2.5. Порядок слов на уровне простого предложения

Изучение теории предложения, роли словорасположения в нем явля­ется одной из основных задач синтаксиса. В лингвистической литературе не существует единого определения предложения.

Наиболее общим определением предложения может быть его рассмот­рение как минимальной коммуникативной единицы языка и речи. Предложе­ние является основной ячейкой, с помощью которой формируется и выража­ется человеческая мысль.

Однако не все лингвисты разделяют эту точку зрения. А. Соважо под­черкивает: «Определение предложения не представляет никакого интереса с точки зрения синтаксиса. В лучшем случае это понятие можно считать ко­нечной целью исследования, но никак не отправной его точкой» [Sauvageot

1936: 387].

Нередко происходит отождествление понятий предложения и высказы­вания. Поэтому нам представляется необходимым разграничить эти два оп­ределения. Будучи единицей языка, предложение принадлежит синтаксиче­скому уровню и подвергается синтаксическому разбору по членам предло­жения без помощи интонации, поскольку она не указывает, где подлежащее, сказуемое или второстепенные члены. Предложение является лишь грамма­тической единицей, формально-грамматической оболочкой. Однако в кон­кретной речевой ситуации возникает предл ожение, основанное на реальных связях (по Матезиусу) и выступающее как единица речи, т.е. в ы с к а з ы в а н и е. Формально-грамматическое членение предложения, т.е. синтаксиче­ский разбор имеет большое значение для изучения его структуры. Тем не ме­нее, для точного выражения мысли еще большее значение приобретает акту­альное членение, которое заключается в логическом выделении того или иного члена. Этим и обусловлена проблема соотношения логических членов суждения (элементов мысли) с грамматическими членами предложения (эле­ментами языка) и с членами высказывания (элементами речи) [Панфилов

1963: 36].

Высказывание релятизировано относительно говорящего и слушающе­го, коммуникативного акта, речевого и неречевого контекста, а предложение - нет. Лишь высказывание имеет иллокутивную силу, но не предложение, которое существует в ситуативном «вакууме».

Предложение как синтаксическое построение в потенциальной инстан­ции коммуникации неинтонационно, а высказывание, как минимальная и ос­новная единица в конкретной инстанции коммуникации интонационно и се­мантически направленно, т. е. имеет коммуникативную перспективу. Отсюда предложение следует рассматривать в двух разделах грамматики: а) в разделе традиционного (потенциального) синтаксиса (на синтаксическом уровне) как номинативную и бытийную единицу синтаксического построения, как еди­ницу языка и б) в разделе коммуникативного (актуального) синтаксиса (на логико-коммуникативном уровне) как высказывание, как единицу речи.

Предложение есть инвариант множества высказываний. Изменение ин­тонации, перемещение фразового или предикативного ударения по структуре предложения не создает всякий раз новое предложение, а создает новое вы­сказывание в словесной оболочке одного и того же формально-грамматического предложения. Отдельное слово или словосочетание инто­нации не имеют. Этим они отличаются от предложения. Интонация заложена только в предложении, в высказывании или логической фразе. Она, как над-сегментный элемент структуры предложения, определяет и коммуникатив­ную перспективу предложения.

Нарушение принципа структурного расположения семантически пол-нозначных элементов высказывания приводит к разрушению цельного вы­сказывания. Так, В.Д. Ившин приводит пример произвольного расположения слов в виде перечисления - She, a, was, party, at, evening, the, in. Подобное перечисление не создает предложения, также и интонация не проявляет своей функции надсегментного элемента структуры предложения. По утверждению исследователя, коммуникативная перспектива предложения может быть с прямой и обычной последовательностью предикативных отношений, «на­пример, John lives in London и как бы с обратной, необычной (но «правиль­ной») — London lives in John, т.

В. Д. Ившин приходит к выводу, что на логико-коммуникативном уров­не перспектив предложения столько, сколько и высказываний, а высказыва­ний столько, сколько и суждений, в то время как на синтаксическом (тради­ционно-синтаксическом или потенциально-синтаксическом уровне) комму­никативных (или функциональных) перспектив вообще нет.

В лингвистической науке долгое время анализ предложения осуществ­лялся лишь с точки зрения его формальных характеристик «по бесконтекст­ному принципу», т.е. рассмотрение предложения ограничивалось его рамка­ми и велось вне контекста посредством методов синтаксической парадигма­тики, синтаксической деривации и трансформационных методов. Это было обусловлено тем, что исследования были посвящены формальным характе­ристикам предложения, т.е. плану выражения. Эти методы не требовали вы­хода за рамки отдельного предложения. Однако возрастание интереса к пла­ну содержания, который в отличие от плана выражения до недавнего време­ни изучался недостаточно, потребовало вовлечение предложения в контекст­ные отношения. Данным фактом обусловлена актуальность описания контек­стно-связанного синтаксиса, и именно план содержания воздействует на «контекстуализацию предложения» (термин В.В. Богданова). Современные исследования направлены не только на изучение самого предложения, но и всех возможных контекстов, в которых оно используется. Контекстно-связанный синтаксис выявляет зависимость предложения от множества фак­торов, часто лежащих за его пределами.

