I.4. Определение и характеристика русскоязычного концепта "судьба"

Содержание ментальной субстанции «судьбы» привлекало и про­должает привлекать к себе внимание представителей различных облас­тей знания. Однако специфика объекта, стоящего за именем Судьба, со­стоит в том, что информация о нем не верифицируема, сам он исходно многомерен и допускает множество интерпретаций.

Судьба - это важнейшая категория сознания, с помощью которой строится концептуальная картина мира народа. Своя судьба есть у всего: у людей, вещей, событий, явлений. Это место в жизни общества, бытие. Судьба - это божественно установленные сущность и будущность каж­дой вещи и каждого человека, но это не разумная сущность, в религиоз­ном сознании - это Бог. Словарные дефиниции лексемы «судьба» пока­зывают неоднозначность его понимания составителями словарей при попытке формализации обыденных представлений носителей русского языка. Причина - в самом объекте, стоящем за лексемой "судьба", по­нимание которой не опирается на эмпирическое знание. Признаки со­ставляющие сигнификат понятия производны от традиционных пред­ставлений, сложившихся в русской культуре. "Ничто и никогда для него (индивида) не проходит даром: ни согласие с историей, ни сопротивле­ние ей, ни активность, ни бездействие, ни желание "просто" остаться со­бой. Срабатывает обратная связь. В старину это называлось судьбой" (Бахтин 1989: 170).

Для описания концепта «судьба» Л.О. Чернейко и В.А. Долинский вводят понятие гештальта абстрактного имени. Гештальт - это своего рода маска, которую надевает абстрактное имя. Выявление гештальтов они считают важнейшим в установлении и описании данного концепта. Под гештальтом они понимают представления носителей языка, скрытые в имени и раскрывающиеся в его сочетаемости, в обнаружении "образов содержания знака" (по Н.Д. Арутюновой). Выделены следующие геш-тальты, которые позволяют видеть одно явление сквозь призму другого, более понятного. Абстрактная сущность, невидимый идеальный конст­рукт судьба принимает лики видимого, материального, отожествляясь с ним:

1) судьба - это личность, причем гораздо более сильная, чем человек, отсюда старушка - судьба, злая старуха (в стихотворении Ф. Сологуба "Судьба"), гневить судьбу, поставить крест на своей судьбе, перст судьбы, волею судеб, ирония судьбы;

2) судьба - игрок - игра судьбы;

3) судьба - это текст книга, отсюда выражения прочитать свою судьбу; судьба - это книга, которую не всем дано прочитать;

4) судьба - это нить, отсюда Их судьбы переплелись, спута­лись;

5) судьба - дорога, отсюда ухабы судьбы, повороты судьбы;

6) судьба - хозяйка и антонимичный гештальт судьба - раба:

раб судьбы; господин своей судьбы; он служит у Ее Величества Судьбы; судьбой навязана роль;

7) судьба - животное: взять за рога судьбу; судьба - собака: кого оближет, а кого укусит.

Думается, что назвать все гештальты, свойственные языковому сознанию в целом, - задача невыполнимая, но в некотором замкнутом массиве культурно значимых текстов их можно установить. Художест­венное сознание либо вскрывает новые свойства, признаки объекта, про­являющиеся только под пристальным взглядом художника, либо дает новые проекции уже известных. Через нетипичную, уникальную соче­таемость лексемы "судьба" раскрываются свойства его прототипа: не­ожиданные, непривычные, но принимаемые русскоязычным сознанием как соответствующие духу языка.

У А. Пушкина СУДЬБА - Рулевой (Судьба на руль уже склони­лась, спокойно светят небеса, ладья крылатая пустилась...).

В текстах А. Фета часто встречаются такие характеристики судьбы, как: всеобъемлющая (Быть мне судьбою дано всеобъемлющей); горькая, скупая, грозная; терзает, томит, травит, подчиняет (Судьба тебя тоской непраздной истерзала; Судьбою горькою истомленный; Скупой отравлен был судьбою; Судьбе я покоряюсь грозной ).

У А. Блока СУДЬБА - злой волшебник (Сама судьба превратила этот неизбывный восторг, эту ясную совесть - в ничто); СУДЬБА - Суд (Влачим мы дни свои без веры, судьба устала нас карать).

У Б. Пастернака СУДЬБА - Скопидомка; СУДЬБА - Текст (Остав­лять пробелы в судьбе, а не среди бумаг); СУДЬБА - Вздыбленная ло­шадь (Лошадь взвил я на дыбы, чтоб тебя военный лагерь, увидать с вы­сот судьбы); СУДЬБА - Скульптура (Лепка судеб).

