Заключение

Отрицание — удивительно всеобъемлющая и всепроникающая категория. Поэтому книга оказалась посвящена не только отрицательному предложению, но и, отчасти, описанию языка сквозь призму отрицания.

В книге отражены синтаксические, морфосинтаксические и лексические аспек­ты структуры отрицательного предложения.

Проведено четкое различие между синтаксическим понятием «предикатное от­рицание» (англ, sentential negation), т. е. отрицание при главном предикате, и семан­тическим понятием «общее отрицание». Показано, что общеотрицательное предло­жение вполне может иметь синтаксическу ю структуру с присловным отрицанием (англ, constituent negation). В самом общем высказывании отрицание может быть не при глаголе, а, например, при наречии — Судьба не всегда бывает к нам бла­госклонна', или при существительном — Не боги горшки обжигают. И наоборот, предложение с отрицанием при глаголе может быть частноотрицательным: Я неделю не выходил из дому.

Выделены основные синтаксические типы предикатного отрицания. Кроме обычного предикатного отрицания, рассмотрены структуры с глобальным отрица­нием, смещенным и кумулятивным. На фоне общепринятого понятия стандартного отрицания, сохраняющего презумпции, уделено внимание конструкции с «радикаль­ным» отрицанием, которое на первый взгляд отрицает презумпцию. Отмечено разли­чие между синтаксическим смещением отрицания на главный предикат и подъемом отрицания за границы клаузы (Neg-transportation) как лексически ограниченным фе­номеном.

Из морфосинтаксических проблем большое внимание уделено генитивной кон­струкции отрицания. Эта конструкция есть во всех славянских языках, но везде со своими особенностями. В русском языке генитивная конструкция связана с са­мыми общими аспектами референциальной и лексической семантики предложения. Большой прогресс достигнут в области генитива субъекта. Показано, как на протя­жении трех последних десятилетий сменилось несколько подходов к генитиву субъ­екта — дескриптивный, трансформационный, композиционный и типологический. Каждый из них вносил в концепцию отрицательного предложения что-то свое, опи­раясь на достижения в рамках предшествующего.

Изучение генитивной конструкции субъекта начиналось в рамках синтаксиса и нормы: речь шла о том. как можно сказать и как нельзя — традиционная граммати­ка сводила дело к ограничениям сочетаемости. Этот подход можно назвать дескрип­тивным. В рамках дескриптивного подхода был выявлен целый ряд закономерностей: ограничения на глагол и на именную группу субъекта: ограничения, касающиеся об­щей структуры предложения, в том числе — локативной именной группы.

Важным шагом вперед был семантический подход. Чтобы обосновать этот под­ход в применении к генитивной конструкции, нужно было доказать, что ограниче­ния сочетаемости мотивированы семантикой.

Изначально семантический подход к проблеме генитивного субъекта (в класси­ческой работе Babby 1980) давал упрощенную модель: отрицательное предложение с генитивным субъектом — это предложение с экзистенциальной семантикой в гла­голе и, соответственно, с нереферентным субъектом. Он совмещался со «стихийно трансформационной» трактовкой генитивной конструкции как результата замены номинатива на генитив при отрицании. В Апресян 1985 было сделано в принци­пе вполне справедливое заключение, что «способность менять именительный па­деж на родительный в контексте отрицания в общем случае не выводится непосред­ственно из лексических значений слов». Последующее развитие семантического подхода к генитивной конструкции включало отказ от понимания «генитивности» как способности менять падеж субъекта.

Прежде всего, было обращено внимание на то. что генитивными, т. е. участву­ющими в генитивной конструкции, являются слова не только со значением сущест­вования. но и со значением восприятия. Это означало отмену жесткого ограничения на статус именной группы субъекта в генитивной конструкции: предикат воспри­ятия совместим с конкретно-референтным субъектом, в том числе — собственным именем, отсюда законное Не видно Маши или Маши дома не оказалось.

Внимание к глаголам восприятия позволило объяснить генитив субъекта при глаголах, семантика которых включает компонент восприятия постольку, поскольку предполагает наблюдателя, как в Не белело парусов. Не звенело голосов.

Вообще, речь пошла не о классах глаголов, а о семантических компонентах их значения. Было установлено, что для выбора конструкции важен ассертивный ста­тус экзистенциального компонента в данном употреблении глагола в предложении. Так, генитивная конструкция неуместна в контексте *Такой мысли не возникает не­ожиданно. поскольку экзистенциальный компонент оказывается тут в положении презумпции, ср. вполне допустимое Такой мысли не возникает, где экзистенциаль­ный компонент является ассертивным.