Согласно современным взглядам план содержания предложения «скла­дывается из пропозиции или комплекса пропозиций (в случае сложного предложения) и модально-прагматической рамки, включающей в себя мо­дальности, пропозициональные установки и коммуникативную интенцию (иллокутивные функции). Важным компонентом содержания предложения является и его тема-рематическое членение» [Богданов 1988: 24-25].

Именно коммуникативный план высказывания (при взаимодействии с модальным планом) обеспечивает своими средствами актуализацию предло­жения, т. е. преобразование предложения как единицы языка в высказывание как единицы речи, наделенной определенным актуальным смыслом. По оп­ределению Э. Бенвениста, «... высказывание и есть приведение языка в дей­ствие посредством индивидуального акта его использования» [Бенвенист 1974: 312]. Кроме того, в содержании высказывания на коммуникативный план наслаиваются прагматические компоненты, поэтому их целесообразно рассматривать в непосредственном взаимодействии с коммуникативным планом.

Поэтому нам представляется необходимым проводить исследование порядка словорасположения в свете вышеизложенных принципов, признавая зависимость предложения от элементов более высокого уровня, учитывая влияние контекста и иллокутивных функций. Этим определяется наш подход к предложению как к категории речи - высказыванию. Однако высказывание является продуктом не только речевой, но и речемыслительной деятельности человека. Следовательно, помимо теории актуального членения предложения следует учитывать и процесс актуализации. Понятие актуализации широко используется в теории актуального членения, однако смысл этого термина ограничивался обозначением того порядка слов, при котором рема предшест­вовала теме. В настоящее время наблюдается тенденция использование поня­тия актуализации в связи с намерением говорящего выделить ту или иную часть высказывания [Шевякова 1980].

При этом, с позиций теории речевых актов процесс актуализации мо­жет быть представлен «как особая психическая операция, при которой ин­формационные противочлены (тема и рема) оказываются неравноценными, ибо один из них выделяется говорящим в соответствии со стратегией и так­тикой его речевого поведения» [Чахоян 1988: 12].

В основе нашего исследования лежит тезис о том, что последователь­ное прохождение этапов и соблюдение порядка операций в процессе образо­вания предложения способствует появлению в речи высказываний с норма­тивным словорасположением. Появление же в речи синтаксических конст­рукций с тем или иным нарушением нормативного порядка следования эле­ментов обусловлено различными отклонениями от внутренней программы процесса порождения высказывания, выявляемых на его разных этапах. Ис­ходя из этого, нам представляется необходимым рассмотреть различные ти­пы ситуаций, которые определяют отклонение от нормативного расположе­ния слов и элементов высказывания.

Когда семантико-грамматическая структура предложения обусловлена предшествующим контекстом или ситуацией, возможно отсутствие какого-либо компонента. В этом случае в речи появляются контекстуальные и си­туативные неполные, а также эллиптические предложения. Употребление эл­липтичных высказываний основано на предпосылке автора текста, согласно которой воспринимающий то или иное высказывание обладает определен­ными знаниями, почерпнутыми им из ситуации общения или контекста, и может делать выводы на их основе. Это позволяет не вербализировать опре­деленную часть информации, что было бы избыточным, а эллиптировать:

- Я давно догадывалась, что ты... именно с ним... Только слишком все это было омерзительно, чтобы верить... (А.Толстой. Хождение по мукам).

[Вот уже долгое время она идет по мягкому ковру длинного желтого коридора.] Он весь желтый - стены и потолок (там же).

И правда, куда уж мне было уповать на свои руки! Очень тонки

(В.Семин. Плотина).

[А поглядели бы, как к этим крохам кое-где относятся.] Под небом, в снегу (А.Блинов.

Если семантическая программа достраивается уже в процессе речи, уточняется или исправляется говорящим, а также когда нарушается «развер­тывание семантической программы по главной линии, так как на нее накла­дываются «фоновые», тематически одинаковые или близкие «слединформа-ции» [Горелов 1980: 46], то возникают «слабооформленные» конструкции. Как правило, в подобных конструкциях изобилуют самоперебивы, добавле­ния, уточнения, которые обусловливают нарушение синтаксических связей и отношений и сегментацию отдельных компонентов. Проиллюстрируем такой тип высказываний следующими примерами:

Борис потерял руковицы, наелся земли, ... жестким ворсом шинели срывая настывшее мокро, чтобы не утерять из виду танк, который он ни­как не мог настичь и настичь который обязан был, потому что все: и жизнь, и пространство, и мысль - да не было ее, никакой мысли-то - было лишь мстительное стремление рубануть гранатою танк, рубануть, и все, -за этим и до этого ничего не было - ни жизни, ни смерти, ни боя, ни мира, ни людей, остались только он и машина, и миг для схватки с нею. (В.Астафьев. Пастух и пастушка).

