§ 35. Замечания о супплетивных формах.
С самых древних известных нам состояний языка семантически объединенные группы форм могли быть представлены образованиями от разных корней. Старейший пример — хотя бы семь— быти, лит.
esmi — buti, лат. sum — fui (perf.), др.-инд. asmi— babhu'va (perf.) и под. В языках, однако, в том числе и русском, не всё, что относится к фактам этого рода, представляет наследие старины. 'Мы и сейчас можем наблюдать в отдельных случаях нарождение новых супплетивных отношений и на них видеть по крайней мере отдельные мотивы, вызывающие супплетивизм.
Явление конца XIX и начала XX в. представляет фактическая, утрата косвенных падежей ед. ч. от слова дитя, выпадавших из общей системы русских склонений'и заменившихся соответствующими формами от слова ребенок. Характерно при этом, что как раз прямое соответствие слову «ребенок» множественного числа— ребята семантически отчасти порвало с ним связь и получило значение интимного или фамильярного «парни» («Ребята, не Мо- сква-ль за нами?...» Лерм.), а ближе к нашему времени — «школьники» и под.
Распространена в языках тенденция образовывать от другого корня множественное число к слову «человек». Ср., напр., принятие болгарским языком уже после XVI в. греческого хора «страна» в значении «люди». В русском употреблявшиеся еще в книжном языке XVIII в. в торжественном слове человеки, человеков и т. д. теперь окончательно вытеснены существовавшим издревле параллельным люди. Человек, человекам и т. д. осталось в употреблении только при числах пять ... десять и под.
В случае год, года и т. д., но род. мн. лет — с этих Лет, шестьдесят лет — супплетивная форма — результат старого семантического параллелизма (ср. «въ лѣто...»).
Многочисленны параллели супплетивности форм сравнительной (превосходной) степени в других языках и как раз у наиболее употребительных слов (ср. хотя бы лат. bonus — melior — optimus «хороший — лучший — наилучший», нем.
viel — mehr — am meisten «много — больше — всего более»). Тут решающая роль, видимо, принадлежала обилию вариантов, из которых часть получила позже морфологические признаки сравнения. В качестве сравнительных первоначально могли выступать прилагательные, обозначавшие просто большое содержание определенного качества. Ср. обратное — нынешнее большой — по происхождению форма сравнительной степени — при больший (ц.-слав.) со значением сравни* іельности.Насколько в этом отношении возможен был выбор, показывает хотя бы сравнение со старославянским, где для значения «лучшего» в употреблении были слова: лучий,уний, ср. и сулий «лучший, более подходящий», рачий (в наречном значении «лучше, скорее, охотнее»), лѣпльй «более красивый» и под. (четыре первых не имели при себе однокоренных в положительной степени). Заметим еще, что русское хороший, видимо, факт в языке более поздний, чем сравнит, лучший[325].
В русском глаголе, если исключить отношения видовых форм, супплетивизм мало распространен: при иду, итгпи мы имеем прошедшее время шел (корень шьд-, родственный ход-; ср. *chbd-), при еду—инфинитив ехать. Оба эти факта представляют явления уже дорусские. Раннему супплетивированию корня і — «итти» способствовала его краткость. Как в иду, так и в еду -д- представляет собою утративший продуктивность формальный элемент; ср. др.-инд. ya-ti «он идет, едет», лит. jo-ju «еду». Примета -х-, спорного происхождения, в инфинитиве могла явиться, как в других случаях, для усиления слишком короткого корня.
О поезжай упоминалось в § 26.
О супплетивности личных местоимений см. в § 18.
Иной вид супплетивности представляют нарушения обычных отношений между числами имен тем, что каждое число имеет свои суффиксальные приметы. Две большие категории таких отношений описаны выше (§ 17).
Частные случаи представляют: курица, но куры, кур и т. д.
Различие основы единственного и множественного числа явилось, повидимому, в результате того, что куры первоначально употреблялось как общее имя и для «куриц» и для петухов (им.
ед. ч. куръ). В «Домострое» читаем: у сьвиней или у гусей, или у курав... (42), ...ни куром, ни гусем, ни уткам... (44). Ср. еще; двадцать куров (Юрид. акты, 1610 г.).В XVIII и первой половине XIX в. еще свободно во множественном числе употреблялись формы с суффиксальным -ИЦ-: Не думал никогда увидеться я с вами — Бедняжка курицам сказал... (В. Пушкин, Ощипан, петух). Ощипанный Петух, собрав остаток сил, От куриц лыжи навострил (там же). Но и: «Какое дело нам до шалостей твоих? Все куры в голос закричали».
Ед. ч. судно — множ. ч. суда, род. судов. Такие отношения были уже фактом для XVI в., а установились, вероятно, еще раньше: Пошли есмя к Дербента двема суды: в одном судне посол Асамбег..., а в другом судне 6 москвичь да 6 тверичь (Хож. Аф. Никит.,—Срезн. III, 609). Но известно было и «правильное» образование множественного: ...А было де их восмь суден, а в суднах человек с двести и болши. И как де будут у них на ку[326] ренях, его Петровых товарищей и иных Острогожских казаков, которые для рыбных ловель были на речке Черной Колитве, и с суднами и с ружьем и запасы побрали с собою насилно 23 человека (Отписка царю Федору курск. воеводы кн. Петра Хованск., 1682 г'.).
Судъ и судьно первоначально одинаково обозначали «сосуд, посудина». Ср.: Прислал к нему с послы его судна с три серебреных (Мат. пут. Ив. Петлина, 279). Слово могло также иметь значение «орудие, оружие для боя».
Судно как единственное число могло возобладать из-за отталкивания от омонима (в им.-вин.) суд «суд», употребительного главным образом в единственном числе. Нынешнее суда — вм. старого суды муж. р., как можно заключить по родительному на -ов.
Цветок, но цветы. Ср. и укр. квітка, но квіти (при квітки). В ст.-славянском цвѣтъкъ имеет значение «цветочек», цвѣтъ «цветок». Цветок вытеснило прежнее цвет, вероятно, из тенденции к различению значений «окраска» (цвет) или «часть растения, рождающая плод и семя» и «цветок» (цветок). Во множественном это достигалось различием форм цветы и цвета.
К тому же, по- видимому, нередко в древнерусском слово цвѣтъ употреблялось в значении собирательном.Употребление цветы в значении «цвета» возможно было еще в первой половине XIX в.; ср.: «Все радужны цветы мелькают и блестят И яркостью своей Щегленка взор прельщают» (А. Измайлов, Павлин, Щегленок и Воробьи).
Особая основа в одном только родительном множественного у слов борьба, мечта, мольба установилась в литературном языке, вероятно, ввиду сомнений, как должны звучать соответствующие формы при прямом их образовании: бореб или борьб, мечет или мечт, молеб или мольб. Слова все эти книжные, и подход к ним был у тех, кто впервые хотел ими воспользоваться, конечно, искусственный. Чтобы выйти из затруднения, пишущие прибегли к однозначным борений, мечтаний, молений.
Впрочем, издавна встречалось и мечт, ср,, напр., у Державина: «Не все ли виды нам природы Лишь бывших мечт явятся сонм?» (Бессмертие души).
Слюна и слюни (мн. ч.) не представляют действительного супплетивизма: это разные образования, не различающиеся по смыслу.
По поводу глагольных отношений типа ошибиться : ошибусь и под. см. §§ 25 и 29.