Внимание к семантическим компонентам объясняется также тем, что глагол переходит из одного тематического класса в другой при сдвиге акцента с одного компонента на другой в его семантике; например, такой сдвиг переводит перемеще­ние в появление на сцене. Обнаружилась глубинная связь, в лексике и в граммати­ке, между бытием и восприятием: эти компоненты связаны отношением регулярной многозначности, например, у глагола появиться (‘начать быть’ и ‘начать быть види­мым’) и у многих других.

Важным шагом было установление того, что выбор конструкции отрицания не всегда предсказывается семантикой отрицаемого глагола однозначно. Глаголы существования и восприятия, бытийные и перцептивные, ведут себя существен­но по-разному: бытийный дает обязательный генитив (ср. Сомнений не возникло и ^Сомнения не возникли), а перцептивный — возможность выбора (ср.

Особенно ярко семантика генитивной конструкции проявилась в контексте гла­голов локализации и положения в пространстве, которые не являются генитивными, т. е. не принадлежат ни к одной из двух генитивных групп: они всего лишь совмести­мы с генитивной конструкцией. Семантика этих глаголов сама по себе не включает перцептивного компонента, так что он вносится в отрицательное предложение кон­струкцией. В этих контекстах выбор между генитивной и номинативной конструк­цией отрицания зависит от концептуализации ситуации говорящим: говорящий име­ет возможность выбора между просто отсутствием и наблюдаемым отсутствием.

Композиционный подход позволил решить проблему генитивного субъекта гла­гола быть, а попутно объяснить генитив при глаголах положения в пространстве (стоять, лежать, сидеть, висеть) и перемещения в наблюдаемое пространство (прийти, как в Письма не пришло). Тем самым было установлено отличие глаголов белеть, звенеть, которые действительно включают наблюдателя и являются гени­тивными, от стативного быть и других стативных глаголов, у которых наблюдатель может появляться только в отрицательном контексте.

Составить полный список глаголов, допускающих генитивный субъект, принци­пиально нельзя — из-за не полностью предсказуемых возможностей форсирован­ного употребления генитива, ср. у Беллы Ахмадуллиной ...Он заметал ее следы. О, как он притворился ловко, что здесь не падало слезы, не облокачивалось локтя. Более трех тысяч глаголов представлены как бытийные в словаре Шведова 2007, но далеко не все они генитивные. Да и в книге Арутюнова. Ширяев 1983 деление бы­тийных глаголов на «лексикализованные» и «делексикализованные» натолкнулось на серьезные препятствия.

Дело осложняется тем, что генитивным может быть субъект переходного гла­гола в пассиве. Так, глаголы создания в пассиве ведут себя как глаголы бытийной группы (Гостиницы не построено z> ‘ее нет’).

Итак, при установке на трансформацию отрицания смысл отрицательного пред­ложения с генитивной конструкцией — это ‘НЕ + смысл исходного утвердительно­го’. Т. е. все компоненты смысла, которые есть в отрицательном предложении, есть уже в утвердительном, а генитивная конструкция только маркирует эти компонен­ты. На самом же деле смысл отрицательного предложения складывается не из двух частей, а из трех: ‘НЕ + смысл исходного утвердительного + смысл конструкции’. Говорящий выбирает генитивную конструкцию, если он хочет сопоставить ситуа­ции определенный концепт. Семантика генитивной конструкции, бытийная или пер­

цептивная, может накладываться на смысл отрицаемого глагола, а может добавлять в значение предложения новый компонент.

Так возник третий подход — композиционный, который показал, что семан­тика генитивной конструкции в определенных контекстах, в частности в контек­сте локативного быть, может выражать присутствие в ситу ации наблюдателя. Ограниченность трансформационного подхода стала очевидна: в отрицательном предложении может присутствовать перцептивный компонент, которого исходное неотрицательное не включает.

Наконец, рассмотрение русского языка в типологической перспективе сдела­ло возможным типологический подход к генитивной конструкции — позволило представить наблюдателя в генитивной конструкции как грамматический способ выражения значения эвиденциальности (засвидетельствованности). В самом деле, наблюдаемое отсутствие — это отсутствие, которое кем-то засвидетельствовано. Правда, это противопоставление касается ограниченного контекста — глагола быть и небольшого числа стативных и моментальных глаголов, которые допускают гени­тивную конструкцию с конкретно-референтным субъектом. Разумеется, эвиденци­альность не является в русском языке грамматической категорией: маркировка при­сутствия наблюдателя, даже при отрицании в составе этого ограниченного класса глаголов, не является обязательной.