[Да, это - по-нашему!] И я, например, при своем оптимизме, всегда так ожидал: появятся! появятся такие люди (я думал, их будет больше), кто презрит блага, вознесенность, богатство и попутствует к народным страданиям. (А.Солженицын. Угодило зернышко промеж двух жерновов).

Кроме того, для последнего примера характерна тенденция к синтакси­ческому слиянию, которая активизируется и выступает на первый план в синтаксисе постмодернистской прозы. В этом случае она проявляется в объ­единении в рамках одного усложненного сложного предложения предика­тивных элементов, различных по эмоциональной окрашенности: восклица­тельной является интерпозитивно расположенная предикативная единица (появятся!), но она не завершает предложения как коммуникативного эле­мента, а является лишь составляющей его частью, что выражается графиче­ски - малой буквой после восклицательного знака.

Семантико-грамматическая структура некоторых предложений может оказаться незавершенной вследствие затруднения говорящего в построении грамматической структуры предложения, которые связаны с правилами раз­вертывания синтаксической структуры, распространения компонентов пре­дикативного ядра предложения. При этом иногда автор речевого произведе­ния сознательно не вербализует отдельные элементы семантической про­граммы с целью создания подтекста. В высказываниях такого типа различ­ные компоненты, даже конструктивно необходимые, могут быть выражены имплицитно. Другими словами, роль синтаксического сегмента выполняют нулевые (имплицированные) сегменты:

- Вам, конечно, все точно, все досконально известно... Но я больше не хочу. не хочу о прекрасном будущем, о счастливом, свободном обществе. (Г.Березко. Вечер воспоминаний).

Возможна и другая ситуация, когда у говорящего вызывает затрудне­ние не построение или выбор структурной схемы, а лексическое наполнение синтаксической конструкции. В таких случаях говорящий «не договаривает» о чем-то. Например:

- Правда, правда. Ну сперва, может, и думал, что. В самом деле бо­ялся, что... Потом понял - нет, не станешь ты... (А.Иванов. Жизнь на грешной земле).

- Напоминало, что ль, это. об том, когда возле риги. (там же). Подобного рода «недосказанность» наблюдается в ситуациях, когда

при наличии в сознании говорящего семантически и грамматически оформ­ленной синтаксической конструкции он лишен возможности завершить оформленное предложение. Как правило, невозможность реализации в речи высказываний обусловлена воздействием собеседника на речь говорящего:

- Это наши! - Поля вскочила, бросилась к Сведомскому. - Женя, наши! И совсем близко...[- Откуда ты знаешь, что это наши?] (Г.Березко. Вечер воспоминаний).

И она сказала: - Видите, Илья... Я хочу, чтобы ...[Но ее перебил ба­рин: - Так вот. Можешь?] (И.Шмелев. Неупиваемая Чаша).

- Я ведь у вас, Эйнар, впервые. И не удивительно, что приглядываюсь. Вот и тетушкаЛийси... - ТетушкаЛийси? (А.Блинов. Полынья).

- Да. С одного боку-то, говорю, правильно ты. А с другого. - С од­ного, с другого... По справедливости надо действовать... (А.Иванов. Жизнь на грешной земле).

В ряде случаев нарушение словопорядка и, тем самым, функциониро­вание неполных, «слабооформленных» конструкций определяется пропози-тивным значением:

Опомнившись, Дмитрий Степанович вместо естественного привет­ствия зятю, которого видел в первый раз в жизни, театрально взмахнул ру­ками, издал неопределенный звук, точно выдавил хохоток: - Вот как. Теле­гин... Ну, как же вы? (А. Толстой. Хождение по мукам).

При этом не все элементы мысли могут быть выражены эксплицитно: некоторые компоненты высказывания получают вербальное выражение, дру­гие же реализуются в форме наглядно-чувственных образов, имплицируются:

А тут всего-навсего Сеня Куприк... (А.Иванов. Повесть о несбывшейся любви).

- Какая тоска, - сказал он, - если она уйдет, - я не могу... (А.Толстой. Хождение по мукам).

Приведенные примеры представляют собой прерванные конструкции, где ее имплицитно выраженные компоненты представлены в сознании уча­стников речевого акта.

