Предикативная осложненность предложения
В настоящее время, как было показано выше, не вызывает сомнения факт широкого влияния синтаксиса устно-разговорной речи на современный письменно-литературный язык. Общее влияние синтаксиса разговорной речи усматривается обычно в появлении у речи письменной таких характерных черг, как расчлененность речевой цепи, активизация свободных синтаксических форм, ослабление спаянности компонентов синтаксических конструкций, их облегчение и контаминированность, актуализация и сег- ментированность построений и т.п.
Устно-разговорная речь постоянно пополняет письменно-литературный язык своеобразно оформленными конструкциями, которые выходят за рамки нормативной грамматики . Однако письменный язык, как язык, предполагающий обдуманную фиксацию и оформление сообщений, не просто копирует разговорные формы, а своебразно приспосабливает их к типу письменного общения, усваивая и имитируя «разговорную ситуацию» — неофициальные условия общения, персональное™ коммуникации, которые обусловливают имплицитность и неполноту высказывания[82], ослабление заботы о форме выражения и т.д.Непосредственность общения исключает возможность предварительного обдумывания, а потому устная речь полна непринужденных форм, грамматических сдвигов, пропусков, повторов, усечений, эллипсисов, интонационных выделений. Эти качества определяют аффективные элементы языка, которые, уже как стилевые, закрепляются в письменной речи и образуют некое стилевое единство.
Одной из заметных черт разговорного синтаксиса, отраженно воспроизводимой в письменно-литературном языке (естественно, только в видах и жанрах литературы, допускающих свободное воздействие разговорных фактов языка), является смещение и взаимопроникновение синтаксических построений, обилие переходных типов. Это прежде всего проявляется в предикативной ос- ложненности предложения. В данном случае имеются в виду не обычные семантико-структурные осложнения предложения, которые наблюдаются при включении в структуру предложения вводных, вставных, присоединительно-пояснительных и обособленных конструкций, а нечто, выходящее за рамки «нормативной осложненное™».
Это включение в состав предложения предикативных единиц, замещающих синтаксические позиции членов предложения. Такое явление контаминации имитирует сам процесс говорения: мы словно наблюдаем формирование мысли на ходу, соскальзывание с одной конструкции на другую, когда поиски подходящих «классических форм» предложения оказываются затрудненными из-за непосредственности общения и отсутствия возможности обдумывания и продумывания формы высказывания.Элементарным случаем замещения позиции члена предложения предикативной единицей являются примеры типа Живем по принципу «человек человеку друг», где предикативная единица человек человеку друг вовлекается в сферу связей слов, передавая атрибутивное значение при субстантиве. Входя в систему связей слов, такие предикативные единицы, лишь формально повторяющие структуру простого предложения, по существу теряют свои пред- ложенческие признаки и даже приобретают способность распространяться обычным для слова способом, т.е. присоединяют к себе определительные члены: От его приветливого «я вас ждал» она повеселела (Б. Полевой). Близки к данному типу осложнения простого предложения конструкции с предикативными фразеоло- гиэированными единицами: Лиза не бог весть какая красавица (А Чехов); а также предложения с «ослабленными» придаточными: Мы, конечно, продолжали делать что хотели (Б. Полевой)1. Такое вхождение предикативных единиц в структуру простого предложения в целом не нарушает его «квалификационного» качества, поскольку единицы эти выполняют функциональное назначение обычных членов предложения и в принципе теряют свои предикативные признаки. Функциональное уподобление — явление достаточно распространенное и отнюдь не новое в литературном языке, но широко распространенное в современном языке.
Есть и иные типы вхождений предикативных единиц в систему отношений членов простого предложения. Именно они и осложняют предикативную основу предложения. Такое осложнение ломает структуру, квалификационные признаки предложения становятся нечеткими.
