ПОЗИТИВИЗМ. О. КОНТ. Г СПЕНСЕР

Огюста Конта (1798—1857) по праву считают крупнейшим социальным мыслителем, философом-позитивистом и отцом-основа- телем новой научной дисциплины — «социологии». Прежде чем перейти к рассмотрению его философии, упомянем некоторые биографические сведения о Конте.

Конт отличался незаурядным умом и выдающимися способностями уже с юности. Вместе с тем известно, что Конт часто жаловался на определенные пробелы в своем образовании.

Последний из любопытных фактов биографии Конта — это событие, произошедшее примерно в середине его жизни. В процессе активной работы над своей системой позитивной философии Конт написал ряд писем российскому императору Николаю I, предлагая внедрение своей социальной системы в России в качестве социально-политического реформирования (надо сказать, что Конт был не только теоретиком, но и практиком).

Перейдем теперь к самим идеям Конта. Основное его наследие — это 6-томный «Курс позитивной философии» — произведение, которое Конт пишет на протяжении 12 лет. Годы создания этой работы — 1830-1842. Изначально Конт основывается на учениях социальных утопистов, таких как Сен-Симон или Фурье. Конечно, впоследствии находится место и утилитаристам, в частности Миллю. Отметим еще раз, что эпоха с конца XVII и почти до конца XIX в. проходит под знаком некой всеобщей мыслительной «лихорадки», в которой все без исключения создают то, что мы могли бы сейчас назвать «всеобщей теорией всего». Вспыхивает своего рода интеллектуальный гигантизм. Конт не является исключением: именно в такой перспективе он замышляет свой 6-томный курс позитивной философии, как некий сводный фундаментальный труд, который дал бы полное обоснование всего знания, выработанного предшествующей историей мысли. Конт надеялся разработать основные принципы классификации всех наук — тех, какие были и какие еще могут быть, т.е. по сути всех, какие только возможны. Чтобы лучше понять его замысел, можно припомнить аристотелевскую «Метафизику», в которой Аристотель утверждает, что философия — это наука о первоначалах и первопричинах, и дает понять, что она не готова углубляться в частные законы. Философия обнаруживает всеобщее знание, которое может распадаться на частные знания, но частным знанием должны заниматься отдельные конкретные науки.

Здесь наиболее представительной фигурой является Дж. Вико — крупнейший французский просветитель, сформулировавший идею поступательного развития человеческой мысли и истории. Наряду с этим в XIX в. происходит мощный рост естественнонаучных дисциплин, в частности биологии, и идея прогресса трансформируется в идею биологического прогресса. Отныне она охватывает не только историю идей, культуру и артефактные реалии, но и весь биологический мир. Идея эволюционизма распространяется как на духовный, так и на физический мир. В свою очередь, Конт в эволюционистской парадигме предлагает посмотреть на все интеллектуальное наследие человечества с точки зрения поступательного прогрессист- ского развития. И если мы попытаемся произвести определенную классификацию истории развития мысли, то мы обнаружим три больших стадии. Сам процесс перехода от стадии к стадии Конт назовет законом трех стадий, в котором подробно опишет логику перехода и особенности каждого этапа. Вначале охарактеризуем сами стадии. Первая стадия — теологическая, она же мифическая или мифологическая. Вторая стадия — метафизическая, т.е. философская. И третья стадия — научная, или позитивная. Чтобы понять логику этой модели, рассмотрим небольшую схему, которой Конт имплицитно пользуется. Согласно этой схеме существуют сверхопытный и опытный предметы знания.

Предпринимая такое деление, Конт применяет один из важнейших принципов своей системы — принцип социальной динамики (далее мы поясним, что такое социальная статика и социальная динамика[VI]).

Рассмотрим сами стадии подробнее. Первая, теологическая стадия будет характеризоваться господством религиозно-мифологического сознания. Это значит, что она будет практиковать объяснение причин и сущностей вещей посредством сверхъестественных факторов, посредством такого ряда причин и следствий, которые будут выходить за пределы опыта. Конт дает довольно четкие хронологические рамки этого периода: первая стадия стартует на заре человеческого разума и простирается вплоть до XIV в.

С XIV в. начинается вторая метафизическая стадия. Здесь люди по-прежнему стремятся постичь первопричины и сущности. На этой стадии главный интерес для познающего субъекта представлен фундаментальными причинами и областью ноуменального, т.е. интерес направлен к сущности объекта. Но теперь объяснение происходит при помощи абстрактных понятий, оторванных от опыта и чувственной реальности. То есть философия, адресуясь к сверхопытному, практикует рациональный метод.

Под математизированным способом понимают следующий алгоритм доказательства: изначально имеется базовый уровень аксиоматических утверждений, последующие же обоснования строятся как процедуры последовательного выводного следствия из этих аксиом, так чтобы все промежуточные связки были очевидны. По большей части философия понимает рациональный метод именно так. Разумеется, такого обоснования нет на уровне мифологического состояния человеческой мысли, но зато он появляется на уровне философском. Между тем в XVI в. благодаря зарождению индукции и бэконовской революции наконец появляются естественнонаучные методы обоснования: эксперименты, наблюдения, обобщения опытного знания и т.д. Таким образом, с XVI в. рациональный метод начинают понимать не только как дедуктивный. Если до этого рациональный метод лежит исключительно в плоскости дедукции, то во времена Ф. Бэкона появляется индукция, которая отвоевывает себе право рационального метода В свою очередь, когда Конт говорит о рациональном методе метафизического периода, то в основном он имеет в виду дедуктивную методологию. Однако именно индукции он отдаст все преимущества и сделает главной методологией научного исследования.

Наконец, третья, собственно позитивная, или научная стадия, начинается, по мнению Конта, в XIX в. Как видим, он игнорирует тот факт, что наука как практика зарождается несколько раньше. Конт исходит из того, что наука в качестве практического действия действительно зарождается во второй половине XVI в., но рефлексия, т.е. способность отнестись к самой себе с точки зрения определенной парадигмы, появляется позже. Третья позитивная стадия кардинальным образом отличается от первых двух. Отныне мыслители уже не жрецы и не философы, а ученые, они отказываются от двух больших ориентиров мысли — первопричин и сущностей, которые долгое время определяли направление интереса человеческого познания. Касательно их Конт категорично заявляет, что ученым следует запретить себе спрашивать о внеопытных первопричинах явлений, а также перестать интересоваться сущностями объектов. В этом положении мы сразу узнаем отголоски кантовской революции, совершенной им в «Критике чистого разума». В ней Кант посчитал нужным ограничить притязания разума на выход за пределы опытного знания, а также за пределы своих собственных познавательных способностей. Если этого не делать, мы не будем упираться в извечные философские апории. Конт в этом смысле, безусловно, выступает наследником первой «Критики». Чуть более радикализируя, Конт говорит, что вопрос о сущностях, к которым все время устремляется философская мысль, должен быть окончательно закрыт. Подобное ограничение приходится налагать потому, что реальность, с которой взаимодействует познающий субъект, предъявляет себя как поток одних только явлений. Конт также прокладывает границы рассудку, указывая на то, что ноуменальное по определению лежит за пределами познания.

