Глава пятая СТРОЙ ДРЕВНЕРУССКОГО ЯЗЫКА

В языке древнейших памятников русской письменности, независимо от диалектных и стилистических различий и степени соответствия нормам старославянского языка, отразились некоторые общие явления восточнославянской языковой системы.

Система гласных звуков в этот период отличалась от современной русской наличием звуков, которые изображались на письме буквами П), ъ, ь. Буква п (ять) обозначала звук типа е, но отличавшийся от того е, который мы произносим теперь в словах вроде лес, мел, дева, во- первых, его долготой (рано утраченной), а во-вторых, более узким характером его образования, то есть более высоким положением спинки языка при его произнесении, так что это был звук, переходный от е к и. По-видимому, ближе всего к древнему п тот звук, который слышится теперь на его месте в поморских или вятских говорах русского Севера (см. главу 2-ю). В некоторых русских говорах на месте старого п под ударением слышится сейчас особого рода смешанный звук, звучащий вначале как и, а затем переходящий в е, то есть нечто вроде лиес, миел, диевка и т. д. Есть исследователи, полагающие, что именно так звучал п в русских говорах первоначально. Так или иначе, но дальнейшая судьба п в русском языке была такова, что по большей части этот звук отожествился или с е (как в белорусском языке или в нашем литературном произношении), или с и (как например в украинском языке, в определенных случаях в северных говорах, о чем уже сказано во 2-й гла-

36

ве). Очень важно помнить, что в древней письменности буквы п и е обозначали звуки, разность которых была достаточна для различения смысла слов, в остальном тожественных по звуковому составу.

различались единственно тем, что в первом слове пары был п, а во втором — е.

Звуки, изображавшиеся в древней письменности знаками ъ (ер) и ь (ерь), были очень краткие, так называемые редуцированные гласные звуки, звучавшие — первый, как очень краткий звук, средний между о и у, а второй — как очень краткий звук, средний между е и и. Как уже сказано в главе 3-й, эти гласные, вероятно, произносились еще и приглушенно. Оба эти звука встречались в языке древнейшей поры очень часто, и есть немало древнерусских слов, в которых нет других гласных,              кроме              ъи              ь,

например: сънъ (сон), сънъмь (сном), съньмъ (теперешнее сонм), ръпътъ ( ропот), дьнь (день), жьньць (жнец), жьрьць (жрец), съмьрть (смерть), кръш ькъ (крошек) и т. д. Современному читателю необходимо привыкнуть к мысли о том, что это были знаки гласных звуков и что, следовательно,

буквы ъ и ь выговаривались и в конце слов, а потому слова кръшькъ, жьрьць, жьньць и т. п. были слова трехсложные, а, например, творительный падеж единственного числа жьрьцьмь — четырехсложное и т. д. В дальнейшем звуки ъ, ь в одних положениях в слове заменялись звуками о, е, в других — утрачивались, причем перед утратившимся гласным, который обозначался знаком ь, согласный сохранялся мягким, а потому этот знак часто сохранялся и на письме, но уже в значении не гласного, а так называемого мягкого знака. Например, древнерусское двусложное слово дьнь превратилось в современное односложное день, но в первом из этих слов ь означает гласный звук, а во втором это лишь знак того, что предшествующий согласный н произносится мягко.

Исчезновение гласных ъ, ь в одних случаях и переход их в о, е в других привели, в частности, к характерному для современного русского языка явлению — так называемой беглости гласного. Именно в современном русском языке очень часты случаи, в которых одна форма какого-нибудь слова содержит гласный о или е, а другие формы того же слова не имеют гласного, например: сон — сна, крошек — крошка, силен — сильна и т.

древних бьчела, чьбанъ, тришьды и многие другие.