В этих случаях структурная переходность (в частности, от простого к сложному) очевидна и столь же очевидна стилистическая отмеченность предложений. Наиболее распространенным типом подобных конструкций являются контаминации простого двусоставного предложения и придаточной: в качестве сказуемого придаточная часть (со словами когда, где, чтобы), включаемая в отношения подлежащего—сказуемого с помощью связки это: Самая поздняя осень — это когда от морозов рябина сморщится и станет, как говорят, «сладкой» (М. Пришвин); Киж- озеро — это где раньше рыбаки семь лет рыбу ловили, а другие семь лет на том месте траву косили (М. Пришвин); Не первый увиденный грач весной самое главное, не скворец, а главное — это чтобы нога твоя встретилась с землей (М. Пришвин); Литература — это когда читатель сталь же талантлив, как и писатель (М. Светлов); Мания величия — это когда мышь вообразила себя кошкой и сама себя съела (М. Светлов); Романтика — это когда человек стоит на земле, но поднимается на цыпочки, чтобы дальше и выше видеть. Беда, если он оторвется от земли, тогда он пропал. Никакой настоящей романтики не будет! (М. Светлов); Настоящий праздник — это кодга три дня не учатся и не работают. Н когда демонстрация и еще салют (Г. Малтынский); Самый трогательный момент в Ясной Поляне — это когда в толпе по дороге к могиле Толстого смешиваются важные министры, именитые писатели, крестьяне из соседней деревни, тульские школьники и дошколята, религиозные паломники (Лит. газета, 1998,16 сент.); Старость — это когда неблагоприятных дней больше, чем оставшихся (Лит. газета, 1999, 7 апр.); На языке специалистов такой стресс называется доминантный, а проще говоря — это когда, что бы ты ни делал, одна мысль не идет из головы (АиФ, 1999, N° 2); Горе — это когда срываются планы, когда уходит то, что принадлежит тебе по праву сильного (С, Есин); Хорошая пресса — это когда пишет профессионал, а не дилетант с гипертрофированным воображением. Когда критик дает творческой личности возможность подробно рассмотреть себя как бы в зеркале (АиФ, 1990, N° 43); После ординатуры в МОНИКИ он остался здесь работать. Операции у себя в отделении, ночные дежурства (за восемь лет работы — полтора года одной только ночной работы), срочные вызоы в область — это когда анестезиологи на месте не справлялись и пациент был в опасности (МК, 1980,20 ноября); Подписная компания — это когда газеты и журналы ближе к осени начинают убеждать читателей: в будущем году мы станем еще острее и интереснее (Коме, правда, 1990, 6 ноября); Счастье — это когда ты кому-нибудь нужен, — говорит она. — Если все время ныть и думать о плохом, жалеть себя, то все это плохое навалится и раздавит. Надо улыбаться даже через силу и научиться радоваться мелочам. Солнечному утру, хорошей книге, общению (АиФ, 1999, Na 15); Но есть инфляция понятий: это когда невозможность достигнуть общественного согласия заставляет выбрасывать в обиход все новые и новые понятия, словосочетания в надежде хоть до чего-нибудь договориться (Лит. газета, 1991, 22 мая); Демократия — это когда еще не знают, кого слушаться, но уже знают, кого не слушаться (Лит. газета, 1992, 29 янв.); Кризис власти — это когда народ начинает ее бояться (Лит. газета, 1995, 28 июня); Везет — это не когда действительно везет, а когда есть изменения к лучшему по сравнению с невезеньем (В. Распутин).Интересно, что такой разговорный тип предложения настолько прочно утвердился, что во многих газетных жанрах (репортаж, очерк, фельетон и др.) стал естественной формой выражения мысли: В чем же она состоит, его справделивость ? Может быть, в создании ему равных условий для подвига, для творчества? Чтобы он тоже, как другие, мог не спать ночей над изобретением, мучиться, пот проливать?Нет, зачем же! Справедливость — это чтобы другим тоже было худо, горько (Лиг. газета, 1977, 30 марта); Первый признак развала — это когда люди уходят с предприятия, а на оставшихся растет нагрузка (Сов. Россия, 2000,19 авт.). Тексты, допускающие подобные структуры, в стилистическом плане однотипны — это тексты, передающие непринужденный тон общения, живые, разговорные интонации, тексты, имитирующие сам процесс размышления, спонтанность в выражении мысли.
