СОЧЕТАНИЯ ПРАВИЛЬНЫЕ, НЕПРАВИЛЬНЫЕ И НЕОБЫЧНЫЕ

Возможность сочетания слов друг с другом далеко не беспредельна. Известное выражение Пушкина «язык неистощим в соединении слов» справедливо по отношению к языку в целом (особенно к художественной речи), но никак не может быть распространено на конкретные слова, Что касается последних, то для них выбор «соседей» всегда ограничен.

Во-первых, сочетание слов не должно в принципе противоречить смыслу соединяемых понятий. С точки зрения логики жизни, нормального восприятия действительности нелепы, скажем, такие словосочетания: высоченный домик или маленький домище, радостное мыло или душистое событие. Уместны в контексте художественной литературы, но противоречат усредненным нормам словоупотребления многие окказиональные сочетания и оксюмороны: красный смех (Л. Андреев), седая юность (Г е р ц е н), живой труп (Л. Т о л с f о й), радостная печаль (Короленко), тоскливая радость (Г о р ь к и й), ненавидящая любовь (Шолохов), грустный восторг (Бондарев), конфетная боль (Вс.

В то же время известно, что связь между словами в языке и предметно-логические отношения в действительности не всегда совпадают. Летучая мышь отнюдь не является мышью, громоотвод защищает нас не от грома, в трубах парового отопления теперь чаще циркулирует не пар, а горячая вода. Однако подобные нормальные для языка алогизмы, хотя и широко распространены, не являются все-таки общим правилом. Они основываются обычно на языковой привычке или на смысловых смещениях, оправдывающих такое «нелогичное» употребление; ср. выше: солнце садится; косит сено и т. п. В целом же логика сочетания слов следует за логикой жизни (кстати, слово громоотвод все чйще заменяется молниеотводом; ср.в Словаре Ожегова, 1972: громоотвод— прибор, называемый теперь молниеотводом). И это естественно, так как в мышлении (и языке) отражается и воссоздается реальный мир, связи слов в языке как бы накладываются на взаимоотношения вещей и понятий. В языке весьма много внешних аномалий и отступлений от объективной картины внешнего мира, но преувеличивать их роль — значит способствовать отрыву языка от мышления и в конечном счете от соотношения с реальной действительностью.              ,

Вот почему неправильны, нелогичны отмеченные, например, в современной письменной речи сочетания слов. В газетах нередко встречается: родилась новая традиция, завести хорошую традицию. Но ведь слово традиция означает то, что перешло от одного поколения к другому, что унаследовано от предшествующих. Традицией можно назвать лишь уже установившийся ранее обычай* но никак не только что совершенное действие (пусть даже самое благодетельное). Поэтому традицию можно беречь, оберегать, хранить, сохранять, укреплять, поддерживать, ей можно следовать, но традиция не может внезапно родиться и ее нельзя в один прием завести. В этом случае мы имеем дело с логическим (смысловым) нарушением норм сочетаемости. Слово уровень имеет два значения: 1) горизонтальная линия, являющаяся границей высоты чего-либо; 2) степень развития чего-либо.

Часто встречаются подобного рода алогизмы в школьных сочинениях. Например: счастливая година {по данным картотеки Института русского языка слово година употребляется в иных сочетаниях: година бед, испытаний, невзгод и т. п., година — голодная, горькая, грозная, злая, лихая, мрачная, недобрая, нелегкая, несчастная, суровая, траурная, трудная, тяжелая, тяжкая, черная и т. п.); посеять пашню; скакать на гарцующей лошади; его не интересовали жизненные (вместо житейские) мелочи; мизерный достаток, фашистские воины и т. п.

Не менее важно соблюдать те правила сочетания слов, которые основаны не столько на логической целесообразности соединения данных слов, сколько на устойчивости и воспроизводимости всего оборота. Так, в силу языкового обычая (или, как говорят лингвисты, узуса) можно сказать: страх берет, тоска берет, смех берет, охота берет, но недопустимы сочетания: радость берет или удовольствие берет. Прилагательное неминуемый соединяется только со словами негативного смысла: гибель, смерть, провал и т. п. Выражать можно возмущение, восторг, восхищение, готовность, доверие, желание, изумление, интересы, любовь, мнение, надежду, недоверие, недовольство, недоумение, одобрение, озабоченность, опасение, признательность, протест, радость, симпатию, скорбь, согласиесожаление, сочувствие, убеждение, уверенность, удивление, удовольствие, чаяния и т.