В языковой стихии А.Введенского СУДЬБА - Ручей ( В моей судь­бе бессонная вода / Куда журчишь, ручей воды); Судьба - Время (И час не есть подробность места / Час есть судьба).

В поэзии Н.Заболоцкого Судьба - Тайный владыка (И в ней напи­сана рукой судеб могучей вся правда сокровенная земли; Тот же самый поток неизменный движет тайная воля судьбы ); СУДЬБА - Разлучница (Я разыщу, судьбе наперекор, своих отцов, и братьев, и сестер; Иль ото­рван от дома судьбою, пропадает в далеком краю).

У И. Губермана СУДЬБА - Река выводится из контекста: Судьбы моей причудливое устье внезапно пролегло через тюрьму, а СУДЬБА -Могильщик - из контекста: Судьба мне явно что-то роет.

Сложен концепт «судьба» в поэзии И.Бродского. Его представляют персонификации СУДЬБЫ: Нарушитель (И судьба нарушителем пятится прочь), Преступник (Кладя предел покушеньям судьбы на беззащит­ность тел), Игра (Я всегда твердил, что судьба - игра. Но запишем судь­бе очко). Кроме того, у И. Бродского есть аналитические описания судь­бы, своего рода формулы: И географии примесь к времени есть судьба; Ускоренье общей судьбы вещей? Свободного падения простого тела в вакууме?).

Итак, в концепте "судьба" соединены две ключевые идеи русской культуры: идея непредсказуемости будущего и неконтролируемости происходящих с человеком событий. Эти идеи сменяют друг друга, ко­гда мы говорим: решается судьба, но пока она еще не решена, человек может изменить свою судьбу, а если уже решена и не случилось желан­ного, то покориться ей, сказав: значит не судьба.

Кроме судьбы, в русском языковом сознании присутствуют также сходные сущности - доля, недоля, рок, участь, удел, жребий, фатум, ис­тория.

В словаре В. И. Даля судьба и рок противопоставлены друг другу: судьба - тот, что выносит приговор, преследует, а рок - палач, он ничего не решает, а только механически исполняет и потому неотвратим: Без року смерти не будет (Даль); Роковые деньги, роковые поступки.

В русской сказке недоля пьянствует вместе с мужиком, т. е. она -как бы двойник человека. Потом она показывает мужику яму с золотом, потом в эту яму он заманивает горе и заваливает его камнем. А это зна­чит, что доля - отличное от человека существо, которому лишь принад­лежит, ее действия отличаются от человеческих и в то же время похожи на них. Часто доля живет с человеком в гармонии: она радуется и печа­лится вместе с ним. Здесь доля - это душа в народном представлении (Потебня 2000: 374).

Если следовать словарю Ю.С. Степанова, концепт "судьба" в рус­ской концептосфере отсутствует. Однако это не означает того, что дан­ное понятие не свойственно мыслительной деятельности человека вооб­ще и русского - в частности. Об этом говорят данные других источни­ков.

Понимание судьбы как высшей силы нашло отражение во всех толковых словарях русского языка. В четырехтомном академическом словаре у слова судьба выделяются три значения, главное из которых 1) складывающийся независимо от воли человека ход событий, стечение обстоятельств (по суеверным представлениям - сила, определяющая все, что происходит в жизни) - покориться судьбе, удары судьбы (АС-IV 1984: 302).

С. Аверинцев в «Философском словаре» определяет судьбу как "неразумную и непостижимую предопределенность событий и поступ­ков человека".

Далеко не случайно В.И. Даль считает слово «судьба» семантико -словообразовательным производным от глагола «судить - понимать, мыслить и заключать; разбирать, соображать и делать выводы; доходить от данных к последствиям, до самого конца и т. д. - таков очень широ­кий семантический спектр употреблений.

Судьба как «участь, жребий, доля, рок, часть, счастье, предопреде­ление неминучее в быту земном, пути провидения» (Даль 1995 IV: 355) имеет огромное потенциальное количество частных производных, выво­димых из базовой семантики. Как самостоятельный элемент словника Даля «судьба» отсутствует - явное свидетельство демифологизации и вхождения этого понятия в языковую ткань своими производными.

А. Д. Шмелев, рассматривая ключевые идеи русской языковой кар­тины мира, считает, что: существительное судьба имеет в русском языке два значения: «события чьей - либо жизни» (В его судьбе было много печального) и «таинственная сила, определяющая события чьей - либо жизни» (Так решила судьба). В соответствии с этими двумя значениями слово судьба возглавляет два ряда различных синонимических ряда: (1) доля, участь, удел, жребий и (2) рок, фатум, фортуна.