Такие конструкции встречаются даже в научно-популярных статьях, в терминиро ванной речи, что еще более свидетельствует о широте распространения их в печати. Особенно характерны такие структуры в прозе, целиком построенной как размышление, как разговор с собой, например, у М. Цветаевой в очерке «Мой Пушкин», который представляет собой прозу-воспоминание, психологическое исследование: — А что значит «Ина счастье Петрово»?.. Петрово — понимаешь? Счастье — понимаешь? (Молчу.) Счастья не понимаешь? — Понимаю. Счастье — это когда мы пришли с прогулки, и вдруг дедушка приехал, и еще когда я нашла у себя в кровати... —Достаточно. На счастье Петрово значит на Петрово счастье. И далее: Попять встал под гигантский — в новый месяц/ — вопросительный знак: Кто ? Когда Петр — то всегда: кто? Петр — это когда никак нельзя догадаться. Примерно то же у В. Маканина: Соседствующий кусок юности — это когда я, студент университета, приехал в поселок, там умерла моя двоюродная или даже троюродная тетка, а я пришел (кто-то сказал: пойди! пойди!) в ее дом и по молодости слонялся там, не зная, что делать.Конструкции, построенные по схеме «существительное + связка это + придаточное (когда, где, чтобы)», имеют варианты в расположении компонентов, что выявляет гибкость структуры и ее приспособляемость к актуальному членению речи. Вот некоторые примеры: Пушкин меня заразил любовью. Словом — любовь. Ведь разное: вещь, которую никак не зовут — и вещь, которую так зовут. Когда горничная походя сняла с чужой форточки рыжего кота, который сидел и зевал, и он потом три дня жил у нас в зале под пальмами, а потом ушел и никогда не вернулся — это любовь. Когда Августа Ивановна говорит, что она от нас уедет в Ригу и никогда не вернется — это любовь. Когда барабанщик уходил на войну и потом никогда не вернулся — это любовь. Когда розовогазовых нафталинных парижских кукол весной после перетряски опять убирают в сундук, а я стою и смотрю и знаю, что я их больше никогда не увижу — это любовь (М. Цветаева); Когда у Булгакова генералу Хлудову является повешенный им вестовой Крапилин, одни раз, другой, преследует его — это жутко.
Когда у Плучека то и дело появляется актер в образе повешенного вестового Крапилина — это... в лучшем случае никак (Коме, правда, 1978, 3 февр.); Когда в Малом театре раздвигается занавес и мы видим фотографию юной гимназистки Любы Яровой, — это ведь не просто деталь оформления. Это еще одно напоминание о том, что совсем молодым людям приходилось перекраивать свою судьбу и судьбу страны (Коме, правда, 1978, 3 февр.).Возможны и другие перестановки: Это дружба — когда о руках и губах забывают, чтоб о самом заветном всю ночь говорить торопясь (К. Симонов); Зачем это — чтобы на весь коллектив легло? (А. Рекемчук); Первое, что я узнала о Пушкине, это — что его убили (М. Цветаева). Возможны и пропуски связки: А главная нужда — чтобы удалось себя и мир борьбы и потрясений увидеть в обнаженности осенней (Е. Евтушенко).
Вторая часть конструкции может выступать и в виде парцеллята: В кино есть такое определение — синхронность. Это когда звук совпадает с изображением (М. Светлов); Молевой сплав — это он знал. Это когда спиленное бревно толкают в речку и оно само по себе плывет (Г. Комраков).
