Заключение
Язык является предметом изучения многих наук (лингвистики, философии, социологии, психологии и др.), поэтому связь языка с культурой народа является объектом внимания лингвистов, политологов, психологов, социологов.
Языковая система, согласно принципу лингвистической относительности Б. Уорфа, оказывает влияние на мышление человека, его поведение, формирует его мировоззрение. Данное свойство языка в настоящее время активно используется в политике, рекламе, агитации в целях управления общественным сознанием. В основе принципа лингвистической относительности лежит деятельностная концепция языка, основу которой заложили работы В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни.Внимание к языку как средству формирования государственной политики и выражения идеологических принципов особенно актуализируется в периоды социальных потрясений. Сознание, как индивидуальное, так и общественное, материализуется в языке. Язык, будучи связанным с функционированием политической идеологии, является средством формирования в сознании людей определенных стереотипов. Через язык осуществляется воздействие на сознание социума. Языковые единицы в процессе функционирования способны подчеркнуть и выдвинуть на первый план отдельные признаки, явления, оставить в тени другие.
Историческая эпоха начала ХХ века, становление и утверждение Советской власти, представляет собой период, когда различные сферы общественной деятельности (политика, экономика, литература, наука, культура) оказываются взаимосвязанными, находятся в связной структуре идей, или, по терминологии М. Фуко, эпистеме. При этом язык как средство передачи информации, с одной стороны, и как средство формирования концептуальной картины мира, с другой, — является объектом пристального внимания представителей той идеологии, которая стоит у власти. Используя язык как главное орудие формирования мышления общества, то есть,
«эксплуатируя» его воздействующую функцию, власть распространяет коммунистическую идеологию на все сферы общественной и культурной жизни.
Изменение сознания происходит за счет распространения активности, влияния специализированных групп людей — идеологов, «аппарата», занимающегося пропагандой и агитацией, — на широкие слои населения, которые продолжают оставаться объектом и «материалом» для манипулирования. Именно поэтому в революционный период наиболее распространенными жанрами речи являются постановления, резолюции, директивы, речи, доклады, лекции. Это обусловлено тем, что характер отбора стилистических средств языка при производстве высказывания обусловлен взаимодействием адресата и адресанта, то есть лица, порождающего документы, и лиц, которым эти документы адресованы, а также задачами, которые перед ними поставлены. Стиль, а соответственно и жанр, выражает отношение субъекта высказывания к адресату. Это отношение регламентируется той социальной ролью, в которой выступают субъекты коммуникации.Наряду с публичными выступлениями представителей коммунистической партии, художественное творчество писателей начала ХХ века также оказывается одним из важнейших орудий на пути к автоматизации «нового» языка. Особенность языка художественных произведений определяется духом революционного времени: важно было привлечь на свою сторону массы любыми средствами, в том числе и поэтической агитацией, которая в данном контексте оказывалась литературной формой выражения идеологических лозунгов. Ведь, как отмечает Б. Гройс, за искусством признается не только конструктивная, организующая, но и агитационная функция, поскольку и в этой своей функции оно не просто отражает жизнь, а реально способствует ее перестройке. Таким образом, в речевой деятельности представителей власти язык оказывается основным средством распространения принципов партийной идеологии.
Анализ основных идеологем, используемых в партийных документах 1917-1932 годов, показывает, что большинство документов, исходящих от руководства партии, направлены на установление жесткого подчинения в обществе и устранение врага, как внешнего, так и внутреннего.
