ТРЕБОВАНИЕ СМЫСЛОВОЙ ТОЧНОСТИ И МНОГОЗНАЧНОСТЬ РУССКОГО СЛОВА

Одним из основных требований норм словоупотребления является, конечно, уместное применение слова в присущем ему лексическом значении. Ошибки здесь особенно непозволительны, так как могут привести к неправильному пониманию высказывания.

Часто указывают на непростительный промах поэта В. Волже- нина, написавшего: Приходи вечор, любимый, ...Ведь просторечное слово вечор означает ‘вчера вечером’ (ср. у Пушкина: В е- чор, ты помнишь, вьюга злилась...). Впрочем незаконное с точки зрения современных лексических норм и как будто бы даже нелепое употребление (приходи вечор, т. е. ‘вчера вечером’) получает оправдание, если обратиться к значению этого наречия в некоторых говорах и устном народном творчестве (см. об этом в статье И. А. Попова, помещенной в журнале «Русская речь» (1974.—№ 2).

Особенно много опасных подводных камней скрывается среди паронимов (так называют в языкознании слова, близкие по звучанию, но не совпадающие по смыслу).

На первый взгляд требование смысловой точности представляется самоочевидным и не нуждающимся в особых комментариях. Стоит лишь знать истинное значение слова) В действительности же все обстоит гораздо сложнее. Каким образом возникает и остается ли неизменным значение слова? Что такое истинное значение? Где границы правильного применения слова? Эти вечные проблемы науки о языке сохраняют свою остроту.

Нередко истинное значение слова видят лишь в его первоначальном, исконном (этимологическом) смысле. Но если с этой точки зрения взглянуть не только на художественную, но и на обычную, обиходную речь, то окажется, что она вовсе не точна и не соответствует истине в таком ограниченном ее понимании. Солнце садится, косить сено и т. п. — это общепонятные и, конечно, нормативные употребления, но они не сообразуются с исконным (точным!) значением слов садится и сено. В художественной литературе дело еще более усложняется. Один из критиков «Евгения Онегина» усомнился в правильности выражений стакан шипит, камин дышит, неверный лед и т.

Наивная этимологизация и мнимое понимание точности смысла слова нередко приводят к необоснованным запрещениям пуристского толка. Есть люди, которые приходят в негодование, усматривая в выражениях торговая сеть, финиш пятилетки и т. п. грубое нарушение лексических норм. Нет необходимости опровергать эти поспешные и малодоказательные обвинения. Наблюдаются, однако, более сложные и переходные случаи. Например, в Ленинграде, в доме Ия 114 по Невскому проспекту, расположен магазин с броским названием «Товары в дорогу». С точки зрения строгой языковой логики, это название не только неточно, но и рискованно. Слово товар в русском языке имеет два основных значения: 1) продукт труда, изготовленный для обмена, продажи; 2) то, что является предметом торговли. Из этого ясно, что всякий купленный предмет перестает быть товаром. В дорогу берут не товары, а вещи (если, конечно, не предполагают перепродавать их). Но вывеска прижилась, к ней привыкли, и постепенно традиция употребления берет верх над буквальной точностью смысла слова.

Жизнь слова не укладывается в жесткие рамки первоначаль- ного смысла. Появление новых значений и развитие многозначности (полисемии) естественно, а во многих случаях неизбежно, так как в этом процессе как раз наиболее рационально и экономно отражается реальная взаимосвязь явлений внешнего мира. В истории известны, правда, попытки искусственно устранить многозначность (которая якобы делает речь «двусмысленной и темной») путем создания универсального, логического языка в духе рационалистической философии XVII—XVIII вв. Эти попытки были заранее обречены на провал. Многозначность — это не зло, а величайшее благо, позволяющее языку развиваться и поспевать за опытом жизни, а большим писателям — заглянуть в «бездну» возможностей самого слова.

