ПОЛЕЗНЫЕ И ВРЕДНЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ
Горячие споры о соотношении в языке «своего» и «чужого», о пользе и вреде заимствованных слов не стихают уже многие десятилетия. Именно здесь наиболее отчетливо обнажились разноречивые взгляды на общественные и воспитательные функции языка, именно здесь обнаружились крайние проявления как охранительно-консервативного пуризма националистического толка, так и вседозволяющего либерализма, которому чужды патриотическая гордость и национальное самосознание.
Отношение к заимствованным словам — это не только языковедческая, но идейно-политическая проблема, требующая вдумчивого и осторожного решения.Известно, что процесс заимствования слов — явлениё нормальное, а в определенные исторические периоды даже неизбежное. Вспомним огромную и весьма положительную роль, которую сыграли греческий и латинский языки в Европе, старославянский язык в славянском мире, арабский — на мусульманском Востоке. Вполне объяснимо и во многом оправданно широкое проникновение западноевропейской лексики в русский язык в эпоху петровских реформ. Но уже в ту пору наметились две группы иноязычных слов. Одни — полезные, обозначающие новые понятия и неизвестные ранее предметы, а поэтому обогащающие язык; другие — бесполезные, дублирующие уже имевшиеся исконно русские наименования, а поэтому не обогащающие, а засоряющие речь. Именно эта мысль о наличии двух принципиально разных типов иностранных слов и о вреде употребления их без надобности (вспомним слова В. И. Ленина: «К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы?» — Поли, собр. соч.— Т. 40.— С. 49) и лежит в основе ленинской заметки «Об очистке русского языка». Слова первой группы (среди них множество интернационализмов, созданных на греческо-латинской
основе) прочно укрепились в русском языке, стали органической и неотторжимой частью его словарного состава (например: культура, республика, партия, коммунизм, реализм, универси- mem, академия, аптека, театр, студент, солдат, радио, телевизор и т.
п.). Но, осваивая эти и тысячи подобных слов, русский язык освобождался от словесного иноземного шлака, от слов- дублетов и от модных в прошлом словечек, отражавших чуждые, наносные явления общественной жизни (например: комильфо, бо- жож?, фриилтиКу рандеву, адюльтер и т. п. ).В долгой и ожесточенной борьбе мнений о роли и ценности иноязычных слов сталкивались в начале XIX в. шишковисты и карамзинисты, в середине XIX в. славянофилы и западники, носители реакционной идеологии правящего класса и представители передового революционно-демократического мировоззрения. Напуганный событиями французской революции ярый консерватор адмирал Шишков (занимавший посты министра просвещения и президента Российской академии) рьяно нападал не только на такие «опасные» иноязычные слова, как республика и революция, но предлагал заменить и безобидные галоши словом мокроступы, и биллиард — шарокатом. Вот что, кстати, писал о словах мокроступы и галоши В. Г. Белинский: «Слово мокроступы очень хорошо могло бы выразить понятие, выражаемое совершенно бессмысленным для нас словом галоши; но ведь не насильно же заставить ^ целый народ вместо галоши говорить мокроступы, если он этого не хочет» (Сто русских литераторов). Классовый антагонизм русского общества середины XIX в. наглядно обнаружился в отношении к иностранному слову прогресс. Завоевав популярность в кругах демократической и либерально настроенной интеллигенции, это слово встретило резкие нападки русских ретроградов. И неудивительно. Когда в 1858 г. слово прогресс попалось на глаза Александру II, он начертал такую резолюцию: «Что за прогресс!!! Прошу слова этого не употреблять в официальных бумагах».
Трезвую позицию по отношению к иностранным словам занимали передовые русские писатели и публицисты. Осуждая ложный («квасной», по выражению Герцена) патриотизм опекунов «сла- вянщизны» {ср. безнадежные попытки устранить слова эгоизм, инстинкт, фонтан, кучер, гримаса и воскресить или создать русские замены — ячество, побудка, водомет, возница, рожекорча), В.
Г. Белинский в то же время решительно протестовал против.при- менения иноязычных слов без надобности. «Употреблять иностранное, когда есть равносильное русское слово, значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус,— писал он.— Так, например, ничего не может быть нелепее и диче, как употребление слова утрировать вместо преувеличивать» (Взгляд на русскую литературу 1847 года).Эти слова Белинского можно было бы написать на знамени борьбы с иноязычными словами в наши дни. А такая борьба необ-
ходима. Лавинообразный процесс нарождения терминов в эпоху научно-технической революции и неизбежность заимствования некоторых слов для обозначения новых понятий не оправдывают наплыва англицизмов (точнее, американизмов) ни в специальную литературу, ни в обиходную речь. Нашествие импортных словечек приводит к тому, что, как отмечают специалисты, на смену ушедшему «французско-нижегородскому жаргону» появляется принижающий национальное достоинство «американо-ростовский сленг».