История изучения генитивного субъекта наглядно показывает, как способство­вали проникновению в суть этой конструкции достижения лингвистической семан­тики последних десятилетий. Вот некоторые вехи.

Прогресс в области референциальной семантики, понятие презумпции и про­тивопоставление презумпция/ассерция позволили представить традиционно вы­двигавшийся фактор определенности именной группы субъекта как презумпцию существования обозначаемой Вещи. Так была обоснована связь семантики генитив­ного субъекта, не референтного, т. е. лишенного презумпции существования, с се­мантикой бытийного предложения, которое утверждает существование.

Понятие наблюдателя по Ю. Д. Апресяну подготовило объяснение генитивного субъекта у глагола быть, главного камня преткновения на пути семантического под­хода к генитивной конструкции.

Новые перспективы в изучении генитивного субъекта открыло обращение к понятию диатезы. Безличный глагол генитивной конструкции, равно как и сам генитив, лишает субъекта его агентивных свойств, превращая Вещь в чистый объ­ект восприятия. Тем самым актантная структура глагола подготавливает почву для воспринимающего субъекта — наблюдателя. См. в Экскурсе 3 главы 6 о том. что генитивная конструкция не единственное свидетельство того, что участник Агенс, попадая в сферу наблюдения или в сферу чужого сознания, отчасти утрачивает свою агентивность.

Существенным фактором проникновения в структуру отрицательного предложе­ния является прогресс в лексической семантике, которая осознала многозначность как одну из своих центральных проблем. Оказалось, что два класса генитивных гла­голов, бытийные и перцептивные, связаны отношением регулярной многозначности

‘существовать’ — ‘быть видимым’. Особая (не метонимическая и не метафориче­ская: возможно, эпистемическая) природа этой многозначности объяснила зыбкость границы между классами бытия и восприятия.

Особый раздел книги посвящен генитиву объекта. Проблема хотя и сдвинулась с мертвой точки при переходе от трансформационного подхода к композиционному, но здесь семантическая мотивация не всегда столь же очевидна. Кроме того, в гени­тиве объекта агрессия новой нормы ведет к семантически непредсказуемым послед­ствиям, которых нет в генитиве субъекта.

Что касается проблемы вида глагола в отрицательном предложении, то она. как и генитив субъекта, прошла путь от трансформационной трактовки к композици­онной с успехом и тоже пожала некоторые плоды от рассмотрения русского языка в типологической перспективе, см. главу 7.

В современной лингвистике все большее место занимает типология. Например, сейчас, постулируя лексическую многозначность какого-то слова, естественно по­ставить вопрос о том, насколько естественно в типологическом плане совмещение в одном слове таких двух значений. Переход глагола движения в стативный — это регулярная многозначность, которая демонстрируется на тысячах глаголов. Между тем развитие значения в обратном направлении — явление более редкое. Таково со­четание стативного и переместительного значения у локативного быть (которые об­суждались в Апресян 1992 и Падучева 1992). В книге совмещение этих двух значе­ний ‘быть’ в одном слове подтверждается примерами из нескольких других языков. Тем самым постулируемая лексическая многозначность получает типологическое обоснование как семантический переход, см. в Зализняк 2001; 2013 о се­мантическом переходе как воспроизводимом семантическом отношении, связываю­щем два языковых значения в пределах одной формы — в синхронии (полисемия) и в диахронии (семантическая эволюция), и Базу данных по семантическим перехо­дам в языках мира в Интернете, http://semshifts.iling-ran.ru (авторы — М. С. Булах, И. А. Грунтов. Д. С. Ганенков, Анна Зализняк, Т. А. Майсак, М. М. Руссо). О семан­тических переходах см. также Рахилина. Резникова, Карпова 2010.

Отдельным важным фактором прогресса в изучении структуры отрицательного предложения является, конечно, Национальный корпус русского языка. Он открыл принципиально новые перспективы для выявления связей между грамматической структурой отрицательного предложения и его лексическим составом. Совершенно неожиданно он позволил обнаружить широкое распространение конструкции с ра­дикальным отрицанием (как бы отрицающим презумпцию) — которая поначалу ка­залась экзотической.

При ориентации на глобальные проблемы некоторые частные аспекты структуры отрицательного предложения остались не затронуты или охвачены не в полной мере.