Следующей причиной изменения нормативного словопорядка может выступать недостаток времени, который препятствует говорящему предвари­тельно обдумать то или иное высказывание и выполнить все логические опе­рации. Это явление можно проиллюстрировать следующим примером:

- Да ведь Анютка-то родить начала! Ой, поскорее-то, ой, господи, да чего ты сидишь-то! (В.Белов. Кануны).

Немаловажным фактором нормативности словорасположения является эмоциональное состояние говорящего. Как справедливо подчеркивает Э.Л. Носенко, «для речи в состоянии эмоциональной напряженности характерна меньшая регламентированность в соблюдении правил грамматического структурирования высказываниячем для речи в обычном состоянии» [Но­сенко 1975: 180]. Таким образом, высокая степень эмоционального возбуж­дения не позволяет автору высказывания последовательно и логично изло­жить свои мысли, вследствие чего семантико-грамматическая структура предложения оказывается нарушенной, незавершенной. Например:

- Вить! Ну, зачем? Ты - одно, он - другое... Ну, Вить! Витенька! (В.Корнилов. Семигорье).

- Сволочь ты! Не человек ты! Все, все сказал, отдам. И эти пять! И еще... Дом, все монатки продам... И все тебе, тебе. Бери все, подавись. Па­вел! Люди, люди! (А.Иванов. Жизнь на грешной земле).

Потенциалом реализации доминантных синтаксических и морфологи­ческих средств является функционирование семантических вариантов выска­зывания, выбор которых определяется пропозитивным значением. Так, инва­риантом содержания ситуации при выражении ее типичными грамматиче­скими средствами является акцентирование внимания говорящего и адресата на действии, в то время как, по словам В. В. Бабайцевой, «действующее лицо остается в тени» [Бабайцева 1968: 34]. Действующим лицом в этом случае является не говорящий или адресат, а некое третье лицо, неопределенное в силу того, что оно неизвестно или несущественно для говорящего и не пред­ставляет значимости для данного сообщения. Этим обусловлено акцентиро­вание самого события. Таким образом, при изменении порядка следования синтаксических сегментов могут возникать условия для опущения, элимина­ции тех сегментов, которые при новом их расположении оказываются избы­точными. Для сравнения приведем следующие примеры:

Затем Колян начал перегонять стадо (А.Кожевников. Солнце ездит на оленях).

Скот отогнали к предгорьям (В.Астафьев. Пастух и пастушка).

Приведенные примеры показывают, что выбор той или иной конструк­ции иллокутивно обусловлен: в первом высказывании автор преследует цель сообщить адресату о выполнении действия конкретным лицом; во втором же предложении акцент говорящего делается на событии как таковом, дейст­вующее лицо в этом случае представляется не важным для участников ком­муникации. Рассмотрим аналогичный пример:

[Несчастные творения бога и творца! Сколько перевидал я их!] А ведь чистые и невинные были, и вот соблазнены и отданы на уличное терзание. И никакого внимания. (И.Шмелев. Человек из ресторана).

В этом высказывании неопределенность действующего лица имеет от­носительный характер, поскольку автор осведомлен о деятеле (творения бога и творца), однако редукция субъекта подается как преднамеренная в целях акцентирования внимания адресата на действии. При этом абстрагированный характер идеи субъекта-класса допускает и абстрактность производимого им действия [Химик 1986: 52]. Это явление можно наблюдать и в следующем примере:

Приказано ему осесть в районном городке Бутове и ждать агента-посыльного (Г.Брянцев. Конец осиного гнезда).

В данном предложении субъект определяется как определенное лицо или класс («начальник», «начальство» и т.п.), принимая обобщенно-абстрагированный характер и имплицируясь в высказывании.

Иная ситуация представлена в тех случаях, когда говорящему, несо­мненно, известно действующее лицо, т. е. когда контекст отчетливо указывает на лицо или группу лиц. В высказываниях такого рода автор посредством выражения неопределенности стремится актуализировать событие за счет редукции действующего лица и, по словам А.М. Пешковского, «... восполь­зоваться формальным значением как чистой ф о р м о й, сознательно нало­жить определенный о т п е ч а т о к на неподходящее для него содержание»

[Пешковский 1956: 208]:

Фантом был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми, поселен для переписки в квартире Адиного отца - тут раз­дались было голоса протеста: а если Соня узнает, если сунется по этому адресу? (Т.Толстая. Соня).

Экспрессивная окраска данного высказывания, помимо выражения не-определенноличности (Фантом был создан, наречен, обременен, поселен) создается посредством инверсированного словорасположения (тут разда­лись было голоса протеста. ) и лексического повтора союза если. Кроме то­го, для этого предложения характерна тенденция к синтаксическому слия­нию, которая проявляется в объединении двух коммуникативно и интонаци­онно завершенных высказываний (Фантом был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми, поселен для переписки в квар­тире Адиного отца; и второе - тут раздались было голоса протеста: а если Соня узнает, если сунется по этому адресу?) в одну конструкцию.

