§ 12. Словарь Академии Российской.
Отчасти опираясь на лексикографические труды. предшествующего времени, имевшие дело главным образом с церковнославянским языком, в большей мере — строя заново, Российская академия создала в 1789—1794 гг.
шеститомный словарь русского и церковнославянского языков, понимаемых в это время еще как нечто если не единое, то очень близкое[81] [82]. Словарь включал объяснение свыше сорока трех тысяч слов. При всех естественных для времени, когда он явился, филологических его несовершенствах, он должен был иметь и действительно получил свое значение как опора при приведении в систему лексических средств языка великого народа, литература которого еще боролась за свои права и признание аристократической верхушкой даже у себя на родине. Как расценивался этот труд Российской академии наиболее культурными современниками, мы можем судить, напр., по высказыванию Н. М. Карамзина, относящемуся к 1818 г., когда Российская академия работала уже над вторым его изданием (1806—1822 гг.): «Полный Словарь, изданный Академией, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев; наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями. Италия, Франция, Англия, Германия славились уже многими великими писателями, еще не имея словаря; мы имели церковные, духовные книги; имели стихотворцев, писателей, но только одного истинно классического (Ломоносова), и представили систему языка, которая может равняться с знаменитыми творениями академий Флорентийской и Парижской».Сейчас мы не можем не видеть таких ошибок в самих установках его составителей, как пуризм в научной терминологии (рудословие— «минералогия», слушалище — «аудитория» и под.),— установка, правда имеющая некоторые свои основания в отталкивании от современного преувеличенного расположения к иностранному; как явное пристрастие к церковнославянизированной лексике, особенно относящейся к торжественному слогу; как охранительное, недружелюбное отношение к «низкому»—просторечному и под.
Но всё это—почти неизбежная дань духу времени, не отменяющая общего впечатления большого значения того культурного этапа в истории русского литературного языка, какой знаменовало появление первого большого известного массе авторитетного словаря.«Словарь Академии Российской», при всей его ценности и грандиозности, не был, однако, и не мог в то время, когда он создавался, быть настоящим орудием нормативной лексики: лексическая норма могла быть убедительно создана на признанных образцах литературного слога, но то относительно немногое, что было таким образцом для времени первого издания (Ломоносов), уже устарело ко второму. Если бы Академический словарь для русских деятелей слова приобрел значение такое же, как соответственный Словарь Французской академии, он, скорее, сделался бы препятствием для развития русской литературы, нежели тою опорой, какой он являлся при осторожном и свободном пользовании им. А всё заставляет думать, что отношение к нему в практике литературной работы было именно только такое.
Справедливо отмечают (Сухомлинов, Пыпин, Виноградов) ту большую и благодетельную роль, которую в работе над словарем сыграли русские практики-натуралисты, озабоченные задачей создать для своих областей знания наиболее рациональную терминологию. То, что имело свои нормы в народном быту, такие выдающиеся деятели русской науки, как академики И. И. Лепехин (1740—1802) и Н. Я. Озерцковский (1750—1827), стремились узаконить в словесной оболочке, уже известной народу и для него привычной. Здоровая, разумная идея, которою они при этом руководились, очень удачно выражена Лепехиным в замечаниях по поводу собственного его перевода «Histoire naturelle» Бюффона:
«...Но как в следующих частях изобразил он нам самих животных, описывая их род жизни, средства, нужные к снисканию их пропитания, нравы, особенные склонности, образ и время, к размножению своего племени употребляемые, и продолжение ношения самок щенных, все способы для домашнего скотов содержания нужные, и каковой корм вреден им быть может: всё же сие выражал он речениями, на заводах конских, в скотоводстве, в охоте и в промыслах употребляемыми, имея довольно способов к получению таковых речений и всего, до естества животных касающегося, или от людей, помянутыми упражнениями занимающихся, или воспитывая разных животных в своем поместье и в доме, и делая над ними возможные наблюдения,— то трудившиеся доселе в преложении, лишены будучи таковых пособий, принужденными нашлися удержаться от продолжения начатого ими труда, пока не представится случай собрать всё нужное к окончанию оного...
Посему, собрав некоторые речения в природном нашем языке известные, мнил я быть в состоянии начатой продолжать труд, но время показало, что некоторые речения не так выражены, как надлежало. Посему и прошу покорнейше всех любителей российского слова и знающих прямо предлагаемых животных вразумить меня в тех названиях, которые, может быть, неправильно мною употреблены: таковою благосклонностию при втором издании воспользоваться с должной благодарностию не упущу» М