Синтетические языки индоевропейского происхождения

Хотя безличные конструкции можно найти во многих языках мира (очевидно, в большинстве), распределились они очень неравномерно, явно предпочитая языки синтетического строя.

Из германских языков по степени синтетичности русскому наиболее близки исландский и фарерский (Зеленецкий, 2004, с. 126; Гухман, 1973, с. 358), наиболее далёк сверханалитичный африкаанс (Зеленецкий, 2004, с. 183) - язык на основе нидерландского, использующийся в Намибии и ЮАР. Характерно, что носителям африкаанс этнолингвисты не приписывают ни активного отношения к жизни, ни рационализма, ни прагматизма, хотя отличительные черты английского выражены в нём ещё более ярко. Подчеркнём, что германские языки, сейчас уже в значительной мере ана- литизированные, в более ранние периоды истории довольно активно использовали безличные конструкции, причём без формальных подлежащих: д.-исл. Ogpotti honum sem fostra sinum mundi mein ad verda (И ему показалось, что его приёмный отец был ранен); д.-швед. Thy thykker os thet vnder vwra (Потому это показалось нам чудом); д.-в.-нем. Mich dunket (Мне кажется); д.-англ. Da wlcum men duhte genog on dwre eordan wwstum (Когда каждому показалось, что плодов земли достаточно); гот. Pugkeip im auk ei in filuwaurdein seinai andhausjaindau (Им показалось, что их услышали, так как они говорили громко) (Bar6dal, Eythorsson, 2003, р. 442).

Древнеисландский язык (XII-XIV вв.) интересен в следующих отношениях:

• в нём был постфикс в значении «себя» (= рус. -ся/сь): finnask (найтись) (Nedoma, 2006, S. 67; Стеблин-Каменский, 1955, с. 124-125);
• возвратные глаголы употреблялись для формирования страдательного залога: Island bygpesc fyrst yr Norvege a dggom Haralds ens harfagra (Сначала, во времена Харальда Прекрасноволосого, остров заселялся из Норвегии) (Nedoma, 2006, S.
  120); как и в других индоевропейских языках, в исландском пассив произошёл от медия, по сей день сохранившего свои формы в возвратных глаголах (van Nahl, 2003, S. 168-169);
• вместо доминирующего в современном исландском порядка слов SVO использовался SOV (Bar6dal, 2001, р. 169; cp. Andrews, 2001, р. 93);
• в нём были широко распространены бесподлежащные предложения: Ofeigr karl gekk fra bud, sinni, ok var ahyggjumikit (Старый Офейгр вышел из своей палатки, [он] был очень взволнован); Hann hjo til mannz ok kom і skjgldinn (Он рубанул по человеку, и [удар] пришёлся по щиту); Tok hverr, slikt er fekk (Всякий взял столько, сколько [он] мог); Vel skulum drek- ka dyrar veigar ([Мы] будем пить драгоценный напиток) (Nedoma, 2006, S. 131-132; Стеблин-Каменский, 1955, с. 140-141), что характерно и для индоевропейского (Ringe, 2006, р. 24), и для хеттского (Friedrich, 1974, S. 131), и для русского, в котором вплоть до XVII в. включительно личные местоимения при глаголах обычно опускались (Тупикова, 1998, с. 94; Букатевич и др., 1974, с. 191, 237-238; Борковский, Кузнецов, 2006, с. 377; Иванов, 1983, с. 374); обычно бесподлежащность объясняется достаточностью флексии глагола для выражения лица;
• активно в самых разных функциях использовался датив, иногда даже в функции прямого дополнения (Nedoma, 2006, S. 116; Стеблин- Каменский, 1955, с. 67-69);
• широко были представлены безличные конструкции, причём не требующие, как и в русском, формального подлежащего: Varar (Наступает весна); Gerdi myrkt (Потемнело); Vwntir mik (Я надеюсь); Synisk mer /pykkir mer (Мне кажется); Heitir par sidan F. (Там это с тех пор называется Ф.); Sva at or dro allt aflit or (Так что оттуда [из руки] вытянуло всю силу); Ko- nung dreymdi aldri (Конунг никогда не видел снов); Mik grunar (Мне думается); Mik pyrstir (Мне хочется пить); Uggar mik (Я боюсь); Minnir mik (Мне вспоминается); Fysir / lystir mik (Мне хочется); Batnadi honum (Ему стало лучше); Bra mgnnum mjgk vid pat (Люди были очень поражены этим); Henni likadi vel til hans (Он понравился ей); Mik skortir eigi hug (Уменя достаточно смелости); Eigi skortf par afenginn mjgd (Не было там недостатка в пьяном вине); Pik hefir mikla ugiptu hent (С тобой случилось большое несчастье); Skipit kafdi undir peim (Корабль потопило); в современном исландском формальное подлежащее используется, хотя и в меньшем объёме, чем в других германских языках: Pad snjoar (Идёт снег); Pad dimmir (Темнеет) (Nedoma, 2006, S.
  132; von Seefranz-Montag, 1983, S. 202; Галкина-Федорук, 1958, с. 53; Стеблин-Каменский, 1955, с. 69-70, 140);
• в формах склонения прилагательных ещё явственно просматриваются склонения существительных (Стеблин-Каменский, 1955, с. 71); вспомним, что в активных языках прилагательных нет.

В отличие от остальных германских языков, исландская морфологическая система за прошедшие столетия практически не изменилась (Bar6dal, 2001, р. 11), так что исландцы до сих пор могут более или менее свободно читать древнейшие саги (Кацнельсон, 1949, с. 67). Причиной этому принято считать слабое взаимодействие с другими языками (хотя Исландия раньше являлась частью Дании и Норвегии, её никто не порабощал; сами жители Исландии - это преимущественно этнические норвежцы и датча-

не), слабую диалектальную раздробленность, радикальный языковой пуризм (ещё с XVIII в.) и высокий уровень образованности населения (Eythorsson, 2000, р. 41; Гухман, 1973, с. 358-359)[68]. Причина сокращения падежной системы с восьми падежей до четырёх, очевидно, та же, что и в других германских языках - склонность к ударению на первый слог, из-за которой окончания редуцируются до минимума (van Nahl, 2003, S. 3-4; Eckersley, 1970, р. 427; “The Cambridge History of the English Language”, 1992. Vol. 1, р. 30; Стеблин-Каменский, 1955, с. 21, 24-25).

В современном исландском, как и в других германских языках, присутствует безличный пассив, являющийся трансформацией конструкций с дополнениями в дативе и генитиве: Pad var talad f kirkjunni (В церкви было говорено); Pad oft mikid sofid і timanun her (В классе слишком много спали) (Andrews, 2001, р. 101); Steinum var kastad af Jdni (В Джона кидали камнями); Min var bedid af Jdni (Я был ожидаем Джоном); Mer var gefin bokina af Jdni (Мне была дана книга Джоном); Pad var sungid (Пели); Peim var fylgit (Их вели); Pessa verdur minnzt (Над этим думают); в древнеисландском формальное подлежащее «это / оно» в безличном пассиве обычно опускалось: Var mots kuatt (Позвали на собрание); Er drepet a dyrr (Стучат в дверь) (Siewierska, 1984, р.