Вопрос о сущностях не может найти какого бы то ни было позитивного решения, и при всех наших познавательных ухищрениях мы всегда будем взаимодействовать только с явлениями. Но тогда познающий субъект должен ограничиваться регистрацией явления. То же самое Конт говорит и о первопричинах. Никто из нас в опыте не в состоянии столкнуться с изначальными причинами. Мы всегда имеем дело с частными причинами. Если первопричины понимать как некие протозаконы, т.е. базовые принципы, тогда нужно признать, что они всегда полагаются, но никогда не являются. Даже с частными законами научного характера возникают проблемы, например, с теорией разбегающихся вселенных или теорией большого взрыва. Мы понимаем, что нигде не встречаемся с законами в чистом виде как с предметами или с вещами. Эти законы, хотя и везде выполняются, но как с предметными сущностями мы с ними не работаем. Позднее позитивисты, вслед за Контом будут повторять: ученый должен перестать задавать вопрос — «что?» (вопрос о сущностях должен быть отброшен), а заменить его на вопрос — «как?» (надлежит описывать явление). Иначе говоря, не следует интересоваться сущностным устройством, а следует регистрировать совокупность проявлений некой предположительно существующей сущности, которую можно отбросить, понимая ее бесполезность для нашей позитивной научной задачи. Поэтому наука должна выносить сущности за скобки и концентрироваться только на явлениях. Такой путь развития человеческого знания является наиболее прогрессивным и продуктивным.

Таким образом, на заключительной стадии развития человеческого знания окончательно утверждается идеал научного познания. Для Конта прогрессистский и эволюционный характер смены одних стадий другими очевиден. Мифологическое мировоззрение он полагает наиболее примитивным, тогда как философское более зрелым, но еще недостаточно продуктивным, и только научное познание вполне отвечает как критериям зрелости, так и эффективности. Научная методология является самой перспективной для целей роста человеческого знания, равно как и для улучшения благосостояния социальной жизни обществ.

Вдогонку к контовскому закону трех стадий можно сказать следующее. В свое время К. Маркс ввел термин, который применил к пролетариату, называя его «могильщиком» капитализма. Конта, в свою очередь, можно было бы назвать «могильщиком» философии. Процесс, описанный им, выглядит весьма правдоподобным. В каком-то смысле все произошло именно так: отделение наук и обособление наук, последующая активизация научного дискурса и забвение философии. Имеет место глобальный, растянувшийся на несколько столетий процесс отпадения наук от своей единой родительницы. В связи с этим возникает интересный вопрос, который связан с возможным эпистемическим статусом самой философии. Означает ли отделение наук от философии ее полное растворение в самой себе? Сам Конт утверждает именно это. Для него принцип кумулятивно- сти состоит в том, что философия, прорастая из мифологии, полностью ее поглощает, она прорастает на осколках мифологии, но та же участь должна постигнуть и саму философию, она целиком растворяется в науке. Когда науки прорастут из философии пышным цветом, о самой философии мы сохраним лишь благодарную историческую память.

Таков в общем виде философский комментарий Конта к его закону трех стадий. Но Конт дает еще и социальную интерпретацию этих стадий развития мысли, замечая, что каждой из них соответствует определенный период состояния человеческих нравов. В частности, первая стадия — мифологическая или теологическая, характеризуется общим милитаризмом, культом войны и культом силы. Это военное общество. Теологическая или мифологическая культура ориентирована на ведение захватнических войн и политику экстенсивных завоеваний. Вторая, философская стадия характеризуется Просвещением. На этой стадии преобладают образовательные идеи и различного рода интеллектуальные реформы. Для нее характерны скорее внутренние религиозные войны, столкновения на почве идейных споров. Общий вектор развития культур — умозрительный и спекулятивный, а познание истины лежит в основе метаценност- ных установок человека. Третьей стадии соответствуют индустриальное общество, развитие промышленности и рост благосостояния наций. Военная активность различных обществ планомерно сворачивается, а технологический процесс, напротив, возрастает. Наука и знание в целом все больше приобретают прикладное значение — они обслуживают экономические потребности граждан, способствуя наращиванию технического прогресса.

Что движет соответствующими переходами от стадии к стадии, что определяет социальную эволюцию по Конту? Способствуют ли этому биологические факторы или биологическая эволюция? Дать такой ответ — значит признать, что изначально эволюционирует материя, а субъект является в качестве эпифеноменального следствия. Можно ответить и по-другому, сказав, что развивается сама социальная природа, понимаемая как некий надприродный дух. Конт не будет предлагать сложного социологического ответа, согласно которому эволюционирует сама социальная природа. Ведь он еще не работает с понятием «социальная природа». Он скажет проще: «Имеет место эволюция человеческой природы, т.е. эволюция духа». Эволюционирует сам человек, определяя переход от одной стадии к другой. Очень важный момент у Конта состоит в том, что эти стадии кумулятивны. Конт многократно оговаривается, что ни одна из этих стадий не может быть отброшена. Все они важны и необходимы в том смысле, что каждая последующая стадия вбирает в себя предыдущую на правах некоторого интеллектуального капитала. Допустим, научная стадия возможна только как рефлексия философии над собой. Если же брать первую стадию, то из мифологии мысль не может скакнуть в область научного знания. Нужна плавная преемственность, вбираемость одного другим.

Не будем забывать, однако, что Конт начинал свой научный проект с того, что обещал предложить некую глобальную классификацию всех наук. В конечном итоге он это делает, пользуясь всем вышесказанным, и предлагает обширную классификацию, построенную на разработанных им позитивных принципах. Смысл деления этой классификации заключается в том, чтобы отделить те дисциплины, которые отвечают на вопрос «что», от тех, которые отвечают на вопрос «как». Кроме этого принципа, используется эволюционистский подход, а именно науки выстраиваются от более общих к менее общим и от более к менее абстрактным.

Рассмотрим его классификацию наук подробнее. В основании всей иерархии находится математика. Далее абстрактность уменьшается, а конкретность нарастает. После математики им ставятся астрономия, физика, химия, биология и, наконец, появляется главный термин — социология. Как видим, этот термин Конт впервые использует в рамках своей теории развития человеческого знания. Таким образом Конт ни много ни мало, создает новую науку. Как он ее понимает, и почему именно после биологии идет социология? Конт заявляет, что социология — наука, призванная изучать человечество. Ее предметом являются не законы природы или законы мысли, а законы человеческого развития. Необходимость отдельной науки

49

4- 5437

Конт аргументирует очень просто: законы мысли изучает математика и в этом смысле она наиболее абстрактна, наиболее оторвана от реальности; аналогично законы природы изучают естественнонаучные дисциплины. Однако нужна отдельная дисциплина, которая будет исследовать все человечество и законы его существования.

