Семантический тип предиката
Обращаясь к единичным ситуациям в наст, и прош. вр., можно заметить, что и они не вполне однородны в плане реальности/ирреальности. Так, у А. В. Бондарко (которой исходит из представления о существовании «постепенных переходов» между реальностью и ирреальностью) «реальности в узком смысле» соответствует актуальность, понимаемая как «такое существование в действительности, в котором нет элементов, так или иначе связанных с ирреальностью, — потенциальности, а также недостоверности, “чужого опыта” и т.
п.»; в свою очередь, в значении актуальности он выделяет «ядро, в котором специфика реальности находит максимально четкое и непосредственное выражение»; таковым, по его мнению, является ситуация настоящего актуального — обозначение действительности «переживаемой, наблюдаемой (так или иначе воспринимаемой), конкретной и очевидной» в сочетании с конкретной референцией всех участников ситуации [Бондарко 1990в: 72—73], что иллюстрируется примером (193):- — Что ты там делаешь? — Пишу письмо[145].
Наличие связи между наблюдаемостью ситуации и ее оценкой как реальной не вызывает сомнений[146]. Вместе с тем, восприятию обязательно сопутствуют ментальные процедуры, связанные с узнаванием, классификацией, идентификацией и интерпретацией воспринятого, основанные на знании каузальных и следственных связей [Арутюнова 1988: 114—115], а это значит, что даже утверждения, основанные на сенсорных данных, могут иметь различную степень достоверности. В качестве иллюстрации можно привести следующий пример, в котором ситуация, актуальная именно для данного конкретного отрезка времени, описывается с точки зрения непосредственно воспринимающего ее персонажа:
- В городском саду уже играла музыка. Лошади звонко стучали по мостовой: со всех сторон слышались смех, говор, хлопанье калиток. Встречные солдаты кланялись Никитину: и, видимо, всем гуляющим, спешившим в сад на музыку, было очень приятно глядеть на кавалькаду (А. Чехов. Учитель словесности).
В этом фрагменте сообщение об эмоциональном состоянии гуляющих сопровождается показателем предположительности видимо', тогда как предшествующие ему высказывания (кроме самого первого из них, но только если его рассматривать изолированно) не допускают модальной оценки степени достоверности сообщаемого. Таким образом, и в пределах «ядра реальности» можно различать ситуации, допускающие и не допускающие однозначную интерпретацию[147].
Очевидно, что ближе всего к «ядру», или прототипу реальности находятся высказывания о таких ситуациях, при описании которых необходимость обращаться к логическим выводам минимальна, а доля собственно перцептивного компонента максимальна. А. В. Бондарко называл такие ситуации «микропроцессами» [Бондарко 1983: 133], а
А. Д. Кошелев — «текущим процессом», определяя его следующим образом: «Текущий процесс разворачивается буквально на глазах говорящего. Соотнесенное с ним высказывание описывает изменения, синхронные моменту наблюдения и распознаваемые на весьма малом (соизмеримом с моментом речи) интервале времени» [Кошелев 1996: 170]. И. Б. Шатуновский также связывает «отсутствие временной дистанции между событием и его описанием» с непосредственной воспринимаемостью описываемого [Шатуновский И. 1999: 241].
Следует заметить, что и А. Д. Кошелев, и И. Б. Шатуновский имеют в виду не настоящее актуальное, а другой режим употребления форм наст. вр. НСВ — настоящее репортажа (или настоящее динамическое)[148], а в этом случае они выражают особое видо-временное значение, которое «является и процессуальным, и точечным одновременно» [Апресян Ю. 1995: 237][149]. Различие между ними проявляется, в частности, в том, что в настоящем историческом и сценическом возможно употребление моментальных глаголов находить, приезжать, вспыхивать (что не допускается в настоящем актуальном); ср.
пример, приведенный в [Гловинская 2001: 224]:- [Чарнота] В Париж или в Берлин, куда податься? В Мадрид, может быть? Испанский город... Не бывал. Но могу пари держать, что дыра (Присаживается на корточки, шарит под кипарисом, находит окурок) (М. Булгаков. Бег);
с другой стороны, поскольку в настоящем репортажа сообщаемое представляется говорящим (и воспринимается слушающим) как «поток действительности», здесь, в отличие от настоящего актуального и исторического, невозможно употребление показателей типа наверное, я думаю, ставящих под сомнение фактивность описываемых событий [Шатуновский И. 1999: 237].
Тем не менее все эти семантические разновидности НСВ в одном отношении близки между собой. Независимо от того, обозначаются ли формами НСВ события, синхронные моменту речи (настоящее репортажа), процессы и состояния, длящиеся в момент наблюдения (актуально-длительное значение НСВ), события, имевшие место в прошлом (настоящее историческое) или в условном мире театрального действия (настоящее сценическое), — все эти употребления НСВ характеризуются присутствием нетривиального общего семантического компонента ‘действие происходит на глазах (или «как бы» на глазах) говорящего’.
С учетом сделанных оговорок, можно очертить контуры семантического класса глагольных лексем, используемых в этих функциях.
