§ 11. «Российская грамматика» М. В. Ломоносова.
Язык ломоносовского периода и до некоторой степени и XVIII в. вообще увенчала, наконец, в области его фонетики, морфологии и синтаксиса нормализаторская работа, совершенная самим Ломоносовым.
«Россійская грамматика», изданная в 1755 (1757) г., как «российская», почти не имела предшественников: [80]выпущенная в 1696 г. в Оксфорде на латинском языке Непгісі Wilhelmi Ludolphi Grammatica russica — всего только первая попытка «убедить русских, что можно кое-что печатать к украшению и чести русской нации также на народном русском диалекте, если русские попытаются по примеру других народов обработать собственный язык и издать на нем хорошие книги»; приписываемая Адодурову очень маленькая грамматика, изданная в приложении к немецко-русскому словарю Академии наук 1731 г., хотя и заключает в себе элементы русского языка, но еще сильно зависит от церковнославянской грамматики Мелетия Смотри ц- кого (1619 г. и послед, издания), влиянию которой практически основание положили работавшие на Москве питомцы Киевской академии, ориентировавшиеся на нее в морфологической стороне своего языка.
На Ломоносова, таким образом, выпала почти полностью задача урегулировать грамматику русского языка, понимая его как язык, отличный от старославянского. Великий ученый сознавал и трудность взятой им на себя задачи, и только предварительный характер ее разрешения: «Я хотя и не совершу однако начну, то будет другим после меня легче делать» (из черновых заметок).
Грамматика построена Ломоносовым не отвлеченно, а на основе многочисленных наблюдений над письменной и устной русской речью его времени. В этом был залог жизненности вошедших в нее предписаний. Заботясь о том, чтобы научить своих читателей «говорить и писать чисто Российским языком по лутчему, рассудительному его употреблению» (§ 86), Ломоносов не рационализировал язык, а критически отобрал то из практики, что имело разумные основания стать нормой. При этом, хотя в методическом отношении сама грамматика — ее цели и возможности — представляются Ломоносову довольно высокими, он смотрит на дело практически трезво, и подход его к ней уже лишен идеализации, характерной для времени Мелетия Смотрицкого, для которого грамматика «славою честна и учением красовита, в устах сладка, и на сердцы чюдна, и на языке светла».
Принципиально важны среди других такие положения, принятые Ломоносовым в его труде: он явно не считает возможным заграждать дорогу в фонетике «просторечию», хотя и вынужден считаться тут с церковнославянской традицией (см. его замечания о е: ё в § 94, о го>во в родительном ед. ч. в § 99 и под.); им узаконяются в произношении преимущества Москвы (в частности— аканье); в ряде случаев четко различается произношение и письмо; грамматические правила связываются с фактическим литературным употреблением (ср. об этом Радищев: «Восхотел он их [правила, языку свойственные] извлечь из самого слова, не забывая однако же, что обычай первый всегда подает в сочетании слов пример и речении, из правила исходящие, обычаем становятся правильными», — стр. 178); хотя и осторожно, но часто принимается во внимание связь русского языка со старославян: ским; в ряде случаев признается им возможным употребление параллельных форм и сочетаний, выбор форм — произвольным.
Оценивая его труд в целом, нельзя не признать сильной критической мысли, которою он проникнут, возможной для его времени трезвости в ориентации среди многочисленных трудно поддающихся обоснованию и теперь языковых фактов и методической четкости изложения.
Высокую оценку труда Ломоносова в ближайшем поколении дают среди других замечания Радищева1.