Конечно, некоторая опасность непонимания или недопонимания при наличии многозначности у слова всегда существовала и существует^ особенности на первой стадии развития значения или при резких различиях собеседников в культурно-образовательном уровне). Эти свойства многозначного слова (а также омонимов) часто служили поводами для каламбуров и игры слов. Вот как, например, было использовано новое значение глагола трогать ‘вызывать сочувствие’ (по происхождению это перевод французского глагола toucher) в пьесе А. А. Шаховского «Новый Стерн». В ответ на реплику князя: Добрая женщина, ты меня трогаешь! — крестьянка говорит: Что ты; барин, перекрестись! Я до тебя и не дотронулась! Однако в обычной обстановке живой речи опасность смешения значений легко устраняется контекстом. Там же, где многозначность слова действительно нежелательна (например, в терминологии), на помощь приходит сознательная замена слова. Например, стремление исключить ненужные смысловые ассоциации потребовало от химиков замещения прилагательного элементарный (...э лементарный анализ органических соединений) словом элементный.

Итак, точность словоупотребления вовсе не заключается в догматичном следовании исконному (иногда, кстати, утраченному или угасающему) значению слова. Это понятие складывается из суммы признаков: распространенность и регулярная воспроизводимость данного значения слова, соответствие его общему психолингвистическому механизму семантического развития, созвучность традиционным и культурно-историческим факторам, общественно-эстетическая оценка и, наконец, уместность в конкретной речевой ситуации. С этой точки зрения многие смысловые неологизмы наших дней (баланс — ‘равновесие’, контакты — ‘связи’, финиш — ‘конец вообще’, вакуум — ‘пустота’ в отвлеченном смысле, горящий — ‘срочный’, практически — ‘по сути дела’, ‘фактически и др.) «е противоречат нормам словоупотребления.

Но возможности расширительного употребления слова в литературном языке определенного исторического периода не безграничны.

Тревога за судьбы родного языка, за соблюдение требования смысловой точности порождается еще и тем, что стремительное вхождение новых слов, появление новых значений неизбежно ускоряют процесс старения других слов, утраты других значений. Некоторые сетуют на преждевременное забвение многих старинных слов и значений. Так, ленинградский литератор Б.Тимофеев в книге «Правильно ли мы говорим?» (Л.,1961) высказывал сожаление о том, что на наших глазах уходят из употребления и забываются прежние наименования степени родства. Действительно, даже хорошо образованные люди сейчас уже нередко путают, скажем, такие слова, как: деверь(брат мужа) и шурин (брат жены), золовка (сестра мужа) и свояченица (сестра жены). Однако этому вряд ли следует удивляться, так как тесные патриархальные связи между членами семьи уступили теперь место новому типу социальных и семейных взаимоотношений.

Постепенно забывается и смысл старых наименований единиц измерения (аршин, вершок, сажень и т.

Старение слов и значений, связанных с уходящими из жизни явлениями,— процесс неизбежный и неотвратимый, а если посмотреть шире — даже полезный. Человеческая память не безгранична в своих возможностях. Современному школьнику, изучающему основы ядерной физики и генетики, запоминание прежних единиц измерения было бы делом обременительным и малорезультативным.

Печальное следствие интеллектуализации современного языка некоторые писатели и языковеды видят сейчас в распространении стандартных оборотов, утрате образности речи и забвении народных колоритных слов и значений. Часто при этом вспоминают слова А. С. Пушкина, обращенные к Владимиру Далю: «Да, вот мы пишем, зовемся писателями, а половины русских слов не знаем!» Конечно, всякий стандарт (даже рационально организованный) наносит ущерб выразительности литературной речи. Думается, однако, что опасения относительно ущемления возможностей живой и по-своему образной современной речи несколько преувеличены. Образцы художественной литературы наших дней свидетельствуют не об обеднении образных средств, а скорее о новоявленном и своеобразном объединении, так сказать, сплаве старого и нового слога. Именно писателям принадлежит главная роль в возрождении ярких и живописных слов и значений. Определенную пользу в этом смысле могут принести и словари, отражающие прошлое русского языка: сейчас издаются «Словарь русского языка XI—XVII вв.», «Словарь русских народных говоров» — подлинная сокровищница русского народного слова (Глав. ред. Ф. П. Филин, с 1983 г.— Ф. П. Сороколетов).

