Посессивный перфект
По отношению к русскому языку так можно назвать конструкции с причастиями на -н, -т, напоминающие по своему синтаксическому оформлению посессивные конструкции, а в функциональном плане расцениваемые как «наиболее поздний и, с общеиндоевропейской точки зрения, третий “раунд” формирования перфектных форм» [Маслов 1984: 44][421].
В русском языке, который, с точки зрения выражения посессивных отношений, относится к типичным быть-языкам, такие конструкции характеризуются присутствием посессивного распространителя у + род. п. при сохранении глагола быть в качестве вспомогательного шагола:- У папы записаны ваши высказывания, Павлик (Д. Гранин. Однофамилец);
- На восемь часов у него было условлено свидание с девушкой из эвакогоспиталя, в котором он весною лежал (В. Богомолов. Момент истины);
- У меня белье намочено, стирать собираюсь (Л. Петрушев- ская. Уроки музыки).
В большинстве других славянских языков, принадлежащих (как и современные романские и германские языки) к ішвть-язьжам, посессивные перфектные конструкции с причастиями на -н, -т отличаются от непосессивных использованием вспомогательного глагола «иметь» вместо глагола «быть»[422]; ср. в словацком:
- a. Polievkajeuvarend‘Суп сварен’; б. Мат polievkuuvarenu
‘У меня сварен суп* (букв. Я имею суп сваренным)[423].
Хотя отдельные примеры посессивного оформления конструкций с причастиями на -н, -т встречаются уже в старославянских памятниках [Ходова 1971: 176—177] и в новгородских берестяных грамотах [Зализняк 1995: 228], их широкое распространение — явление, по- видимому, сравнительно новое. Об этом свидетельствует относительно поздняя фиксация этих конструкций (они стали объектом пристального внимания исследователей лишь в конце XIX — начале XX века), а также расширение их лексической базы в сторону большей независимости от значения обладания.
Так, в ранних описаниях конструкций посессивного перфекта в различных славянских языках, в том числе и в русском, обычно отмечалась невозможность использовать их для обозначения «отрицательной принадлежности» — необлада- ния или расходования [Nitsch 1913: 105—106; Mr?zek, Brym 1962: 111—112][424]. В настоящее время такого рода лексические ограничения в русском языке если и существуют, то в значительно более ослабленном виде, и уже вполне можно сказать У нас уже все съедено (выпито, распродано); ср. также:- На праздниках, как в прошлом году, я была на балу в мужской гимназии. (...) Вы пригласили меня, и мне все думалось: почему Вы именно меня пригласили?.. У меня почти все танцы были розданы мальчикам, и они обиделись, в особенности один, который думал, что я в него влюблена (В. Каверин. Перед зеркалом).
Как и другие конструкции с причастиями на -к, -т, посессивные конструкции могут быть и акциональными, и статальными, причем наличие либо отсутствие посессивного распространителя само по себе не влияет на их осмысление. Так, в примере (170) причастие подсчитан в обоих случаях имеет акциональное значение:
- Иногда на рукописях ставят дату окончания, реже — число, еще реже — с какого по какое писалось, но затраченные часы — это я видел впервые. У Любишева была подсчитана «стоимость» каждой статьи. (...) Появились специалисты по экономии времени, специальные методические пособия. Больше всего этим занимаются для руководителей предприятий. Подсчитано, что их время — самое дорогое (Д. Гранин. Эта странная жизнь)[425].
И напротив, в двух следующих примерах причастие заряжен используется в статальном значении, что проявляется в его совместимости с обстоятельствами неограниченной кратности и длительности:
- Пистолет был не «ТТ», а «Браунинг Лонг» калибром девять миллиметров, именно та машина, которая у немецких агентов обычно заряжена разрывными пулями с ядом (В. Богомолов. Момент истины) — при невозможности * обычно зарядили;
- Недавно поймали мирного черкеса, выстрелившего в солдата. Он оправдывался тем, что ружье его слишком долго было заряжено (А. Пушкин. Путешествие в Арзрум) — при невозможности * слишком долго зарядил.
То же относится и к аналогичным конструкциям в других славянских языках; ср. акциональные конструкции в (168) и однозначно статальные в следующих двух чешских примерах из [Hausenblas 1963: 24]:
- a. Vpracovnejestaleuklizeno‘В кабинете всегда прибрано’; б. Vpracovniтате staleuklizeno
‘В кабинете у нас всегда прибрано’.
Ниже рассматриваются только акциональные посессивноперфектные конструкции с причастиями на -т. В их составе посессивный распространитель функционально сближается с агентив- ным дополнением пассивной конструкции[426]:
- Не сразу он понял обдуманную ею игру. Все, все у нее было обдумано (Д. Гранин. Однофамилец);
- Теперь у меня был намечен такой план (Н. Кузьмин. Круг царя Соломона) « Теперь мною был намечен такой план.