Пройдемся по его классификации наук — возможно, не все здесь нам покажется очевидным. Например, может смущать расположение астрономии сразу после математики. Дело в том, что Конт полагает сохранение в астрономии спекулятивных методов, много абстракции и мало наблюдений. В определенном смысле это так, но очевидно, что отношение к этой дисциплине со времен Конта значительно изменилось. Ясно, что в XIX в. люди совсем не имели возможности слетать на другую планету (на Луну или на Марс), исследовать там почву, привезти образцы для лабораторного анализа и тщательно изучить их физико-химический состав. Поэтому для Конта астрономия является дисциплиной, которая в очень скромной степени может быть ориентирована на наблюдения и опыт. С физикой уже нет таких расхождений, хотя и здесь, по мнению Конта, еще слишком много абстрактных допущений, поскольку факты, скорее, подтверждают теорию. Далее идет химия, котррая, по мнению Конта, более эмпирична, чем физика. Тут его мнение согласуется с современным пониманием. Имеется даже забавное противостояние между физиками и химиками, в котором первые упрекают последних в крайней нетеоретичности, и в этом смысле ненаучности. Повод к такому отношению дает то, что в химии очень мало закономерностей. Действительно, химик по большому счету просто констатирует, что какие-то вещества в каких-то средах ведут себя определенным образом. Химику сложнее, чем физику показать, почему в природе имеет место тот или иной факт (почему реакция протекает таким, а не другим образом), он просто его регистрирует. В этом аспекте физик применяет к химику тот же подход, который философ применяет ко всей науке, заявляя, что наука — это, строго говоря, не знание. Ведь ученый ссылается на опыт, а опыт, как неоднократно повторяет философия, ничего не доказывает и не опровергает, так как, во-первых, опыт принципиально не завершен, во-вторых, его результат может зависеть от целого ряда субъективных причин, в-третьих, его генерализация всегда поспешна и т.д.

С этих позиций понятно, что никакой дедуктивной выводимости в химии нет, есть лишь констатация фактов, в то время как физики считают, что у них есть некий теоретический аппарат, физика что-то дедуцирует. Принимая эти отличия во внимание, Конт и ставит химию на определенное место — после физики и перед биологией. Как уже можно догадаться, биология является еще менее теоретическим знанием, чем все вышеперечисленные. К ней и вовсе нелепо подходить с каким-либо дедуктивным аппаратом, хотя долгое время это пытались делать, объясняя биологию через целесообразность (в каком-то смысле это происходит до сих пор). Целесообразный подход в данном случае означает указание на принципиальную не случайность, а необходимость того или иного биологического факта. Например, можно спросить, для чего нужен определенный орган, скажем, печень или сердце? На этот вопрос можно ответить с легкостью — печень участвует в утилизации продуктов обмена, а сердце в перекачивании крови. Но в свое время биология столкнулась с тем, что не всему она может дать подобное объяснение. В частности, долгое время не понимали назначения селезенки и даже полагали ее рудиментарным органом. Правда, современной биологии уже известно, что селезенка необходима для сохранения 700 мл резервной крови. Это вполне убедительный ответ, и в наши дни идея целесообразности является вполне рабочей. Однако понадобилось целое столетие, чтобы спасти эту доктрину, так как в период начала крушения метафизики, во времена Просвещения, над ней изрядно потешались. В частности, известна шутка Вольтера, объяснявшего для чего нужен нос — для того, чтобы носить на нем очки. Идея целесообразности ассоциировалась с богословской телеологией и поэтому подвергалась критике. Позже стало ясно, что природа может быть телеологична, но не божественна. Но, несмотря на небезосновательные позиции естественнонаучной целесообразности, такая логика все равно иногда дает сбои.

Конт, предлагая свою классификацию наук, очевидным образом, апеллирует к критерию описательности или объяснительности научного метода. Так, в биологии описательность присутствует больше, чем в химии, а в химии больше, чем в физике. Бессмысленно спрашивать, почему те или иные кислоты, взаимодействуя со щелочами, образуют те или иные вещества, но еще бессмысленнее спрашивать, почему у сороконожки сорок ножек. Мы понимаем всю неуместность этого вопроса. В этом вопросе Конт пользуется почти риторическим критерием: чем уместней звучит вопрос «почему?», тем более абстрактна (метафизична) та или иная наука и тем более далека она от совершенства. Наиболее зрелой наукой Конт называет ту, где объяснению отведено минимальное значение, а описанию, напротив, максимальное. Иначе говоря, Конт выступает за чисто описательный метод.

51

4'

Принимая во внимание все вышесказанное, обратимся, наконец, к социологии — самой важной науке в ряду его классификации. Впервые Конт употребил слово «социология» в 1839 г. (47-я лекция «Курс позитивной философии». Т. IV). Употребив его впервые, он в примечании обосновывает, точнее оправдывает его введение следующим образом: «Я должен отныне отважиться на использование этого нового термина с тем, чтобы иметь возможность обозначать одним названием ту дополнительную часть естественной философии, которая относится к позитивному изучению совокупности фундаментальных законов, свойственных социальным явлениям»[VII]. Социология, по мнению Конта, наименее метафизична, она не строит никаких изначальных абстракций, но целиком и полностью обращена к опыту, его систематизации и анализу. Социология как дисциплина является наукой, изучающей законы развития человеческого общества. Общество при этом понимается Контом как единое органическое целое. Впрочем, Конт в меньшей степени использует метафору «органичности», впоследствии это будет делать Спенсер. Но под обществом Конт подразумевает именно некий единый целостный организм. Надо отметить, что Конт синонимирует понятия общество и человечество. Как многие его предшественники и современники, он попросту их не различает: общество Конт толкует как локализованное человечество, а человечество — как глобальное общество. Человечество, следовательно, есть совокупность всех обществ и неудивительно тогда, что оно предстает как самая высшая реальность. Тем не менее условием возможности создания самостоятельной социальной науки стало именно выделение Контом отдельной реальности, не изучаемой иными науками. По сути, Конт впервые выделяет специфическую реальность, для обозначения которой использует различные термины: «общество», «социальный организм», «социальная система», «социальные явления», «социальное существование» и т.п. В конечном итоге социология получает у Конта самый привилегированный эпистемический статус — она наиболее конкретна, наиболее описательна и наиболее позитивна. Вместе с тем она принимает во внимание достижения прочих наук. В той же мере, в какой ее предметом служит наиболее всеохватная реальность, социология выступает самой объемлющей и содержательной наукой.

Для того чтобы и дальше проследить его мысль, нужно привести два больших понятия, очень важных для Конта. Это социальная статика и социальная динамика. Социальная статика есть совокупность таких состояний общества, которые существуют на каждом этапе его развития. Как бы мы ни препарировали общество исходя из его историчности на любом его срезе мы находим какие-то структуры, конфигурации, инвариантные образования. Социальная статика формулирует законы, согласно которым, исследуя историю обществ, мы всегда будем упираться в какие-то неизменные составляющие, не зависящие от исторической эпохи и хронологии. Действительно, если рассмотреть общество в синхроническом срезе, как слоеный пирог, то мы обнаружим в нем некие константы. Приведем пример. Допустим, мы рассматриваем такое социальное явление, как семья. И в архаическом, и в индустриальном обществе мы обнаруживаем это социальное образование. Другое дело, говорит Конт, что семья архаическая будет кардинальным образом отличаться от семьи индустриальной. Присутствие этих отличий есть результат второго большого закона, закона социальной динамики. Если социальная статика обнаруживает неизменные, инвариантные состояния системы, социальная динамика позволяет показать, как эти образования, притом что они всегда уже структурируют тот или иной облик социума, изменяются в зависимости от исторических и культурных реалий. Динамика ответственна за историчность и изменчивость социальных образований. Так, сам закон трех стадий регулируется законом социальной динамики.