37

Носовые гласные о, е, существовавшие некогда в восточнославянских говорах, как и во всех других славянских языках, к началу письменности восточными славянами были утрачены: о носовое заменилось звуком у, е носовое — звуком а, при мягкости предшествующего согласного (см. главу 1-ю). Это сказалось в древнейших русских рукописях явлениями, характерными для описанной в главе 3-й русской редакции старославянского языка. Создатели русской письменности, не имевшие в своем собственном языке носовых гласных, поневоле читали в старославянских текстах знак ж как знак для звука у, который по- старославянски изображался на греческий манер двумя буквами оу,

а а — как знак для звука а после мягких согласных, а этот последний изображался в старославянском буквой а или я (а йотированное). Поэтому писцы древних наших рукописей были лишены твердого критерия для различения знаков ж — оу, а — я (а) и, переписывая старославянские тексты, легко подменяли один знак другим. Так, например, в Остромировом Евангелии находим водоу вместо правильного              старославянского              водж;              но              држже вместо

правильногодроуже, глаголя вместо глаголл,              но мор а вместо моря и т. д.

Понимание знаков ж—оу, а — я (а) как графических вариантов с одинаковым звуковым значением стало, таким образом, постоянным свойством древнерусской орфографической психологии.

Из прочих особенностей древнерусской фонетики следует упомянуть еще о сочетаемости заднеязычных согласных г, к, х с гласным ы(например, гыбель, кысьлыи,хытрыи) при несочетаемости этих согласных с гласным и — как уже говорилось (глава 1-я); перед гласным и согласные г, к, х в очень глубокой древности во всех славянских языках заменились свистящими и шипящими. Начиная с XII в. встречаем в рукописях следы того, что вместо гы, кы, хы сначала в отдельных областях, а потом и повсюду установилось произношение ги, ки, хи.              Так,              находим              написания

вроде княгинивместо княгини, пакивместо пакы, Киевъ вместо Кыевъ и т. д. Следует далее иметь в виду, что согласные ж, ш, щ, ч, а также звук ц в древнем языке все звучали первоначально мягко. Из них щ и ч остаются в русском литературном произношении мягкими до сих пор, а ж, ш, ц стали произноситься твердо примерно с XIV—XV вв. Встречающееся в настоящее время в отдельных русских говорах мягкое произношение ж, ш (например, перед и, е в вятских говорах) есть остаток старины. Прочие согласные могли являться как в твердом, так и в мягком виде. При том первоначально согласные были мягки в положении перед

Отсюда, между прочим, следует, что первоначально в русском языке не могло быть сочетания мягкий согласный плюс гласный о. Иными словами, в таких случаях, как желоудь, женъ и т. п., буква еобозначала действительно звук е, а не о, как в нашем теперешнем произношении. Но вслед за тем в положении перед твердым согласным, при несколько различных условиях для разных восточнославянских групп, вместо гласного естал произноситься гласный о. Это касается и таких случаев, как например медь, селъ (от село), где прежний гласный е, находившийся в положении между мягким и твердым согласными, уступил место гласному о.

передними гласными и тверды — в положении перед непередними гласными. Исключение составляют н,р, л, которые могли быть мягки также перед а, у.

Немало отличий от современного языка находим и в древнерусских грамматических формах. Древнерусское склонение и спряжение отличались от современных тем, что в них было не два, а три числа — единственное, множественное и двойственное. Последнее употреблялось тогда, когда речь шла о двух предметах или их признаках. Особенно часто употреблялись формы двойственного числа при обозначении парных предметов, как например: руцт (обе руки), нозт (обе ноги), рукама и ногама (обеими руками и ногами) и пр. Современные

формы очи, уши, плечи, колени— старые формы двойственного числа от слов, обозначающих парные предметы. Вот как взывает к памяти своих убитых братьев Ярослав Мудрый в «Сказании о Борисе и Глебе»: «О брата моя! аще и тЬлъмь ошьла еста, нъ благодатию жива еста и господеви предъстоита и молитвою помозЬта              ми»1.

Здесь брата, ошьла, еста, жива, предъстоита, помозпта — всё формы двойственного числа.

Сверх сохраняющихся до сих пор шести падежей древнерусское склонение знало еще седьмой, звательный, падеж. Ср. в том же «Сказании» мольбы Глеба: «Спаси ся милыи мои отьче и господине Василие, спаси ся мати и госпоже моя, спаси ся и ты брате Борисе,

1 Перевод: О братья мои! Хоть вы и ушли телом, но благодатью живы и предстоите господу, и молитвой помогите мне.

39

старЬишино оуности моея, спаси ся и ты брате и поспешитЬлю Ярославе, спаси ся и ты брате и враже Святопълче» и т. д. Пережитками этой категории в современном языке являются слова боже, господиуже с иной функцией.

