§4. Сирень — символический метафорический образ в идиостиле Игоря Северянина

Вещный мир как знаковый эквивалент культурных ценностей издавна объединял самые разные уровни человеческого бытия - мира природного и ок­ружающего человека будничного мира — предметного.

Экспонент цветы представлен в лирике Северянина 47 наименования­ми. По частотности употребления их можно представить в следующем порядке: сирень (в 68 контекстах, а также в 16 названиях стихотворений), фиалка, жас­мин, лилия, ландыш, левкои, мимоза, лен, резеда, роза, незабудка.

Отметим, что для «серебряного века» русской литературы и культуры была характерна символика цветов, ибо она отражала поиск тех семантических доминант, которые были бы общедоступны и общезначимы. В силу своей мно­говековой символической нагрузки цветы синтезировали христианские и язы­ческие мотивы, легко развивали свою многозначность, основанную на богатом импликационале преданий, на этимологическом потенциале слова: И может быть — кто смеет спорить? Способна, нежно-хороша, Злой папоротник разузорить Фиалки белая душа?

(«Белая фиалка»)

Белый цвет фиалки и ее особая значимость, по одной из восточных ле­генд, определяется тем, что она возникла из слез благодарного Адама, когда ар­хангел Гавриил принес ему радостную весть о прощении Господом грехов. Фи­алка в лирике Северянина наполняется оценочными коннотациями, выступая в позиции:

атрибута: фиалка нег, цветы фиалчьи, фиалковая глубь, абрис фиалко­вый, фиалковый фиал, Иоланта в фиалках; либо оценочного предиката:

Часто вы мне грезитесь фиалкой — Этим нежным, ласковым цветком

(«Мадригал») В фиалке бывает бледность, Бледность в лиловом цветке

(«Поэза оттенков») Поэтические тексты Игоря Северянина отражают его повышенный ин­терес ко всякого рода флористике как атрибуту утонченной поэтической мечты.

Названия цветов ориентированы на выражение ценностных ориентации поэта. Одобрительные и неодобрительные интенции, иронический взгляд на мир приводят к метафорической трансформации, например, орхидеи — «дико­растущего и декоративного растения с душистыми цветками разной формы и окраски». Название этого цветка становится символом для лирической героини Северянина, которую поэт осуждает за обман, стремление изменить - и во что бы ни стало, возлюбленных — обмануть. Вероятно, основой для язвительной иронии и оценочных коннотаций названия орхидеи стали многообразие формы и цвета растения, его известная «капризность» (уход за орхидеями очень сло­жен, даже в условиях оранжереи), обилие сортов этого цветка:

Наглость, холод и ложь - в этом сущность моя. На страданья ответом мой хохот. Я красива, скользка и подла, как змея, И бездушно-суха, как эпоха

(«Орхидея»)

В поэтических текстах цветы приобретают и положительные оценочные коннотации, поэт приписывает им свойства человека в метафорах-олицетворениях: душистый горошек «влюбился он в мрамор немой», который не понял этой любви, и горошек «алым снегом мечтаний опал»..; «они благо­дарны, цветковые души» (о резедовом букете), «дети канав» — незабудки, «У окна альпорозы в корзине чуть вздохнули, - их вздох витьеват...». Душа и за­пах, а также любимый цвет связаны посредством чувств, которыми душа полна. Поэт создает с их помощью «свежие» и «смелые» метафоры-эпитеты: «на ландышевом ковре», «в незабудковом вуальном платье», «вечером жасмино­вым», «сиреневая сень» и т.д.

Но более всего в «ажурный» язык лирики Игоря Северянина вписана сирень. Она стала знаковым символом гедонизма и изначальной естественно­сти жизнеощущения поэта: не случайно он дает многозначащие названия раз­делам своего лучшего сборника «Громокипящий кубок» с помощью названия стихотворений: «Сирень моей весны» и «Мороженое из сирени».

Северянин «играет» с этим словом на разных уровнях языковой систе­мы: деривационном, лексико-семантическом, грамматическом, графическом.