До сих пор очень широко распространён в самых разных функциях датив: “Dative case is found with arguments denoting Themes, Contents, Stations, Experiencers, Cognizer, Perceivers, Beneficiaries, Goals, Reasons, Sources, Instruments, Comitatives, Manners, Locatives, Paths, Measures and Time...” (Bar6dal, 2001, р. 70); см. примеры в том же источнике, Интернет-версия: http://www.hf.uib.no/i/lili/SLF/ans/barddal/chapter%203.pdf. Датив в современном исландском языке имеет больше функций, чем остальные три падежа: у аккузатива их 14, у генитива - 11, у номинатива - 13, у датива - 17 (Bar6dal, 2001, р. 74). Последние исследования распределения падежей в исландской литературе (художественной, детской, переводной, публицистике) показывают, что с 1991 по 2001 г. употребление датива с существительными несколько участилось (с 29 до 29,7 % от общего употребления падежей), то же касается аккузатива и номинатива, но не генитива (Bar6dal, 2001, р. 82). Аналогичные тенденции распределения падежей наблюдаются у местоимений: датив - 20,6 % в 1991 г. gt; 21 в 2001 г. (Bar6dal, 2001, р. 84). На 4 351 случай употребления субъекта в номинативе прихо-

дятся 49 субъектов в аккузативе, 221 - в дативе и 9 - в генитиве (Bar6dal, 2001, р. 86, 89)[69]. Более частое употребление датива не касается, однако, подлежащего: если в древнеисландском подлежащее употреблялось в дативе в 5,8 % случаев, то в современном исландском - в 4,2 %. С другой стороны, стал несколько активнее употребляться номинатив: 1 % vs. 0,7 % (Bar6dal, 2001, р. 181).

Таким образом, аналитизация всё-таки даёт о себе знать: описанная выше «дативная болезнь», очевидно, не компенсирует в достаточной мере исчезновение дативных субъектов, но началась она по историческим меркам относительно недавно, в XIX в., поэтому окончательные выводы делать ещё рано. Статистические данные, основанные на анализе корпусов русского, исландского, санскрита и латыни, подтверждают, что употребление «косвенных падежей» (датива, генитива и прочих) в исландском встречается чаще, чем в остальных языках: суммарный вес «прямых падежей» (номинатива и аккузатива) составляет в санскрите 72,5 %, в латыни - 68,7 %, в русском - 65,2 %, в исландском - 59,1 %; суммарный вес «косвенных падежей» составляет в санскрите 27,5 %, в латыни - 31,3 %, в русском - 34,8 %, в исландском - 40,1 %.

Особенно следует подчеркнуть тот факт, что в исландском, являющемся самым синтетичным из всех германских языков, безличные конструкции представлены наиболее широко, а в более ранние периоды истории безличность являлась, по выражению А. Хойслера, «поразительной особенностью древнеисландского предложения» (цит. по: von Seefranz-Montag, 1983, S. 201-202). Дативные конструкции описывают преимущественно психические состояния (субъект выполняет роль экспериенцера), аккузативные - физические (субъект выполняет роль пациенса); датив ассоциируется с неволи- тивностью (Onishi, 2001 a, р. 27; Andrews, 2001, р. 99). Хотя сфера безличности в современном исландском сокращается, общее число таких конструкций всё ещё достаточно велико: Mig langar (Мне хочется); Mig pyrstir (Мне хочется пить); Mig minnir (Мне вспоминается); Mig syfiar (Меня клонит ко сну); Mer er heitt / kalt / illt (Мне жарко /холодно / плохо); Mer lizt / heyrist (Мне кажется); Mik dreymdi (Мне снилось); Mer likar (Мне нравится); Mig vantar (Мне не хватает); Mig skorti ekkert (Мне ничего не надо); во всех случаях место подлежащего занимает дополнение в аккузативе или дативе (von Seefranz-Montag, 1983, S. 204-205); Manninn (ACC) tok ut af batnum (Мужчину смыло с лодки); Batinn (ACC) braut і spon (Корабль разбило в щепки); в безличных конструкциях такого типа производитель действия никогда не упоминается (Thrainsson et al., 2004, р. 276, 280); Mer batnadi kvefid (Явыздоровел от простуды) (Butt, 2006, р. 70); Mer er bumbult / oglatt (Меня тошнит); Auk pess undrar mig (Кроме того, меня удивляет); Mer reiknadist / taldist pad til ad... (Мне кажется, Мне оценилось это...); Mer hugsadist pad svo ad...

Помимо стандартной формулы индоевропейских языков «номинатив (подлежащее) gt; глагол gt; аккузатив (дополнение)», возможны следующие варианты: а) аккузатив gt; аккузатив (встречается редко по сравнению со следующим типом): Strakana vantar mat (Парням (акк.) не хватает еды (акк.));

б)              датив gt; номинатив (встречается чрезвычайно часто): Henni hefur alltaf pott Olafur leidinlegur (Ей (дат.) Олаф (ном.) всегда казался надоедливым); в) аккузатив gt; генитив (очень редко): Mig idrar pess (Я (акк.) сожалею об этом (ген.)); г) аккузатив gt; номинатив (очень редко): Mig sakir syfja (Меня (акк.) клонит ко сну (ном.), дословно: Меня (акк.) ищет сонливость (ном.)) (Andrews, 2001, р. 88).

Главное различие исландского и русского языков состоит в том, что в исландском количество безличных конструкций сокращается (Andrews, 2001, р. 103), а в русском растёт (ср. Тупикова, 1998, с. 80; Устинова, 2007, с. 18). Впрочем, русский в этом отношении не одинок. В «Курсе современного украинского литературного языка», изданном Академией наук Украинской ССР, отмечается расширение сферы безличности и в украинском языке (Виноградов 1975)[70], что противоречит утверждениям последователей А. Вежбиц- кой, что «рост безличных конструкций является типично русским феноменом» (Захарова, 2003). И. Фодор отмечает расширение сферы имперсонала и в других славянских языках, не вдаваясь, однако, в подробности (Fodor, 1957, S. 149). Установлен рост сферы употребления имперсонала в каракалпакском языке тюркской группы (Узбекистан) (Умаров, 1990) и ирландском языке кельтской ветви индоевропейской семьи (Wagner, 1959). Сокращение сферы имперсонала в исландском тоже не является абсолютным. Например, в 2004 г. в журнале “The Journal of Comparative Germanic Linguistics” была опубликована статья “The new impersonal construction in Icelandic”, где сообщается об образовании новой безличной конструкции в пассивном значении (Maling, Sigurjonsdottir, 2002).

Фарерский язык (один из северогерманских языков, 50 000 носителей на Фарерских о-вах) является несколько более аналитизированным по сравнению с исландским (von Seefranz-Montag, 1983, S. 207). Очевидно, именно этим обусловлен тот факт, что дополнения в аккузативе типа Meg (ACC) droymdi ljotan dreym (Мне снился отвратительный сон) уже в значительной мере превратились в номинативные субъекты (Thrainsson et al., 2004, р. 227). Если в исландском генитив для оформления субъекта ещё довольно активно употребляется, то в фарерском он уже выходит из употребления, остаются номинатив, датив и аккузатив (Thrainsson et al., 2004, р. 61; 206). С другой стороны, фарерский является менее аналитизирован- ным, чем остальные северогерманские языки, что видно, среди прочего, по глагольной парадигме, более простой, чем в исландском, но более сложной, чем, например, в датском (Thrainsson et al., 2004, р. 369).

