ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О СЛОВООБРАЗОВАНИИ.
Область словообразования — одна из наиболее творческих, наименее замкнутых в грамматике языка. В ней с исключительной выразительностью выступает тот подчёркнутый И. В. Сталиным [120]
факт, что «развитие языка происходило не путём уничтожения существующего языка и построения нового, а путём развёртывания и совершенствования основных элементов существующего языка»1.
Словообразовательные элементы и их комбинации обеспечивают почти бесконечное количество новых слов и новых оттенков, обогащение которыми отвечает серьёзным потребностям роста языка. Если формы словоизменения в существенном представляются нам отложившейся прочно, почти непоколебимой системой, которой должен подчиниться каждый из нас, не ожидая при её применении фактов новых, с чертами творческой свежести (родительный падеж, напр., каждого существительного с именительным на -а будет иметь ту же примету -ы или -и: воды, красоты, ноги и под., и функции этого падежа в существенном остаются теми же самыми), то элементы словообразования мы почти всегда ощущаем как материал для отработки новых понятий и новых оттенков. Изучая их, мы, однако, скоро убеждаемся, что свободному творчеству и здесь поставлены достаточно ощутительные грани. Никогда по отношению к значительному числу словообразовательных элементов, обычных в языке, мы не можем быть уверены, что, встречаясь в нескольких десятках слов, этот же элемент окажется применимым и в остальных, которым он по смыслу может соответствовать, и лишь немногие словообразовательные элементы имеют почти неограниченную продуктивность 2.Практика языка часто_довольно консервативна, консервативнее, чем это вызывается самою природою нормативности, и требованиям жизни она подчиняется медленно и не без сопротивления. Не раз и не два, конечно, в жизни встречалась потребность в параллель пловцу назвать плавающую женщину, но всякий образующий вполне соответствующее законам русского словообразования слово пловица чувствует себя тем не менее новатором.
В старом (напр., у Гоголя) и канцелярском языке (в нотариальной практике) уже давно употреблялось нужное по обстоятельствам дела слово продавица (продавщица имеет смысл «продающая в магазине* и под.), но многие ли из нас воспринимают его как привычное? Мы с трудом преодолеваем языковую инерцию, удивляясь в то же время такому странному факту, что за тысячелетия не выработалось в литературном языке определённой формы женского рода1 И. Сталин, Марксиам и вопросы языкознании. Изд. «Правда», 1950, стр. 22—23.
8 Говорим «почти», так как даже среди таких, напр., особенно продуктивных образований, как причастия страдательного залога, не исключён случай, что к заставить «наполнить вещами* причастие будет заставленный, но от заставить «принудить» оно уже не употребляется и заменяется формой принуждённый.
Вопросу о том, «каким образом в современном русском языке выражается членимость производных основ на выделяющиеся в них морфемы» (формальные элементы), посвящена очень ценная статья Г. О. Винокура «Заметки по русскому словообразованию»,— Изв. Акад. наук СССР, Отдел, литер, и яз., V, вып. 4, 1946, стр. 314—332.
к понятию «врага». В диалектах имеются образования врагуша, ворогуша, но, ища нужного ему слова, К. Бальмонт, напр., останавливался на неудачном врагиня (ассоциация — бог — богиня); теоретически возможны были бы также вражица, вражка и др., но, как видим, все они в обращение не вошли. Ср. ещё отсутствие таких слов, как хитрица, льстица (к хитрец, льстец), по- томица (к потомок).
Тенденция к системе в проведении словобразовательных элементов на каждом шагу наталкивается на препятствия, её дезорганизующие. Среди них особенно влиятельны следующие.
Формальные приметы имеют слишком общие значения, которые в комбинации со значениями корневыми могут дать совсем особый индивидуальный оттенок смысла; ср.: творить—сотворить, но натворить (из значений на-: написать, напилить и т. д. прямо никак не следует тот оттенок смысла, который имеется в слове «натворить»); флексия основы (чередования гласных) и суффикс в хаживать и ухаживать создают совершенно непохожие разветвления значений и т.
п.Оттенки значений, принадлежащие корням и целым словам, в большей или меньшей мере модифицируют служебные значения, принадлежащие словообразовательным элементам, напр., суффиксам: моряк уже не имеет отрицательной или аффективной окраски суффикса -ак (-як); потеряло её и слово рыбак. Не имеет общей резкой окраски суффикса -ун, напр., слово опекун; наоборот, -ца в именах мужского рода (ср. убийца, кровопийца), первоначально эмоционально не окрашенное, приобретает отрицательный оттенок благодаря значению основ, с которыми соединяется.