Между указанными двумя значениями есть и формально - грамма­тические различия: судьба как «таинственная внешняя сила» всегда употребляется абсолютивно; судьба как «то, что выпадает на чью - либо долю», имеет две синтаксические валентности: чья судьба и какая судь­ба (Шмелев 2003: 290).

Однако в обоих случаях за употреблением этого слова стоит пред­ставление о том, что из множества возможных линий развития событий в какой-то момент выбирается одна (решается судьба). После того как судьба решена, дальнейший ход событий уже как бы предопределен, и это отражено во многих русских пословицах, концептуализующих судь­бу как некое существо, подстерегающее человека или гонящееся за ним (ср.

Важная роль, которую данное представление играет в русской кар­тине мира, обусловливает высокую частоту употребления слова судьба в русской речи и русских текстах, значительно превышающих высоту употребления аналогов этого слова в западноевропейских языках, Исхо­дя из частотности упоминаний судьбы в русской речи некоторые иссле­дователи делают вывод о склонности русских к мистике, о фатализме «русской души», о пассивности русского характера. Такой вывод пред­ставляется несколько преувеличенным. В большинстве употреблений слова судьба в современной живой речи нельзя усмотреть ни мистики, ни фатализма, ни пассивности - ср. такие высказывания, как Наша судь­ба в наших руках; Судьбу матча решил гол, забитый на 23-й минуте Ле-дяховым; Народ должен сам решить свою судьбу; Меня беспокоит судьба документов, которые я отослала в ВАК уже два месяца тому назад, - и до сих пор не получила открытки с уведомлением о вручении.. Приведем также отрывок из выступления Солженицына в Ростовском университете в сентябре 1994 г., ярко отражающий идею выбора в си­туации, когда «решается судьба», но не содержащий ни мистики, ни фа­тализма: «Не внешние обстоятельства направляют человеческую жизнь, а направляет ее характер человека. Ибо человек сам - иногда замечая, иногда не замечая - делает выбор и выборы, то мелкие, то крупные. И от выборов тех и других - решается ваша судьба».

Но с другой стороны, слово судьба оказывается одним из самых характерных слов русского языка (и здесь можно полностью согласиться с А. Вежбицкой), поскольку соединяет в себе две ключевые идеи рус­ской языковой картины мира: идею непредсказуемости будущего и идею, в соответствии с которой человек не контролирует происходящие с ним события. Только эти идеи присутствуют в понятии судьбы не од­новременно, а сменяют друг друга, когда решается судьба. Пока судьба еще не решилась, будущее остается непредсказуемым, а человек может изменить свою судьбу и вообще может выступать как творец своей судьбы. Но как только судьба решилась, человек уже невластен над хо­дом событий, которые зато уже могут быть с той или иной степенью полноты предсказаны.

Кроме того, представление о судьбе дает удобный способ прими­риться с непредсказуемостью жизни, с тем, что в ней может происходить то, чего мы вовсе не хотели бы. Такие сентенции, как Такая уж у меня судьба; Не судьба была встретиться; Значит не судьба представляют собою формулы «примирения с действительностью», столь характерные для русского дискурса.

Но встречается и иное преломление представления, заложенного в слове судьба. Так, судьба может пониматься как своего рода Божествен­ный замысел о человеке, следование которому не является фаталистиче­ски предопределенным, но может рассматриваться как нравственный долг. Соответственно, отклонение от того, что «предначертано» судьбой оказывается возможным, но трактуется как уклонение от выполнения долга. Так, в следующем высказывании Н.А. Струве переосмысляются ходячие изречения типа От судьбы не уйдешь; Судьбы не миновать:

В христианском преломлении, судьба не слепой рок, она предпола­гает высший смысл, таинственную синергию (сотрудничество) между велением Божьим и волей человека, свободное исполнение человеком Божьего замысла. Мандельштам не только не ушел от своей судьбы, он пошел ей навстречу, выбрал ее и овладел ею.

Точно также и в четверостишии И. Губермана о том, как нелегко «свою судьбу - туманный текст - прочесть, нигде не прервав», отражено представление о судьбе как о предначертании, в соответствии с которым человек должен стараться жить. Переврать текст судьбы здесь не зна­чит ошибиться, предсказывая (кому-то) судьбу, или соврать, рассказы­вая другим людям (свою) судьбу, а значит жить, отклоняясь от того, что предначертано судьбой.