Самых типов склонения первоначально было больше. Так, слова мужского рода распределялись по трем типам склонения. Например, слово рабъсклонялось

так:рабъ, раба, рабу, рабъ (или раба), рабъмь, рабп, рабе (звательный падеж); слово конь, принадлежавшее к мягкой разновидности того же склонения, так: конь, коня, коню,конь (или коня), коньмь, кони, коню. Но, например, слово волъ первоначально              имело              такое

склонение: воль, волу, волови, воль (или вола,              по

образцу раба, коня), волъмь,волу, волу. Образцом третьего из упоминаемых типов              может              служить              слово              гусь,              которое

склонялось: гусь, гуси, гуси, гусь, гусьмь, гуси, гуси (остатком              этого

склонения теперь является слово путь). Соответствующие различия были и во множественном числе. Вот, например, склонение множественного              числа              слов рабъ и воль, раби — волове, рабъ —

воловъ, рабомъ— волъмъ, рабы — волы, рабы — волъми, рабпхъ — волъхъ (звательного падежа во множественном числе и в словах среднего рода не было). Позднейшее слияние этих различных типов в один общий

тип склонения слов мужского рода сказалось в современном языке многочисленными вариантами форм отдельных падежей. Например, в родительном падеже единственного числа многие слова мужского рода могут иметь в известных случаях, наряду с окончанием -а, также окончание -у. Сравни: вывоз табака — пачка табаку; одного рода — без роду, без племени; из темного леса — из лесу и т. д. Окончание у есть древнее окончание родительного падежа слов вроде волъ, получившее в позднейшем языке специализированное употребление. Другой пример такого же рода — родительный падеж множественного числа. Наряду с окончанием -ов, как например в словах столов, пиров, шагов и т. д., восходящим к тому типу склонения, образцом которого служит склонение слова волъ, в современном языке в данном падеже возможна и иная форма, например: пара сапог, эскадрон гусар и т. п., восходящая к форме родительного падежа множественного числа слов того типа склонения, к какому принадлежало, например, слово рабъ. В современном языке в склонении множественного числа родовые различия в падежных окончаниях совсем незначительны. Не так было в древности, где, например, дательный, творительный и предложный падежи в основных типах склонения резко различались: например рабомъ,              но женамъ, рабы, но женами, рабпхъ,              но женахъ.

Окончания -амъ, -ами, -ахъ с течением времени вытеснили собой соответствующие окончания других разрядов склоняемых слов, но еще и в письменности Петровской эпохи, например, не редкость такие исконные формы, как «того ради ко всЬмъ курфірстомь писано», «была конференція съ депутаты генераловъ статъ» (то есть с депутатами генеральных штатов), «о уготовленіи вошы вътдерландтхъ» (примеры из «Ведомостей» 1711 г.), — здесь старинные окончания -омъ, -и, -тхъ в новых, западноевропейского происхож-

40

дения словах. Остаток древнего дательного падежа множественного числа видим сейчас в выражении поделом, отдельные случаи употребления старой формы творительного падежа множественного числа находим, например, в пушкинских стилизованных строчках:              «За

дубовыми, тесовыми вороты» («Сказка о рыбаке и рыбке»), «Hugo с товарищи» («Домик в Коломне»).

В области прилагательных самое важное событие в истории русского грамматического строя — утрата склонения старых именных

прилагательных.

вроде добр, добра, добро, добры сохранились

Прилагательные только в формах

именительных падежей и употребляются сейчас исключительно в роли сказуемого. В таких выражениях, как на босу ногу, от мала до велика и т. п., видим случайно уцелевшие обломки склонения этого рода прилагательных.