Характерной особенностью рассмотренных конструкций является их способность вступать в синонимические отношения с двусоставной конст­рукцией типа «кто-то + сказуемое». Тем не менее, выбор той или иной конст­рукции определен пропозитивным значением: конструкция неопределенно-личности представляет событие, связанное с идеей неопределенного субъек­та, двусоставная же конструкция «кто-то + сказуемое» преимущественно лексическим средством выражает неопределенность деятеля, совершающего действие [Химик 1986: 51].

Необходимо подчеркнуть, что содержание, смысл высказывания, не равно сумме значений составляющих его компонентов. Это обусловлено тем, что системные значения языковых единиц в речевом акте нередко модифи­цируются и вступают в сложное взаимодействие с различными типами не­языкового знания о предмете речи. Смысл высказывания складывается из ре­чевой актуализации языковых единиц. Согласно концепции Ш. Балли, «ак­туализировать понятие значит отождествить его с реальным представлением говорящего субъекта» [Балли 1955: 87]. В высказываниях могут подвергаться актуализации как признаки, составляющие содержание интенсионала (т.е. языковые значения), так и признаки, составляющие содержание имплика-ционала языкового значения (т. е. неязыковые значения). Следует отметить, что при построении предложения и при его преобразовании в речевое выска­зывание его компоненты актуализируются не в равной мере.

Наиболее ярко актуализацию того или иного значения слова в рамках конкретного высказывания проиллюстрировал Л.М. Васильев. По его утвер­ждению, те или иные компоненты импликационала, т. е. не зафиксированного в данном языковом значении знания об обозначаемом предмете, актуализи­руются наиболее ярко при употреблении лексических единиц в их характери­стической функции. Исследователь приводит такой пример: «в предложении Не бойся, ведь ты же мужчина! актуализируется наше представление о мужчине как о смелом человеке (раз ты мужчина, то должен быть смелым), не входящее в языковое значение слова мужчина, в его интенсионал; в пред­ложении Ничего, неси: ведь ты же мужчина (в ситуации, скажем, с тяжелым чемоданом) реализуется представление о мужчине как о сильном человеке, тоже не входящее в интенсионал значения мужчина» [Васильев 1988: 9].

Помимо этого, по словам автора, «актуализироваться могут сразу не­сколько компонентов импликационала, например: Вот это мужчина! (реа­лизуются все признаки, входящие в наше понятие об идеальном мужчине), Какой же ты мужчина! (актуализируются признаки отрицательного импли­кационала) и т.д.» Однако все содержание импликационала, все наши знания об обозначаемом данным словом предмете вряд ли когда-либо актуализиру­ются в отдельном высказывании полностью, для этой цели нужен широкий контекст. Кроме того, было бы неправомерно полагать, что при актуализации тех или иных признаков импликационала (сильного, слабого или отрица­тельного) содержание интенсионала не реализуется. Оно всего лишь отступа­ет на задний план, как бы преобразуясь в фон, на базе которого более ярко функционируют те или иные качества импликационала.

Отдельно следует рассмотреть случаи переносного употребления сло­ва. В таких случаях, по словам Л. М. Васильева, актуализируется часть интен­сиональных и импликациональных компонентов того значения, которое при­меняется при наименовании (и характеристике) нового, другого предмета, а параллельное прямое название этого предмета становится основой их смы­словой реализации. Сравним следующие предложения:

А на тропу, там, где она пересекала голубичную поляну, вывалился медведь (А. Ткаченко. Озеро беглой воды).

Ну, и медведь же ты!

В первом предложении актуализируется основное языковое значение слова медведь, его интенсионал, заключающийся в понятийном содержании «животное».

Во втором примере речевой смысл слова медведь складывается из ком­понентов «мужчина (обычно взрослый)» (имя лица, на которое переносится другое название) и «неуклюжий, неловкий, грубый» (импликациональные признаки животного, имя которого переносится на данное лицо).

Приведем аналогичный пример: [Да вы не притворяйтесь немым.] Нам уже понятно, что вы за гусь! (М.Булгаков. Мастер и Маргарита). В данном высказывании речевой смысл слова гусь составляет один из героев романа, Бегемот, на которого переносятся импликациональные признаки животного (гуся). В этом же романе находим аналогичный пример: Вот при­цепился, заграничный гусь!

