§ 7. Временное усиление церковнославянских элементов в сороковых и пятидесятых годах XVIII в.
Обновление жанров в тридцатых годах XVIII в. и после в целом имело следствием обновление языка художественной литературы (поэзии), приближение его к русскому за счет по крайней мере наиболее обветшавших элементов церковнославянского.
Уже, однако, те самые сороковые — пятидесятые годы, когда Ломоносовым создаются блестящие образцы поэтического стиля на русской основе, характеризуются тенденцией вернуть церковнославянскому языку, хотя отчасти, значение, принадлежавшее ему раньше. Полностью о возврате к нему и в эго время говорить не приходится, но пиетет по отношению к старинному языку возрождается вместе с национально-окрашенными настроениями, ищущими пищи в идеализируемом прошлом. Защита национального, прямая или прикрытая, становится заметным мотивом у писателей, особенно с пятидесятых годов, когда роль иностранцев на верхах уже встречает известный отпор со стороны представителей русской аристократии, а в области языка национально-окрашенные настроения имеют следствием, наряду с отталкиванием от иностранного (более или менее определенными пуристическими тенденциями) \ возрождение вкуса к церковно- славянскому как к «своему»2, удовлетворяющему, по понятиям времени, не только требованию оставаться в пределах «родного», но и классовому стремлению — чтобы это родное вместе с тем не было «подлым», а питало бы «высокие» настроения. Не все, конечно, деятели художественного языка этого времени одинаково отразили на себе новые тенденции, но навстречу им охот- [66] [67] нее пошли те именно (Тредиаковский, Ломоносов), кому в годы своего обучения пришлось пройти через серьезную работу над усвоением церковнославянского.В «Письме, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет изданном от автора двух од, двух трагедий и двух епистол» (1750 г.) Тредиаковский, начинавший с отрицания «славенщизны», жестоко критикует Сумарокова за допускаемое им просторечие (ср.: «у Автора и сельское употребление есть правильное и красивое»; он «многие речи составляет подлым употреблением») и корень зла видит в недостаточном знакомстве его с церковнославянским языком: «Толикие недостатки и толь многие как в речах порознь, так и вообще в сочинении, проистекают из первого и главнейшего сего источника, именно же, что не имел в малолетстве своем Автор довольного чтения наших церковных кнйг, и потому нет у него ни обилия избранных слов, ни навыка к правильному составу речей между собой».
На позиции обязательного знакомства с церковнославянским и его использования стоит и Сумароков (ср.
его «Епи- столу о русском языке», 1748 г.), но он настаивает на критическом, рассудительном использовании наследия старины: «Имеем сверьх того духовных много книг. Кто винен в том, что ты Псалтыри не постиг, И бег-учи по ней, как в быстром море судно, С конца в конец раз сто промчался безрассудно? Коль аще, точию обычай истребил, Кто нудит, чтоб ты их опять в язык вводил? А что из старины поныне неотменно, То может быть тобой повсюду положенно».С полной определенностью и для своего времени с большою силою через несколько лет (в 1757 г.) М. В. Ломоносов старается обосновать в трактате «О пользе книг церковных в Российском языке» высокое значение церковнославянского языка, особенно для героической поэмы и прозаических речей «о важных материях», проверяя его силою созданных им образцов. В большей или меньшей мере дань этому убеждению, высказанному Ломоносовым, отдают и второстепенные писатели этого и ближайшего времени.