Очень значительно отличается от современного и древнерусский глагол. Главное отличие касается форм прошедшего времени. Первоначально в русском глаголе было четыре раздельных категории для выражения различных оттенков действия, имевшего место в прошлом. Это, во-первых, так называемый аорист (например, в 1-м лице единственного числа идохъ, читахъ, молихъ), которым выражалось первоначально действие, произошедшее в прошлом, без отношения к его законченности или длительности. Аорист употреблялся преимущественно в рассказе или упоминании о том, что случилось, просто как обозначение самого процесса. В следующей фразе из «Повести временных лет» по Лаврентьевскому списку все сказуемые — аористы: «В лЬто 6479 приде Святославъ в Переяславець, и затворишася Болгаре в градЬ. И излЬзоша Болгаре на сЬчю противу Святославу и бысть сЬча велика». Но далее текст продолжается: «и одоляху Българе», что надо перевести «одолевали». Формаодоляху есть так называемый имперфект, образующий вторую из названных четырех категорий древнерусского глагола для выражения действия в прошлом. Имперфект (в              1-м              лице              единственного              числа              идя-

ахъ или идяхъ, читаахъ или читахъ, моляахъ или моляхъ)              обозначал

действие протекавшее в прошлом как длящийся или повторяющийся процесс. В-третьих, существовала в древнерусском языке составная форма перфекта (например, шьлъ есмь, читалъ есмь, молилъ есмь), означавшая законченный процесс с результатом в настоящем. Например под 6453 г. в «Повести временных лет» рассказывается о том, как дружинники Игоря требовали от него новых военных предприятий следующим образом: «Отроці СвЬньлъжи изодЬлися суть оружьемъ и порты, а мы нази; поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы». Здесь перфект изодплися суть следует перевести «одеты», «обзаведены», то есть об отроках Свенелда говорится, что они совершили в прошлом известный акт и теперь являются носителями результата этого акта. Поэтому пришьлъ есмь означало «я нахожусь здесь», слыхалъ есмь — «мне известно», «я знаю нечто, услышанное мною», и т. д. Наконец, существовала еще составная форма давнопрошедшего времени есмь, молилъ бтхъ или молилъ былъ есмь, обозначавшая результат законченного процесса не в настоящем, а в прошлом. Все эти тонкие оттенки значений потеряли впоследствии свои особые формальные приметы и сейчас передаются не особыми формами, а средствами словоупотребления и синтаксиса. Из четырех прошедших времен древнерусского глагола современный русский язык сохранил лишь одну форму перфекта в общем значении прошедшего времени, причем упростил ее в том отношении, что в ней перестала употребляться глагольная связка есмь, ecu и т. д., и употребляется только причастная часть старой составной формы. Вместо шьлъ есмь, читалъ есмь, молилъ есмь теперь говорим просто: шел, читал, молил для всех трех лиц, но изменяем прошедшее время (некогда — причастие) по родам: шла, шлои т. д. Следом древнего плюсквамперфекта является в нашем фольклоре выражение жили-были, восходящее к старому жили были суть, то есть опять-таки утерявшее глагольную связку.

(плюсквамперфекта), имевшая двоякий вид: шьлъ бтхъ илишьлъ былъ есмь, читалъ бтхъ или читалъ былъ

Заслуживает, наконец, упоминания одна важная особенность в системе и употреблении древнерусских причастий. В отличие от современного языка, древнерусские причастия действительного залога были возможны как в сложной (полной), так и в именной (краткой) форме, например: стдяи (теперешнее сидящий) —

стдя, стдпвый(теперешнее сидевший) — спдпвъ. Именные формы подобных причастий могли употребляться как члены составного сказуемого, например: есмь спдя (я сижу в данную минуту), мужь бысть спдпвъ (сидел в ту минуту), а также: пишу стдя (пишу, являясь в это время сидящим), мужь писа спдпвъ (написал, будучи сидевшим) и т. д. В дальнейшем именные причастия в подобных синтаксических оборотах, первоначально относившиеся, как всякие причастия, к подлежащему в качестве особых предикативных определений к нему, стали пониматься как слова, относящиеся к сказуемому, то есть как предикативные обстоятельства. Это выразилось в том, что именные причастия действительного залога утратили свое словоизменение, то есть перестали склоняться, превратились в неизменяемые слова. В современном языке они составляют разряд так называемых деепричастий, например: пишу, сидя; написал, посидев и т. д. Итак, наши теперешние деепричастия представляют собой по происхождению древние именные формы действительных причастий.