Часто встречающийся вид контаминации простого и сложного предложения — это включение придаточных предикативных единиц в однородные ряды членов предложения. Такие предикативные единицы соединяются обычно союзом и со словоформами в функции либо объектных, либо определительных членов. Примеры такого объединения находим даже в классической литературе: Я думал уж о форме плана и как героя назову (А. Пушкин); Была у него на этот счет особенная мысль, скрытая ото всех и которую он очень боялся (Н. Гоголь); Вчера видел кошмарный сон о герцогине Ольденбургской, и как меня бросили «под сводами», и как я жалуюсь и сержусь на всех тревожащих меня (JI. Толстой); Вы спрашиваете про ваши лица и что я заметил в них (Ф. Достоевский); Ему представилось — люди в конюшне не просто пешие люди, а все они конные и что у каждого есть свой особенный конек и оттого-то они не хотят спешиться и работать простыми людьми на канале (М. Пришвин); Так иногда раздражает непрестанный, скучный, как зубная боль, плач грудного ребенка, пронзительное верещание канарейки или если кто беспрерывно фальшиво свистит в комнате рядом (А Куприн); Захочешь лечь, но видишь не постель, а узкий гроб и — что тебя хоронят (С. Есенин). Реже встречается подобная контаминация при противительных союзах: Не камень раскаленный — причина радости, а что другой человек о тебе подумал и свое добро тебе же тут и отдаст в этом тепле (М. Пришвин).
Изобилует подобными построениями современная газетно-публицистическая и критическая проза. Язык периодики — это необходимый и важный этап на пути разговорных конструкций к литературному употреблению. Эго та «апробация», без которой немыслимо изменение норм. Вот некоторые примеры: Недавно я прочитал в большой статье И. Эренбурга «Необходимое объяснение» справедливую мысль об идейном и художественном росте нашего народа и что в то же время читатели сегодня «требуют литературы более значительной, более сложной, более глубокой» (К. Зелинский); Шрагину вспомнился родной Ленинград и как он — школьник — получил комсомольский билет из рук участника октябрьского штурма Зимнего (В. Ардаматский); Ему вдруг захотелось тепла и чтоб зима тоже была теплая (В. Ардаматский); Нам только рама нужна и чтоб на ней был номер (В. Ардаматский); К сожалению, только обстоятельная, параллельно с демонстрацией лекция могла бы пояснить профессиональные тонкости и — почему художник хирургического скальпеля Юдин отдавал дань своего восхищения реставраторскому скальпелю Кирикова (JI. Леонов); И всяк норовит свой фолиант в коленкор одеть, в многоцветную лакированную суперобложку, да чтоб непременно напечатать на лощеной бумаге (М. Шолохов); Я помню все — немецких братьев шеи и что лиловым гребнем Лорелеи садовник и палач наполнил свой досуг (О. Мандельштам); И вспомнил незабвенный «Фрегат «Палладу» и как Григорович вкатился в Парижлет восемьдесят назад!(М. Булгаков); Мне видалась пурга (не могу сказать, снилась, шел прямой повтор из детства) и как я, мальчиком, бегу на лыжах в разгулявшийся, воющий февральский снег (В. Маканин); ...И когда появился в технике лазер — домозговали до лазерного гироскопа, без трущихся частей и чья готовность мгновенно (А. Солженицын).
Подобные однородные ряды можно обнаружить даже в научнопопулярных текстах, что свидетельствует о довольно широкой сфере распространения описываемого явления: При возникновении слабой боли или когда о возможной боли предупреждает врач, больной прибавляет громкость белою шума («Наука и жизнь»).
