3.2. Повтор эпитета в составе различных эпифраз, т.е. при разных определяемых словах (всегда контактный), или сквозной эпитет (в терминологии В.П.Москвина) (22 единицы)

В составе двух контактных эпифраз, образованных различными субстантивами, употребление одного эпитета способствует, как уже отмечалось, сближению различных понятий или объектов – роль эпитета в таких случаях первостепенна.

О первая ревность, о первый яд [2:20]; О первое солнце над первым лбом [2:20]; Древняя тщета течет по жилам, // Древняя мечта: уехать с милым [2:232]; В маленьком городе, // Где вечные сумерки // И вечные колокола. [1:355]; Последние стихи на последних шкурах у последних каминов [4:292]; Высшая степень душевной разъятости и высшая – собранности. Высшая – страдательности и высшая – действенности [5.:348]; … у нее твердый кров, твердый хлеб, твердый угол, а у меня все это – в воздухе [6:691]; И литеры встают из-под руки, – // Старинные – из-под руки старинной [3:158].

Приведенные выше примеры очень разнообразны: эпитеты объединяют различные понятия, причем наблюдаются следующие семантические отношения между субстантивами в составе эпитетных комплексов:

а) синонимические (тщета – мечта);

б) антонимические (кров, хлеб, угол – воздух; разъятость – собранность, страдательность – действенность);

в) семантическая общность в составе единой ситуации (сумерки, колокола; солнце, лоб).

Уподобляются не просто повторяющиеся лексемы-эпитеты, но и сами определяемые субстантивы: древняя тщета (общая оценка жизненного пути человека) сближается с древней мечтой на основании не только признака (давняя, постоянная), но и сем самого субстантива (мечта – это часто и есть безуспешные попытки что-либо воплотить в жизнь).

Неоднократный повтор одного и того же эпитета передает высшую степень проявления признака. Будучи поэтом предельности, М.Цветаева все переживает в высокой степени: страдая в «душевной разъятости», в возможности жить, несмотря ни на что (высшая степень собранности, действенности).

Нанизывание похожих по форме или дублетных прилагательных используется в усилительной функции: последующие эпитеты обоснованно усиливают ассоциативные семантические связи, смысловые впечатления от предыдущего эпитета.

Леня. Есенин. Неразрывные, неразливные друзья [4:268].

Семантическая близость эпитетов подкрепляется не только контактным их употреблением, но и скрытым обращением к фразеологизму не разлей вода.

В цветаевских текстах при одном определяемом субстантиве может находиться целая цепочка различных определений. Данное высказывание представляет собой развернутый эпитетный комплекс с включением в него повторяющихся признаковых элементов.

Повторение признакового слова, в том числе полное, повтор корнеслова, в рамках строфы или стихотворения становится лейтмотивом: данный в первых строках образ получает объемную окказиональную характеристику:

– Что я поистине крылата, / Ты понял, спутник, по беде!/ А ветер от твоей руки / Отводит крылышко крылатки / И дышит: душу не губи! / Крылатых женщин не люби! [1: 132].

Организующим смысл высказывания является эпитет крылатый в различных семантических и лексических репрезентациях. Признаковость выражена в первой строке (крылата), что задает основной смысл восприятия образа героини: крылатая, т.е. поэт, «летящая», неземная. Тавтологичное выражение крылышко крылатки способствует развертыванию этого образа: поэт – бабочка, парящая и неуловимая; эпитет крылатый в последней строке добавляет новое значение в описании лирической героини: поэт, как бабочка, ускользает, улетает, его трудно удержать: крылатых женщин не люби. В контексте крылатка используется в значении «бабочка, крылатая» (но возможны и другие толкования: «Крылатка (samara), плод растений типа орешка с плоским кожистым или перепончатым придатком. Распространяется воздушными течениями. Крылатка (плод растений) имеется, например, у берёзы, вяза, ясеня, клёна (двукрылатка)», это и вид тюленей (метафорическая номинация ласт, словно крыльев), и рыб).

Повторение определяемого слова развертывает ситуацию посредством употребления близких по значению признаков: максимальное смысловое сближение определяемого и эпитета происходит в последней части эпитетного комплекса (спи, бессонная) – перед нами «псевдоповтор» эпитетов: Спи, успокоена, // Спи, удостоена, // Спи, увенчана, // Спи, подруженька // Неугомонная! // Спи, жемчужинка, // Спи, бессонная [1: 144].

Постпозиционный и препозиционный повтор эпитета при близких по значению субстантивах создает эффект тавтологического употребления эпифраз, зеркально отражающихся друг в друге: Обвела мне глаза кольцом // теневым – бессонница // Оплела мне глаза бессонница // Теневым венцом [1: 211].

Анафорическое употребление эпитетов акцентирует внимание на признаке, выступая в функции смыслопорождающего компонента в составе эпитетного комплекса: Мало – тебе – дня, // Солнечного огня! // Мало – меня – звала? // Мало – со мной – спала? [1: 377].

Редкий, но очень яркий цветаевский способ актуализации признакового слова – повтор в узком контексте одного и того же субстантива, употребленного в контрастных значениях и содержащего при себе различные эпитеты (так называемая плока): Благословляю ежедневный труд, // Благословляю еженощный сон. // Господню милость – и Господен суд. // Благой закон и каменный закон [1: 223]. Субстантив закон развивает в контексте различные значения именно благодаря эпитетам благой (справедливый) и каменный (суровый). Эта антонимия смыслов одной лексемы подготавливается М.Цветаевой в предыдущих строках (труд и сон; милость и суд).

Наряду с этим, М.Цветаева использует и обратный прием – многократное повторение субстантива с различными эпитетами. Продемонстрируем на примере стихотворения «Плащ» семантический потенциал эпитетных комплексов с повторяющимся субстантивом:

Ночные ласточки Интриги – // Плащи! Крылатые герои // Великосветских авантюр. // Плащ, щеголяющий дырою, // Плащ игрока и прощелыги, // Плащ-Проходимец, плащ-Амур. // Плащ, шаловливый, как руно, // Плащ, преклоняющий колено, // Плащ, уверяющий: – темно! // Гудки дозора. – Рокот Сены. – // Плащ Казановы, плащ Лозэна, // Антуанетты домино! // Но вот – как черт из черных чащ – // Плащ – чернокнижник, вихрь – плащ, // Плащ – вороном над стаей пестрой // Великосветских мотыльков, // Плащ цвета времени и снов – // Плащ Кавалера Калиостро! [1:97].

Определяемый субстантив плащ повторяется чаще всего в начале высказывания (15 повторов), при этом задает описание новой ситуации.

Итак, повторяющиеся эпитеты в рамках цветаевской эпифразы или эпитетного комплекса структурно представлены очень многообразно. Конфигурация таких эпитетов имеет вид «эпитеты + субстантив» или вид «эпитеты + различные субстантивы»; отмечены случаи псевдоповтора эпитета или зеркального отображения двух эпифраз путем перестановки не только места расположения эпитета по отношению к определяемому слову, но и лексемного его (субстантива) изменения с сохранением интегральной семантики (кольцо, венец – «круг»).