Здесь не место вдаваться в более подробное описание звукового и формального строя древнерусской речи и сложной истории превращения этого строя в современный. Нужно все же заметить, что, несмотря на огромную сложность процесса, составляющего содержание истории русского языкового строя, древнерусские тексты вовсе не трудно научиться понимать и современному русскому человеку, которому для данной цели нужна лишь самая общая и небольшая предварительная подготовка. Разумеется, здесь речь идет о понимании внешнем, а не о глубокой и точной интерпретации, доступной знатокам дела. Но общий дух русского языка, при всех сложных событиях, которыми запечатлена его биография с XI по XX

42

век, все же не испытал метаморфозы столь решительной, чтобы древнерусские памятники, по крайней мере определенные виды этих памятников, не могли служить и сейчас еще чтением для любознательного и живущего литературными интересами читателя. В этом отношении популяризация древнерусской литературы в ее лучших образцах оставляет еще желать очень многого.

Приведем для примера один отрывок древней летописи, содержащий легенду о смерти Олега, хорошо известную русскому читателю по замечательной обработке Пушкина, который узнал ее по изложению Карамзина в его «Истории». В древнейшем своем виде этот текст дошел до нас в относительно позднем, так называемом Кенигсбергском или Радзивилловском списке «Повести временных лет» конца XV в., откуда и берем текст (с исправлением описок, упрощением орфографии и расстановкой знаков препинания, как и в других случаях ниже): «И живяше Олегъ миръ имЬа ко всемъ странамъ, княжа въ КиевЬ. И приспЬ осень. И помяну Олегъ конь свои, иже бЬ поставилъ кормити, и не вседати нань. БЬ бо въпрашалъ волхвовъ и кудесникъ: отъ чего ми есть смерть? И рече ему кудесникъ одинъ: Княже, конь егоже любиши и Ьздиши на немъ, отъ того ти умрети. Олегъ же приимъ въ умЬ си рЬче: Николиже всяду нань, ни вижю его боле того. И повелЬ кормити и не водити его к нему. И пребы нЬколико лЬтъ, не видЬ его, дондеже на грекы иде. И пришедшу ему Кыеву, и пребывьшю 4 лЬта, на пятое лЬто помяну конь, от негоже бяхуть рекли волсви умрети. И призва старейшину конюхомъ, рече: Кде есть конь мъи, его же бБ поставилъ кормити и блюсти его. Он же рече: умерлъ есть. Олегъ же посмеася и укори кудесника, река: То ти неправо глаголють волъсви но вся ложь есть, а конь умерлъ есть, а я живъ. И повелБ оседлати конь, а то вижю кости его. И прииде на мБсто идБже бБша лежаще кости его голы, и лобъ голъ. И ссБде с коня, и посмеяся рече: Отъ сего ли лба смьрть было взяти мнБ? и въступи ногою на лобъ. И выникнувши змиа зо лба, уклюну в ногу, и с того разболБся и умре»1.

Не требует особых объяснений, что важнейшим посредником между древнерусским языком и языковым сознанием современного

1 Перевод: И жил Олег в мире со всеми странами, княжа в Киеве. И настала осень. И вспомнил Олег о своем коне, которого поставил кормить, чтобы больше не садиться на него. Потому что он спрашивал волхвов и кудесников: «От чего я умру?» И сказал ему один кудесник: «Князь, ты умрешь от коня, которого любишь и иа котором ездишь». Олег, рассудив, сказал себе: «Никогда не сяду на него и не увижу его больше». И повелел кормить его и не водить его к себе. И в течение нескольких лет он не видел его, пока не пошел на греков. И приду в Киев, по прошествии четырех лет, на пятое лето он вспомнил о коне, от которого, как сказали волхвы, он должен был умереть И позвал старшего конюха и сказал: «Где мой конь, которого я велел кормить и хранить?» Тот сказал: «Умер». Олег же рассмеялся и укорил кудесника, сказав: «Неправду говорят волхвы, и вс e это ложь, конь умер, а я жив». И велел оседлать себе коня: «Посмотрю на его кости». И приехал на место, где лежали голые кости и голый череп коня. И слез с коня, и, смеясь, сказал: «Не от этого ли черепа я умру?» И наступил н огой на череп. И змея, вылезшая из черепа, ужалила его в ногу, и от этого он заболел и умер.

43

русского читателя служит русский народный язык и больше всего фольклор, в котором сохранилось очень много старины, преимущественно в фразеологии и синтаксисе.