Возможны и другие случаи структурной контаминации, например, когда в перечень признаков, передаваемых с помощью словоформ, выстроенных в однородные ряды, включаются предикативные единицы, не являющиеся придаточными. Как правило, это двусоставные предложения, полные или неполные; оказываясь в ряду определительных членов предложения, они функционально уподобляются им, детализируя и уточняя те или иные признаки описываемого предмета. Особенность таких включений в структуру простого предложения заключается в том, что они, подчиняясь влиянию близлежащих членов предложения, ослабляют свою самостоятельную предикативную значимость. Например: Вихров, в потертом, помятом пиджаке, ворот поношенной рубашки распахнут, плохо причесанные волосы спадали на крепкий лоб, обрадованно, подобно веселому сельскому парню в порыве чувств, фамильярно облапил его сзади (Ю. Бондарев). Включаясь в ряд обособленных определений, предикативные единицы (ворот поношенной рубашки распахнут, плохо причесанные волосы спадали на крепкий лоб) функционально подчиняются им. И только при таком условии становятся членами простого предложения. Функциональному Уподоблению здесь способствует общая ситуативная направленность контекста — все определения характеризуют внешние признаки предмета. Схожую речевую ситуацию наблюдаем и в таком Примере: Первый день в общежитии начался с конфликта. Комендантша — толстенная тетка, волосы завиты в мелкие кудельки, щеки тугие; красные, словно помидоры, — привела Ваяю в большую, светлую комнату («Юность»). Ср.: Комендантша — толстенная тетка, с волосами, завитыми в мелкие кудельки, с тугими, красными словно помидоры, щеками, — привела Валю; Мишка Еремеев, сухой телом, с тяжелым, как у взрослого мужика, яйцом, скулы с кулак величиной, кисти рук жилистые (В. Астафьев); Изредка Евфамия приезжала в гости. Толстенькая, платок ниже бровей... Говорила мало, и все неинтересно (В. Панова); Лишь один непоседа с припадающим дергающимся веком, подвязана тряпицей скула, продолжал работу, несмотря на зной (JI. Леонов); Пехотинец Семен Гудзенко — крупный, брови срослись, начинал свое беспощадное, совестливое: «Разрыв — и умирает друг. И, значит, смерть проходит мимо» (Правда, 1989, 7 мая); Старичок в галстуке, с цепочкой карманных часов, волосы мокро приглажены, выходит в коридор (Г. Щербакова); Хорошо, что была девушка по имени Люда, такая потом умытая, свеженькая, рыженькая, глаза в солдатскую ложку, и как закатит их вбок — яркая, аж слепит, фарфоровая бель с блеском (В. Астафьев).
Включение предикативной единицы в сферу связей членов предложения может иметь и иной семантико-грамматический характер. Например, в предложении: Они наняли покойные извозчичьи санцы с сухоньким, ровно со старинной иконы сошел, старцем на облучке (Л. Леонов) — предикативная единица ровно со старинной иконы сошел разорвала связь определения с определяемым словом и оказалась в позиции поясняющего члена к определению-прилагательному сухонький. Схожую функцию (значение причинной обусловленности) выполняет предикативная единица в составе такого предложения: Ион [Егор Яковлевич] ушел, а Костик подсел на скамейку румяный и довольный, накупался в речной свежести, и ничего еще не знающий, ничегошеньки (В. Лидин).
Особенно богат современный синтаксис конструкциями номинативного типа, которые обладают такими качествами, как фрагментарность, сегментированностъ, что позволяет передать информацию наглядно, легко и быстро. В такие структуры также могут включаться предикативные единицы. Среди них особенно выделяется именительный темы, рожденный речью без специальной подготовки, речью импульсивной. Такие конструкции обладают стилистической легкостью, ступенчатостью в подаче мысли, актуализированным выделением нужных частей высказывания. По типу двучленных конструкций с именительным темы могут быть построены и предложения с различными эквивалентами номинатива. В акцентную позицию (предикативная единица на месте именительного) выдвигается главное в высказывании, коммуникативно наиболее значимая часть. Часто в такой роли выступает придаточная или целый ряд придаточных. Вот некоторые примеры: Немало не свете великих рек, и что от многоводные и широкие — это, само собой, всех их делает и красивыми (М. Пришвин); А вот что хорошего в бесконечно большом и голом ноле, — это трудно сказать и мудрому (М. Горький); Сшил людям несколько пар сапог, а крепко ли сшил, долго ли проносятся — это было еще не проверено (В. Овечкин); Любил ли я кого-нибудь в жизни? Маму любил. Бабушку, несмотря ни на что, любил. А так, чтобы влюбиться в какую-нибудь девчонку, да еще резать из-за нее вены — на это я никогда не был способен (В. Войнович).