Теперь приведем очень важное понятие контовской социологии — понятие социального факта. Поскольку социум развивается по аналогии с органической средой, к нему следует применять ту же методологию, что и в обычной науке. Так же как мы обращаемся к физическим фактам в естественных науках, мы будем адресоваться к социальным фактам, исследуя общество. Что же такое — социальный факт? Примером социального факта может быть способность человеческих групп к образованию союзов, скажем, к образованию семей. Такая особенность человеческого общества есть факт, нуждающийся в констатации. Любое историческое событие у Конта также подходит под категорию социального факта. Например, французская революция для Конта будет означать социальный факт или явление. Надо сказать, что поскольку сейчас мы в значительной мере находимся в позитивистской парадигме, то для нас вполне естественно рассуждать о жизни общества в терминах социальных явлений. Однако до Конта это было совершенно неочевидно. Речь никогда не шла о том, чтобы некое явление человеческой общности рассматривать как аналогичное природному, пытаясь найти некоторые универсальные закономерности, лежащие по ту сторону и определяющие его происхождение так же, как некоторые физические законы определяют конкретные физические явления. Впервые такое заявление делает Конт, оговариваясь, что к социальным фактам следует относиться так же, как к природным. В первую очередь мы должны понимать, что они не случайны, но за ними стоит определенная, четко структурированная социальная закономерность, некоторая общность требований, которые порождают этот факт на правах жесткого детерминизма. Вместе с тем Конт делает важную оговорку, согласно которой и наблюдения, и эксперименты применимы к социальным данностям все же не совсем так, как к физическим или биологическим явлениям.

В чем сложности прямого калькирования? Дело в том, что социальные события растянуты во времени, их хронологические рамки почти всегда взывают к интерпретации исследователя. Если речь идет об историческом событии как о социальном факте, то как определить, где событие начинается и где заканчивается? Где, например, нам искать начало французской революции? Для примера, мы берем одно из достаточно ярких событий, которое, как кажется, имеет свои знаковые отметки, — взятие Бастилии во Франции. Собственно, историки так и условились определять начало Французской революции — это День взятия Бастилии. Однако в данном случае историки руководствовались неким конвенциональным подходом; нужно было условиться, какая дата будет символизировать начало данного события. Вместе с тем мы прекрасно понимаем, что какие-то причины, зревшие исподволь и приведшие к этому событию, имели место существенно раньше. Возможно, необходимо двигаться к следствиям от более ранних причин? Одним словом, не все здесь так однозначно и просто. Поэтому Конт и позднее Спенсер скажут, что социолог должен делать акцент на сравнительной методике. Это значит, что социальные факты нужно воспринимать как некие частные атомы, которые мы исследуем и сравниваем друг с другом. Исследователь путем сравнения единичных данных объединяет их в некие конгломераты событий, основываясь на чем-то общем. Двигаясь от частного к общему, руководствуясь индуктивной методологией, он может пытаться вскрыть наиболее общие регулярности и закономерности социальных процессов. В определенном смысле Конт хотел бы сказать, что на этом пути работает жесткий детерминизм, хотя и не решается на этом прямо настаивать.

Следует осветить еще один момент учения Конта. Не будем забывать, что Конт не только теоретик, но и отчасти практик. Большинство мыслителей того периода старались обрисовать некий проект правильного социального устройства — утопические социалисты, предлагавшие многочисленные рекомендательные техники, не были исключением. Конт тоже был этому не чужд. Идеально правильное общество по Конту (здесь он солидаризируется с Сен-Симоном) — это общество, где у власти должны стоять те, кто изучает социальные законы — собственно социологи. Поскольку Конт понимает социологию как науку о социальных законах, то у власти должны стоять именно те, кто знает законы. Интересно, что никаких особых социальных законов Конт не называет. Однако он все время настаивает на том, что для мира природы и мира человека законы едины. Обычные физические законы Конт называет универсальными. Например, закон сохранения энергии или закон действия и противодействия распространяются и на физический мир, и на социальный. Разнится разве что трактовка. Скажем, закон сохранения энергии или закон равновесия (баланса) в применении к социальной среде оговаривает, что если социальная система перестает быть равновесной, т.е. какие- то ее проявления гипертрофированно разрастаются, то равновесие нарушается и система старается восстановить это равновесие любым путем. Например, те части, которые оказываются ущемленными в процессе нарушенного баланса, начинают вырабатывать некие компенсаторные механизмы либо ответно начинают гипертрофированно развиваться для того, чтобы подавить избыточный рост тех частей, которые оказались подвержены опережающему росту. Таким образом, система всегда стремится вернуть себя в гомеостатическое состояние. Это и есть закон равновесия, который Конт, кстати говоря, называет законом гармонии.

Итак, идея позитивизма заключается в том, что не следует разграничивать мир природный и мир человеческий. Конт, а вслед за ним и Спенсер, будут утверждать, что есть только одно последовательное развертывание, одна линия эволюции. Эволюция объединяет природу и человека, поскольку человек есть продукт развития мира природы, он есть ее часть. И потому законы социума и законы природы одинаковы.

Каков же финал контовской классификации наук? Окончательное развитие его огромной системы в конечном счете сводится к тому, что социологическая наука, т.е. та наука, которая изучает всеобщие законы — единые для природного и человеческого миров, эта наука должна стать единственным духовным и интеллектуальным лидером среди всех прочих наук. Социология должна стать метарефлексией. Все остальные частные науки должны полностью ей доверять и с ней сверяться. Конт очень скрупулезно и объемно, буквально на многих и многих страницах разворачивает этот замысел. Как раз из-за того, что он так настойчиво акцентировал этот момент надстроенное™ социологии над прочими науками, многие исследователи творчества Конта впоследствии были вынуждены констатировать, что социология занимает у Конта место настоящей метафизики и даже ни много ни мало становится новой религией. Конт действительно в неких полутеологических, полубогословских терминах начинает рассуждать об этой великой социологической науке. Он даже вводит свою «религиозную» символику, а именно довольно странную «троицу». В частности, общество он называет «великим бытием», физическое и в то же время социальное пространство — «великой сферой», а Землю — «великим фетишем». Далее, у Конта начинаются поистине завиральные идеи, появление которых можно, конечно, простить, принимая во внимание всю глубину задуманного и проведенного им труда и то интеллектуальное истощение, которое наступило к концу его жизни. Как бы то ни было, самой важной для социально-политической мысли станет идея Конта о первенстве общественной жизни, которой индивид должен подчиниться. Как видим, от номинализма, с которого Конт начал, он довольно быстро перешел к эссенциализму. Он перестал мыслить социальность как то, что возникает в качестве нового свойства некой результирующей силы, появляющейся в ходе суммирования частных волеизъявлений социальных агентов. Теперь он утверждает обратное: социальное — это некая изначальная, самостоятельная, самодовлеющая реальность. Общество, хотя и состоит из индивидов, обладающих обособленным, автономным существованием и думающих, что они действуют согласно «своим личным импульсам», но на самом деле они только поддерживают общее развитие, при этом не осознавая этого.

Таков в общем и целом подход Конта.