Нарушения норм устойчивых словосочетаний — типичное явление устной речи. В силу автоматизма и недостаточного внимания к традиционным оборотам говорят: уповать на лаврах (вм. почивать на лаврах), одержать первенство (вм. одержать победу или завоевать первенство), быть в поле внимания (вм. в поле зрения) и т. п. К сожалению, подобные неточности проникают и в письменную речь, даже в периодическую печать. Например: наращивать (вм. повышать) мастерство (Коме, правда.— 1973.— 22 июля), предпринимать (вм. прилагать) усилия (Правда.— 1963.— 11 дек.) и т. п.

Нарушения норм словоупотребления часто возникают из-за стилистически несоразмерного, несозвучного соединения слов, хотя с логической стороны связь данных смыслов, как таковых, как будто и не вызывает возражений (этот вопрос был уже отчасти затронут выше). Видимо, подобный стилистический диссонанс и имел в виду В. Солоухин, когда писал: «Нельзя к цветку в виде дополнения подвесить шуруп. Нельзя к нитке жемчуга на женской шее присоединить в виде подвесок канцелярские скрепки. Нельзя к слову дворец присоединить слово бракосочетаний. Объяснить, почему этого нельзя делать, тоже нельзя. Дело сводится к языковому слуху, ко вкусу, к чувству язьїка, а в конечном счете к уровню культуры» («Осенние листья»). Впрочем, в речевом обиходе словосочетание дворец бракосочетаний стало обычным. Встречается оно и в произведениях современных писателей. Например: Иван Савельевич пригласил сына пойти с ним во Дворец бракосочетаний посмотреть на свадьбы (Ф е- с е н к о. Когда, если не теперь).

Отсутствие необходимого языкового вкуса, умения различать стилистические свойства синонимичных слов приводит к таким, например, сочетаниям слов: воины купаются в реке; возвести свинарник; поведать о новом урожае; думы о пионерском сборе; грядущее курортное лето и т.

Впрочем, нормативно-стилистическая оценка сочетаний слов — дело весьма не простое, так как многое здесь зависит не только от значения, стилистической окраски отдельных слов и литературной традиции, но и от конкретных условий речи. Например, недопустимое соединение стилистически контрастных слов (высокое + просторечное) становится вполне оправданным в шутливом или ироническом контексте. К тому же прямолинейные суждения дидактического толка нередко ведут к незаслуженным обвинениям в порче языка. Так,* в «Литературной газете» от 18 апреля 1973 г. осуждалось сочетание табун уток. Однако слово табун применяется в русском языке не только по отношению к стаду лошадей или оленей. Писатели (причем такие знатоки природы, как К. Аксаков, Тургенев, Арсеньев, Арами- лев и др.) употребляют его значительно шире. Например: Над озером, заросшим травой, носились табуны уток (Арсеньев. По Уссурийскому краю). Во многих выступлениях пуристски настроенных «друзей» русского языка содержатся гневные филиппики по адресу выражений: ужасно рада, ужасно весело и т. п. Конечно, эти сочетания допустимы лишь в разговорной речи, однако ни логического (смыслового), ни стилистического противоречия в них нет. Наречие ужасно здесь утрачивает связь со словами ужас, ужасный и приобретает значение ‘очень, в высшей степени’. Ср.: Полина им ужасно обрадовалась (Писемский. Тысяча душ); Н. К. Крупская вспоминает: Ходили несколько раз в Художественный театр. Раз ходили смотреть «Потоп». Ильичу ужасно понравилось. Поэт И. Сельвинский назвал одно из стихотворений «Ужасно хочется ч уд а...». Не случайно поэтому К. Чуковский в книге «Живой как жизнь» называет такие выражения «невинно осужденными».

Трудности нормативной квалификации словосочетаний зна-

читедьно возрастают еще и потому, что в языке происходит непрерывный процесс перераспределения связей между словами, вызванный как обстоятельствами самой жизни, так и внутриязыковыми причинами. Многое из того, что было правильно и общепринято в языке XIX в., постепенно устаревает и становится необычным в наши дни.

груши.