Фарерский богат безличными конструкциями с дативом: Mwr barst fy- ri at hann var sjkur (Мне показалось, что он болен); Mwr eydnadist tururin vwl (Мне удалось хорошо попутешествовать); Мжг gongur vwl (У меня всё в порядке); Mwr gekst striltid at vinna upp land (Мне было трудно выбраться на берег); Mwr hovar litid ta nyggju uppgavuna (Мне не нравится новое задание); Mwr hugar hetta einki и Mwr hungar ikki vid tad (Мне это не нравится); Henni leiddist vid hetta (Ей это надоело); Mwr likar hana vwl (Мне она очень нравится); Mwr litst vwl a hann (Мне он очень нравится; другой глагол); Mwr nytist ikki at siga meir (Мне не надо говорить ничего больше); Mwr skortar ikki pening (Мне хватает денег, У меня достаточно денег); Mwr skrmir einki um hann (Он мне совсем не нравится); Mwr synist hetta vera best (Это кажется мне лучшим решением); Honum trytur pening (Ему не хватает денег); Mwr tykir synd і henni (Мне её жаль); Mwr tykist hetta vera stuttligt (Мне это кажется интересным); Mwr lukkast ikki at faa hetta lidugt (M-не не удалось справиться с этим); Mwr manglar ttggju kronur (Мне не хватает десяти крон); Mwr t0rvar goda hjalp (Мне нужна хорошая помощь); Henni vantar goda ordabok (Ей нужен хороший словарь); Honum vard a at brota arina (Ему случилось сломать весло); Henni vard datt vid, ta id teir komu innum (Она испугалась, когда они вошли); Henni damar vwl fisk (Ей очень нравится рыба); Honum leingist altid heim aftur (Ему всегда хочется домой) (Thrainsson et al., 2004, р. 255-257). Остаётся также довольно много аккузативных конструкций: Meg (ACC) rntrar і holdid (Меня трясёт); Meg (ACC) ordi tad ikki (Я не ожидал этого); Meg (ACC) vardi einki ilt (Я не ожидал ничего плохого); Meg / mwr (ACC / DAT) fysir ogvuliga litid at fara (Мне совсем не хочется идти); Meg / mwr (ACC / DAT) lystir at dansa (Мне хочется танцевать); Meg / mwr (ACC / DAT) hugbitur eftir tf (Мне очень этого хочется) (Thrainsson et al., 2004, р. 253-254). В современном фарерском аккузативные субъекты превращаются в номинативные или дативные, а дативные - в номинативные (Thrainsson et al., 2004, р. 427-429).

Хотя основным порядком слов в фарерском является SVO (Thrainsson et al., 2004, р. 236), объект ещё можно ставить перед субъектом, что мы и наблюдаем во всех приведённых выше примерах безличных конструкций. Приведём ещё несколько примеров топикализации в личных конструкциях: Hesa bokina hevur Jogvan lisid (Эту книгу Йогван прочитал); Tann gamla bilin seldi Zakaris Eivindi (Старую машину Закарис продал Эйвинду); Tann gamla bilin vil eg ikki hava (Старую машину я не хочу); B0kurnar vil eg ikki geva honum (Эти книги я ему давать не хочу) (Thrainsson et al., 2004, р. 239, 289). Хотя различия между подлежащим и прямым дополнением делать всё сложнее из-за почти полного совпадения их форм (номинатив, аккузатив) (Thrainsson et al., 2004, р. 78-91), это пока в какой-то мере компенсируется достаточно дифференцированной парадигмой глагольных флексий (Thrainsson et al., 2004, р. 135-140). Следует полагать, однако, что в дальнейшем аналитизация приведёт к исчезновению большинства безличных конструкций.

Как и в других германских языках, в фарерском можно найти примеры безличного пассива: Tad vard dansad alla nattina и Dansad vard alla nattina (Танцевали всю ночь); Tad bleiv etid og drukkid іfleiri dagar (Ели и пили много дней); Tad vard vitjad і hv0rjari bygd ([Они] наносили визиты в каждой деревне) (Thrainsson et al., 2004, р. 274-275). Tad в данном случае является формальным подлежащим, употребляющимся и в других типах безличных конструкций (Tad regnar ofta (Часто идёт дождь)), а также в качестве анафорического местоимения (Tad er litid skilagott at koyra vid summardekkum um veturin ([Это] не очень разумно ездить с летними шинами зимой)) (Thrainsson et al., 2004, р. 283). На более ранних стадиях формальное подлежащее могло опускаться (Thrainsson et al., 2004, р. 436), а дополнение чаще ставилось перед подлежащим (Thrainsson et al., 2004, р. 427).

Как и в исландском, в фарерском сохранился постфикс -ся (-st), употребляющийся в конструкциях среднего залога; производитель действия в нём обычно не упоминается: Ibud ynskist til leigu (Ищется квартира для съёма, то есть Я ищу...); Bokin seldist vwl (Книга хорошо продавалась); Her skal eitt hus byggjast (Здесь будет строиться дом); Hann brendist illa (Он сильно обжёгся); Hon hoyrdist syngja langa leid (Её пение слышалось издалека); Dyrnar opnadust knappliga (Дверь внезапно открылась) (Thrainsson et al., 2004, р. 277-279). Средний залог фарерского может передаваться пассивом английского: Hann noyddist av landinum (He was forced to leave the country) (Thrainsson et al., 2004, р. 71).

Древневерхненемецкий язык (1050-1500), как и древнеанглийский, также использовал свободный порядок слов, его падежная система также состояла из номинатива, генитива, датива, аккузатива и остатков инструменталиса; формы номинатива и аккузатива у существительных во многом совпадали; формальный субъект es был необязателен; местоимения перед глаголами могли опускаться, так как окончания глаголов отражали форму подлежащего; артикли и вспомогательные глаголы только зарождались (Schmidt, 2000, S. 223-227, 233-234, 237; “Lexikon der germanistischen Linguistik”, 1980. Bd. 3, S. 573-574). Процесс аналитизации наметился уже тогда, что объясняется ослаблением флексий из-за специфической просодии немецкого языка. Так, Б.А. Серебренников отмечает, что «ударение в древних германских языках падало на первый слог. Изменение характера ударения вызывало ослабление конечных слогов. Ослабленная флексия постепенно исчезала, что привело к развитию аналитических конструкций» (Серебренников, 1970, с. 264; cp. Зеленецкий, 2004, с. 65-66; Crystal, 1995, р. 32; Аракин, 2003, с. 19-20; “The Oxford History of English”, 2006, р. 20). В современном немецком ударение по-прежнему тяготеет к первому слогу (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 58). Как и в английском, разграничение субъекта и объекта становилось всё более затруднительным, что привело к частичному исчезновению имперсона- ла, ср. д.-в.-нем. Day kind hungarit (дословно: Ребёнка голодит или Ребёнок хочет есть) (McCawley, 1976, р. 199). Кроме того, для индоевропейских языков вообще характерен отход от синтетических конструкций, что, как полагала М.М. Гухман, обусловлено скрещением языков (Серебренников, 1970, с. 303). Помимо упомянутых выше причин аналитизации германских языков, в случае немецкого можно добавить сильное диалектальное дробление, вызванное, среди прочего, склонностью немцев к регионализму (отсюда официальное название страны - Федеративная Республика Германия)[71].