Тревожное положение усугубляется еще и тем, что многие люди в век расцвета науки стали стыдиться говорить просто. «Красивые слова у техники!..» — заметила как-то Мариетта Шагинян. И вот в их притягательной силе таится серьезная опасность. К сожалению, бывают случаи, когда с помощью научной терминологии прикрывается поверхностность суждений, когда она используется как эффектная маска банальных мыслей. Случается даже так, что говорящий и сам не очень хорошо знает смысл употребляемых им «мудрых» слов. Зато настоящие ученые и писатели всегда стремились к простоте и доступности языка. Биограф выдающегося физика Нильса Бори вспоминает: «Бор любил рассказывать историю о молодом человеке, которого жители местечка послали в город послушать выступление знаменитого мудреца и потом поделиться своими впечатлениями. Вернувшись из города, юноша рассказывал односельчанам: «Мудрец выступал трижды. Первое его выступление было блестящим. Я понял каждое слово. Второе было еще лучше... Я почти ничего не понял, но сам мудрец понял все.
Третье же выступление было самым лучшим; оно произвело на меня незабываемое впечатление. Я не понял ни одного слова, да и сам мудрец мало что понял» (Р. Мур. Нильс Бор — человек и ученый. М., 1969.— С. 441). А вот как удалось ввести в заблуждение алхимиков знаменитому немецкому ученому Готфриду Лейбницу. Чтобы его допустили к участию в таинствах, он пишет алхимикам письмо, сущую абракадабру, набор наукообразных терминов. «Члены Нюрнбергского общества,— отмечает один из биографов,— поняли это письмо, хотя сам автор не понимал его. По крайней мере его туманность заставила их предположить, что писано оно ученым весьма глубоким и более их успевшим в благородной науке» (Голованов Я. Этюды об ученых.— М., 1976).Борясь против ученого языка и жонглирования иноязычными словечками, Л. Н. Толстой высказался однажды весьма сурово: «Если бы я был царь, то издал бы закон, что писатель, который употребил слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает сто ударов розог» (Письмо Н. Н. Страхову. — 1878.— 6 сент.).
Из-за этого вредного языкового снобизма, стремления всегда и везде выражаться внушительно и наукообразно слова-чужеземцы легко расширяют захваченные плацдармы. Писатели К. Чуковский, К. Паустовский, Б. Тимофеев и др. возмущались неоправданным употреблением таких слов, как апробация, пролонгировать, лимитировать, функционировать и т. п. «Лингвистическим провинциализмом» окрестил Г. О. Винокур чрезмерное увлечение иностранными словами. Но советы писателей и ученых пока что прививаются плохо. Еще недавно от радиокомментаторов мы слышали: Внести поправки в таблицу чемпионата. Теперь вносят коррективы, и даже — коррекции. Дети подражают взрослым и говорят: пионерлагерь еще не функционирует(!). В школьных сочинениях не к месту употребляются слова гаранту компоненту индифферентнОу коллизия и т. п. М. Горький не советовал без нужды употреблять слово конденсацияу а в «Комсомольской правде» (1976.— 17 янв.) говорится: удивительный конденгсат (1) страсти миллионов болельщиков.
Газета «Советский спорт» предлагает интенсифицировать тренировочные занятия (1972.—22 июля). Вместо простого и скромного слова размер в моду вошло наукообразное — параметры. В специальной (научной или технической) литературе употребление этого термина вполне оправданно, но так ли уж необходим он во фразе: Хорошенько изучить параметры воротника (Известия. — 1975.—5 июля). Непрошеные гости вторгаются на страницы молодежных журналов, в художественную литературу. Бездумная мода привела к тому, что на этикетках морковного сока иногда писали джуСу а убийц в судебном очерке именовали киллерами!И все это было бы еще полбеды (всякая мода преходяща), если бы не находились убежденные апологеты (воспользуемся и мы чужеземными словами) бесконтрольного и безграничного импорта слов. Их доводами служат ссылки на некоторые преимущества интернациональной терминологии. Но при этом часто забываются национальные ценности. Отвечая на вопрос корреспондента «Ленинградской правды» Жанны Маниловой, член-корреспондент АН СССР Ф. П. Филин с горечью говорил: «...богатство словообразовательных возможностей русского языка используется у нас до обидного мало. Больше того. Даже те открытия, которые принадлежат нашим ученым, потом часто именуются по-английски (например, праймер вместо первоначального русского наименования—затравка)» (Ленинградская правда.—1975.—9 авг.). Борьба с злоупотреблением модными иноязычными словами является важным звеном пропаганды и укрепления русского языка как мирового языка нашего времени. И естественно, что основы вдумчивого, бережного и патриотического отношения к родному слову должны быть заложены еще в школе.