На деривационном уровне поэт создает оригинальное словообразова­тельное гнездо, в котором узуальные сирень, сиреневый, белосиреневый и др. обогащаются тремя глаголами и глагольными формами:

сиреневеть:

Тридцатый раз сиреневеет

В саду душистая сирень

(«Гатчинский весенний день»);

засирениться:

Зачеремушатся, засиренятся Под разливной рекою кусты

(«Поэза весеннего ощущения»);

просирененный:

О, вместне с медом просирененным Вы предложили мне... веснуI

(«Медовая поэза») В этом же гнезде появляются две окказиональные формы прилагатель­ных - с суффиксом притяжательное™ и в краткой форме, ненормативной для относительного разряда прилагательного: сирений:

Соловьи пьют сиреньи мотивы Из бокалов зеленых весны

(«Поэза влияний»);

сиренен:

Грядущий день весенен, дивен, Сиренен, птичен, солнчен, злат!

Состав словообразовательного гнезда свидетельствует о том, что поэт усиливает признаковый характер слова-символа, придавая ему с помощью «чу­жих» формантов изначально несвойственную качественную и притяжательную семантику. Глагольные форманты — приставки и суффиксы - призваны внести процессуальное значение в исходно предметный корень, расширяя тем самым образные возможности слова-символа сирень.

Лексико-семантический уровень употребления слова сирень демонст­рирует особенности синтагматического окружения слова: оно сочетается как с реалиями вещного мира - ликер сирени, мороженое из сирени, сирени шалаши, сиреневая дача, сиреневый конверт, ветка перееханной сирени, так и с идеаль­ным миром: сиренью упоенье, сирень весны, сиреневый ноктюрн, вздох сирени, мелодии сирени, сиреневые минуты, сиреневое царство, сиреневая сень, сирене­вая тень.

Совершенно очевидно, что основой метафорических трансформаций слов сирень и сиреневый являются модусы перцепции — прежде всего обоня­тельный, затем зрительный и вкусовой, а также различные ассоциации.

Оценочные коннотации, которые приобретает слово сирень в условиях контекста, распространяются как на положительную, так и на отрицательную зону шкалы. Восхищение сиренью: жить для меня — вдыхать сирень... сменя­ется злой иронией и возмущением, когда поэт сравнивает сирень с незабудками

- их взор лазурный чуток, их аромат целебен, как простор, томны чары..., они

- смеющийся букет. Сирень же в июне вызывает у Северянина отрицательные эмоции - сирени запах жуток, он грудь пьянит несбыточной весной. Этот мо­тив несбыточной, «болезненной», дисгармоничной красоты сирени мотивирует грубое обращение поэта:

А ты, сирень, увянь в тоске нектара...

В этом последнем обращении — олицетворении-метафоре - столкнове­ние слов с противоположными оценочными знаками - «рассогласованными» смыслами {тоска» - «душевная тревога, уныние» (СОШ, 805) и нектар — «в древнегреческой мифологии: напиток богов, дающий им бессмертие и вечную юность; перен.: о прекрасном и живительном напитке»; «сладкий сок, выделяе­мый цветками медоносных растений» (СОШ, 407)), детерминирующее ирони­ческое отношение Северянина к образу-символу.

В ироническом отношении поэта, в сочетании положительных и отрица­тельных коннотаций у символа — сирени — играет роль импликациональное со­держание слова, обусловленное связанным с ним преданиями и традиционными оценками. Причина появления сирени, по преданию, последние два цвета раду­ги - лиловый и сиреневый, которые Весна подарила последним на ее пути - се­верным землям. В Англии сирень считается цветком горя и несчастья из-за ее бледно-лилового, как бы «трупного» цвета:

Что даже здесь, в благой сирени,

Твой взор от ужаса лилов

(«Поэза успокоения») У русских, шведов, норвежцев сирень — это символ пробуждения приро­ды, весны, жизни (у русских - жителей северных и среднерусских губерний си­рень - символ старинных помещичьих усадеб). На Востоке сирень служит эмб­лемой грустного расставания. На Руси этимология сирени была связана со сло­вом «синий», ее называли «синель»; по-французски сирень - Lilas - «лиловый».