В случае протогерманского скрещение было столь сильным, что некоторые учёные говорят о креолизации данного языка (cp. Muhlhausler, 1986, р. 34). Среди предполагаемых контактёров называют культуру боевых топоров (археологический пласт в Европе, берущий начало в позднем неолите, достигший расцвета в медный век и закончившийся в раннем бронзовом веке), культуру эртебелле (4200-2000 гг. до н.э.) и ряд других; реже - финно-угорские народы. Другим возможным объяснением является возникновение протогерманского из каких-то двух древних индоевропейских языков, один из которых принадлежал к группе кентум, другой - к группе сатем, причём носители этих языков могли понимать друг друга (сейчас немецкий относят к группе кентум). Как бы то ни было, каждое третье слово в исконном немецком словарном запасе имеет неизвестное происхождение, явно неиндоевропейское и никоим образом не указывающее на то, что речь идёт о германском суперстрате и неизвестном субстрате. Напротив, категории, к которым принадлежат этимологически непрозрачные слова, обычно причисляют к суперстратальным: оружие / война, власть / право, мореходство. Вот некоторые из них: англ. sea, ship, strand, ebb, steer, sail, keel, north, south, east, west, sword, shield, helmet, bow, king, knight, thing. Подробно гипотеза рассматривается в разделе “Germanic Languages” книги “The Major Languages of Western Europe” (Ed. B. Comrie. Routledge, 1990), а также в статье З. Файста «Происхождение германских языков и ин- доевропеизация Северной Европы» (Siegmund Feist. The origin of the Germanic languages and the Indo-Europeanising of North Europe // Language 8. - 1932. - Р. 245-254).

Безличные конструкции в древне- и средневерхненемецком достаточно подробно описаны в работе Г. Пауля «Грамматика средневерхненемецкого» (Paul, 1998, S. 336, 321-323, 307-308, 319, 350, 368); аналогичная информация по всем древним германским языкам дана в кратком обзоре М. Огуры (Ogura, 1986, р. 28-33); общий обзор безличных глаголов во все периоды истории немецкого языка можно найти в четвёртом томе «Немецкой грамматики» Я. Гримма (Grimm, 1898, S. 262-292). Г. Бишоп (Bishop, 1977, р. 27-28) после обзора соответствующей литературы перечисляет следующие виды безличных конструкций в древневерхненемецком:

1. «метеорологические» глаголы: Iz regenot; Iz uuat;
2. время, включая время года и суток (частично совпадает с предыдущей группой): Iz ist zit; Iz uuard aband; Iz abandet; Iz ist tag;
3. глаголы, относящиеся к недостатку чего-то: Brast in thar thes wines; Dien nemenget neheines Motes;
4. физические и ментальные состояния: Imo unuuillota; Ward ire ofto sware; Nirthroz se thero worto; Thanne wirdit imo baz; Tih aber suozes sanges langet; Mih hungrita;
5. безличный пассив: Thes er iu wardgiwahinit; Inti ist thir gilonot.

Конструкции типа Mir ist not; Mir ist durft; Mih ist wuntar; Mir ist we он к безличным не причисляет, аргументируя это тем, что “not”, “durft” и “wuntar” грамматически являются подлежащим (номинатив определяет форму глагола), а дополнение в дативе “we” слишком близко по своим функциям к подлежащему (Bishop, 1977, р. 29-30).

Датив в древневерхненемецком использовался после некоторых междометий (“ach”, “leider”, “phi”, “wol” и т.д.), после предлогов “abe”, “after”, “an”, “neben”, “vor”, “gegen” и т.д., при некоторых прилагательных в предикативной функции (“liep”, “wert”, “holt”, “nutze”, “kund”, “niuwe”, “verre” и т.д.), для построения безличных конструкций типа Mir eiset / anet / gruwet / versmahet; Mir ist leit / durft / zorn и во многих других функциях (Paul, 1998, S. 350-353). Любопытно также замечание Я. Гримма, что в древневерхненемецком большинство глаголов, употреблявшихся в безличных конструкциях, требовало чаще не датива, а аккузатива; кроме того, датив и аккузатив часто взаимозаменимы в диалектах (Grimm, 1898, S. 291). Похожую ситуацию можно наблюдать и в древнеанглийском, часто прибегавшем к необычным для русскоязычных конструкциям типа Меня голодит вместо Мне голодно. Взаимозаменяемость датива и аккузатива можно объяснить тем, что в доиндоевропейском, как мы показали в третьей главе, датив произошёл из общего объектного / пациентивного падежа, называемого аккузативом, но вмещавшего в себя больше функций.

А. фон Зеефранц-Монтаг приводит следующие безличные конструкции с дативом и аккузативом в средневерхненемецком: mir gruset, mich jammert, mich wundert, mich verdriezet, mir griulet, mich (ge)lustet, mich be/ver/erlanget, mir zoget, mich betraget, mir liebet, mir leidet, mich bevilt, mir / mich genueget, mir troumet, mich erbarmet, mir dunket, mir (ge)zemet, mir gebrist, mir gebricht, mir zerinnet, mir geschicht, mir / mich anet, mir gelinget, mich riuwet, mir versmahet, mich muet, mir vrumt, mich touc, mir / mich gerin- net, mir gollet, mich unbildet, mich bidemit, mir bazet, mir (gi)spuoet, mir zawet, mich bedriuzet, mir geriset, mir / mich verwahet; некоторые глаголы сохранились по сей день, но, скорее, как архаизмы и диалектизмы: mich la- chert, mich tanzert, mich schlafert, mich lustert, mich begehrt, mir zweifelt, mich ahnt, mich denkt, mich leidet, mich liebt, mich sehnt, mich hungert, mich durstet, mich verlangt, mir beliebt, mich jammert, mich gelustet, mich dauert, mir traumt, mich dunkt, mich ekelt, mir schwant, mich schwitzt (von Seefranz- Montag, 1983, S. 159-161). Удельный вес таких глаголов постепенно сокращается, уступая место личным конструкциям (von Seefranz-Montag, 1983, S. 163; Haspelmath, 2001, р. 66). Примечательно, что в немецком, как и прочих германских языках, дативные и аккузативные субъекты обычно встречаются в комбинации со стативными непереходными глаголами (Bar6dal, Kulikov, 2007), то есть той самой группой глаголов, которая требует оформления субъекта подобно дополнению в активных языках.