Изменение норм сочетаемости слов происходит на наших глазах. Еще М. Горький и Н. Д. Телешов свободно употребляли: рассадник просвещения, сейчас так говорят только об отрицательных явлениях {рассадник заразы, инфекции, бандитизма и т. п.). Судя по материалам текущей прессы, слово очаг также стало заметно чуждаться соседства со словами цивилизация, культура, просвещение, наука и т. п. Более типичными для нашего времени становятся сочетания: очаг пожара {войны, агрессии, колониализма, эпидемии и т. п.). Правда, норма здесь еще окончательно не определилась, но тенденция к сужению сочетаемости очевидна, что со временем может привести к изменению и значения слова. В последние десятилетия появились тысячи новых словосочетаний, уже узаконенных речевой практикой: конструктивные предложения, комплекс проблем, фундаментальные науки, обрывать телефон, горящая путевка, тянуть резину, кадило пропаганды, девальвация морали, эрозия творчества, микроб пошлости и т. п. Смысловые сдвиги создают совершенно неожиданные соединения слов. Нелепым на первый взгляд кажется сочетание продавать время. В газетном объявлении, однако, говорится: Вычислительный центр продает машинное время ЭВМ «Минск-32» (Веч. Ленинград.— 1976.— 12 марта). Показательно в этом отношении высказывание В. Г. Костомарова: «Любой из нас знает фразу «Маяк» предлагает послушать ленту сегодняшнего дня, которая в недалеком прошлом вызвала бы лишь недоумение» (Русский язык в национальной школе.—1965.— № 4). Вряд ли смог бы понять даже образованный человек начала XX века такую, например, фразу: Приехали мы сюда не дикарями, а как чинные члены профсоюза — в Бобринском институте горели ясным огнем две турпутевки, и мы на это купились (Чивилихин. Над уровнем моря).

Из сказанного ясно, что нормы сочетаемости слов не могут быть слишком жесткими и тем более раз и навсегда заданными. Они обладают как бы некоторыми допусками. И чем дальше мы отходим от усредненного стандарта обиходно-разговорной или официально-деловой речи в область языкового творчества, тем больше становятся эти допуски норм. Художественная речь открывает почти безграничные возможности соединения «несочетаемых» слов. Причем нередко нарушение общепринятых связей оправдывается идейным замыслом, становится достоинством художественного творчества. Борясь против шаблонов будничной речи, писатель устремляется в поиски новых, далеких и близких метафор, отбирает и комбинирует старые слова в свежие и емкие словосочетания. Так появились у Гоголя именины сердца, эскадроны мух, вьюга вдохновения, у Салтыкова-Щедрина витязи правосудия, рыцари оплеухи, желудочные убеждения, у Есенина ситец неба, костер рябины красной и т. п.

В словаре Ожегова (1972) указывается, что прилагательное дремучий в значении ‘густой, труднопроходимый’ употребляется в тех случаях, когда говорится о лесе. Это верно с точки зрения общепринятых норм сочетаемости. Писатели же выходят далеко за рамки нормативных предписаний: дремучая степь (Солоухин), дремучие болота (Яши н)Л дремучая трава (Твардовский), дремучая возвышенность (Леонов), дремучий хребет (Тихонов), дремучая пшеница (Казакевич), дремучие сады (Берггольц), дремучий ветер (Сельвинский), дремучие дожди (Кушнер). Нередко это слово писатели применяют к облику человека: дремучая борода (Горький, А. Н. Толстой, Сергеев-Цен- с к и й), дремучие волосы (Ш о л о х о в, Сергее в-Ц е н- с к и й), дремучие глаза (Лидин). Кроме этого, в художественной литературе зафиксированы сочетания прилагательного дремучий со словами дед, старик, старуха, мужик, буквоед, формалист, дурак, глупость, невежество, невежда, память, душа, тоска, жизнь, уединение, дикость, пьянство, провинция, патриархальность и др.

В художественной речи раздвигает границы сочетаемости и прилагательное кромешный (обычно оно употребляется со словами ад, тьма, мрак и т. п.). Ср., однако: кромешная судьба (Тва рдовский), кромешная битва (Распутин).