Не описан генитив отрицания в конструкциях с зависимым инфинитивом. В пушкинском Два века ссорить ие хочу безусловный аккузатив, а в не хочу прида­вать значения такой же прочный генитив, как в не придаю значения. Большой мате­риал, представленный в Ицкович 1982: 44—50, требует систематизации. Но пока ка­жется, что это чисто дескриптивная задача — тут не видно никаких семантических

прозрений. Кроме того, норма так стремительно движется в сторону' аккузатива, что могла с 80-х годов измениться.

Есть, правда, одно частное соображение на этот счет — в связи с местоимениями отрицательной поляризации, типа какой бы то ни было. Как показано в разделе 8.3, они уместны в контексте отрицания в подчиняющей клаузе, но не при предикате того же предложения, где должно быть употреблено отрицательное местоимение, см. (1):

(1) не сделал никаких I* каких бы то ни было замечаний.

Но в контексте зависимого инфинитива, где возможны оба местоимения, отри­цательное местоимение требует генитива, см. (2), а отрицательно поляризованное остается в винительном падеже, см. (3):

(2) не стал делать никаких /*каких бы то ни было замечаний.

(3) не стал делать какие бы то ни было замечания.

Отрицанию в контексте кванторных слов было отведено много места в Падучева 1974. В данной книге эта тема затронута лишь по аналогии с другими конструкци­ями, где синтаксическая иерархия не соответствует семантической, см. раздел 5.6. Отрицательные местоимения изучены недостаточно: дипломная работа Рожнова 2009 — чуть ли не единственное серьезное исследование в этой области. Вообще, проблеме взаимодействия глагольного отрицания с референциальными свойствами актантов пока не уделено должного внимания. Приведу лишь один пример на эту тему из Богуславский 1996: 129—137, касающийся внутрисловного отрицания.

Хотя глаголы перестать и броситъ близки по смыслу, предложения (4а) и (46) описывают совершенно разные ситуации:

(4) а. Американские девушки перестали курить; б. Американские девушки бросили курить.

В предложении (4а) сравниваются два временного среза (см. термин stage в Carlson 1980) класса американских девушек: американские девушки в прошлом (они курили) и американские девушки в настоящем (они не курят). Между тем пред­ложение (46) гласит, что те самые девушки, которые в прошлом курили, в некото­рый момент, быть может для каждой девушки свой, приняли (и осуществили) свое решение перестать курить. Все предикаты, входящие в семантическое разложение глагола перестать, касаются временных срезов класса, тогда как глагол бросить характеризует конкретный индивид. Так что множество референциальных проблем, связанных с отрицанием, еще ждет решения.

Не вошло в книгу отрицательное слово нет, со всеми тонкостями его употреб­ления в диалогических реакциях, особенно интересными в типологическом ас­пекте (этому посвящена большая литература, см., в частности, Добрушина 2003; DobrovoTskij, Levontina 2012). Да и нет в эллиптических конструкциях (Тебе весело, а мне нет) должно было бы найти себе место в полном описании русского отрица­тельного предложения.

Более существенного упрека следует ожидать со стороны частноотрицательных предложений. Глава о частноотрицательных предложениях, в сущности, не написа­

на: о них идет речь только в контексте семантического противопоставления частно­отрицательных и общеотрицательных предложений. Большой материал на эту тему представлен в Грамматика 1980, т. 2: 401—411, но он нуждается в систематизации, а понятийный аппарат для нее пока не разработан. Общеотрицательные предложе­ния имеют давнюю традицию изучения — в рамках трансформационной граммати­ки, с последующим от нее отталкиванием. Для частноотрицательных такой традиции нет. Не исключено, что отрицательные местоимения, не требующие отрицательного согласования (о которых шла речь в разделе 7.3, ср. он удостоился премии ті за что, они вернулись ни с чем, жалость тут ни при чём, оружие было теперь ни к чему и под.), которые составляют вполне заметный феномен в русском отрицательном предложе­нии, найдут себе место среди частноотрицательных конструкций.

Отдельная увлекательная область — предложения, которые не имеют соответ­ствующего общеотрицательного. Известна несовместимость отрицания с глагола­ми во вводном употреблении (Апресян 1978), в перформативном (Lyons 1977: 771) и в интродуктивном (Янко 2001: 141). В книге намечены другие источники — как лексические (наличие модификатора в семантической структуре глагола, см. раздел 6.1.1). так и синтаксические (конъюнкция в сфере действия отрицания, раздел 4.3). Но это не все.

Русское отрицательное предложение ждет новых исследователей.