Особенности повествования у Чехова
В художественном литературном повествовании возможны разного рода отклонения от этих общих принципов построения нарратива.
В качестве примера можно рассмотреть произведения Чехова, которые — с точки зрения использования в них видо-временных форм — во многом отклоняются от базовых норм «классического» русского нарратива.
Прежде всего для Чехова характерно тяготение к «имперфективному повествованию» (imperfective telling, imperfektives Erzahlen), что проявляется в отчетливом, бросающемся в глаза преобладании форм НСВ над формами СВ [Jensen 1990: 385]. В свою очередь, имперфективное повествование у Чехова очень часто ведется в наст, вр., которое, как заметила Е. В. Падучева, «дает свободу выбора интерпретации — точкой отсчета может быть момент речи (время говорящего) и текстовое время, а последнее может интерпретироваться и как время повествователя, и как время персонажа» [Падучева 1996: 374]. Что же касается имперфективного повествования в прош. вр., то на его фоне наиболее типичной функцией форм прош. вр. СВ у Чехова является формирование своего рода адвербиальной пространственно-временной рамки для описываемых событий[381]. Вот один из характерных примеров, в котором в описании свадьбы главных героев и непосредственно последовавших за этим событий используется только один глагол прош. вр. СВ —уехали:
- Свадьба была в сентябре. Венчание происходило в церкви Петра и Павла, после обедни, и в тот же день молодые уехали в Москву. (...) Они ехали в отдельном купе. Обоим было грустно и неловко. Она сидела в углу, не снимая шляпы, и делала вид, что дремлет, а он лежал против нее на диване, и его беспокоили разные мысли: об отце, об «особе», о том, понравится ли Юлии его московская квартира. И, поглядывая на жену, которая не любила его, он думал уныло: «Зачем это произошло?» (Три года).
Другой постоянно отмечаемой отличительной композиционной особенностью рассказов Чехова является такая их черта, как «недоговоренность», «незавершенность», «незаконченность».
А. П. Чудаков видел в этом отражение «феноменологического» представления о действительности как о непрерывном потоке бытия: «Всякое искусственное построение, в том числе и художественное, имеет конечную цель и обнаруживает догмат или систему догматов, руководивших ее создателем. Степень подчиненности художественных построений общенаправляющей единой мысли различна. Но подчиненность есть всегда. Абсолютно адогматично единственно само бытие, сама текущая жизнь. Она неразумна и хаотична; и только ее смысл, ее цели неизвестны и не подчинены видимой идее. Чем ближе созданный мир к естественному бытию в его хаотичных, бессмысленных, случайных формах, тем больше будет приближаться этот мир к абсолютной адог- матичности бытия. Мир Чехова — именно такой мир» [Чудаков 1971: 262—263]. О том же он писал и позднее: «Рассказ с завершенной фабулой выглядит как период из жизни героя специально выбранный — с более или менее явной целью. Развязка (“конец”) объясняет и освещает — часто совсем новым светом — все предшествующие эпизоды[382]. По сравнению с таким рассказом рассказ Чехова, кончающийся “ничем”, предстает как отрезок из жизни героя, взятый непреднамеренно, без выбора, независимо от того, есть ли в нем показательная законченность или нет» [Чудаков 1988: 241]. Иначе говоря, в рассказах Чехова может отсутствовать тот «ключевой момент», ради которого строится данный текст и который, по мысли Б. М. Гаспарова, должен обозначаться глаголами СВ.Наконец, формы НСВ — как наст., так и прош. вр. — очень широко используются у Чехова в итеративном значении, т. е. во «внесю- жетной», по Золотовой, функции. Так, и в довольно длинной, занимающей около 60 страниц, «Скучной истории», выдержанной в целом в настоящем историческом, и в относительно небольшой «Попрыгунье», где повествование ведется в претеритальном плане, фрагменты, представленные в итеративном НСВ, заполняют целые страницы. По подсчетам А. П. Чудакова, в рассказе «Попрыгунья» о семи из двадцати эпизодов сказано, что это происходило «ежедневно» или «часто» [Чудаков 1971: 205].
К этому нужно добавить, что в русском языке (в отличие от большинства других славянских языков) и настоящее историческое, и прошедшее итеративное за редкими исключениями не допускают употребления СВ, и, таким образом, НСВ в обоих этих случаях грамматически не противопоставляется СВ.