ПОЯВЛЕНИЕ НОВЫХ ЗНАЧЕНИЙ

И НЕНОРМАТИВНОЕ СЛОВОУПОТРЕБЛЕНИЕ

Как известно, обогащение языка происходит не только путем создания новых слов (лексических неологизмов), но и посредством появления новых значений (семантических неологизмов). Однако наряду с добрыми и полезными всходами в современной речи часто нарождаются, и сорные травы. Как отделить пшеницу от плевел? Противоречивые мнения о ценности новых употреблений отдельных слов, вкусовой подход,к оценке того или иного смыслового новообразования вызывают необходимость определить хотя бы некоторые общие принципы их квалификации. Естественно, что рассмотрение этих зыбких и животрепещущих фактов должно быть лишено всякой предвзятости. Анализ может вестись только объективно-исторически, с учетом целесообразности конкретного языкового явления и его соответствия типовыч моделям смыслового развития лексики русского языка.

Представляется оправданным и с нормативной точки зрения приемлемым возникновение новых значений в указанных случаях.

1. При отсутствии в лексической системе языка однословного наименования (т. е. отдельного слова, а не словосочетания) для обозначения нового предмета или понятия (а также для предметов или понятий, получивших особую актуальность в общественной жизни). Появление нового смысла как бы восполняет пробел в системе обозначений: «знак — понятие». Причем применение старого слова в новом значении оказывается экономичнее, чем употребление описательного оборота. К этому следует добавить и наличие в ряде случаев устойчивых и полезных ассоциаций (ср. новое: морж — ‘любитель зимнего купания* и старое: морж — ‘северное морское животное1), укрепляющих новое значение в качестве факта языковой системы.

Приведем несколько примеров. Слово абитуриент сравнительно недавно закрепилось в новом значении: ‘человек, поступающий в высшее учебное заведение’, освободив тем самым нас от необходимости каждый раз употреблять описательное выражение (однословного наименования этого понятия в русском языке до 50—60-х гг. не было). Утрата же словом абитуриент прежнего значения — ‘оканчивающий среднюю школу’ (от нем. Abiturient — ‘сдающий выпускные экзамены’ восходит к лат. abiturientis — "собирающийся уходить’) оказалась для языка не жизненно важной, так как в словарном составе уже до этого имелось другое (причем однословное!) обозначение данного понятия — выпускник.

Слово синтетика было впервые помещено в Словаре Ушакова с пометой «научное, философское» в значении ‘метод исследования рассуждения, приводящий к синтезу’. У В. Брюсова, например, это слово употреблено в таком необычном для нас сочетании: синтетика поэзии. Новое значение слова синтетика — ‘синтетические материалы, а также изделия из них’ — факт недавнего времени (впервые отмечено в Словаре новых слов, 1971.) Оно оказалось удобным однословным обозначением актуального явления современной жизни и нашло структурную поддержку в системе русского языка (ср.: пластика, органопластика, косметика и т. п.). Старое же значение этого слова было утрачено. Зато не так давно появилось новое слово синтетичность (впервые зафиксировано в Словаре новых слов, 1971). Оно употребляется в значении ‘обобщенность’. Ср.: синтетичность изображения, синтетичность киноискусства.

В современной разговорной речи и даже в периодической печати нередко встречается полушутливое употребление слов именинник, именинница применительно к человеку в день его рождения, а не только именин, как это было прежде. Например: Имениннику в день рождения преподносят подарки.

Есть основания предполагать, что новое употребление со временем может стать фактом общелитературного языка. Дело в том, что в русском языке нет однословного наименования для этого понятия (слова рожденник не существует, а слово новорожденный обычно используется в прямом смысле — ‘только что родившийся’). Кроме того, сам обряд празднования именин устарел, молодежь уже не знает этих календарных дат. Все это, естественно, увеличивает вероятность закрепления и санкционирования у слова именинник нового значения.

2. Допустимыми представляются многие факты расширительного употребления слова при обязательном сохранении смыслового ядра. Такое употребление мотивированно и целесообразно потому, что оно основывается на использовании старой формы и традиционного, уже усвоенного смысла и, таким образом, не требует мыслительного напряжения для запоминания нового слова. Например: ас (не только о летчике, но и вообще о мастере своего дела, виртуозе; так теперь стали говорить и писать об инженере, ученом, о токаре, монтажнике, бегуне, лыжнике, шахматисте и т. п.), ассортимент (не только о товарах, но и о совокупности различных предметов или явлений: ассортимент дискуссионных вопросов (Сов. культура.— 1970.— 1 янв.), ассортимент поэзии (Лит. газ.— 1974.— 24 апр.) и т. п.), инфляция (не только о бумажных деньгах, но и об обесценивании в широком смысле слова, например: инфляция образования (Наука и жизнь.— 1971.— № 10), инфляция художественного слова (Вопросы литературы.— 1970.— № 5), инфляция совести (Нагибин. Переулки моего детства) и т. п.). Ср. также: новый раунд массированной кампании (Известия.— 1984.— 28 сент.), диапазон проблем (Сельская жизнь.— 1987.— 21 авг.), политический климат (Правда.— 1987.— 20 авг.).