В предложениях, нормативный словопорядок которых определяется последовательным расположением подлежащего и сказуемого, целью гово­рящего является назвать действие, производитель которого известен [Крыло­ва 1986: 63]. Однако такой вариант словорасположения нередко подвергается инверсии, когда изменение смысла высказывания ведет к нарушению норма­тивного порядка слов и изменению актуального членения. В таком случае целью говорящего является назвать производителя известного по контексту действия. Для сравнения приведем следующие примеры:

Я позвонил ему.

[И он, конечно, не позвонил.] Позвонил ему я (Г.Брянцев. По тонкому

льду).

Первое предложение характеризуется объективным порядком слов, а второе - инверсированным, где группа сказуемого представляет тему выска­зывания, а подлежащее - рему. Следует отметить, что при инверсии, помимо порядка слов, выражению актуального членения способствует особая инто­нация, выделяющая рему высказывания: во втором примере она явно вырази­тельнее, и ударение сильнее. Проиллюстрируем это явление еще одним при­мером:

[Я готов был провалиться под пол, но было поздно.] Передо мной в знакомом берете стояла она (Н.Жуков. Из записных книжек).

Инверсированный словопорядок наблюдается также в следующих предложениях:

Страшная это штука - пастуший кнут! (Е.Носов. Подпасок).

Необыкновенный был ум! (И.Шмелев. Человек из ресторана).

В последнем предложении ремой является группа сказуемого необык­новенный был, а темой выступает подлежащее ум, то есть рема предшествует теме. Такая последовательность определяет инверсированный порядок слов. Если мы изменим последовательность компонентов актуального членения, то получим следующий вариант: Ум был необыкновенный! Смысл этого выска­зывания не изменился: оба предложения отвечают на один и тот же вопрос «Какой был ум?». Изменилась лишь стилистическая окраска высказывания: изначальное предложение характеризуется эмоциональной окрашенностью.

Особый интерес вызывают такие высказывания: Ночь. Темь (А.Кожевников. Воздушный десант); Началась рукопашная (В.Астафьев. Пастух и пастушка); Кризис миновал (А.Толстой. Хождение по мукам), в ко­торых сообщается лишь о существовании чего-либо (кого-либо) или просто констатируется определенный факт как целое.

Подобные высказывания понимаются неоднозначно разными лингвис­тами. В частности, И. И. Ковтунова считает такие высказывания расчленен­ными только в тех случаях, когда обстоятельство является «данным». В про­тивном случае, т. е. когда состав высказывания является новым, предложение не расчленено. Исследователь приводит следующие примеры: В это время разразилась гроза и К вечеру разразилась гроза. В первом случае, по утвер­ждению автора, мы имеем дело с расчлененным высказыванием, поскольку обстоятельство в это время - «данное». А второе предложение рассматрива­ется как нерасчлененное, так как обстоятельство к вечеру - «новое». Таким образом, предложения с начальными детерминирующими обстоятельствами места или времени являются нерасчлененными: В сумерки прошумел за ок­нами короткий майский дождь. В разных рейсах меняется состав людей, меняется их внешность и их сущность [Ковтунова 1969: 30-31].

О. А. Крылова, С. А. Хавронина оспаривают мнение И. И. Ковтуновой. Авторы говорят в таких случаях о нерасчлененных высказываниях с нулевой темой, рассматривая предложения с ситуативным обстоятельством во всех случаях расчлененным, относя обстоятельства к теме. Они обосновывают свою точку зрения следующими положениями. Порядок слов и интонация являются формальными средствами выражения актуального членения. В приводимых же примерах И.И. Ковтуновой порядок слов и интонация абсо­лютно тождественны.

Мы придерживаемся концепции О. А. Крыловой и С.А. Хаврониной, полагая, что для участника коммуникации препозиция обстоятельства явля­ется исходным пунктом высказывания: В полночь началось оживление (В.Астафьев. Пастух и пастушка); На восходе солнца бой кончился (А. Толстой. Хождение по мукам). По нашему мнению, в начальном обстоя­тельстве имплицируется предикация, т.е. для говорящего само собой разуме­ется, что (наступила полночь и) началось оживление; (солнце взошло когда) бой кончился. Сравним следующие примеры:

Началось оживление - нерасчлененное высказывание с нулевой темой, полностью представляющее собой рему; В полночь началось оживление -расчлененное высказывание, в котором темой является детерминирующее обстоятельство в полночь, а ремой - началось оживление.

Необходимо отметить, что в зависимости от иллокутивной функции высказывания с порядком следования элементов: «сказуемое + подлежащее» имеют разное актуальное членение. Если речевым намерением говорящего является констатация факта в целом, то порядок следования компонентов бу­дет следующим: В тревоге и смятении проходила ночь (В.Астафьев. Пастух и пастушка). В данном случае сообщается о беспокойном протекании ночи, мы имеем дело с нерасчлененным высказыванием. Ремой является весь со­став предложения, а тема - нулевая.