Прежде всего, из этого класса выпадают глаголы, обозначающие ситуации, которые требуют для своей реализации «сверхдолгого» временного интервала. К ним относятся, с одной стороны, обозначения устойчивых состояний — навыков, умений, предрасположений и т. п. (ср. уметь, знать, любить; см. о них § 4.4.2), а с другой стороны, глаголы, обозначающие «занятия»: воспитывать, питаться, преподавать. Их общей чертой является неопределенность («неспецифи- цированность») способа реализации, в силу чего такие глаголы названы в [Плунгян, Рахилина 1990: 201—210] «абстрактными». В этом отношении им подобны «интерпретационные» глаголы (ср.
мешать, выручать, помогать, ошибаться, обманывать, преувеличивать, проигрывать), которые «сами по себе не обозначают никакого конкретного действия, а служат лишь для оценочной интерпретации другого, вполне конкретного действия» [Апресян Ю. 2000а: XXVI; 2006:145—160], также не используемые в рассматриваемых употреблениях НСВ. Причина этого состоит, видимо, в том, что «оценка и интерпретация предполагают определенное дистанцирование от непосредственно наблюдаемого» [Семенова 2004: 37].Вместе с тем, сама по себе абстрактность обозначаемого действия не всегда является непреодолимым препятствием для употребления глагола в актуально-длительном значении. Т. Анштатт [Анштагг 2004: 31 ] приводит следующий пример. В сочетании открывать заседание глагол открывать имеет значение ‘положить начало’, не содержащее каких-либо конкретных наблюдаемых компонентов. Однако поскольку у человека в часть его индивидуальных представлений о мире обычно входит знание того, какими наблюдаемыми действиями может сопровождаться эта процедура, то, основываясь на этих ассоциациях, не входящих в толкование этого значения глагола открывать, он вполне может употребить его в актуально-длительном значении[150].
Возможность однозначной интерпретации наблюдаемых действий может также зависеть от характера результата действия и ясности его конечной цели.
Как отмечает в другой связи М. Я. Гловинская, даже при обозначении простейших физических действий типа Мальчик идет в школу «о цели движения, его конечном пункте может знать только субъект движения» [Гловинская 1993а: 162—163][151]. Таким образом, в этом высказывании совмещается обозначение реального и ирреального: на основе каких-то внешних наблюдаемых признаков говорящий делает предположение, что наиболее вероятным итогом дальнейшего развития событий окажется приход мальчика в школу. Между тем при непредельном употреблении этого же глагола (ср. Мальчик идет по улице) необходимости в такого рода предположениях нет.
Что же касается результата, то наиболее он очевиден у конкретных физических действий типа красить!покрасить забор, пахать! вспахать поле.
Именно такие глаголы Ю. С. Маслов приводит в качестве иллюстрации предельных видовых пар, в которых «каждая частица действия непосредственно отлагает в объекте соответствующую частицу результата» [Маслов 1948/1984: 61]. В этом отношении различаются, например, действия писать!написать и читатьіпро- читать, хотя оба они предполагают постепенное накопление результата, синхронное деятельности субъекта, и относятся к одной и той же разновидности видового противопоставления (см.: [Гловинская 1982: 85]). Вместе с тем, их внешние проявления и следствия не одинаковы: действие «писать» имеет однозначный видимый результат — постепенно возникающий написанный текст, тогда как непосредственный результат чтения — изменение ментального состояния субъекта — нематериален и неочевиден, да и сам процесс чтения, в силу отсутствия у него прямого наблюдаемого результата, трудно отличить от простого переворачивания страниц.Свои проблемы возникают и при интерпретации глагола писать (и соответствующего действия), поскольку его результатом является создание предмета, не существовавшего ранее. Субъект называет свое действие Я пишу письмо, опираясь на мысленный образ будущего результата, а посторонний наблюдатель говорит Он пишет письмо, предполагая дальнейшее развитие событий по доступным его восприятию проявлениям (например, увидев недописанный текст). Сравнивая приводимые О. Есперсеном примеры употребления глагола с дополнением-пациенсом и дополнением-результатом типа dig a ground ‘копать землю’ и dig a grave ‘копать могилу’ [Есперсен 1924/1958: 181], нельзя не заметить, что в первом случае действие идентифицируется намного более однозначно, чем во втором[152]. Из сказанного следует, что соотнесение наблюдаемой фазы действия с его будущим результатом существенно усиливает интерпретационный компонент в обозначении ситуации.
Используя противопоставление глаголов результата (verbs of result), называющих только вид изменения (ср. break ‘ломать’, spoil ‘портить*, simplify ‘упрощать’), и глаголов с п о с о - б a (verbs of manner), называющих вид воздействия безотносительно к его цели и результату (ср.
sweep ‘мести’, rub ‘тереть’ и т, п.), введенное в [Levin, Rapaport Hovav 1995: 147—155], можно сказать, что глаголы способа в существенно меньшей степени используют операции логического вывода при отображении действительности. Что же касается глаголов результата, то возможность употребления наиболее абстрактных из них, таких, как улучшать, ухудшать, упрощать, усложнять, облегчать, затруднять, в настоящем актуальном вообще трудно представить.Таким образом, противопоставление реальность/ирреальность в его языковом преломлении представляет собой шкалу, один из полюсов которой образует максимально достоверное (реальное) настоящее репортажа, а другой — контрфактические употребления сослагательного наклонения (и его аналогов)[153]. Если же говорить о связи этого противопоставления с лексическим значением глагола, то ближе всего к реальности как непосредственному соответствию между содержанием высказывания и действительностью находятся глаголы способа.