Если борьба с внешним врагом представляется больше методами убеждения, разъяснения, то с внутренним врагом борьба видится через запрет изданий, наложение штрафов, судебные разбирательства, политическое заключение. Присутствие в обществе врага порождает наличие в текстах документов партии семантического поля «военный фронт». Военным фронтом представлена вся общественная деятельность страны. Страна осознается как военный лагерь, как некий субъект, имеющий свои тайны, свою стратегию борьбы с врагом. Тайна передается в документах через лексемы «осторожность», «бдительность», «секретно» и др.Анализ лексических доминант, функционирующих в структуре текстов документов коммунистической партии, показывает направленное воздействие правящей идеологии на сознание творческой личности, на стремление стандартизировать образ его мышления, поведение, творческий процесс в целом. Следовательно, понятие «речевое воздействие» является центральной категорией партийных документов, наблюдается тенденция к установлению «эффективного речевого воздействия» (К. Ф. Седов), то есть такого, которое позволяет говорящему достичь поставленной цели. Продуктивность манипуляции, то есть ее эффективность, достигается за счет наличия в текстах документов мер и средств наказания различного рода в случае невыполнения требований, изложенных в виде директив, наличия речевой агрессии по отношению к адресату. Таким образом, через воздействие словом навязываются мысли и чувства, программируется в сознании людей выгодная для партии социальная позиция. В результате творится миф о коммунизме («могучие иллюзии» — Т. Манн). Идеологи используют мифы для создания иллюзии реальности с целью интерпретации действительности в желательном для них направлении. За счет сознательного отбора языковых средств создается своеобразная «виртуальная» реальность, которая от текста к тексту практически не изменяется и воплощает воздействующую функцию в различных актах коммуникации, контролируя отношения в обществе.
В начале ХХ века возникают различные направления в искусстве и литературе, которые в разной степени интерпретируют назначение искусства в его отношении к происходящим событиям.
Среди авангардистских направлений в литературе и искусстве наиболее радикально к проблеме преобразования мира подошел футуризм. Именно себя, свое искусство футуристы считали актуальным, революционным и утверждали, что оно выражает современное состояние умов, приписывая себе исключительную миссию: «Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве», — провозглашалось в манифесте «Пощечина общественному вкусу». Футуристическое искусство, освобождая сознание художника, с его провозглашением «заумного языка», было направлено на изменение, создание нового сознания социума. Тем самым формировался новый мир, отличный от существующего, «виртуальный мир» со своим, в данном случае заумным языком (заумь), а следовательно, с качественно новой картиной мира.Футуризм, претендуя на создание качественно нового языка, отвечающего требованиям своей эпохи, стремился преобразовать саму «культуру языка» (Г.О. Винокур), утверждая свое лингвистическое творчество. Поэтому именно язык, как объект «культурного преодоления» (Г.О. Винокур), стал объектом пристального внимания футуристов. Провозгласив и описав в манифестах, декларациях основные идеи словотворчества, базирующиеся на создании «заумного языка», семантическом и смысловом сдвиге, новой фактуре стиха, расчленении и разложении слова и т.д., основоположники футуризма пришли к выводу о переделе всего мира с помощью языка, приписывая себе в этом исключительную роль. Таким образом, «слово как таковое» сознательно становится объектом их программы, и через язык происходит внедрение в сознание масс «новых» принципов бытия. Анализ жанровых особенностей текстов программного характера футуристов показывает, что основной целью произведений футуристов является обращение к адресату с сообщением содержания и целей своей деятельности, обоснование правил и законов своего творчества, а также изложение основных требований в документальной форме.
Наличие в текстах манифестов, деклараций футуристов лексем «мы», «наш», характеризующих некую общность на основе единых взглядов, воззрений, порождают образ оппонента, противопоставленного данному обществу.