Поистине необозримые возможности соединения слов обнаруживаются при изучении эпитетов художественной речи. В русской литературе XIX—XX вв., например, при слове тишина встретилось около двухсот эпитетов: бездонная, беззвучная, беспробудная, вязкая, глубокая, глухая, гробовая, мертвая, могильная, немая, нерушимая, плотная, пустозвучная, сонная, стеклянная, стоячая, хрустальная, чуткая и мн. др. Среди них есть редкие, неожиданные эпитеты, представленные одним-двумя примерами: тишина — зеркальная (А. Н. Толстой), гордая (М. Кольцов), панихидная (Вишневский), золотая (Т. Тэсс), голубая (Грин), свинцовая (Дудин), стылая (Бондарев), липкая (К о с т е р и н) и т. п. А вот список лишь редких, индивидуально-авторских эпитетов к слову голос: безусый (Ш а г и н я н), белый (Г орький), вешний (Брюсов), волнообразный (Скиталец), волосяной (Катаев), выцветший (Мами н-С и б и р я к), вязкий (Ш о л о- х о в), замшелый (Леонов), мазутный (Ш о л о х о в), матовый (Бунин), обветренный (Ш о л о х о в), прозрачный (Маршак), серый (Г орький), утренний (Блок). Не менее богато эпитетами слово улыбка, среди них только окказиональные, встретившиеся по одному разу: гипсовая (Федин), домашняя (Ковалевский), замерзшая (Ш о л о х о в), заревая (Сельвинский), крылатая (Ж аров), ломкая (Б. Полевой), лошадиная (Б е р е зк о), лунатическая (Катаев), мерзлая (Б о н'д а р е в), министерская (Твардовский), отчаянная (Кнорре), парламентская (Л. У с- п е н с к и й), резиновая (Бондарев), увилистая (Вере- с а е в), уютная (Ков а л евски й).

Известно, что наиболее устойчивые связи между словами характерны для фразеологических Выражений. Регулярная воспроизводимость традиционных словосочетаний с общим смыслом, не вытекающим из буквального значения составляющих их слов,— основной признак идиоматики языка. Деформация устойчивого фразеологического оборота ведет к нарушению норм словоупотребления. Речевые ошибки этого рода встречаются не только в устной, но и в письменной речи: львиная часть (вм. львиная доля), играть главную скрипку (вм. первую скрипку), пока суть да дело (вм. пока суд да дело), факир на час (вм. калиф на час), мороз по коже продирает (вм. подирает) и т. п. В газете «Сов. спорт» (1972.— 16 июля) говорится: ахиллесова рана (вм. пята). У поэта Л. Кондырева в стихотворении «Море» сказано: Вселенной недремное око (вм. недреманное) , у писателя Г. Горышина в повести «Запонь» встретился сомнительный оборот: работает как волк (вм. как вол).

Однако устойчивость связи между словами, весьма характерная для фразеологии в целом, также является относительной применительно к отдельным, конкретным идиомам. Нормативной практике следует учитывать возможность исторической трансформации некоторых фразеологизмов. Например, наряду с традиционными оборотами дешевле пареной репы, сбросить со счетов широко употребляются варианты (проще пареной репы, сбросить со счета), браковать которые было бы неосмотрительным. Кроме того, в художественной речи нередко наблюдается намеренное и мотивированное контекстом обновление фразеологических выражений, сознательное наполнение их новым смыслом. Смелое преобразование русской идиоматики было особенно характерно для творчества Салтыкова-Щедрина, Чехова, Маяковского. Например, у Чехова фразеологизм бежать во все лопатки принимает такие неожиданные вариации: люби во все лопатки, целуй во все лопатки, браня во все лопатки, дождь порет во все лопатки, занимала нам во все лопатки деньги, пишите во все лопатки, стараться во все лопатки, а фразеологическое выражение кричать во всю ивановскую встречается в шутливых письмах писателя в не менее необычной форме: солнце блестит во всю ивановскую, луна светит во всю ивановскую, лупит во всю ивановскую дождь, хлопочем во всю ивановскую, во всю ивановскую трачу те деньги, которые получил за своего «Иванова» и т. п.

Естественно, что авторское преобразование устойчивых словосочетаний должно быть стилистически оправданным, соразмерным и сообразным контексту художественной речи. Искушение же выразиться оригинально и погоня за ложной экзотикой может привести и к печальным последствиям, подобным тем, к каким приводит неумеренная и избыточная метафоризация словоупотребления.