В заключение, как и обещали, немного расскажем о связи Конта с Гегелем. К сожалению, мы не имеем возможности излагать эту тему подробно, скажем лишь, что наиболее емко она представлена у Фридриха фон Хайека. У него имеется ряд работ, из которых самая характерная — эссэ «О злоупотреблениях разума». В третьей главе этого эссэ, которая называется «Конт и Гегель», Хайек показывает связь обоих мыслителей и, давая обширную библиографию, признается, что сам в этом вопросе особой новизны не привносит. Действительно, многие исследователи, представители исторической и социальной философии, усматривали связь между позитивизмом и гегельянством. Строго говоря, то, что делает Хайек, во многом содружественно тому, что в ряде своих работ проделал Карл Поппер. В частности, в самых известных его книгах «Нищета историцизма» и «Открытое общество и его враги» Поппер показал те негативные последствия для социальной реальности, которые проистекают из концепции историцизма. В каком-то смысле Поппер с Хайеком разделили сферы влияния. Поппер показывал рождение историцизма уже у Платона, в рамках античной философии, а Хайек показывает, каким образом идея историцизма связана с именами Конта и Гегеля. Согласно Хайеку именно Конт многое сделал для того, чтобы историцизм перестал быть только лишь гегелевской доктриной и перекинулся на иные контексты, в том числе «инфицировав» позитивизм, а через этот «вирус» перешел и на другие идеологии в области политической и социальной мысли, которые также проросли из позитивизма.

Итак, в чем связь Конта с Гегелем, и почему Конт может быть рассмотрен как историцист, будучи позитивистом? Разгадка лежит на поверхности. Когда Конт объявляет свой закон трех стадий фундаментальным законом, управляющим развитием всего человечества, в нем же он указывает на то, что развертывание человеческой истории как истории обществ не является случайным, а регулируется неким принципом, определенной закономерностью. Этот принцип есть преемственная, ступенчатая процедура перехода одних состояний в другие. При этом Конт акцентуирует важный момент — этот закон является окончательным и, строго говоря, внешним для того знания, которое он упорядочивает. Знание о самом законе трех стадий не вовлекается в эту стадийность. Что же такое историцизм? Историцизм, напрямую возводимый к философии Гегеля, в общем виде означает такую доктрину, согласно которой существуют некие внеисторические или надысторические законы истории, которые сами не эволюционируют, но управляют развитием эволюции. В соответствии с этими принципами сам Конт не считал возможным, что в XX или в XXI в. закон трех стадий перестанет быть верным. Это, вообще говоря, означает, что он выводил его в качестве метафизического закона. Этот закон метафизичен, так как сам располагается над временем и не подлежит трансформациям. А это и есть принцип историцизма — такой подход, согласно которому история подчиняется жесткому и не подвластному времени закону. Но сказать «вне- исторический» или «метафизический» закон — значит сделать весьма серьезное заявление. Это означает наложение мощных ограничений на весь ход развития истории. В связи с этим рассуждением Конту можно задать весьма каверзный вопрос: а каков эпистемический статус самого закона трех стадий, является ли он научным или метафизическим?[VIII] При историцистском толковании он явно выглядит метафизическим, а это идет вразрез с замыслом Конта — во-первых, отвести метафизике промежуточную стадию в истории развития человеческой мысли, а во-вторых, сосредоточиться только на научном, описательном и эмпирическом методе. Впрочем, мы сейчас не будем обсуждать эти противоречия, так как они увели бы нас далеко от основной темы.

Гегелевское звучание закона трех стадий столь велико, что в одно время Конта даже рассматривали как прямого последователя философии Гегеля. Это, конечно, не вполне соответствует действительности хотя бы потому, что, как мы уже знаем, Конт имел определенные пробелы в образовании, в частности языковые ограничения, и не читал по-немецки. Гегель же в то время не был переведен на французский язык. Надо сказать, что французы в целом были мало знакомы с философией Гегеля, и эта ситуация сохранялась вплоть до появления Александра Кожева, который лишь в XX столетии преподнес Гегеля французам и даже сделал из него культового философа.

Итак, близость Конта и Гегеля заслуживает особого внимания. Основной мотив этого сближения состоит в том, что закон трех стадий имеет весьма историцистское звучание — это некий закон, по которому развивается и человеческая мысль, и вся история человечества.

Здесь, однако, скрывается одна проблема, которая не позволяет нам вполне сблизить теории этих двух мыслителей. Присутствие этой проблемы показывает нам отличие гегелевской философии от контовской. Заключается эта проблема в следующем. С одной стороны, позитивисты как будто бы действительно выступают на стороне историцистских концепций. Как только появляется внешний закон, мы уже имеем дело с такой теорией, согласно которой можно предсказывать события, понимать их и, главное, объяснять. Можно разложить Французскую революцию так же четко, как физик раскладывает любое физическое событие, например, падение твердого тела. С другой стороны, гегелевский историцизм предполагает, как уже подсказывает сам термин «историцизм», наличие истории. Но очевидно, что в науках нет истории. Разве можно сказать, что, например, физические тела ведут себя согласно какой-то истории или что существует некая история физических законов? Конечно, нет. Есть только один закон, управляющий всеми своими частными случаями; они являются статистическими репрезентациями всеобщего закона, его тиражированием, редубликацией. Иными словами, никакой из этих частных случаев не является новым, непредвиденным событием. Гегель же четко разграничивал историю и природу как разные способы бытия. Согласно его подходу есть непримиримый разрыв между человечеством и природой. Субъект есть своего рода онтология в онтологии, и условия онтологического пребывания человека в мире абсолютно специфичны. Однако позитивизм, в частности социологический позитивизм Конта, настаивает на единстве физических и социологических законов, на общности природы и человечества. С точки зрения позитивизма социология должна строиться по образу и подобию естественных наук. Методы анализа, разрабатываемые в естественных науках, применимы также в социальных исследованиях, а задача социологии, по Конту, состоит в разработке системы эмпирических обоснований теоретических обобщений для прогнозирования социальных явлений. В этом смысле гегельянство и позитивизм, хотя и дают нам некоторые основания для сближения их программ, но все же не позволяют их совершенно отождествить.

На этом мы завершим рассказ об Огюсте Конте и перейдем к рассмотрению философии его англоязычного коллеги — Герберта Спенсера.

* * *

Герберт Спенсер (1820-1903), известный английский философ и социолог, является представителем английского позитивизма. Также часто Спенсера называют идеологом социал-дарвинизма.

Чем любопытна биография Спенсера? В каком-то смысле его судьба схожа с судьбой Конта. Спенсер также не имел возможности сразу сосредоточиться на карьере философа-социолога и в начале своей научной зрелости был увлечен естественнонаучными дисциплинами. В юности он и не предполагал, что его интерес впоследствии будет связан с гуманитарными дисциплинами. В процессе своего достаточно успешного освоения технических дисциплин Спенсер долгое время работал инженером на фабрике. Надо сказать, что работал он весьма продуктивно, а именно совершил ряд очень важных для своего времени открытий. В частности, Спенсер изобрел прибор для измерения скорости движения локомотивов и запатентовал его. Кроме того, он изобрел серию очень полезных пилильно-строгаль- ных машин. Но в какой-то момент Спенсер понял, что естественнонаучные занятия не позволяют ему выстроить для себя связную, целостную систему знаний, и ему захотелось овладеть еще и гуманитарными знаниями. В результате он оставил конкретную деятельность, приносящую ему немалый доход, и вновь засел за книги. Финансовое положение Спенсера позволяло это сделать, так как дядя оставил ему большое наследство. В ходе своего последующего самообразования Спенсер решил обратиться к философии. В последующем Спенсер понял, что только в одном случае он преуспеет — если создаст всеобщую теорию всего. Мы уже говорили о том, что в среде мыслителей XIX в. появился своего рода вирус «всеобщей теории всего»: авторы пытались создать некую универсальную модель знания. Самое любопытное в этом, что именно на этой волне и появляется социология как отдельный вид знания — особая неометафизика, где под метафизикой понимается не классическая спекулятивная философия, а максимальное обобщение физического знания. Именно такой контекст явился неким питательным бульоном для зарождения социологического знания.