В современном немецком можно наблюдать некоторые тенденции, типологически сближающие его с английским вследствие аналитизации:

• увеличение числа и частотности пассивных конструкций (Roelcke, 2004, S. 152): удельный вес пассива с глаголом “werden” в СМИ увеличился, например, с 14,5 % в 1866 г. до 21,89 % в 1985 г. (von Polenz, 1999, S. 505); А.Л. Зеленецкий и П.Ф. Монахов в 1983 г. отмечали «увеличение функциональной активности форм пассива во всех функциональных стилях речи, в том числе и обиходной речи» (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 147), причём общая частота употребления пассива со вспомогательным глаголом “werden” в немецком выше, чем с глаголом «быть» в русском (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 140), что, возможно, обусловлено большей аналитичностью немецкого;
• замена аффиксации аналитическим словосложением: например, немецкий перевод романа Дж. Оруэлла «1984», сделанный в 1984 г., содержит в 14 раз больше композитов, чем перевод 1950 г.;
• понижение частотности уменьшительно-ласкательных суффиксов, особенно в более аналитизированных северных диалектах (Roelcke, 2004, S. 158);
• увеличение числа глаголов с нулевым суффиксом (texten, filmen, la- cken, paddeln, morsen, rontgen, schriftstellern); вообще потеря формального разграничения между частями речи, которые и так разграничены менее, чем в русском языке (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 79);
• сокращение числа бесподлежащных предложений (Roelcke, 2004,

S.              149);

• переход сильных глаголов в слабые (Roelcke, 2004, S. 151): cp. “IF there is stem modification (other than by assimilation and contraction), THEN morphology is flexive” (“The Universals Archive”, 2007);
• исчезновение возвратных глаголов: например, раньше с возвратным местоимением sich употреблялись глаголы bufien, wahnen, meiden, zurnen (Grimm, 1898, S. 38-39);
• замена дативных дополнений аккузативными (jemandem rufen gt; je- manden rufen, jemandem etwas schenken gt; jemanden beschenken);
• расширение сферы употребления номинатива, ведущее к превращению в подлежащее членов предложения, выражающих не агенс, а объект или инструмент: Das Gesetz verbietet; Die Universitat ist bestrebt; Der Krieg hat die Stadt zerstort (von Polenz, 1999, S. 367-369, 346-347).

Увеличение сферы употребления аккузатива с глаголами П. фон Поленц объясняет (помимо аналитизации) удобством их употребления: возможностью не упоминать второй объект (Wir beliefern Sie - говорящий может не упоминать, что именно поставляется, так как валентность глагола “beliefern”, в отличие от “liefern”, не требует второго дополнения), возможностью строить пассив (Sie werden beliefert), возможностью строить партицип (der belieferte Kunde), возможностью добавлять атрибут в генитиве (die Belieferung des Kunden) и возможностью номинализировать глагол (der Belieferte) (von Polenz, 1999, S. 319).

Подчеркнём, что расширение сферы употребления транзитивных глаголов можно расценивать как следствие усиления номинативности: «Однако следует учитывать также несомненную связь унифицированной формы прямого дополнения в немецком языке с большей степенью его номинативности, осмысляя эти характерологические черты как взаимообусловленные» (Зеле- нецкий, Монахов, 1983, с. 106). Процесс аналитизации немецкого вкратце описан в статье У. Хинрихса “Vorbemerkungen zum analytischen Sprachtyp in Europa” (Hinrichs, 2004 b, S. 24-27).

Поскольку немецкий и сегодня остаётся языком достаточно синтетическим, сфера безличности в нём несоизмеримо шире, чем в английском. К безличным конструкциям относятся: Es durstet mich (Мне хочется пить); Es wur- de ihm kalt (Ему стало холодно); Es freut mich, dass... (Рад, что...); Es stehen zwei Schneemanner im Garten (В саду стоит два снеговика; в данном случае место субъекта занято местоимением-псевдосубъектом es, многие грамматики не относят такие предложения к безличным); Es regnet (Идёт дождь); Es blitzt (Сверкает (молния)), Es donnert (Гремит (гром)); Es dunkelt (Темнеет); Es hagelt (Идёт град); Es herbstet (Наступает осень); Es nieselt (Моросит (дождь)); Es reift (Выпал иней); Es schneit (Идёт снег); Es tagt (Светает); Es kommt mir vor, als... (Сдаётся мне, что...); Es ist, als horte Mischa ihn (Такое впечатление, будто Миша его услышал); Es fiel mir ein... (Мне вспомнилось, пришло в голову); Es kam mir zum Bewusstsein... (Я осознал, дословно: Мне осозналось); Es fiel mir auf, wie der Kater zugenommen hatte (Я обратил внимание, как растолстел кот); Es wurde mir klar (Мне стало ясно); Es blieb mir ein Ratsel, wie er mir geholfen hatte (Для меня осталось загадкой, как он мне помог); Es bleibt mir nur ihm zu helfen (Мне остаётся только помочь ему); Mich friert /Es friert mich (Язамёрз).

Инфинитивных конструкций с дативом или номинативом в немецком не так много, как в русском (Trnavac, 2006, р. 63). Их значения тоже имеют коннотации модальности: Ihm ist nicht zu helfen (Ему не помочь); Der Ton ist zu horen (Звук можно (у)слышать); Es ist nicht zu ubersehen (Нельзя не заметить); Das zweite Auto ist nicht zu erwahnen (Не следует упоминать о втором автомобиле). Хотя в немецком субъект может оформляться и номинативом, смысл от этого не меняется - инфинитивные конструкции выражают возможность, необходимость и прочие модальные значения, не зависящие от субъекта, а направленные на него извне (Trnavac, 2006, р. 73).

Хотя во многих примерах присутствует формальное подлежащее “es”, оно ничего не выражает и выполняет чисто синтаксическую функцию (отсюда его название «псевдосубъект» - Scheinsubjekt - в немецкой терминологии[72]). Тем не менее в ХХ в. ещё можно было встретить утверждения, что за ним скрываются некие таинственные силы судьбы и природы. В частности,

А. Хаммер писал о немецкой конструкции Es gibt следующее: «Происхождение и значение этой фразы следующее: природа (или провидение) даёт что-то (или же снабжает чем-то, порождает что-то). Именно так объясняются фразы с es gibt типа Es hat letztes Jahr eine gute Ernte gegeben [В прошлом году был (дан) хороший урожай - Е.З.]» (цит. по: Joseph, 2000). Данная конструкция, согласно тому же источнику, встречается и в других германских языках (голландском, древнесеверном), и потому может быть отнесена к самому древнему периоду существования германской языковой семьи. Там же отмечается, что в английском в ХХ в. появилась конструкция, являющаяся, очевидно, калькой с немецкого или идиша: What gives? (Что случилось?). В немецком Es gibt появилась только в XVI в. (Bauer, 1999, р. 591). Если речь идёт о выражении иррационального мировоззрения, непонятно, почему носители немецкого языка стали прибегать к этой конструкции так поздно, когда иррациональное мировоззрение было уже явно на спаде. С нашей точки зрения, речь идёт о результате становления категории переходности, поэтому мы бы не стали относить данную структуру к раннему индоевропейскому периоду.

Без подлежащих употребляются в немецком императивы (Schweig! (Молчи!)), к безличным конструкциям их причислял Э. Бек (Bishop, 1977, р. 29); эллиптические конструкции в разговорной речи (Bin schon da - [Я] уже здесь) и безличный пассив с глаголами werden, bleiben, sein, gehoren: Auf der Strafie wurde gejubelt (На улицах праздновали); Damals wurde viel getanzt (Тогда много танцевали); Heute bleibt geschlossen (Сегодня закрыто); Hier gehort mal wieder aufgeraumt (Здесь опять надо убирать); In diesem Jahr ist mit Neuwahlen zu rechnen (В этом году будут выборы); In diesem Jahr bleibt (trotz der gestrigen Ereignisse) mit Neuwahlen zu rechnen (В этом году, несмотря на вчерашние события, будут выборы); Wie schon eingangs betont wurde (Как уже было отмечено в начале). Распространение безличного (по другой терминологии - неопределённо-личного) пассива в немецком объясняется возможностью избежать упоминания агенса (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 157), что обычно довольно трудно сделать в номинативных языках.

