Обязательность и грамматичность как градуальные свойства
В своем обзоре различных проявлений обязательности в грамматике В. А. Плунгян приходит к заключению о градуальности этого свойства и о возможности случаев «ограниченной, неполноценной обязательности» [Плунгян 20006: 138].
Этот вывод в принципе согласуется со сказанным выше, однако представление об обязательности как о некоторой шкале не снимает вопроса о том, существует ли граница между «полноценной» и «неполноценной» обязательностью.Такой границей, прежде всего, служит способ определения сферы действия обязательности, что, на мой взгляд, наиболее существенно для общей оценки степени грамматичности рассматриваемого противопоставления, а именно, является ли сфера действия его обязательности категориальной или семантической. При этом значения с категориальной сферой действия обязательности принципиально однотипны независимо от того, является ли категория синтаксической или номинативной, и от того, распространяется ли сфера действия обязательности на всю часть речи или задается другими значениями, но также с категориальной сферой действия. В этом смысле нет большой разницы между категориями числа и рода русских прилагательных, хотя последний различается только в ед. числе[28]. Не случайно, грамматический характер противопоставления по падежам, сохранившегося лишь у нескольких английских местоимений (ср.: 1 ‘я’ — те ‘меня’, he ‘он’ — him ‘его’)[29], но образующих естественный грамматический класс, вызывает гораздо меньше сомнений, чем словоизменительная трактовка рода у русских мужских и женских фамилий, образующих пары типа Ильин — Ильина[30], хотя в этот класс входят тысячи слов.
Что же касается значений с семантической сферой действия обязательности, то для нее важнейшую роль играет «объем» сферы действия. Возвращаясь к противопоставлениям, рассматривавшимся выше в § 1.1.2.1, можно сказать, что противопоставления по степеням сравнения или залогу с широкой сферой действия обязательности (соответственно, принадлежность прилагательного к разряду качественных и переходность глагола) гораздо более грамматикализованы, чем противопоставления с узкой сферой действия, такой, например, как «жесткий» либо «свободный» стык между предложениями (что считается одним из главных факторов, регулирующих употребление анафорического указательного местоимения), или локативная конструкция с субстантивным ориентиром, в котором обязательно употребление предлога.
Таким образом, в оппозиции между лексическими и грамматическими значениями можно выделить следующие основные градации. Первым шагом на пути грамматикализации является вхождение единицы во «внешний» слой грамматики. Следующий шаг — переход от полной факультативности употребления языковой единицы к обяза- телыюсти, имеющей семантическую сферу действия[31]. В дальнейшем узкая семантическая сфера действия обязательности может стать широкой. В свою очередь, при определенных условиях семантическая сфера действия обязательности может превратиться к категориальную.
Проецируя эти диахронические соотношения на синхронное состояние языка, можно выделять на шкале грамматическое/лексическое, по крайней мере, следующие типы языковых единиц: 1) собственно лексические; 2) факультативные единицы, входящие во «внешний» слой грамматики; 3) единицы с узкой сферой семантической обязательности; 4) единицы с широкой сферой семантической обязательности; 5) словоизменительные номинативные категории; 6) словоизменительные синтаксические категории[32].
На этой шкале возможны и дальнейшие подразделения. Так, в рамках обязательности с семантической сферой действия можно различать замкнутую и открытую сферы действия. Так, трудно себе представить пути дальнейшей грамматикализации предлога в локативных конструкциях[33]. Между тем распространение сферы обязательного употребления указательного местоимения этот на ситуации «жесткого» стыка между предложениями (что действительно происходит в чешском языке и уже закреплено в болгарском) теоретически исключить нельзя. Параллельно с этим процессом в русском и других славянских языках происходит и постепенный процесс приобретения словом один функций неопределенного артикля[34]; ср. приведенный в [Николаева 19796: 148] пример употребления этого слова в одном высказывании и в функции артикля, и в функции числительного:
- А я в то время уж успел тиснуть в одной маленькой газетке (неопределенность)рассказ с двумя убийствами и одним самоубийством (единичность).
В этом примере, как и вообще в большинстве случаев, употребление слова один, выражающего неопределенность, факультативно, поскольку в коммуникативной структуре высказывания оно занимает позицию, характерную для неопределенных ИГ (в составе ремы).