В этих случаях расширительное употребление не обусловлено требованиями обозначения (номинации). Оно появляется не для заполнения пробела в системе: «знак — понятие» (см. выше абитуриент и др.). Например, для понятия, которое обозначается словом ас в расширительном смысле, уже имелись однословные наименования: мастер, умелец, виртуоз, специалист. Причина закрепления этого и других подобных употреблений состоит в свежести и выразительности (экспрессивности) нового применения, что, кстати, является важным фактором обогащения языка.

Интересные наблюдения над развитием новых* значений содержатся в статьях К' А. Логиновой «Новые слова и устойчивые сочетания в лексиконе дипломатии» и Т. Н. Поповцевой «О формировании новых значений слов путем семантического стяжения» (в кн.: Новые слова и словари новых слов.—Л., 1978). Так буквально на наших глазах появилось новое значение у слова партнер — ‘компаньон, участник какого-либо политического или торгового союза’. Например: Советский Союз — самый крупный торговый партнер Финляндии (Известия.— 1978.— 28 марта). В дипломатической речи слово диалог стали не так давно употреблять в необычном смысле: переговоры, контакты между двумя или несколькими странами в целях достижения соглашения, мирного урегулирования. В этом новом значении слово диалог нередко теперь встречается и на страницах газет: диалог между западными странами и социалистическими странами, конструктивный диалог, продолжать франко-советский политический диалог.

Новый общественно-политический смысл получило слово разрядка. Его широко употребляют, когда имеют в виду сдвиг в отношениях между государствами с различным общественным устройством в сторону нормализации, урегулирования противоречий. Специалисты считают, что новое значение возникло благодаря семантическому стяжению. Суть этого процесса в следующем. Еще в 50-е годы XX в. в речевой оборот вошло словосочетание разрядка международной напряженности. Социальная же значимость этого выражения, частота его применения и общепонятность привели к тому, что ради краткости наряду с трехчленным сочетанием стали употреблять двухчленное — разрядка напряженности, а затем и просто — разрядка, т. е. одно стержневое слово взяло на себя смысловую нагрузку всего выражения.

Как уже отмечалось, смысловые возможности нормативного использования слова не беспредельны. В современной речи довольно часто наблюдаются фацты немотивированного семантического смещения. Не касаясь здесь самоочевидных речевых ошибок, вызванных малограмотностью (например, употребление дилемма вместо проблема, алиби — вместо оправдание; вспомним также красноречивое в этом плане стихотворение Маяковского «О «фиасках», «апогеях» и других неведомых вещах»), отметим наиболее характерные, на наш взгляд, причины нарушения норм словоупотребления.