Актуализация фрагментов сложного предложения, осуществляемая в результате инверсии, приводит к позиционному и функциональному уподоблению этих фрагментов именительному темы, что в свою очередь влечет за собой появление местоименного слова в основной части предложения. Обычно таким словом являются формы местоимения это, которые, относясь к впереди стоящей части предложения, вбирают в себя все его содержание. О широкой распространенности предикативных эквивалентов именительного темы говорят многочисленные примеры использования их в периодической печати. Ват некоторые примеры: Приспособление земных существ к неземным условиям — это реально, переброска их в другие миры — тоже... Но чтобы от изменили облик целой планеты — возможно ли это? («Вокруг света»); С кем идти, какую избрать позицию — на этом замешивались конфликты и жизненные, и драматические (Коме, правда, 1978, 3 февр.); Но чтобы два ученых мужа, да еще причастных к искусству, могли так варварски отнестись к старине — это иначе как преступлением и назвать нельзя (С. Голицын).
Эквиваленты именительного темы могут получать предельную грамматическую самостоятельность: Когда кончится войт... От этой отправной формулы исходили сейчас все мечты людей (С. Никитин); возможно даже отсутствие подхватывающего данную структуру предложения (в заголовках): Когда компьютеры заговорят о любви... (Лиг. газета, 2001, № 6).
Предикативные единицы в роли членов простого предложения или актуализированных частей сегментированных построений обычно, как уже было сказано, не меняют общего квалификационного качества структур, в которые они входят. Занимая «чужие» синтаксические позиции, они, подчиняясь семантико-структур- Ным связям и отношениям данного предложения, приобретают Функциональное значение тех членов, которые замещают, и по существу являются лишь речевыми реализациями общеязыковых структур. Однако свое собственное предикативное качество этих конструкций в каждом конкретном случае все-таки осложняет предикативную основу предложения, а это в свою очередь влечет за собой появление структурных сдвигов. Стабилизация и частотность в употреблении приводит к закреплению подобных синтаксических явлений как явлений переходного типа. Конструкции, включающие предикативные единицы, достаточно подвижны и, следовательно, удобны: они легко подчиняются требованиям актуализированной речи и потому расширяют сферу своего применения, тем более что такие построения имеют уже достаточно длительную историю употребления. Так, например, М. Ломоносов использовал в своих научных сочинениях подобные конструкции: Эмфазис есть когда действие иди состояние вещи не прямо изображается, но разумеется из другого и через то великолепно возвышается (Краткое руководство к красноречию)[83]; Усугубление есть, когда одно слово дважды полагается в одном предложении[84]. Очень «сильные» стилистические качества этих конструкций держат их в рамках разговорного стиля. Но как примета разговорности они в настоящее время получили весьма широкое распространение, так как не только не противоречат общему процессу сближения норм литературно-письменного и разговорного языка, но и в значительной степени способствуют ему и находятся в русле этого процесса. Из стилистически замкнутых средств синтаксической экспрессии данные конструкции постепенно переходят в разряд общеупотребительных. Распространение их в газетно-журнальных публикациях, в художественной литераутре и даже в литературе научно-популярной — залог «узаконения» подобных построений и одновременно постепенной утраты ими их стилистической отмеченности. Разговорная окраска их используется обычно как средство интимизации речи, создания эффекта непосредственности и неподготовленности. И характерно это для тех видов литературы, для которых очень существенна функция воздействия. «Интенсивное развитие синтаксических конструкций, специальное назначение которых — не просто передать адресату ту или иную информацию, а задержать его внимание на ней, максимально акцентировать ее и тем усилить ее действенность, — заметная черта языкового развития нашей эпохи»[85]. Одна из общих тенденций современного синтаксиса — рост «самостоятельности» зависимых синтаксических единиц, их семантизация. Видимо, именно эта внутренняя закономерность и послужила хорошей почвой для широкого усвоения письменной речью конструкций, предикативно осложненных. Замещение позиций словоформ предикативными единицами — явление стилистическое на уровне речи и не только стилистическое на уровне языка. Эго показатель развития абстрагированное™ и аналитизма и в синтаксической строе. Очевидно, что каждое новое качество рождается в живом, разговорном языке и лишь постепенно вторгается в книжную речь и фиксируется в ней.