру на языке того населения, среди которого она работает, но не предпринимать никаких административных мер к ускорению этого процесса, и тем более внедрять украинский язык насильно. «Никакого принуждения! Никакого угнетения! Иначе. восторжествует культура украинского

458

мещанства.» , - настаивал киевский большевик.

Проблема положения русскоязычного населения в связи с проводимой украинизацией волновала многих партийцев. Например, во время своего выступления на собрании партактива в Одессе в январе 1926 г. член ЦК КП(б)У Ф.Д. Корнюшин получил из зала несколько записок относительно украинизации. Одну из них он направил секретарю ЦК КП(б)У В.П. Затонскому. В записке некий Кравчук писал: «Для вас более чем для кого другого должно быть ясным, что подавляющее большинство населения в Одессе и на Одесщине составляют русские и евреи. Зачем же по-ребячьи тешить себя и других, что это не так. Ведь поголовная украинизация - подавляющим большинством неукраинского населения - есть акт насильственного действия, свойственный колонизаторской политике буржуазии. Ведь нынешняя линия ведет к искусственному ассимилированию русского и еврейского населения среди привилегированной украинской нации... Надо же снять, наконец, шоры с глаз и не душить свободу языка неукраинской нации. Долго ли ЦК КП(б)У будет заниматься насильственной украинизацией и к чему это поведет?»⁴⁵⁹

Подобные высказывания свидетельствуют о том, с каким напряженным вниманием на Украине следили за нововведениями большевиков в области языка и культуры, поскольку выросшее значение национальной культуры не могло пройти незамеченным в полиэтническом обществе. Расширение сферы применения украинского языка вызывало недовольство представителей русской культуры. Неудивительно, что чиновники всячески саботировали введение национальных языков в делопроизводство, а те слои населения, которые привыкли объясняться, читать и обучать своих детей на русском языке, не желали переучиваться.

В то же время национально настроенная часть общества, стремившаяся компенсировать с помощью коренизации неудачи в построении национального государства, выступала за ускорение ее темпов. В этих условиях большевистское руководство вынуждено было лавировать, то упрекая чиновников в «великодержавном шовинизме», то наказывая «буржуазных националистов», постоянно усиливая контроль за деятельностью интеллигенции. Лозунги, подобные выдвинутому Хвылевым («Прочь от Москвы!»), были для центрального руководства потенциально опасны, вынуждали к принятию решительных мер против «темной стороны украинизации», и в конце концов партийное руководство приняло установку на искоренение инакомыслия в национальной сфере.

Итак, первоначальная установка на коренизацию как стабилизирующий фактор в национальных республиках, не соответствовала действительности в той степени, в какой того желали большевики. Более того, в дальнейшем такая политика заложила основы многих последующих конфликтов.