Итак, Спенсер понимает, что нужно идти к обобщению знания синтетическим путем. На этом пути он занимается гуманитарными науками и одновременно работает помощником издателя в издательстве «Экономист». Здесь он начинает писать свою весьма обширную работу «Основы синтетической философии». Поскольку работа эта представляла собой очень объемное исследование, то Спенсер довольно быстро надорвался, притом что особого читательского интереса не обнаружилось. Тут настала пора, когда Спенсер стал разоряться. Мы помним, что Сен-Симон тоже растерял все свои сбережения, которые завещали ему родственники. Нечто подобное постигает и Спенсера. Но ему на помощь приходит один американский издатель, который берется устроить Спенсеру карьеру исследователя, взявшись издавать многотомный труд «Синтетическая философия» в Америке. Именно там, в силу загадочных обстоятельств и причин книга Спенсера была сначала успешно издана, а затем и полностью распродана. Тем самым Спенсер быстро поправил свое финансовое положение и получил возможность писать дальше. Так, одна за другой стали появляться его работы: «Основания идеологии», «Основания социологии» и «Основания психологии». Труд «Основания социологии» считается главной работой Спенсера. Она наиболее показательна для того, чтобы составить представление о его социальной теории. Надо сказать, что Спенсер неплохо переведен на русский язык. В русском переводе имеется почти все его собрание сочинений. Помимо вышеназванных трудов, переведены также «Социальная статика» (ее полное название: «Изложение законов, обусловливающих счастье человечества»), «Автобиография», «Опыты научные, политические и философские».

Перейдем к теоретическому наследию Спенсера. На чем основаны главные вехи его теории? Спенсера не случайно называют со- циал-дарвинистом, поскольку в основу всей своей концепции Спенсер закладывает понятие эволюции. Отметим, что эту идею он практически полностью, исключая какие бы то ни было смысловые привнесения или трансформации, заимствует у Ч. Дарвина. Мы знаем, что не только Дарвин прибегал к идее биологической эволюции. До него были, например, К. Линней и Ж. Ламарк, но именно Дарвин был наиболее систематичен в плане создания теории эволюции. Иные, те же Ламарк или Линней, были более эмпиричны. В силу собранной ими эмпирики, огромного накопившегося материала созрела необходимость создания теоретической базы. Эту задачу решал Дарвин и в каком-то смысле его задачи были облегчены тем, что фактический материал уже был накоплен предшественниками.

Итак, Спенсер, заимствуя идею эволюции, как некоего теоретического каркаса, систематизирующего частные данные, полагает, что эволюция едина, она объемлет как мир природы, так и мир человека. Здесь в Спенсере просматривается явный позитивист. Один из мотивов позитивизма состоит в том, чтобы не выделять человека, выводя его за пределы природного мира, а считать его и результаты его деятельности продолжением и частью единой природы. Позитивизм как философия не желает удваивать онтологию, но предпочитает однородное измерение реальности. В свою очередь, эволюция как принцип последовательного развития охватывает и человечество, и природу целиком. Следуя этой идее, Спенсер исходит из того, что общество является неким подобием живого организма. Это положение очень важно, так как именно оно позволяет применять эволюционизм к социальным системам. Основанием для экстраполяции эволюционных принципов природы (биологических агрегатов, как говорит сам Спенсер) на социальные или общественные явления служит то, что общество имеет такую же структуру связности и цельности, как и живой организм. Спенсер специально это доказывает, хотя в наши дни мы, будучи наследниками позитивистской эпохи, с легкостью принимаем подобные уподобления. Биологическая метафора весьма популярна в современном мире. Действительно, почему бы с социумом не поработать как с неким органическим образованием? Казалось бы, в общественных образованиях есть для этого все необходимое — системность, целостность, взаимозависимость частей. Надо сказать, что именно Спенсер сделал немало для того, чтобы мы сейчас с легкостью апеллировали к идее общества как организма. Сам Спенсер, доказывая это положение, приводит четыре основных довода в пользу того, что общество следует рассматривать как единое целое, построенное по принципу биологического организма.

Первый довод заключается в том, что общества также как живые организмы растут, т.е. они подвержены количественному увеличению в росте. Так же как вся биомасса, человеческие сообщества количественно разрастаются. Причем Спенсер оговаривается, что общество растет до той поры, пока не встретит два возможных ограничения — внутреннее или внешнее. При внешнем ограничении общество останавливается в росте, как только сталкивается с другим обществом, находящимся на более высокой ступени эволюционного развития. Тогда оно может быть поглощено более обширным и более развитым обществом. В этом случае старое общество переходит под юрисдикцию другого порядка эволюции. В результате происходит взаимопроникновение, и вновь возникшее общество останавливается в своем росте. Существуют также внутренние ограничения. При их действии общество в процессе эволюционирования может распасться на составные части, т.е. на более мелкие подобщества, каждое из которых далее дивергирует (здесь мы узнаем вполне дарвиновский принцип). Происходит множественная дивергенция, в ходе которой совершается распад. В результате может образоваться много автономных обществ, выделившихся из одного.

Второй довод — это качественное усложнение общества, и это усложнение происходит точно так же, как в случае с биологическими организмами. Всякий организм усложняется в процессе своего развития посредством дифференциации частей. Качественное усложнение предполагает все большее отличие частей, их большую независимость друг от друга. Это же касается и развития социальных систем.

Третий довод в пользу того, что в обществе есть нечто от биологического организма, — это так называемый рост взаимозависимости. Рост взаимозависимости означает, что в процессе дифференциации и усложнения социальных систем, с одной стороны, каждый из вновь появившихся элементов приобретает все большую автономию, но, с другой стороны, между элементами нарастают связи, требующие увеличения их зависимости друг от друга. Организм разрастается как максвелловский континуум. Если в одной его точке наблюдается какое-то явление, тогда другие части этой системы должны незамедлительно отреагировать, поскольку они находятся в тесной взаимосвязи. Можно привести простой пример того, как биологический принцип роста взаимозависимости и усложнения проявляется в обществах. Например, архаические общества практикуют натуральное хозяйство, Здесь социальное пространство устроено таким образом, что в рамках очень узкого сообщества могут быть решены практически все потребности каждого из индивидов. Имеет место свернутое, компактное удовлетворение потребностей. Напротив, в сложных социальных системах потребности не могут быть решены компактно, они все больше удаляются от своего источника. Действует дистанционный и многократно опосредованный механизм, работающий при помощи все более усложняющейся, удлиняющейся цепочки средств. В примитивных же обществах цепочка может состоять только из одного звена, скажем, семья растит огурцы и обменивает их на помидоры. В сложных обществах эта цепочка бесконечно разрастается.