1. При расширительном употреблении незаметно утрачивается необходимая связь с традиционным смысловым ядром слова, в результате чего новое «значение» перестает соответствовать основному смыслу слова (вплоть до возникновения антонимических отношений). Например, в словах напарник, напарница заключена идея содружества, приложения совместных усилий при выполнении общего дела. Этот признак является весьма существенным. Пренебрежение им может привёсти к неоправданному смешению слов напарник и соперник. Например: Лидии Скобликовой выпало бежать в первой паре с канадской спортсменкой Марсиа Персоне. Свою напарницу она обошла почти на полкруга (Коме, правда.— 1968.— 28 янв.). Ясно, что в этой фразе автору следовало употребить слово соперница, а не напарница. В словаре-справочнике журналиста «Трудности русского языка» (МГУ, 1964) приводится весьма показательный материал неправомерного расширительного употребления слов дуэт, квартет, квинтет и трио. В этих случаях утрачивается признак общности и согласованности, единонаправленности действия группы лиц. В результате забвения этого признака слова дуэт, квартет и др. стали ошибочно применяться к лицам, действующим не в общих, а даже в противоположных интересах, т. е. к противникам друг друга. Например: После трех туров турнирную таблицу возглавляет квинтет лидеров: по 1,5 очка при одной неоконченной партии набрали Штейн, Барцаи, Ивков, Трингов и Ваганян (Сов. спорт.— 1971.— 17 апр.).
2. Неоправданным представляется также такое применение слова, при котором утрачивается важный характеризующий признак, который как раз и выделяет обозначаемое понятие в ряду близких, но отнюдь не тождественных. В этом случае происходит смысловое обеднение содержания и как результат этого — непозволительное смешение слов. Примерами могут служить употребление слова вернисаж (торжественное открытие художественной выставки) вм. слова выставка, погода — вм. климат, роспись — вм. подпись и т. п.
3. Ненормативное употребление нередко возникает в результате нарушения соразмерности соединяемых понятий. Обычно в таких случаях важное, весомое словопонятие, оказываясь в несозвучном соседстве, и само утрачивает многозначительность содержания. Неоднократное же употребление его в обыденных контекстах постепенно ведет к обесцениванию и утрате той самой выразительности, ради которой оно сначала и применялось в несвойственных сочетаниях. Так, слово форум означает широкое, представительное собрание, имеющее большое общественное значение. Говорят: форум ученых, Всемирный форум солидарности молодежи, выступить на мировом форуме журналистов и т. п. Но нередко встречается и необоснованное (несозвучное!) использование слова форум применительно к обычным, малопримечательным собраниям или Совещаниям местного значения. Если такое употребление не носит преднамеренно шутли- во-иронического^характера, оно является нарушением норм словоупотребления. Например: форум животноводов, форум модельеров и т. п. На наших глазах (не без помощи спортивных комментаторов) девальвируется высокое и отчасти торжественное слово корифей. Так можно назвать выдающегося писателя, философа, ученого, музыканта, художника. Но вряд ^ли оправданно говорить и тем более шїєать о «коркфеях» футбола, хоккея, прыжков в длину и т. п.

Естественно, что намеченные признаки разграничения правильного и неправильного’ употребления имеют весьма общий характер и лишь относительную практическую ценность. История слов, развитие и закрепление их значений относится к области индивидуальных, часто неповторимых явлений языка, которые не укладываются в прокрустово ложе заранее созданных схем и образцов.

Рассмотрим поэтому более детально несколько спорных случаев современного словоупотребления.

Как употреблять слово кавалькада? С таким вопросом сейчас нередко обращаются к специалистам, о применении этого слова высказываются различные и даже диаметрально противоположные суждения. И это, конечно, не случайно. В последние годы слово кавалькада значительно расширило сферу своей сочетаемости. В прошлом оно имело достаточно определенное значение — ‘группа всадников, движущихся размеренно, вереницей’. Поэтому, кстати, неправильным, тавтологическим является выражение кавалькада всадников. Но суть вопроса заключается не в этом. В современной речи стали обычными сочетания: кавалькада машин (автомобилей, велогонщиков, велосипедистов, мотоциклистов). Так пишут сейчас даже известные журналисты, например В. Песков, Б. Стрельников, и некоторые поэты.

В то же время большинство нормативных пособий с разной степенью категоричности отвергает подобное употребление. Действительно, словосочетание кавалькада машин противоречит исконному, этимологическому смыслу слова кавалькада (оно восходит к латинскому caballus, итальянскому eavatto — ‘конь, лошадь’). Однако забвение первоначального значения произошло уже и в языке-источнике: по-итальянски cavalcare un asino означает ‘ехать верхом на осле’. Поэтому, как остроумно замечает языковед Ю. В. Откупщиков, не станем ли мы «большими роялистами, чем сам король», если запретим переносное, расширительное применение слова кавалькада, ссылаясь на его забытую этимологию? И дело не только в забвении исконного значения слова. Произошло изменение в самой действительности, в средствах передвижения. Конечно, для выражения понятия о движущихся цепью однородных предметах в русском языке есть другие слова (например, вереница автомобилей, повозок и т. п.). Но слово кавалькада прельщает журналистов броскостью и некоторой экзотичностью. Впрочем, это уже область языкового вкуса и стиля повествования. С точки зрения норм современного словоупотребления сочетание кавалькада машин не является ошибочным, однако неумеренное использование грозит превратить его в дурной штамп газетного языка.