Образуется оппозиция «свои — чужие», согласно которой «своим» присуще все лучшее, положительное, в то время как «чужие» характеризуются только негативно, связаны с образом врага новой жизни, следовательно, отношение к ним агрессивное. Это противопоставление пронизывает все футуристическое творчество. Разрешение конфликта в оппозиции «свой — чужой» реализуется в тексте с помощью глагольных рядов с общим значением категорических действий, направленных на уничтожение «врага»: «стащить», «сбросить», «разрезать», «разрубить», «порвать», «плюнуть» и др. Среди глагольных форм наблюдаются такие, которые выражают крайнюю степень реализации действия («уничтожены», «сокрушены» и др.). При этом футуристы при характеристике группы «враг» зачастую прибегают к стилистически сниженной лексике, инвективам. Это является актом проявления власти по отношению к адресату, где весь процесс коммуникации направлен на подчинение партнера. Сущность этого типа речевого поведения — заставить партнера в процессе коммуникации действовать в соответствии со своими требованиями. В результате формируется «идеология» футуризма как целостного направления (Е. А. Бобринская). Негативное отношение к прежнему искусству, прежней жизни, стремление посредством создания нового языка добиться тотальной власти, стать «председателями Земного шара» сближает основные положения футуристической программы с коммунистической идеологией. От того, насколько действенным будет язык управления сознанием масс, его «ударная» сила, зависел итог процесса построения нового общества, к которому стремились представители коммунистической идеологии и авангардисты. В конечном же счете, создание «нового» общества сводилось к провозглашению тоталитарного общества, и этому во многом способствовали процессы, происходящие в языке. Таким образом, в основе партийных документов, программных текстов футуристов лежала деятельностная концепция языка, доведенная до крайней степени — экстремизма.В период двадцатых годов ХХ века многими языковедами описываются те изменения в области языка, которые имеют место в публичных выступлениях революционных деятелей, языке прессы, языке населения и т.д.
Трансформация литературного языка, в первую очередь, связана с тем, что в 17—20 годы XX века изменяется система текстов, служащая ориентиром для общественной и языковой деятельности социума. Письменное слово в советском обществе стало наиболее авторитетным и понималось как воплощение нормы литературного языка (языковых стандартов). Через язык документов вводились языковые стандарты, присущие революционному времени. Распространение «стандартного языка» связано с появлением новых терминов, обозначающих явления, предметы, появившиеся в революционный период и последующие годы, с появлением новых значений слов, активным использованием различных типов аббревиации. Изменения в словарном составе языка вполне закономерны — в различные переломные периоды развитие культуры обусловливает и определенные изменения в языке, который вынужден приспосабливаться к новым культурным задачам, к новым понятиям. Через систему языковых новшеств коммунистическая идеология распространяла свои основные положения, внедряя их в сознание социума, то есть проводила сознательную языковую политику. Изменения в области языка революционного и послереволюционного периодов определяются лингвистами как «упрощение языка» (Г.О. Винокур, С.И. Карцевский и др.).Весь этот процесс стандартизации языка, приведение его к семантическому примитивизму, является, по мысли Г. О. Винокура, социальной угрозой. Эта опасность им видится в том, что социум перестает логически мыслить, что штампованная фразеология закрывает глаза на подлинную природу вещей и отношений, подставляя вместо реальных вещей их неточную и окаменевшую номенклатуру. Сам акт коммуникации при этом протекает посредством волевого действия, с привычными (стандартными) элементами. В результате, живя в мире шаблонов и речевых стандартов, одновременно не воспринимая их, человек оказывается вовлеченным в бессознательный акт коммуникации, посредством которого уводится в мир виртуальной реальности. Использование в речи потерявших смысл и назначение выражений порождает «уродливое» мышление. Мыслить возможно образами, различными терминами, но мыслить словарными штампами невозможно. Такое мышление может быть только «бессмысленным». В итоге люди перестают понимать то, о чем говорят. Таким образом, язык, функционируя в связной структуре идей периода двадцатых годов ХХ века, прежде всего, используется как средство достижения целей коммунистической идеологии, как средство распространения стереотипов мышления, поведения во всех сферах общественной деятельности, что способствовало созданию тоталитарного государства.
Реализация вышеуказанных принципов (отказ от старого, провозглашение нового, стремление по-своему представить жизнь будущего и т. д.) находит выражение и в научном знании, в частности в лингвистических работах Н.Я. Марра. В двадцатые годы ХХ века коммунистическая идеология пыталась сформировать образ науки как мощной социально-преобразующей силы, способной воздействовать на все сферы жизнедеятельности общества. Взаимодействие науки и идеологии в двадцатые годы носит двусторонний характер, поскольку не только наука «идеологизировалась», то есть приобретала черты идеологии (как в случае «Нового учения о языке» Н.Я. Марра), но и сама идеология стремилась стать научной. Коммунистическая идеология претендовала на то, чтобы считаться наукой, опираться на науку, обобщать данные науки, освещать путь науке.