Четвертый последний довод Спенсера состоит в том, что в обществах, т.е. в социальных организмах, так же как и в биологических, сохраняется целостность при уничтожении частей. Речь идет о том, что в любой популяции особи отмирают в силу естественной биологической конечности, а вся популяция в целом сохраняется. Для социальных сред это тоже верно. Социум в состоянии сохраниться, притом что отдельно взятые его представители подвержены уничтожению.

Итак, благодаря этим четырем аргументам Спенсер полагает логичным перенос биологической модели организма на социальную среду.              ’

Далее Спенсер выделяет три уровня развития природы, которая в процессе своей эволюции дает такое новое качественное состояние, как социум. Эти три уровня следующие: неорганический, органический и надорганический. Критерии их отличия очень просты. Неорганический уровень — это тот, который не наделен жизнью вообще, например камни, деревья, ископаемые. Органический — тот, который наделен жизнью. Сюда попадают животные, растения, микроорганизмы. Наконец, надорганическое — это то, что обладает не только биологической жизнью, но и некой идеальной формой этой жизни. Другими словами, надорганический уровень, помимо жизни биологической, обладает еще и сознанием. Иногда Спенсер предлагал еще один критерий отличия органического от надорганического. Согласно ему в рамках органического уровня сознание присутствует, но оно сконцентрировано только в очень узких ареалах, в то время как для надорганического уровня характерно рассредоточение сознания по всей поверхности. Здесь нет концентрации, а есть равномерное, повсеместное распределение сознания.

Социолог, изучающий всеобщие законы, должен изучать именно надорганический уровень. В этом вопросе Спенсер вполне следует Конту, так как в пределах этой третьей надорганической ступени в свернутом виде содержатся все те законы, которые встречаются и в предшествующих уровнях — неорганическом и просто органическом, А в надорганическом, помимо них, появляются еще и качественно новые законы, поэтому следует сосредоточить свое внимание именно на этом третьем уровне.

Теперь поговорим о самой эволюции в понимании Спенсера. Эволюция для него — это не просто развитие. Она есть, во-первых, переход от простого к сложному — так называемый принцип интеграции. Во-вторых, это переход от однородного или гомогенности к разнородному, т.е. к гетерогенности, — принцип дифференцирования. В-третьих, переход от неопределенной среды, от неопределенных состояний к определенным состояниям — принцип возрастания порядка, Итак, эволюция есть сложный комплекс факторов, таких как: 1) принцип перехода; 2) принцип дифференциации и 3) принцип возрастания порядка. В общем виде его определение эволюции звучит так: «Эволюция есть интеграция материи, при которой материя переходит от простой, неопределенной и несвязанной гомогенности к определенной и связанной гетерогенности». Процесс эволюции происходит по трем основаниям, при которых может происходить количественное упрощение, но при этом обязательно наступает качественное усложнение.

Для того чтобы лучше понять спенсеровский принцип эволюции, его нужно дополнить еще и правилом равновесности, к которой стремится всякая эволюция. Смысл этого правила в том, чтобы сказать: как бы эволюция ни протекала, она должна приводить к оптимальному результату. Например, если бы у человеческого тела было бы не две руки, а три, то какие-то функции, скажем хватательные, организм решал бы лучше. Но можно ли сказать, что эффективность данного биологического организма, как целого, выросла бы? Допустим, мы скажем да. Означает ли это, что наличие четырех рук было бы еще предпочтительнее, чем трех? ТІ в конечном итоге человек, обращенный в многорукого бога Шиву, определенно бы выиграл? Спенсер, вслед за Дарвиным, скажет, что такой подход неправилен. В этом смысле Спенсер рассуждает еще и как утилитарист, так как с таким способом рассуждения мы уже встречались, когда говорили о принципе полезности у И. Бентама. Есть некий принцип оптимума. Любая эволюция ограничивается этим принципом. Для нашего примера он будет означать, что с появлением у биологического организма трех рук, возможно, улучшится хватательный рефлекс, но зато другие функции ухудшатся. Наличие третьей руки, например, будет мешать пространственной координации тела. Организм на несколько единиц может выиграть в одном, но потерять в чем-то другом. Когда подобные задачи решает сам человек, например, для области экономических проблем, то надо просто подсчитать, что мы получим в результате интегрального критерия. Бентам, как мы помним, также призывал нас считать. Свой принцип «максимальное счастье для максимального числа людей» он рассчитывал применять как вполне алгебраическое уравнение, т.е. допускающее преобразование и последующее его решение. Когда же подобные задачи «решает» сама природа/общество, то она тоже ведет этот подсчет, но может быть не всегда понятный и очевидный для конечного наблюдателя. Спенсер понимает, что надо сохранить это принцип интегральное™ и оптимальности для процессов эволюции и предлагает считать его четвертым принципом эволюции.

Важно отметить, что побуждает организмы к эволюционированию. Этот фактор есть не что иное, как механизм адаптации организмов. Внешняя среда, как природная, так и социальная, постоянно усложняется. Допустим, социально историческая среда усложняется, и индивид обязан к ней приспособиться. Как отвечает организм на усложняющиеся, изменяющиеся условия внешней среды? Усложнением своей собственной организации. Таким образом, говорит Спенсер, общества, благодаря тому, что они встречают какие-то внешние препятствия в своем развитии, обязаны трансформироваться в сторону усложнения.

Эволюция, по Спенсеру, протекает неравномерно. Вследствие этого возможен не только постоянный прогресс, но и инволюция. Речь идет о том, что в силу определенных (ниже мы скажем каких) обстоятельств, эволюция может или замедлиться, или остановиться, или даже перерасти в инволюцию — процесс возврата, скатывания к менее развитым состояниям. Наряду с этим процессом возможны и так называемые тупиковые ветви развития. Это тот самый случай, когда эволюция может застопориться. Так происходит потому, что эволюция — достаточно хрупкий процесс; ее бесперебойная развертываемость не застрахована от того, чтобы останавливаться в силу каких- то внешних воздействий или даже возвращаться назад.

Какие же причины могут остановить эволюцию? Любые внешние вмешательства, как считал Спенсер. Ввиду такого мнения, он не был сторонником разного рода социальных и политических реформ, в частности был ярым противником революций. В целом Спенсер с подозрением относился к каким бы то ни было искусственным трансформациям в социальной и политической действительности. Он полагал, что любая точка, в которой мы здесь и сейчас находимся, естественно проистекает из предшествующих состояний и потому обусловлена ими. Это значит, что мы всегда уже находимся в процессе эволюции. Любые вмешательства в этот процесс попросту его расшатывают и могут привести к самым непредсказуемым и подчас пагубным последствиям. Поэтому Спенсер выступал против внешнего вмешательства, утверждая, что следует только ждать и надеяться, если, к примеру, речь идет о том, что граждане не совсем удовлетворены существующей политической и социальной действительностью.