К этому следует добавить еще и то, что если допустимо расширительное употребление слова кавалькада по отношению к некоторым видам транспорта (машины, мотоциклы и т. п.), то неоправданно применение его к вообще перемещающимся предметам, например, кавалькада облаков (Коме, правда.— 1971.— 13 июля), или к предметам, которые представляются движущимися, например: В проносящейся мимо кавалькаде скал, деревьев, кустов (Павленко* Счастье). Последнее, кстати, относится и к употреблению слова вереница. Говорят: вереница гусей, солдат, вагонов, повозок и т. п. но неправильно: вереница до#ов, деревьев, кустов и т. п.

Уже более десяти лет языковеды и писатели ведут борьбу против расширительного и стилистически неоправданного употребления слова автор. С горькой иронией пишет в журнале «Наука и жизнь»- (?969.— № 3) Б. Егоров: «Раньше гово- рили автор баллады, автор симфонии. А теперь в газёте каждый день автор шайбы, автор гола, автор заезда, автор прыжка, автор удара в челюсть». В словарях и справочниках по культуре речи отмечается неуместность и таких словосочетаний, как автор рекорда, автор выдающегося результата и т. п. В центральных газетах и популярных журналах, помимо авторов гола и шайбы, можно встретить и автора фирменных блюд (Сов. торговля.— 1972.— 20 янв.) и автора замечательных сортов яблонь (Правда.— 1970.— 22 авг.).

Сдавшись на милость победителя, некоторые языковеды готовы признать нормативность подобных словосочетаний. Но с такой позицией невмешательства вряд ли можно согласиться. Есть веские основания для отвержения рассматриваемых употреблений. Они заключаются в несоответствии, несозвучности культурно-языковой традиции {автор романа, автор симфонии) и новых, весьма прозаических применений слова (автор прыжка, автор фирменных блюд). С другой стороны, нетрудно понять, почему так упорно сопротивляются нерекомендуемые сочетания. Естественно стремление говорящих и пишущих заменить описательное выражение: ‘тот, кто совершил какое-либо действие* (например, тот, кто забил гол) — однословным наименованием. Но такого обобщенного и в то же время стилистически нейтрального слова в языке нет (есть, правда, «книжные» синонимы: творец, создатель, созидатель, но они также не подходят для обозначения обыденных явлений). Отсутствие нужного слова приводит к тому, что временно, как бы напрокат, берется несозвучное слово из другой сферы общественной жизни. Не будем гадать, чем закончится соревнование между потребностью восполнить пробел в системе наименований и столь же оправданным стремлением к стилистической и жанровой соразмерности слов, объединяемых в сочетание. С точки зрения норм современного словоупотребления сочетание автор гола и т. п.— нежелательно, так как нри этом нарушаются живые ассоциации с культурно-историческим содержанием слова автор.

Наша речь, как одежда, бывает подвержена влиянию преходящей моды. Сейчас стали, например, фаворитами (кстати, и это слово приобрело незаслуженные симпатии в профессиональной речи спортсменов) прилагательные качественный, добротный, масштабный (например, качественное питание, добротный очаг культуры!). Не украшает и не упрощает современную речь злоупотребление научной и специальной лексикой, броскими и экзотическими словосочетаниями.

Только слепой модой и погоней за дешевым эффектом можно объяснить неумеренное немотивированное применение слова плеяда. Оно восходит к греческой мифологии и истории: плеядами именовались семь дочерей мифического титана Атланта, превращенных после смерти в звезды и давших название группе семи поэтов, живших в III в. до н. э. Естественно, что даже при расширительном употреблении слово плеяда сохраняет историко-культурные ассоциации и поэтому ограничено в сочетаемости. Говорят: плеяда ученых, великих музыкантов, поэтов, блестящих полководцев и т. п. Но едва ли оправданно применение слова плеяда к выдающимся представителям любых, в том числе и будничных, профессий (например, плеяда кулинаров или плеяда баскетболистов). И конечно, вовсе недопустимо употребление слова плеяда о тех, чье поведение вызывает неодобрительную оценку (плеяда молодых штурмовиков и громил— Коме, правда.— 1968.— 5 сент.) или применительно к неодушевленным предметам (плеяда тракторов — Известия.— 1954.— 5 авг.).