Знаковое стихотворение Северянина «С крестом сирени» построено на недомолвках и намеках, основанных на синтезе ощущений, характерных в соз­дании образов. Это стихотворение-загадка:

Ах, так как же вы благоухали

Тогда, давно, в далеком, там,

Зовя в непознанные дали

По опадающим цветам! Поэт намеренно «перемешивает» модусы перцепции — обонятельный и акустический, чтобы усилить загадку символа, расширив его смысл до мотива войны, оружия:

И, слушая благоуханья,

Вдыхая цветовую речь,

Я шел на брань завоеванья

С сиренью, заменившей меч.... Метафора осложняется каскадом предложений, каждое из которых — но­вое иносказание, определяющее знаковые поступки в жизни поэта. Смысл скрыт, текучесть образов, грамматическая парадигма склонения, неясность очертаний и оценок - доброй и грустной иронии, светлой лирики, звукопись — все это цементируется строгой, стройной структурой:

А вы цвели и увядали...

По опадающим, по вам,

Я шел в лазоревые дали —

В цветы, в цветах и по цветам!

Со мною были молодые

Мечты и смелая тоска,

И вы, лилово-голубые

Кресты в четыре лепестка! На синтаксическом уровне слово-символ сирень выполняет функции всех членов предложения, но наиболее активными позициями следует назвать субъектную и объектную: ■

И от этого вешнего свиста

Соловьится сирень — аметист

(«Поэза влияний»)

Пока я жив, пока я молод,

Я буду вечно петь сирень!

(«Гатчинский весенний день») «Поэза новых штрихов» — одно из самых эмоциональных стихотворений сборника «Фея Eiole», посвященных сирени, «вбирающей в себя» все модусы перцепции и эмотивные ассоциации поэта:

Цветет сирень, благоухая,

Томя, и нежа, и пьяня.

Какая радость! Грусть какая

Сегодня в сердце у меня!

То я горю, то сладко гасну.

Всем отвечаю невпопад.

О, как невыносимо страстно

Меня терзает аромат!

Я в исступленьи! Я до боли

В ноздрях вдыхаю целый день

Меня лишающие воли

Цветы по имени — сирень! Этот текст чисто северянинский по духу, форме, языку. Душа лириче­ского героя и запах сирени связаны посредством чувств, которыми душа полна. Но в этом мире чувств Северянин подчеркивает противоположные смыслы с помощью эмоциональных слов-антонимов — радость и грусть, антонимических глаголов горю и гасну. Антитеза чувств-эмоций развивается в виде градации чувств-аффективов, которые репрезентируются прагмемами концов оценочной шкалы, способных в зависимости от контекста выражать как оценку со знаком «плюс», так и оценку со знаком «минус», демонстрируя диффузный характер оценочной лексики: невыносимо - «превышающий терпение, с трудом перено­симый» (СОШ, 403), исступленье — «крайняя степень возбуждения, страсти» (СОШ, 255). Парадигматический аспект этого слова свидетельствует о его спо­собности к выражению положительной оценки, ибо оно входит в синонимиче­ский ряд - исступленье, восторг, восхищение, ликование, веселье, радость, умиление, упоение, энтузиазм, фурор (Абрамов, 1994, 77).

Необыкновенная сила чувства лирического героя, вызванная «благоуха­нием» сирени, красотой, ароматом, перерастает в «боль», в «безвольное состоя­ние» человека. Несовпадение двух разных эмоциональных оценок в одном тек­сте обусловливает романтическую иронию: радость, доходящая до боли. Поэт возвращается к излюбленной теме с помощью излюбленного образа сирени: гармония природы приводит к дисгармонии человека, чувства которого не способны вынести Красоту мира и Красоту цветов, обретающих в поэтической речи Северянина признак имени собственного — инициальную букву.