Если же слово один стоит в начале предложения в позиции темы высказывания, в которой обычно употребляются ИГ со значением определенности, то его опустить нельзя, поскольку в противном случае ИГ переосмысляется как определенная; ср. различие в осмыслении следующих предложений из [Николаева 1983: 343]:- а. Одна женщина (неопределенность)рассказала мне интересную историю;
6. Женщина (определенность) рассказала мне интересную историю.
Из этого следует, что в русском языке уже возникли ситуации — пусть даже и сравнительно редкие, — в которых употребление слова один в артиклевой функции обязательно. В данной функции это слово может выражать только специфицированную неопределенность (собственно неопределенность), подразумевающую фиксированность референта в реальном мире [Николаева 1979а: 165—166; Шмелев А. 2002: 111]. В болгарском же языке слово един используется в роли неопределенного артикля гораздо чаще, чем в русском, причем без ограничений на референтность объекта. По мнению Ю. С. Маслова, его употребление во всех таких случаях более или менее факультативном [Маслов 1981: 162]; однако, согласно другим оценкам, в сочетании с референтным объектом оно уже стало «почти обязательным» [Ревзин 1978: 203]; см. об этом слове также [Шаіуновский Г. 2000: 80—84][35].
Если же обратиться к противопоставлениям, у которых сфера действия обязательности является категориальной, то среди них четко различаются значения, «минимально связанные с лексическим значением модифицируемого слова», и, напротив, значения, «в сильной степени преобразующие лексическое значение слова» [Плунгян 20006: 122]. В первую группу входят прежде всего синтаксические морфологические категории, а также близкие к ним категории времени и наклонения; во вторую — категории вида глагола и числа существительного. В классификации морфологических категорий А. В. Бондарко они распределены, соответственно, между последовательно коррелятивными и непоследовательно коррелятивными категориями [Бондарко 1976: 76—99], что отражает результат обратного процесса — воздействия значения слова на степень регулярности грамматического противопоставления.
Степень взаимодействия грамматического и лексического значений иконически отражается в морфологической структуре слова. Как показала Дж. Байби, грамматические показатели располагаются в слове в соответствии со «шкалой релевантности», понимаемой как степень их семантического взаимодействия: именно поэтому аспек- туальные показатели, как правило, располагаются ближе к корню, чем показатели времени, а последние — ближе, чем показатели лица и числа [Bybee 1985: 12]. К тому же выводу приходит и А. Е. Кибрик [Кибрик А. Е. 1992:31,124—125]. В качестве примера можно привести форму прош. вр. в русском языке про-чит-ыва-л-а, в которой порядок следования аффиксов полностью соответствует этому принципу.
Что же касается проблемы единого универсального критерия, который позволил бы провести четкую границу между лексикой и грамматикой, то ближе всего к тому, чтобы выступать в подобной роли, — свойство обязательности выражения, но только при условии выделения различных типов обязательности.
Более или менее отчетливо выделяются две границы. Одна из них — это ощущаемое в значительной степени интуитивно различие между собственно лексикой и «внешним» слоем грамматики. Не случайно оно было проведено уже в глубокой древности. Другая граница проходит между синтаксическими (в узком смысле) словоизменительными категориями и всей остальной областью, относящейся к грамматике в широком смысле. Именно такие категории в наибольшей степени соответствуют как принципу обязательности, так и многофакторному подходу к различению словоизменения (inflexion) и словообразования (derivation), в котором отличительными признаками словоизменительных значений считаются, в частности, последовательная коррелятивность, абстрактность значения, более отдаленное положение показателей данного значения относительно корня, наличие связи с синтаксисом, малая степень изменения исходного понятия[36].
Таким образом, область «чистой» грамматики относительно невелика, и большинство значений, описываемых в грамматике, лежит в промежуточной зоне, где грамматическое в той или иной мере совмещено с лексическим. Кроме того, если считать, что в «идеальном» изолирующем языке синтаксические морфологические категории отсутствуют, то в них отсутствует и «чистая» грамматика.
В дальнейшем изложении под грамматическим понимается все, что входит хотя бы во «внешний» слой грамматики. Вместе с тем при необходимости фиксируются и различия в положении рассматриваемых грамматических единиц на шкале грамматикализации.