Общим звеном немецкого и английского (включая древнеанглийский) остались неопределённо-личные конструкции, в своём значении вплотную приближающиеся к безличным, ср. д.-англ. Her mon mag giet gesion hiora swad; англ. Here one can still see their track; нем. Hier kann man immer noch ih- re Spuren sehen (Здесь всё ещё можно видеть их следы). В немецком их иногда относят к безличным и даже к пассиву (Siewierska, 1984, р. 112; cp. Hirt, 1937. Bd. 7, S. 17).

Всего в современном немецком употребляется примерно 120 безличных глаголов или, вернее, глаголов с безличными значениями (для сравнения: в древнешведском - 40, в исландском - свыше 1 000) (Bar6dal, 2006 a). Примерно 80-100 глаголов требуют дативных или аккузативных субъектов, причём количество первых постепенно выросло за счёт вторых (Bar6dal, Kulikov, 2007). Любопытны также результаты подсчётов по словарям “Duden Oxford English-German” (1999) и “Duden Oxford German-English” (1999): если в английской части приводится всего 6 глаголов, употребляющихся в безличных

конструкциях, то в аналогичной по размерам немецкой - 113. Хотя принято считать, что в русском безличность выражена больше, чем в немецком (Гал- кина-Федорук, 1958, с. 53; Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 208), Я. Гримм отмечает, что возможности построения в немецком безличных конструкций практически безграничны, так как почти каждый непереходный и возвратный глагол может использоваться после формального подлежащего es: es gluht, es lauft, es versteht sich, es hat Eile и т.д. (Grimm, 1898, S. 291). Целый ряд таких глаголов, не упомянутых в этой работе, приведён у А. фон Зеефранц-Монтаг (von Seefranz-Montag, 1983, S. 58-59).

Как утверждает «Энциклопедия языка и лингвистики», безличные конструкции «очень распространены» в бенгальском; там же, кстати, посессив- ность выражается глаголом «быть», как в русском (“Encyclopedia of Language and Linguistics”, 2006, р. 916), «характерны для балто-финских языков и особенно хорошо представлены в эстонском» (“Encyclopedia of Language and Linguistics”, 2006, р. 7797); об особой распространённости безличных конструкций в русском авторы не упоминают. Не вызывает, однако, сомнений тот факт, что именно в русском языке сфера употребления особенно широка по сравнению с другими индоевропейскими языками.

Значительную роль в сохранении имперсонала сыграла, на наш взгляд, консервативность русского языка, или же «архаичность», как выразился Ш. Балли (см. выше). Русский, в отличие от английского, является языком, образно говоря, оседлым: если английский был даже на территорию современной Англии занесён извне, тогда ещё будучи англосаксонским (Жирмунский, 1940, с. 34), а затем во времена колониализма из Англии распространился практически по всему миру, то на славянских диалектах, как отмечает М.М. Гухман, на территории России говорят уже не менее 2000 лет (Блумфилд, 2002, с. 51)[73]. Кроме того, многие столетия Россия была обособленной страной, развивавшейся по своим законам без особых контактов с западным миром, что позволило ей сохранить свой язык в значительно большей степени, чем англичанам, несмотря на приписываемый им консерватизм. Т. Янсон обращает внимание на тот факт, что славянские языки сохранили значительно большую степень сходства, чем германские, то есть относительно мало изменились, по сравнению с прото- славянским (Janson, 2002, р. 33). Как утверждал Н. Ван-Вейк, общий про- тославянский на протяжении своей двухтысячелетней истории вплоть до начала распада на отдельные славянские языки в IX в. оставался очень стабильным, то есть не претерпел особых изменений (Бирнбаум, 1986, с. 41). Всё это, на наш взгляд, убедительно демонстрирует консервативность всей славянской ветви индоевропейских языков, кроме, возможно, болгарского, подвергшегося сильной аналитизации (cp. Hinrichs, 2004 b, S. 18; Бирнбаум, 1986, с. 319).

В последние годы русский, как и другие славянские языки, подвергается сильному воздействию западных аналитических языков, в первую очередь английского. Об этом свидетельствуют следующие явления: повышение частотности и расширение функциональной сферы предлогов (преподаватель истории gt; преподаватель по истории), создание устойчивых выражений аналитического типа (помочь gt; оказать помощь, советовать gt; дать совет), распространение аналитических прилагательных (час пик, спец-, гос-, парт-, хоз-, лесо-, хлебо-, радио-, авто-, нефте-, фото-, дем-, нац-, нар-), распространение несклоняемых существительных и аналитических композитов (топ-фильм, брейк-данс, шоу-программа, секс- туризм), аналитическое обозначение профессий и родов занятости безотносительно к полу (автор, агроном, администратор о женщинах вместо авторша и т.д.), распространение глаголов, преимущественно заимствованных или созданных с помощью заимствованных суффиксов -изова-, - изирова-, -ирова-, которые не изменяются для обозначения вида и потому расшатывают данную грамматическую категорию (телеграфировать, атаковать, гарантировать, радиофицировать, электризировать, механизировать; Мы уже ряд месяцев реконструируем наш завод - К концу года мы окончательно реконструируем наш завод), распространение аббревиатур, неизменных по своей форме (Ohneiser, 2004, S. 198-201, 205-206; Zemskaja, 2004, S. 285-289; Иванов, 1983, с. 385-387; Брызгунова, 2007, с. 14). Из перечисленных пунктов мы не можем согласиться с расшатыванием категории вида. Хотя глаголы с суффиксами -изова-, -изирова-, -ирова- действительно употребляются всё чаще, наши подсчёты по мегакорпусу (табл. 13) показывают, что они благополучно интегрируются в русскую систему аффиксации, в том числе и в категорию вида. В советской литературе удельный вес глаголов такого рода с русскими морфологическими элементами больше, чем в дореволюционной, а в постсоветской - больше, чем в советской, поэтому едва ли категории вида (являющейся, как уже говорилось выше, наследием активного строя индоевропейского языка) что- то грозит в ближайшем будущем.

Таблица 13

Интеграция глаголов с суффиксами -изова-, -изирова-, -ирова-               в              русскую              морфологическую систему

Влияние английского ведёт к постепенной и пока не очень заметной аналитизации русского языка, чему способствует и значительное расшатывание нормы. С другой стороны, в славянских языках под влиянием того же английского усиливается префиксация (Ohneiser, 2004, S. 197; Zemskaja, 2004, р. 289), что едва ли можно расценивать как процесс, способствующий или свидетельствующий об аналитизации. Д. Вайс вообще называет русский «антианалитическим» языком, в котором склонность к синтетизму только нарастает (Weiss, 2004, S. 280). По его мнению, ни один падеж русского языка не вытесняется предложными конструкциями, аналитические парафразы также не развиваются, глагол «иметь» теряет позиции[74], в то время как, например, в польском явно наблюдаются противоположные тенденции, свидетельствующие об аналитизации. Вайс полагает, что русский по своим типологическим характеристикам движется от европейских к финноугорским языкам. Мнение Вайса противоречит мнению Е.А. Земской и М.В. Панова, постулировавших аналитизацию русского языка в последние десятилетия ХХ в. (Zemskaja, 2004, S. 285, 291). Таким образом, пока не совсем понятно, следует ли говорить о повышении частотности имперсонала вопреки аналитизации или в полном соответствии с ростом черт синтетизма. Теоретически рост числа несклоняемых существительных должен рано или поздно негативно отразиться на сфере употребления безличных конструкций, как это было в английском (ср. КПРФ не нравится ЛДПР), но пока их число микроскопически мало, поэтому ожидать какого-то явного влияния на ту или иную безличную конструкцию на данном этапе развития русского языка не приходится. Окончания глагола тоже не распадаются, субъектные и объектные формы местоимений не смешиваются, о становлении жёсткого порядка слов нигде не сообщается. Другие же признаки аналити- зации никак отразиться на частотности имперсонала не могут.