Возможны и иные модификации представлений, закодированных в русском слове судьба. В. А. Жуковский писал когда-то: «У одного умно­го человека спросили: что такое случай? Он отвечал: инкогнито Прови­дения». Разные употребления слова судьба в современной русской речи могут рассматриваться «инкогнито», скрывающие за собою общие жиз­ненные установки говорящего.

В историко-этимологическом словаре современного русского язы­ка П.Я. Черных выделяет следующие дефиниции лексемы «судьба»:

1) «доля», «участь»;

2) «история существования кого-чего либо»;

3) «будущее то, что случится, произойдет»;

4) устар. «стихийное, фатальное стечение обстоятельств», «рок». Болг. съдба, с.-хорв. судба. В древнерусском языке слово судьба

известно с Х1 в., но чаще всего оно употребляется со значением «суд», «судилище», «правосудие», «приговор» (Черных 1993: 216).

В толковом словаре русского языка С.И. Ожегов дает следующие значения:

1) стечение обстоятельств, не зависящих от воли человека, ход жизненных событий;

2) доля, участь;

3) история существования кого - чего-нибудь;

4) будущее, то, что случится, произойдет;

5) то же, что суждено.

В «Сравнительном словаре» М.М. Маковский, рассматривая наи­более древний пласт человеческой цивилизации - языческую символику судьбы, наглядно показывает отражение этой символики в наивысшем проявлении культуры - языке: мифологическое мышление нередко ото­жествляло понятие судьбы с женскими божествами, согласно учению кармы, судьба - это творение самого человека, понятие судьбы отожест­влялось с понятиями рождения - смерти, понятие судьбы неразрывно связано с понятиями «ткать, соединять», интересно соотношение значе­ний «судьба» - «время», понятие судьбы может также соотносится с по­нятием руки (согласно мифологическим представлениям, судьба записа­на на ладони руки), согласно древним представлениям, судьба человека записана не только на руке, но и на деревьях, а также на лбу человека, понятие судьбы может соотноситься и с понятием металла, значение «судьба» может соотноситься со значением «краска» (не только как средство письма, но и как таинство, средство волшебства), судьба в древности определялась по расположению внутренностей животного.

Сложность концепта «судьба», его семантической структуры оче­видна, что вполне можно объяснить особенностями исторического раз­вития русской ЯЛ. Ю.Н. Караулов ссылается на лекцию Н.Д. Арутюно­вой, которая, анализируя в сопоставительном ракурсе ЯЛ русского и за­падноевропейского культурного типа, подметила ряд параметров, харак­теризующих лингвокультурологический портрет русской языковой мен-тальности, тяготеющей к следующим моментам: а) пространство (вместо времени), б) стихия (человек), в) аномалия (норма), г) чужое (свое), д) неопределенность (определенность) (Караулов 2001). Русский человек (и, соответственно, его концептосфера, семиосфера, тип ЯЛ и ЯКМ) тя­готеет в своем мировосприятии к пространственности (отсюда время как четвертое «измерение»), и неантропоцентрической ориентации и стихи­ей в своем речевом поведении. Для него естественнее аномалия, чем норма; он легче семантизирует чужую форму, следовательно, способен к метаморфичности своего выражения; наконец, его типу ЯЛ характерна неопределенность высказывания и категорий, его формирующих. Есте­ственно, все это относится и к концептосфере и ее производным.

На рубеже XIX-XX вв. - время, отмеченное в России напряженны­ми философскими поисками ответа на вопрос о судьбах национальной культуры, национального характера, русского языка - «русский народ и русская судьба все еще остается полной загадкой (подчеркнуто нами - Р. П.) для Европы. Мы интересны, но непонятны, и, может быть, поэтому особенно интересны, что непонятны». Русский философ начала ХХ века

Б. П. Вышеславцев весьма адекватно, на наш взгляд, определяет возмож­ность интерпретации современном ему понимания судьбы: «. народ­ный характер необычайно устойчив, может быть, он всегда остается тем же и самые неожиданные и невероятные колебания судьбы вскрывают только его скрытые, но всегда присутствовавшие потенции; так что из глубокого понимания характера можно прочесть всю его судьбу (под­черкнуто нами. - Р.П.)» (Вышеславцев 1995: 112).

