в) оценивание и познание
Однако сам процесс познания не является аналогом ценностной деятельности и, по мнению ряда мыслителей, даже противостоит ему.
Попытку соединить процессы субъективного и объективного в понимании процесса познания предпринял И.
Кант в учении об априорном знании. Всеобщность и необходимость не могут быть выведены из опыта, с одной стороны, и из обыденного рассудка, с другой. Если же, как предлагает Кант в «Критике чистого разума», мы отбросим постепенно от эмпирического понятия все его свойства, известные из опыта, то в результате мы не сможем «отнять у него, то свойство, благодаря которому вы мыслите его как субстанцию или как нечто присоединенное к субстанции»[49]. Поэтому, делает вывод И. Кант, мы должны признать, что это понятие a priori пребывает в нашей познавательной способности. Истина и ее достоверность, таким образом, есть не стремление к уходу от субъективного к внешнему и надличностному, а напротив, есть поиск внутреннего данного индивидуальному сознанию свойства к априорному знанию. Но субъективизм Канта и его предшественника Юма был вскоре вытеснен более популярным учением - гегельянством, где процессы объективации были представлены как имманентные самому бытию. Процесс познания был описан Гегелем как бесконечное прохождение к конкретному, а затем вновь к абстрактному, как «возвращающийся в себя круг, который имеет своей периферией значительное количество кругов, совокупность которых составляет большой, возвращающийся в себя ряд процессов развития»[50]. Субъективное в этом процессе имело промежуточное значение как необходимый этап отрицания объективного, для последующего нового обогащенного возвращения в его лоно. Период господства гегелевской классической философии продлился вплоть до кризиса философии как исключительно научного знания. Философия жизни, феноменология, экзистенциализм, персонализм возобновили стремление представить процессы познания как оценочные и субъективированные.В отличие от познавательной деятельности, процесс оценивания, лишенный объективности, прибавляет оцениваемому объекту дополнительные признаки, формы существования, и в этом он близок к креативной деятельности. Анализ познавательного процесса приводит к выводу о неизбежности некоторого отвлечения объекта от реальности, выделение в его бытие тех компонентов, которые доступны познанию. Эту мысль последовательно развивал П.Л. Лавров в работе «Три беседы о современном значении философии»: «... сознание, обдумывание, мышление лишает то, что мы узнаем, части его бытия, переводя его в нашу мысль, делая его достоянием нашей мысли»[51]. Речь идет именно о рациональном научном познании, традиционно понимаемом в русской философии как одностороннее и неполноценное.
Аналогичные рассуждения, в конечном итоге имеющие феноменологическую основу, мы встречаем у Г. Шпета в работе «Сознание и его собственник». Говоря о недостатках рассудочной философии, он отмечает, что «значение же и смысл, в конце концов, оказываются чем-то «мешающим» логике, затемняющим ее формальную чистоту»[52]. Логика и рациональная философия, опирающаяся на нее, по мысли Г. Шпета, чувствуют себя свободными только в сфере «вида» и «рода», а всякая «единичность» и тем более единственность Я в ее царстве - просто «анархический элемент», подрывающий их устои. Смысл и значение предмета, полагает Шпет, раскрываются только при условии «единства сознания», куда на правах важнейшей составляющей должно войти «единство переживаний». История философии, отмечает он, исходит из двух несвязанных между собой теорий субъективности - либо как всесторонней предопределенности (Аристотель, схоластики, Вольф и др.), либо как чистого творчества из ничего (Лотце, Краузе), соединение которых казалось внутренне противоречивым и антиномичным. Г. Шпет настаивает на возможности и необходимости такого соединения: «Единственный выход я вижу, прежде всего, в признании факта как он есть, то есть наличности предопределенности и наличности свободы, или объединяя это в одном термине, наличности разумной мотивации»[53].
Очевидно, Шпет предпринимает попытку развития теории «цельного знания», вслед за И. Киреевским и Вл. Соловьевым, но указывает уже не на необходимость единения философии, религии и науки, а на синтез субъективного и объективного в процессе познания истины. Отрыв субъективного и внутреннего от внешне обусловленного, с одной стороны, и от научного рационального знания, с другой, и составляет важнейшую проблему гносеологии, подлежащую разрешению, в данном случае с позиции феноменологии.Эту идею, но уходящую от гносеологии к онтологии и нравственной философии, мы встречаем и у Н. Бердяева в работе «И мир объектов. Опыт философии одиночества и общения». Исследователь отмечает, что научное познание является наиболее объективированным в силу того, что его объект находится «совершенно вне внутреннего существования субъекта» и далее: «Это познание совершенно эксцентрично в отношении к человеку»[54]. Научное знание «уменьшает» бытие предмета, число признаков в том, что узнается, переходит от реального к отвлеченному, от формы единичного предмета к признакам его представления. Но и такое познание креативно по своей сути, хотя Лавров и Бердяев отказывали ему в этом, признаки творческого процесса, сформулированные ими, доказывали обратное. Другой момент представляется более важным: в научном познании субъективное рассматривается как негативация, в то время как в других видах творчества выступает высшей ценностью.
Оценивание, как и творчество, напротив, «увеличивает бытие того, на что оно обращено: оно прибавляет реальный признак к представлению, в нас существующему, к состоянию духа, которым мы проникнуты»[55]. Через оценку объект дополняется субъективными формами. Проходя через сознание, объект вносит в мир реальный то, что принадлежало только внутреннему бытию субъекта. Чем же дополняется объект оценивания? В первую очередь, внешними, вербальными формами обозначения и наименования. Для того, кто создает слово, определение, оно есть характеристический признак, нераздельный от бытия предмета, обладающий теперь звуковой формой. Однако наименование присуще и познавательному процессу и, следовательно, последний также связан с образованием вербальных форм, и может быть расценен как вид творческой деятельности. Но оценивание включает в себя и выявление значимых для субъективного бытия свойств предмета, которые, проходя через сознание индивида, получают дополнительную гиперболизацию в идеальном продукте - результате оценки.