Прагматика обобщенно-личных предложений
Использование форм лица как в первичных конкретно-личных значениях, отражающих роли их референтов в диалоге, так и для выражения различных видов неопределенности и обобщенности не требует особых комментариев.
Этот путь переосмысления форм лица можно считать прямым (но не единственно возможным) следствием того, что «всякий язык должен иметь способы обозначения действия, исходящего не только от определенного лица, известного говорящим, но и от неопределенного лица, которое им неизвестно» [Гак 1991:- . Для форм 2-го лица такой семантический переход основывается на деконкретизации адресата.
Главная проблема при объяснении характера многозначности предложений с формами 2-го лица — широкая употребительность конструкций, в которых фактическим производителем действия (носителем состояния) является говорящий.
По мнению М. А. Шелякина, «обобщенно-личное значение может быть выражено любой формой лица», а употребление форм 2-го лица в этом значении по отношению к 1 -му лицу ед. числа является переносным [Шелякин 1989а: 181—182][124]; при этом основания для семантического перехода от обобщенности к предельной конкретности[125], однако, не разъясняются. Е. В. Падучева связывает этот переход с общекоммуникативными постулатами, приходя к следующему выводу: «в значении формы 2-го лица элемент обобщенности все-таки присутствует: действие, обозначенное глаголом, приписывается, вообще говоря, произвольному лицу, но говорящему — в первую очередь, поскольку это то лицо, которое занимает выделенное место в денотативном пространстве высказывания» [Падучева 1996: 213]. Такое объяснение оставляет без ответа вопрос, почему аналогичный семантический сдвиг не произошел у форм 3-го лица мн. числа, выражающих неопределенно-личное значение.
Целесообразнее, на мой взгляд, выводить «перволичные» употребления форм 2-го лица непосредственно из их первичного адресатно- го значения.
Связующим звеном между ними в этом случае окажется внутренний монолог. Нужно отметить, что именно возможностью «собеседования говорящего с самим собой» объяснял «замену» 1-го лица формой 2-го лица в обобщенно-личных предложениях А. А. Шахматов: «говорящий, проявляя свою личность, говорит в 1-м лице; но уходя в себя, в свои воспоминания, воспроизводя свои внутренние переживания, естественно прибегает ко 2-му лицу, делая себя объектом своей речи» [Шахматов 1925/1941: 73]. О том же он писал и в другом месте: «2-е лицо в этом случае вызывает представление о 1-м лице. Происхождение оборота обязано, вероятно, именно тому, что картина прошлого воскрешается перед мысленным взором самого говорящего, обращающегося к себе, как ко 2-му лицу» [Шахматов 1952: 73][126].Отсутствием внешнего (постороннего по отношению к говорящему) адресата можно, видимо, объяснить и ту особенность обобщенно-личных предложений, на которую обратил внимание А. М. Пешковский: «в форму обобщения облекаются нередко чисто личные факты, носящие глубоко интимный характер. (...) В этих случаях обоб- щительная форма сочетания получает глубокое жизненное и литературное значение. Она является тем мостом (разрядка А. П. — Ю. К.)у который соединяет личное с общим, субъективное с объективным. И чем интимнее какое-либо переживание, чем труднее говорящему выставить его напоказ перед всеми, тем охотнее он облекает его в форму обобщения» [Пешковский 1928/1956: 375].
Существенно при этом, что разного рода вторичные употребления форм 2-го лица, в большей или меньшей степени отклоняющиеся от прямого обозначения собеседника в рамках полноценной речевой ситуации, весьма многообразны. Очень важно также, что если разграничение крайних точек адресатного и обобщенно-личного употреблений форм 2-го лица не представляет никаких трудностей, то однозначная интерпретация промежуточных разновидностей нередко затруднительна. Между тем в проанализированном романе именно эти промежуточные варианты составляют основную массу обобщенно-личных употреблений форм 2-го лица.
Этим же, видимо, объясняется и отчетливо проявляющаяся в русском языке «поляризация»и«субъективизация» противопоставления обобщенноличности и неопределенноличности, на что одним их первых обратил внимание Б.
М. Гаспаров, который следующим образом характеризовал различие между ними: «У неопределенно-личных предложений, в силу их отстраненного характера, на первом плане — третье лицо, “некто”, внешний по отношению к участникам акта коммуникации, всячески подчеркивается эта его “посторонность” (...). У обобщенно-личных предложений на первом плане, напротив, участники акта коммуникации — говорящий и слушатель, но в сферу сообщаемого оказывается вовлечен и каждый, любой путем снятия этой отстраненности, “чуждости”, включения его в акт коммуникации в качестве потенциального участника» [Гаспаров 1971: 207].О том же писала и Е. С. Скобликова: «Наиболее специфический компонент в грамматической семантике обобщенно-личных предложений — это значение личной причастности (разрядка Е. С. — Ю. К.) любого лица (но в первую очередь говорящего и его собеседников) к наблюдениям, составляющим содержание этих предложений», что резко отличает обобщенно-личные предложения от предложений неопределенно-личных: «жизненные ситуации характеризуются в них “отстраненно” от говорящего и его собеседника — как обобщение чужого, а не своего опыта» [Скобликова 1979: 110— 111][127]. Ср. использование неопределенно-личного предложения для формулировки правила, а обобщенно-личного — для его обоснования на основе личного опыта в следующем примере:
- И вообще здесь, на Севере, моторы никогда не выключают — потом не заведешь (А. Гладилин. История одной компании)[128].
Еще более заметный эффект чуждости и отстраненности присущ местоимению они в неанафорической («неопределенно-личной») функции; ср.:
- Он сказал: А они опять арестовывают... Вчера арестовали Филипченко и др. О большевиках он всегда говорит: Они! Ни разу не сказал мы. Всегда говорит о них, как о врагах (дневник К. Чуковского — запись разговора с М. Горьким 2 апреля 1919 года);
- Итоги белгородских выборов заставляют настороженно отнестись к ставшему в последнее время общим местом тезису
о нарастающем безразличии населения к выборам — мол, все равно «они» выберут того, кого им надо (Известия, 10.07.1999);
- (...) глубоко укорененный миф о том, что от отдельного человека ничего не зависит, что все решают «они» (Известия, 21.11.2001).
У английских местоимений they ‘они’ и you ‘ты/вы’, которые также могут использоваться в функции «общего лица» [Croft 1990: 90; Гак 1991: 77—78; Томмола 1999: 49—50; Тестелец 2001: 289], подобного дополнительного эффекта, по-видимому, нет.
Говоря о них, О. Есперсен [Есперсен 1924/1958: 251] отмечает лишь возможность недоразумений из-за различного понимания местоимения you и приводит в качестве иллюстрации фрагмент из романа Джека Лондона «Мартин Иден»:- «By the way, Mr Eden, what is booze? You used it several times, you know». «Oh, booze», he laughed. «It’s slang. It means whisky and beer—anything that will make you drunk». lt;gt; «Don’t use you when you are impersonal. You is very personal, and your use of it just now was not precisely what you meant». «I don’t just see it». «Why, you said just now to me, 'whisky and beer — anything that will make you drunk’ — make me drunk, don ’tyou see?». «Well, it would, wouldn’t it?». «Yes, of course», she smiled, «but it would be nicer not to bring me into it. Substitute one for you, and you see how much better it sounds»[129].