При изменении иллокутивной функции изменяется и порядок следова­ния элементов в данном высказывании. Допустим, целью говорящего являет­ся акцентирование внимание на характере протекания действия. В таком слу­чае элементы высказывания будут располагаться иначе: Ночь проходила в тревоге и смятении. Составом этого предложения является тема ночь прохо­дила и рема в тревоге и смятении.

Нередко порядок следования элементов: «сказуемое + подлежащее» ос­тается неизменным, изменяется лишь актуальное членение и интонационное оформление:

Завывали мины, немазано скрежетнули эрэсы, и озарились окопы гроз­ными всполохами (В.Астафьев. Пастух и пастушка). Повсюду слышался вой: завывали мины.

В первом случае «завывали мины» нам сообщается факт как целое, сле­довательно, данное высказывание - нерасчлененное, весь его состав высту­пает в качестве ремы с нулевой темой. Во втором примере сказуемое завыва­ли является «данным», известным из предшествующего контекста, оно вы­ступает в качестве темы.

Наряду с актуальным членением изменяется и интонационное оформ­ление. Нерасчлененные высказывания выступают одной синтагмой, произно­сятся одним тоном, понижение тона происходит лишь на последнем ударном слоге высказывания. В расчлененных же предложениях резкое изменение высоты тона определяет границу между темой и ремой, что на слух воспри­нимается как пауза [Крылова 1986: 26].

Совершенно иной точки зрения по вопросу о нерасчлененных выска­зываний с нулевой темой придерживается В.Б. Касевич. Он не принимает концепцию О.А. Крыловой и С.А. Хаврониной, возражая против определения «нулевая тема»: «В свете развиваемых здесь представлений можно, думается, описать непротиворечиво и семантику высказываний, в которых, согласно довольно распространенным взглядам, отсутствует тема. Например, таковы­ми признают высказывания с постпозицией подлежащего наподобие стучит дятел, горит восток зарею новой, а иногда и бесподлежащные неопределен­но-личные высказывания типа продают помидоры» [Касевич 1988: 91]. В ка­честве темы автор признает не выраженный в высказывании «неопределен­ный локализатор» типа «здесь», указывая на локализацию речевого акта. Так, высказывание стучит дятел автор описывает с точки зрения той ситуации, где находится, реально или мысленно, говорящий: Здесь (там, недалеко от меня, вдалеке) стучит дятел. Следовательно, темой этого высказывания бу­дет здесь (там, недалеко от меня, вдалеке), а ремой - стучит дятел.

В синтаксической науке широко распространено мнение о том, что при объективном порядке слов тема предшествует реме, субъективный порядок слов отождествляется с понятием инверсии и последовательность компонен­тов актуального членения от ремы к теме рассматривается как экспрессивно окрашенная речь. Мы считаем, что подобный подход правомерен не во всех случаях. Так, обратный порядок следования синтаксических элементов не всегда является инверсией, скорее он определяется нормативным словорас-положением. В таких высказываниях препозиция сказуемого приобрела тра­диционный характер. Согласно определению Е.Е. Руновой, «доминирующий порядок слов - это такой порядок слов, который является наиболее типич­ным, традиционным и обусловленным частотностью употребления и истори­ческим развитием языка. В доминирующем порядке слов зафиксированы ха­рактерные для данного языка способы создания у адресата сообщения новых образов: в нем закреплено привычное расположение исходных и конечных образов высказывания» [Рунова 1995: 43]:

Случались счастливые часы и ночи у костра (В.Астафьев. Пастух и пастушка).

Упали первые капли дождя (А.Блинов. Счастья не ищут в одиночку). Было неправдоподобно тихо и благостно (А.Блинов. Полынья). В маленьком городке в начале апреля в глаза и в нос лезет весна (Н.Жуков. Из записных книжек...).

Так жил город (А.Толстой. Хождение по мукам).

Загремели залпы артиллерийского прикрытия переправы (И.Падерин. Ожоги сердца).

В этих предложениях при перемещении подлежащего на место сказуе­мого будет отчетливо ощущаться нарушение ритма высказывания.

Вынесение подлежащего в препозицию к сказуемому может быть обу­словлено намерением говорящего акцентировать внимание на том или ином компоненте высказывания:

Одолела обида. - [И так мне после этого сделалось, что лег бы куда, забился бы куда в дырку, чтобы не видно было, лежал бы и плакал.] Обида одолела (И.Шмелев. Человек из ресторана).

Был суд. - И действительно, суд был (С.Залыгин. Соленая Падь).

Появился парень с автоматом (С.Баруздин. Само собой). - Парень с автоматом появился.