По Вышеславцеву, чтобы постичь русский характер, душу народа, нужно проникнуть в сны как наши «подсознательные устремления»(З. Фрейд). Именно сны «развертывают художественные символы скрытых сил нашей души» (там же: с. 113), и закрепляется все, чего боится и о чем мечтает народ в фольклоре - эпосе, сказках, поэзии. Это боязнь «го­ря» и мечта о «новом царстве и лучшем месте», о счастливой доле (там же). В человеческой душе живет «постоянно присутствующее, хотя по­рою скрытое и подавленное желание», и сны «могут предсказывать бу­дущее, ибо с человеком случается обыкновенно то, чего он больше всего хочет, особенно чего он бессознательно хочет. Вот почему сказки так символичны для судьбы народа (подчеркнуто нами. - Р.П.)» (там же, с.

115).

Учитывая сказанное, мы можем предположить, что

а) концепт «судьба» изначально выступает в русской концептосфе- ре как один из базовых и сложных концептов, для которого в полной ме- ре присущи характерные для языкового сознания признаки;

б) сложный характер концепта предполагает его «сложность».

Концепт «судьба» осознается благодаря действию принципа дина­мического равновесия его внешнего (выходящего в языковую форму) и внутреннего семантических слоев. При этом выделяется и глубинный слой, образующий «внутреннюю форму» концепта, являющийся основа­нием мифологического характера. Древность, монументальность, уни­версальность концепта «судьба» предопределяют и сложный характер его семиосимволизации в языке и в тексте.

Таким образом, данные лингвокультурологических, исторических, этимологических, диалектологических и других словарей, исследование источников по славянской мифологии, а также анализ фактического ма­териала позволяют предположить, что:

1) концепт «судьба» имеет древнюю историческую основу и соб­ственно славянскую мифологическую почву;

2) в системе концептов так называемого «двойничества» концепт «судьба» играет особую роль, являясь не просто базовым, но и одним из самых древних и сложных с мифологической точки зрения, поэтому он легко и естественно ассоциируется в сознании носителей русского языка с другими концептами, в частности, с концептами, мотивируемыми си­лами судьбы - «добром», «злом» и т.д.;

3) поэтому исследование демифологизации концепта в текстовом употреблении, в частности, в поэтическом тексте, приводит нас не к собственно словарным маркерам данного концепта, а к речевым реали­зациям семантически связанных с ним концептов;

4) анализ историко-этимологических и лингвокультурологических данных дает основание предполагать наличие у концепта «судьба» се-миосимволического плана;

5) концепт «судьба», судя по словарным данным, получает в со­временной русской ЯКМ сложное семантическое и структурное выраже­ние, что требует применения современных методов исследования его семиотического плана. В поэтическом тексте рассматриваемого нами поэта-символиста Ф. Сологуба данный концепт реализуется в плане се-миосимволическом.

Представляется немаловажным, характеризуя русскоязычный кон­цепт «судьба», учесть его традиционное отнесение к так называемым концептам двойничества.

Относится концепт «судьба» к особым концептам двойничества в культуре, необходимо пояснить этот феномен. Это как бы раздвоение всех явлений, в том числе и человека. Двойники могут символизировать не только сбалансированные симметрии в активном равновесии проти­воположных сил (как, например, в геральдике), но и различные, часто противоположные понятия и силы. Такое понимание во многом было ре­зультатом двоеверного народного сознания, воплощенного в концепции "двоеверия" (по Ю. Лотману и Б. Успенскому). Затем это понятие рас­ширяется до понятия "двукультурности" в составе одной культуры, ко­торая без остатка распределяется на две сферы.

К одной сфере, которую надо назвать "христианской", "чистой", относится "чистое" пространство" (церковь, красный угол), "чистое" время (Пасха, Рождество) и т. п. В другую сферу, "языческую", "нечис­тую" относится все противопоставленное первому ряду: "нечистое" про­странство (баня, овин, кузница,перекресток дорог), "нечистое" время (гуляния) и т. п. То же разделение отнесено к языку, но под другим на­званием, - "диглоссия", т.е. регламентированное употребление церковно - славянского языка ("чистого"), с одной стороны, и разговорного рус­ского ("нечистого"), с другой.

В конце концов сложилось две культуры: чистая = дневная и не­чистая = ночная. "В подпочвенных слоях развивается "вторая культура", слагается новый и своеобразный синкретизм, в котором местные языче­ские "переживания" сплавляются с бродячими мотивами древней мифо­логии и христианского воображения" (Г.В. Флоровский). Грань между этими двумя социально-духовными слоями всегда была подвижной и расплывчатой. Это различие можно определить так: "дневная" культура была культурою духа и ума, это была "умная" культура; а "ночная" культура являлась областью мечтания, воображения, страсти.

В рамках данной концепции выделяются две сущности - тело (ночная культура) и душа (дневная культура). Судьба, душа, тоска, со­весть - это как бы двойники человека.