Подобно агентивному дополнению, сочетающемуся только с формами страдательного залога, агентивный компонент у + род. п. совместим только с причастиями на -н, -т. С другими формами глагола он в этой функции не используется: в предложении У меня на завтра взят билет в театр причастие на -т нельзя заменить никакой другой глагольной формой; ср. невозможность "У меня на завтра взял (беру) билет. Кроме того, поскольку референтом посессивного распространителя в литературном русском языке (по крайней мере, в акциональных конструкциях) может быть только лицо, он занимает более высокое положение на «шкале субъектности», нежели подлежащее в этих конструкциях, которое, соответствуя объекту действия, чаще всего оказывается неодушевленным. Следствием этого является приобретение компонентом у + род. п. некоторых свойств подлежащего [Timberlake 1975: 561; Козинский, Соколовская 1984: 73][427].
Участник ситуации, обозначаемый посессивным распространителем, может быть не только непосредственным исполнителем действия (агенсом или актором), но и его инициатором (каузатором) или адресатом (бенефициентом). Как отмечал А. А. Потебня в предложениях типа У меня в комнате не прибрано формально не различаются значения «а quo» ‘кем’ (т. е. ‘кто’) и «apud quem» ‘у кого’ (т. е. ‘кому’) [Потебня 1941: 204][428]. Возможность оставить недоопределенной конкретную роль, которую выполняет этот участник ситуации, считается одной из важных причин роста употребительности этих конструкций в славянских языках [Mathesius 1947:191—192; Попова А. 1979:203— 203; Трубинский 1984: 90—91; 152—155], хотя, как отмечалось в § 3.1.3.5, в русском языке и «каноническое» подлежащее в имен, падеже в этом отношении неоднозначно.
Как и непосессивные акциональные конструкции с причастиями на -н, -т, в которых вспомогательный глагол выступает в нулевой форме, соответствующие посессивные конструкции также обладают свойствами перфекта, предполагая сохранение непосредственного результата предшествующего действия. Собранные выписки, о которых говорится в примере (176), продолжают существовать, а принятое ранее решение в примере (177) в момент речи остается в силе:
- Так вот, в этой папке у меня собраны кое-какие выписки из разных документов, они опубликованы, наиболее интересные я здесь собрал (А. Рыбаков. Тяжелый песок);
- Вера рассказывала о матери, о школе, о том, что у нее уже решено идти после восьмого класса работать (М. Рощин. Дом).
Вместе с тем нельзя согласиться с высказывавшейся точкой зрения, согласно которой в конструкциях посессивного перфекта «субъектное посессивное сочетание не создает перфекта, а лишь придает ему посессивный характер» [Трубинский 1984: 155]. Специфической особенностью именно посессивных конструкций с причастиями на -н, -т является то, что ненарративными (неспособными обозначать сменяющие друг друга действия в их хронологической последовательности) в данном случае оказываются не только формы наст, в р., но и прош.
в р.Сочетание нескольких таких форм в одном предложении обозначает совокупность хронологически неупорядоченных событий:
- С годами вырисовывались преимущества не только такого приема, но и многих других методов его работы. Как будто все у него было рассчитано и задумано на десятилетия вперед (Д. Гранин. Эта странная жизнь).
Одиночные же претеритальные конструкции посессивного перфекта на фоне повествования в прош. вр. неизменно обозначают события, предшествующие основной линии повествования и тем самым исключенные из линейной последовательности событий, но при этом их последствия продолжают быть актуальными в описываемый момент; ср. пример (169), а также:
- Затемречь зашла о дровах. У дяди Кости и его жены было припасено в подвале на зиму три сажени березовых дров, и жена высказала опасение, что теперь они намокнут и станут хуже осины (В. Шефнер. Имя для птицы);
- У меня было приготовлено гусиное перо, ибо я помнил, чем пан Твардовский подписывал договор (Вс. Иванов. Похождения факира).
Это отличает рассматриваемые конструкции как от непосессивных акциональных конструкций с причастиями на -н, -ти, так и от форм прош. вр. на -л: только по отношению к конструкциям посессивного перфекта термин «перфект» может использоваться в расширительном смысле как охватывающий и собственно перфект (Present Perfect), и плюсквамперфект (Past Perfect).
Следует подчеркнуть, однако, что сказанное выше относится именно к современному состоянию русского литературного языка. В записях русской диалектной речи отмечены и такие посессивные конструкции с причастиями на -н, -т, которые явно обозначают последовательность действий:
- У его (лося. — Ю. К.) выбежано на берег, да напился воды, да в лес и ушел [Шапиро 1953: 143];
- У Кости приехано и завалилси уш (лёг спать. — Ю. К) [Трубинский 1984: 148].
Таким образом, по сравнению с литературным русским языком, русские диалекты продвинулись существенно дальше по тому пути семантической эволюции перфекта, о котором говорилось в § 5.2.1.