Особенности текстов о языке Н.Я. Марра, обоснование его «Нового учения о языке» раскрываются на основании ключевых понятий: язык, мышление, базис, надстройка, национальная политика, единый язык, мировой язык и др., которые в совокупности реализуют основную идею Н. Я. Марра о марксистской лингвистике, функционировании ее как части коммунистической идеологии и, в конечном счете, о создании единого мирового языка. Провозглашая создание новой лингвистики, именуемой «Новое учение о языке», Н. Я. Марр само понятие «лингвистика» определяет с помощью номинаций, формирующих оппозицию «старое — новое». Понятие «новая теория» в его трудах обозначается как «общее учение», «универсальная наука», «единственно правильная лингвистика», при этом становление нового учения о языке, или яфетической теории, предполагает наличие старого, на смену которому последнее приходит. Под старым учением Н.Я. Марр подразумевает наличие всего лингвистического знания, основанного на сравнительно-историческом методе. Следовательно, старая лингвистика, от которой нужно отказаться, не представляет собой, по словам Н. Я. Марра, связи с жизнью, не укладывается в рамки современного использования марксистского метода в научном знании. Анализ основных лексем, характеризующих прежнюю науку о языке, показывает, что она, в соответствии с яфетической теорией Н. Я. Марра, построена на отрицаниях, является враждебной, слишком общей, неконкретной, бесцельной, характеризуется отсутствием содержания, отвлеченностью, воспринимается как «дурная», «враждебная», «отжившая», «забытая», «лишенная необходимости».
Связывая «Новое учение о языке» с «насущными проблемами общества», Н. Я. Марр не только строит лингвистику согласно принципу диалектического материализма, но и отождествляет новое учение с марксистско-ленинской теорией. Политическая направленность языковой теории Н.Я. Марра подчеркивается широким применением идеологем в определении ключевого понятия «язык»: «пропаганда», «действие», «борьба», «средство», «подъем». Использование номинаций «орудие действия», «рычаг борьбы», «орудие образования», «орудие пропаганды», «рычаг культурного подъема», а также отождествление языка с надстройкой подчеркивает связь лингвистической концепции Н. Я. Марра с политэкономией, процессом производства. Сравнение языка с пропагандой, действием, борьбой, средством, подъемом определяется основной функцией политического языка — воздействующей. В итоге языкознание понимается Н. Я. Марром как синкретизм науки (в частности языкознания), идеологии, философии и политэкономии. Сам язык должен стать средством распространения в обществе коммунистических идей, воззрений, знаний путем постоянного глубокого и детального их разъяснения. В результате в яфетической теории Н. Я. Марра определяется не только идея формирования языка под влиянием общественного строя (языковое строительство), но и преобразование общества в коммунистическое посредством языкового развития. Ситуация двадцатых годов ХХ века подтверждает это: в ходе языковой политики идет повсеместное распространение письменности среди бесписьменных языков, однако качественная сторона, то есть политика на языковом уровне, политика внутри языка была одинаковой. Везде, во всех национальных языках в это время доминирует политическая лексика, внедряется языковое обозначение одних и тех же понятий: «коммунизм», «ленинизм», «пролетариат» и др., что свидетельствует о стремлении создания единого «идеологизированного» языка. Идея Н.Я. Марра о создании единого языка и управлении с помощью этого языка сознанием общества с некоторым изменением была во многом воплощена
коммунистической идеологией в жизнь, хотя в 50-е годы официально говорилось об «аракчеевском режиме» в языкознании. Таким образом, идеологически обусловленное использование деятельностной концепции языка во всех типах текстов привело к обратным результатам — деятельность идеологов замкнулась в сфере языка и речетворчества — «самозамкнутого языка», «утопии языка».