Любопытной идеей социальной теории Спенсера является его объяснение происхождения этики и эстетики. Мораль, по мнению Спенсера, является, как он говорит, апостериорной для рода, но априорной для конкретного индивида. Как это понимать? В каком-то смысле Спенсер пытается синтезировать кантовский трансцендентализм с бентамовским утилитаризмом. Вопрос ставится Спенсером вполне философский. А именно мы спрашиваем, что определяет моральный кодекс культур, т.е. определенный набор этических максим? Что обусловливает их происхождение и редакцию? Это, конечно, очень сложный вопрос, хотя по большому счету вариантов ответа может быть немного. Спенсер дает синтетическое решение, согласно которому все этические максимы появляются как некие прескрипции, жесткие предписания для всей популяции. Соблюдение этих предписаний полезно для всего рода. Например, убийство соплеменника в какой-то момент стало табуироваться потому, что уничтожение себе подобных особей родственной популяции нецелесообразно. Ведь своя популяция всегда находится в противостоянии с соседней, конкурирующей популяцией, и уничтожение себе подобных представителей причиняет очевидный вред. Таким образом, предписание «не убий» появляется как апостериорное. Главный смысл этого, как кажется, простого правила в том, что мораль непосредственно связана с опытом, она однозначно фундирована конкретными природными и эмпирическими причинами. Лишь впоследствии, когда реальные внешние требования уже отходят на второй план, моральная максима сохраняется, но уже априорно. То есть каждый конкретный индивид встречается с этическими предписаниями как с чем-то априорным. Например, мы можем не понимать утилитарного смысла той или иной этической максимы, но если проследить ее историю, то мы всегда найдем ей соответствующее целесообразное объяснение. Однако независимо от знания или незнания этих причин всякий индивид обязан следовать максиме беспредпосылочно, без опоры на эту целесообразность. Примерно та же логика имеет место в случае с объяснением эстетики. Спенсер утверждает следующую формулу: «Прекрасно то, что в прошлом было полезно». Иными словами, для отдельного индивида прекрасное переживается как нечто априорное, но это означает только то, что истоки апостериорного формирования этого прекрасного безвозвратно утрачены. Индивид может воспринимать прекрасное как нечто иррациональное, красота чего кажется ему абсолютно необъяснимой, но для рода в целом это прекрасное имело вполне утилитарное назначение.

Теперь рассмотрим, какие основные функции выполняют социальные среды. Первая функция — поддерживающая. На уровне социальных систем за это отвечает производство и вся хозяйственная сфера. Вторая — распределительная. Это уровень символического обмена или коммуникации. Сюда также попадают социальные институты. Третья — регулятивная или управленческая. Это уровень государства. С помощью этих функций общество само себя поддерживает.

На втором, распределительном уровне Спенсер выделяет четыре социальных института: домашний (например, семья и брак); обрядовый (церковь); политический (государство) и профессиональный (ремесла, науки). Социальные институты, каждый по-своему, способствуют социализации индивидов. Социализация индивидов, по Спенсеру, означает выстраивание их по иерархическому принципу. Уже на уровне семьи происходит социализация первого порядка. В дальнейшем происходит социализация более усложненная, второго порядка, скажем, на уровне обрядов и верований. На уровне государства происходит еще более усложненная, так называемая гражданская социализация. И, наконец, профессиональная социализация является завершающим этапом данного процесса. Интересно, что профессиональную социализацию Спенсер относит к наиболее усложненному виду. В частности, мы видим, что профессиональная социализация, т.е., по сути, овладение профессией, для Спенсера сложнее, чем гражданская. Такой взгляд в корне отличается от того, что думали в Античности. В те времена работа ремесленника считалась гораздо менее значительной, чем деятельность государственного деятеля, участвующего в гражданских делах. Что еще более необычно: под профессиональной социализацией Спенсер в основном понимает очень конкретный род занятий, а именно активность, связанную с промышленностью. Как бы то ни было, любой профессиональный институт функционирует благодаря принципу разделения труда. В этом вопросе Спенсер повторяет многое из того, что было сформулировано крупнейшими экономистами той поры А. Смитом и Д. Рикардо. В наши дни идея специализации труда кажется хрестоматийной. Но во времена Спенсера она только складывалась. Еще не вполне отошел образ деятельного труда, сложившийся в Античности и воссозданный эпохой возрождения. Культура возрождения рисует нам образ человека, который занимается всем и понемножку. Такая модель во многом повторяет античную каллока- гатию, т.е. идеал человека, который одинаково образован и в муси- ческих, и гимнастических искусствах. Рикардо со Смитом, в свою очередь, покажут, что наиболее продуктивным, повышающим производство валового национального продукта вариантом развития является интенсивная, а не экстенсивная деятельность. Спенсер, со своей стороны, также выскажется «за» идею разделения труда.

67

5'

В связи с принимаемой им теорией разделения труда он описывает, как происходит переход социальных систем. Общества движутся от военных к промышленным. Его мнение в этом вопросе повторяет позицию А. Сен-Симона и О. Конта. Спенсер утверждает, что милитаристские общества выстроены по принципу тесной консолидации, т.е. имеет место минимум опосредованных связей между индивидами. В таком обществе все спаяны и сплочены друг с другом, и в этой своей единой консолидации и кооперации противостоят возможной внешней агрессии. Для таких обществ характерно низкое развитие индустрии, высокая степень постоянной боеготовности, жесткие иерархические принципы управления й т.д. Следующий этап эволюционирования обществ заключается в уменьшении атрибутов милитаризма и увеличении атрибутов, характерных для промышленного или индустриального общества. Спенсер считал, что индустриальное общество еще не сложилось, а только начинает нарождаться, и причем именно в Англии. Именно Англия, по его мнению, стояла у истоков индустриального общества. Далее Спенсер высказывал прогностические идеи того, как это общество будет развиваться, и весьма в этом преуспел. Остается только изумляться тому, как точно и реалистично он описывает то общество, в котором мы сейчас живем.

В заключение скажем, в каких отношениях, по мнению Спенсера, должны состоять индивид и общество. Согласно ему, ставка должна делаться на индивида (здесь его позиция отлична от контовской) — не общество впереди с примыкающими к нему индивидами, а в точности наоборот. В этом вопросе Спенсер — номиналист. Общество воспринимается им, как результирующая сила частных волеизъявлений различных индивидов. Поэтому общество в той мере будет интенсивно диверсифицироваться и развиваться, в какой каждый конкретный индивид будет активно эволюционировать. Вот почему, по Спенсеру, ставка обязательно должна делаться на свободу индивида. Тут он выступает на стороне Дж. Ст. Милля. Это первое. И второе, что мы здесь отметим, — это то, что Спенсер был решительным противником патернализма. Такая позиция логично вытекает из его общих установок. Поскольку мы уже сказали, что Спенсер — эволюционист, сторонник естественного отбора, то, как идеолог эволюционизма, он утверждает, что патернализм вреден, ибо культивирует слабость тех особей или общественных групп, которые нежизнеспособны. Какие-то общества могут быть неэффективны в своей жизнедеятельности, и тогда они должны трансформироваться. Если их поддерживать, то мы только навредим эволюции. Однако важно отметить, что, несмотря на то, что Спенсер не одобрял патерналистской политики, он был большим сторонником идеи благотворительности. Правильно устроенное промышленное общество, а, как мы сейчас сказали бы, капиталистическое общество должно быть построено на частной инициативе, что должно всячески поощряться. Но еще больше должна поощряться инициатива благотворительности и поддержки тех, кто нуждается в помощи. В этом смысле Спенсер выступает как настоящий идеолог современной западноевропейской модели капиталистической экономики с ее идеей сохранения баланса между частной инициативой и социальной поддержкой незащищенных граждан, в основном за счет стимулирования институтов частной благотворительности. Таким образом, и в части своих социально-политических рекомендаций Спенсер звучит как весьма современный мыслитель.