Несколько слов следует сказать о размерах сферы употребления имперсонала в современном русском. В «Новом словаре русского языка» Т.Ф. Ефремовой (Ефремова, 2000) (215 000 значений) помета «безл.» встречается 356 раз (подсчёт по электронной версии), но среди приведённых форм есть множество дублетов (крикнуться / кричаться), форм глаголов с разными приставками, но одинаковыми значениями (надувать / продувать - причинять простуду), окказионализмов (путешествоваться, разлюбляться: в нашем мегакорпусе эти два слова не встречаются ни разу). Вот некоторые из собранных у Ефремовой глаголов: бежаться, болтать /заболтать (о качке), болтаться, брезжить, буранить, валить, валять (качать из стороны в сторону), везти, взглянуться, вздохнуться / вздыхаться, взорвать, видать, виднеть / завиднеться (о рассвете), вкидываться (о возможности оказаться внутри чего-либо), влетать (о наказании), ворчать (о звуках в животе), выворачивать (о тошноте), выгонять (об интенсивном образовании чего-либо, вырастании, увеличении кого-либо, чего-либо), выйти (о результате работы), выметать (высыпать, появиться на теле), выходить (удаваться), выясняться (становиться ясным), гадаться, говариваться / говориться / заговориться, делаться, дёргать (о боли), доводиться, дождить / задождить, доставать (быть в достаточном количестве, хватать на что-либо), доставаться (выпадать на чью-либо долю), дрейфовать, задрематься, дуть, дышаться (о наличии каких-либо условий жизни), задышаться (о процессе дыхания), жечь / зажечь, заблагорассудиться, завьюжить, заедать (задевать чьё-либо самолюбие), зазнобить / знобить, закладывать / заложить (о болезненном ощущении в ушах, носу, груди), заклокотать, закоробить, заломить, замозжить, замолаживать, замутить (о начале тошноты), занездоровиться, занемочься, заненастить, занепогодить, заносить, заосенять, запершить, заплакаться, запоздниться, запорашивать, зарезать, засвежеть, засквозить, заснуть, затягивать (о ране: заживать, закрываться), захандриться, зашибать, защипать, зудить, зябнуться, качать (о пошатывании при ходьбе от усталости, при болезни и т.п.), кидать (о придании кому-, чему-либо резких беспорядочных движений), клевать (об удаче), корёжить (о возникающем чувстве стыда, возмущения), корчить / закорчить (сводить судорогами), легчать, лежаться, лихорадить / залихорадить, ломить / разламывать / разламываться, мелькать (об ощущении пестроты, ряби в глазах), меркнуть, мол- чаться, мотать (о качке), набегать (морщить, собираться складками на одежде), наболеть, наваливать, наволакивать, нагорать, наезжать (овладевать кем-либо, об упрямстве, капризе), неймётся, нести (передаваться по воздуху), обойтись, осенять, оставаться, парить / припаривать / запарить (обдавать влажным жаром, испускать сильный зной), пахнуть / попахивать / запахнуть, пестрить, печь, побелеть, повестись, повечереть / вечереть / завечереть, повеять / веять, поводить / вести (о судорогах), погодить, подводить (заставлять втягиваться, подбираться), поделываться, подмывать (о появлении невольного влечения), подпадать (попадать в руки, подвертываться под руку), думаться, подфартить, пожиться, познабливать /знобить, показаться / казаться, покалывать / поколоть, поламывать / выламывать (о корчах), полегчать, полюбиться, попадать, поразобрать, послышаться, постреливать / стрелять (об острой боли), посчастливиться / счастливиться, поташнивать / тошнить / стошнить / стошниться / вытошнить / затошнить, потемнеть / темнеть / темнеться / стемнеть / затемнеть, потеплеть / теплеть, потягивать / тянуть (о появлении легкого признака распространения чего-либо), потянуть / тянуть (о возможности появления влечения куда-либо, к кому-либо, чему-либо), похолодать / холодать / холоднеть /захолодать, предполагаться (иметься в виду), пригрезиться, прийтись, примораживать / морозить, приносить (о нежелательном появлении), прискучиваться, приспевать (понадобиться неотложно), приспичивать, при- хворнуться, приходиться (доводиться, случаться; быть вынужденным что- либо делать), пробить (исполниться, минуть, о летах, годах), пробурчать, проливать, проносить (о движении чего-либо мимо, стороной; о сильном поносе), прорывать, просквозить / сквозить, прослабить / слабить, прочищаться (проясняться), прояснивать / прояснять(ся) / выяснить / выясняться (о хорошей погоде), прыгаться, пуржить / запуржить, пучить, разбивать (о параличе), разветриваться, развозить (делать трудно проезжим, трудно проходимым; делать чрезмерно полным), разговариваться, раздувать, разить, размокропогодиться, разносить (об образовании опухоли, вздутия на чем- либо, о тучности), разрешаться, разъяснеть /разъясниваться, распирать, распогоживаться, рассветать / светать, рассуждаться, расхотеться, рвать (причинять сильную боль), рвать / вырвать (тошнить), рекомендоваться, росить, рябить, садить, сбредиться, свербеть, светлеть, сводить, сдаваться, сереться, сидеться, скорёжить (согнуть, свести судорогой), случаться, смеркаться, смотреться, смыть (о быстром исчезновении кого- либо, чего-либо), снежить, сосать (о боли), спрашиваться, сровняться, стать (о возможности определенного поступка со стороны кого-либо), статься, стоить, стояться, стукнуть (о возрасте), схватывать (о начале затвердения вяжущих, клейких веществ), считаться, таять, терпеться, теснить (в груди), томиться, трещать (о головной боли), трясти / утрясать / затрясти, угораздить, удаваться, уносить (о внезапном уходе), успе- ется, фортунить, хватать / хватить, холодить, захотеться, хрипеть, чуяться, шагаться, шатать, шиться, щекотать. Частотность уже существующих в русском безличных конструкций (табл. 14) повысилась в художественной литературе ХХ в., по сравнению с XIX в. (Зарецкий, 2007 в). Речь идёт о среднем результате по типам конструкций, а не по отдельным глаголам. Некоторые глаголы, разумеется, выходят из употребления, другие - учащаются. Например, глагол размокропогодиться встречается в классике 9 раз, в советской литературе - 3, в постсоветской и переводной - ни разу (мегакорпус). С другой стороны, глагол угораздить встречается в классике 342 раз, в советской литературе - 434, в постсоветской - 1 062, в переводной - 474.

Низкая частотность имперсонала в переводах является отражением английского синтаксиса. Примечательны исключения вздуматься, заблагорассудиться, (за)хотеться - хотя в английском больше нет соответствующих безличных конструкций, та же семантика влилась в личные конструкции с номинативными субъектами.