И здесь промелькнули два года. - И здесь два года промелькнули (Г.Марков. Грядущему веку).

Мы полагаем, что инверсированный словопорядок наблюдается во вто­ром примере каждой пары.

Таким образом, в предложениях этого типа норматированным слово-расположением можно считать препозицию сказуемого по отношению к под­лежащему. Подобный порядок следования синтаксических элементов может быть обусловлен функционированием комплекса сказуемого и подлежащего в роли нерасчлененного высказывания с нулевой темой. Эта конструкция служит инвариантной синтаксической структурой для развертывания выска­зывания, где детерминантом могут выступать второстепенные члены пред­ложения.

В особую группу предложений можно выделить высказывания с экс­плицитно выраженной актуализацией. Такие высказывания начинаются с особых семантических элементов - актуализаторов: именно, тот самый, только и т.п. Эти элементы позволяют ввести любую, особенно важную для говорящего информацию и четко актуализировать подлежащее-рему. В таких случаях инверсия выражается не изменением порядка слов как членов пред­ложения, а изменением последовательности синтаксических элементов как компонентов актуального членения. Несмотря на предшествование подле­жащего сказуемому, подобным высказываниям свойственна инверсия, что подтверждает и эмфатическое ударение на подлежащем-реме, функциони­рующей в постпозиции относительно актуализатора:

Да, именно услышанная им песня вобрала в себя всю историю челове­чества (А.Иванов. Повесть о несбывшейся любви).

Перед ним сейчас сама душа жизни обнаружилась (П.Проскурин. Чер­ные птицы).

Тот самый Ягнич добровольно и безропотно подставлял себя под нож (О.Гончар. Берег любви).

Особой экспрессивной окраской отличается инверсированный слово-порядок, при котором компоненты актуального членения располагаются дис­тантно: рема - тема - рема, либо тема - рема - тема. Если компоненты ре­мы расположены дистантно, то ударение приходится на обе части ремы:

Отдыхали уже многие, курили (П.Сажин. Севастопольская хроника).

Спал он крепко (Б.Полевой. Анюта).

Мы с Федькой с необычайным интересом ждали этого откровения, -и нетерпением (А.Кожевников. Воздушный десант).

Мала избушка была и грязна (Ю.Казаков. Долгие крики).

Во многих случаях обстоятельства места располагаются в начале пред­ложения. Их препозитивное размещение обусловливает и препозитивную по отношению к сказуемому постановку подлежащего. Как правило, препози­тивное обстоятельство выделяется логическим ударением:

К колонне близко подошла женщина с младенцем на руках (Е.Долматовский. Зеленая брама).

Рядом с ним стояла юркая чернобровая девушка, Марина Топорко (И. Падерин. Ожоги сердца).

В тишине ядрено и широко тянуло запахом натаявшей за день и ночью вымерзающей влаги (В.Белов. Привычное дело).

За стеклом вырос каракулевый конус шапки Федора (С.Дангулов. Заут­реня в Рапалло).

Прямо против нее над высоким убережьем садилось багрово-дымное солнце (Е.Носов. Шумит луговая овсяница).

По небу расползалось снеговое тяжелое с исчерна-сизой кромкой обла­ко (Н.Сухов. Казачка).

При вынесении обстоятельства в конец предложения изменяются и по­зиции подлежащего и сказуемого. Приведем для сравнения следующие при­меры:

На газонах застенчиво красовались цветы (С.Баруздин. Само собой). -Цветы застенчиво красовались на газонах.

Однако допустим и иной вариант расположения, когда подлежащее со­храняет свое постпозитивное размещение. Такой вариант может определять­ся иллокутивной функцией: Застенчиво красовались цветы на газонах (а не деревья).

Интерес вызывает расположение обстоятельства образа действия, рас­секающее подлежащее и сказуемое. Такая позиция наречия предопределяет его семантическое акцентирование:

Я до смерти любил слушать его рассказы о всяких былях и небылицах и частично коротал с ним время на пожарной каланче, откуда поселок наш был виден как на ладошке (Д.Медведев. Это было под Ровно).

Большой парень по-атамански свистнул, и ребятня навалилась на воз (В.Белов. Кануны).

Солончаки накрапом пятнали ее, и в небе над степью тяжелым облач­ным бредом проступал хребет Урала (В.Астафьев. Пастух и пастушка).

Таким образом, позиция того или иного члена предложения может оп­ределять размещение других синтаксических элементов.

Мы считаем, что отношения между элементами предложения могут быть выражены посредством членов предложения, поскольку смысл выска­зывания складывается не только из грамматических и лексических значений элементов предложения, но также из отношений между этими элементами. Исходя из этого, помимо синтаксических (структурных) отношений, члены предложения отображают также семантические значения.