Зачастую наблюдается необходимость, если в языке уже есть слово того же корня, образованное при помощи данного суффикса, прибегнуть для того, чтобы обозначить другое понятие, к другим словообразовательным средствам: наперсник мы не передаём при помощи «нагрудник», избегая соответственного омонима; слово женского рода к друг не выступает в виде дружка, так как последнее получило в прошлом специфическое значение свадебного чина \ а заменяется словом подруга, но ввиду того, что и это слово приобрело специальный оттенок — «друг и приспешница женщины», а по отношению к мужчине — оттенок только торжественный, настоящего словесного выражения понятия женского рода, параллельного слову «друг», в литературном языке ещё нет; приводимое Далем другиня — искусственное, не привившееся слово. Любопытно, что та же самая тенденция избегать омонимных слов действует даже при образованиях от слов омонимного употребления; ср. разносить (напр., по сторонам), откуда разносчик, но по отношению к разносить «делать разнос, упрекать» и под. образование «разносчик» было бы неприемлемо.
Самое же главное препятствие — тождество или близость зна- [121] чений у многих словообразовательных элементов, унаследованных уже от древнейшего периода языка: и -ец, и -щик, и -тель, напр., одинаково годятся на роль элементов, обозначающих лицо, что- либо делающее; ср. ещё, напр., суффиксы, служащие для образования наименований цветов: краснота, чернота, но белизна, желтизна', синева, но зелень.
К стирать как совершенный вид возможны образования стереть (в значении «пыль, мел» и под.) и постирать («бель£» и под.); к достать—несовершенный вид доставать, но к стать — становиться и под.Значению времени, которое является одним из принадлежащих окончанию имён прилагательных на -ний, точно соответствует старое, давно установившееся слово субботний; но другие слова этого рода, позже вошедшие в язык,— понедельничный, вторничный, пятничный образованы уже без осознания специфичности суффикса; а воскресный и вовсе не представляет правильного образования к воскресенье (ожидалось бы «воскресен-ний»). Заслуживает внимания также, что совсем нет соответствующего принятого образования к среда.
Нам приходится также считаться и с тем, что никогда, ни в какую эпоху говорящими не были и не могли быть использованы до конца все формальные возможности, представляемые языком; каждая последующая эпоха в crohx новообразованиях руководилась не общей тенденцией к систематичности, а кругом ассоциаций, с одной стороны, с тем, что уже реально в языке осуществилось, и, с другой стороны, с тем, что нуждалось в выражении. Если теперь мы от прилагательных на -ивый, -ливый, образуем слова типа счастливец, ленивец и под. (ср. в диалектах милостивец), то от красивый подобное образование уже невозможно, так как старина оставила нам красавец, форму, восходящую к другой, ставшей теперь непродуктивной, основе «крас-ав-(а)», и мы уже не станем в угоду системе заменять её новой, соответствующей новому кругу формальных ассоциаций, действующих в языке сейчас.
Так же точно нас не смущает теперь не укладывающееся в рамки обычной словообразовательной системы отношение: беглец — беглянка (а не «беглица») или торговец — торговка и под.
Разновременность поступления в язык элементов, которые позже оказывается невозможным в их словообразовании подчинить системе, особенно заметно определяет историю слов заимствованных; ср.: бенефис, но бенефициант, паяц, но паясничать (к распространённому в первой половине XIX века паяс), магнит, но магнетизировать, Персия, но персидский, Дания, но датчанин, датский, претензия, но претенциозный.
Указанные особенности словообразования исключают возможность полностью описать язык, ограничившись характеристикой значений его словопроизводственных элементов. Овладеть словообразовательной структурой языка можно, за исключением некоторых особенно продуктивных категорий, только шаг за шагом усваивая каждое отдельное слово. Но повысить своё чутьё к словопроизводственным элементам, наблюдая с большей или меньшей чёткостью отложившиеся в языке группы, конечно, возможно, и в этом и заключается смысл предлагаемых ниже характеристик отдельных словообразовательных средств.
Формы словообразования не существуют в славянских языках строго обособленно от форм словоизменения: число, напр., имени существительного (относящееся к словообразованию) соединено в одной примете с соответственными падежными значениями (представляющими факты словоизменения); точно так же приметы времени в глаголе (настоящего и будущего) слиты в том же окончании, которое служит для распознавания лица.
Родственные по смыслу формальные категории, напр., настоящее и прошедшее время, могут выражаться разными способами: признак настоящего времени заключается, как только что упоминалось, в окончании, обозначающем лицо (форма словоизменения): веду, ведёшь, ведёт, а признак прошедшего времени заключён в чисто-словообразовательном элементе -л: вёл, вела, вело и т. д. Подобные особенности строения языков заставляют при описании их считаться с рядом практических неудобств, которые обязательно должны возникнуть в случзе, если описывающий систематизатор- ским задачам отдаст преимущество перед стремлением показать факты в их органической связи. Поэтому по мотивам собственнопрактическим мы исключаем из словообразования некоторые особенности, которые удобнее дать при характеристике флексии.
4.