О том, почему смешение русского языка с финно-угорскими не привело к аналитизации русского, говорится в следующей цитате из лекции И.А. Бодуэна де Куртенэ «О смешанном характере всех языков» (1900). Не отрицая роль языкового смешения в процессе аналитизации, он подчёркивает, однако, что постепенно должна победить более аналитическая форма, присутствующая в каком-то из контактирующих языков. Если принять во внимание, что русский и финно-угорские языки таковых практически не содержат, становится ясно, почему радикальной аналитизации не произошло.

Частотность некоторых безличных глаголов в мегакорпусе

«Влияние смешения языков проявляется в двух направлениях: с одной стороны, оно вносит в данный язык из чужого языка свойственные ему элементы (запас слов, синтаксические обороты, формы, произношение); с другой же стороны, оно является виновником ослабления степени и силы различаемости, свойственной отдельным частям данного языка. При его содействии происходит гораздо быстрее упрощение и смешение форм, устранение нерациональных различий, действие уподобления одних форм другим (действие "аналогии"), потеря флексивного склонения и замена его сочетанием однообразных форм с предлогами, потеря флексивного спряжения и замена его сложением однообразных форм с представками местоименного происхождения и вообще с разными вспомогательными частицами, потеря морфологически подвижного ударения и т.д.

При столкновении и взаимном влиянии двух языков, смешивающихся "естественным образом", победа остаётся в отдельных случаях за тем языком, в котором больше простоты и определённости. Переживают более лёгкие и ясные в своём составе формы, исчезают же более трудные и нерациональные. Итак, если смешиваются два языка, в одном из которых существуют родовые различия, в другом же этих различий не имеется, то всегда в языке, остающемся как результат смешения, произойдёт или полное исчезновение, или же по крайней мере ослабление этих родовых различий. Если только в одном из смешивающихся языков имеется член (arliculus) или же личные притяжательные суффиксы (то есть суффиксы, означающие принадлежность предмета или лица известному лицу: мой, твой, его, её, наш, ваш, их), то гораздо более вероятия, что этот "аналитический", или децентралистический, признак привьётся языку, являющемуся результатом смещения, нежели наоборот» (Бодуэн де Куртенэ, 1963. Т. 1, с. 366).

Хотя данная работа Бодуэна де Куртенэ была написана на рубеже XIX- XX вв., его точка зрения на механизмы языкового контакта не устарела. Например, среди универсалий университета Констанц встречается следующая: “When languages with and without articles are in contact, it is more common for languages without an article to pick one up than for languages with an article to abandon it” (“The Universals Archive”, 2007). Напомним, что артикль является однозначно аналитическим средством, о чём также говорится в одной из универсалий: “(In Indo-European) IF there is no nominal case marking, THEN there will be an article” (“The Universals Archive”, 2007).

Отметим, что расширение сферы безличности в русском позитивно коррелирует с расширением сферы употребления бесподлежащных предложений. В табл. 15 приводятся соответствующие данные на примере первого спряжения. Запятые после глаголов мы ввели, чтобы отфильтровать случаи инверсии. Подсчёты проводились программой “Wordsmith Tools 3” (как и все остальные подсчёты по фразам в данной работе).

Таблица 15

Распространение сферы употребления бесподлежащных предложений в русской художественной литературе (мегакорпус)

Напомним, что бесподлежащные предложения характерны и для языков активного строя, вместо местоимений-субъектов обычно используются аффиксы. Возможно, рост числа бесподлежащных предложений в русской художественной литературе связан и с какими-то экстралингвистическими факторами, в том числе с особенностями стиля повествования (например, с удельным весом диалогов).

Широко были распространены безличные конструкции в латыни: в латинско-немецком словаре К. Георгеса на 62 000 лексем приходится 213 безличных конструкций (автоматический подсчёт в электронной версии по помете unpers.) (Georges, 1913-1918). Сравним некоторые из них с

их английскими эквивалентами: Vesperascit (It grows late); Ningit (It snows); Luciscit hoc (It is getting light); Fulgurat (It lightens); Miseret (It grieves); Pae- nitet (It repents); Piget (It disgusts); Pudet (It shames); Taedet (It wearies); Miseret me (Ipity (It distresses me)); Parcitur mihi (I am spared (It is spared to me)); Pudet me (I am ashamed); Accidit, Contingit, Evenit, Obtingit, Obvenit, Fit (It happens); Libet (It pleases); Delectat, Iuvat (It delights); Oportet (It is fitting, ought); Certum est (It is resolved); Necesse est (It is needful); Constat (It is clear); Praestat (It is better); Placet (It seems good (pleases)); Interest, Refert (It concerns); Videtur (It seems, seems good); Vacat (There is leisure); Decet (It is becoming (подобает)); Restat, Superest (It remains); Ventum est (They came (There was coming)); Puguatur (There is fighting (It is fought)); Itur (Someone goes (It is gone)) (Greenough, Allen, 1903); Apparet (It appears); Accedit (It is added); Juvat (It delights); Curritur (People run (*It is run)); Ventum est (He, they etc. came); Reliquum est ut doceam (It remains for me to show (*It was came)); Ex quo efficitur, ut... (From which it follows that.); Accedebat ut naves deessent (Another thing was the lack of ships (It was added that ships were lacking)) (Bennett, 1908, р. 105, 167, 194-165). Большинство английских эквивалентов содержат формальное подлежащее (причём эквиваленты эти часто почти аграмматичны), остальные переводы являются полноценными личными конструкциями, где дополнение превратилось в подлежащее. Такие же трансформации претерпевают при переводе на английский и русские безличные конструкции, что обусловлено типологической близостью русского и латыни.

Применение герундива (отглагольных прилагательных) в латыни также вплотную подходит к русским безличным предложениям и часто переводится таковыми: De gustibus non est disputandum (О вкусах не спорят / не следует спорить); Pacta sunt servanda (Договоры нужно соблюдать). Личные местоимения (в качестве подлежащего) в латыни обычно вообще опускаются: Ex offensa vitabis neminem lacessendo (Никого не задевая, [ты] избежишь ненависти, возникшей от обиды) (Нисенбаум, 1996, с. 143-144). Субъект употребляется только тогда, когда он отличается от субъекта в предыдущем предложении (Bauer, 2000, р. 107).

Как отмечает Г. Вагнер, сфера употребления безличных конструкций в латыни уже, чем в древнесеверном, из которого возник исландский (Wagner, 1959, S. 57). У. Леман полагает, что латынь, как и родственный ей вымерший умбрский язык, ещё достаточно хорошо отражают многочисленные безличные конструкции индоевропейского языка (Lehmann, 1995 b, р. 52-53; Lehmann, 2002, 32-33). Немногочисленность безличных конструкций в греческом и индоиранских (индоарийских) языках он считает доказательством их сравнительно раннего отхода от исконного индоевропейского строя. В доказательство своих слов он приводит некоторые примеры из хеттского, самого древнего исследованного индоевропейского языка[75]. Относительно архаичными по своему строю он считает также германские, славянские и балтийские языки. Б. Бауэр, комментируя Лемана, приходит к выводу о том, что многочисленность безличных глаголов в совокупности с прочими характеристиками, которые восстанавливаются для индоевропейского, свидетельствуют об архаичности латыни (Bauer, 1999, р. 592).

Примечательно также, что в латыни, как и в английском, уже в период аналитизации под давлением семантики появлялись новые безличные глаголы из первоначально личных: debere (быть должным), posse (мочь), valet + инфинитив (возможно) (Bauer, 1999, р. 594). Аналогичное явление мы описали ранее для английского.