Необычный рассказчик*
Рудин начал рассказывать. Рассказывал он не совсем удачно. В описаниях его недоставало красок. Он не умел смешить. Впрочем, Рудин от рассказов своих заграничных похождений скоро перешел к общим рассуждениям о значении просвещения и науки, об университетах и жизни университетской вообще.
Широкими и смелыми чертами набросал он громадную картину. Все слушали его с глубоким вниманием. Он говорил мастерски, увлекательно, не совсем ясно, но самая эта неясность придавала особенную прелесть его речам.Обилие мыслей мешало Рудину выражаться определенно и точно. Образы сменялись образами; сравнения, то неожиданно смелые, то поразительно верные, возникали за сравнениями. Не самодовольной изысканностью опытного говоруна — вдохновением дышала его нетерпеливая импровизация. Он не искал слов: они сами послушно и свободно приходили к нему на уста, и каждое слово, казалось, так и лилось прямо из души, пылало всем жаром убеждения. Рудин владел едва ли не высшей тайной — музыкой красноречия. Он умел, ударяя по одним струнам сердец, заставлять смутно звенеть и дрожать все другие. Иной слушатель, пожалуй, и не понимал в точности, о чем шла речь, но грудь его высоко поднималась, какие-то завесы разверзались перед его глазами, что-то лучезарное загоралось впереди.
Все мысли Рудина казались обращенными в будущее, это придавало им что-то стремительное и молодое. Стоя у окна, не глядя ни на кого в особенности, он говорил, и, вдохновенный общим сочувствием и вниманием, близостию молодых женщин, красотою ночи, увлеченный потоком собственных ощущений, он возвышался до красноречия, до поэзии. Самый звук его голоса, сосредоточенный и тихий, увеличивал обаяние, казалось, его устами говорило что-то высшее, для него самого неожиданное. Рудин говорил о том, что придает вечное значение временной жизни человека.
— Помню я одну скандинавскую легенду, — так кончил он.
— Царь сидит со своими воинами в темном и длинном сарае вокруг огня. Дело происходит ночью, зимой. Вдруг небольшая птичка влетает в раскрытые двери и вылетает в другие. Царь замечает, что эта птичка, как человек в мире: прилетела из темноты и улетела в темноту, и недолго побыла в тепле и свете. «Царь, — возражает самый старый из воинов, — птичка и во тьме не пропадет и гнездо свое сыщет». Точно, наша жизнь быстра и ничтожна, но все великое совершается через людей. Сознание быть орудием тех высших сил должно заменить человеку все другие радости; в самой смерти найдет он свою жизнь, свое гнездо.Рудин остановился и потупил глаза с улыбкой незольного смущения.
- Вы — поэт, — вполголоса проговорила Дарья Михайловна.
И все с ней внутренне согласились — все, исключая Пигасо-
ва. Не дождавшись конца длинной речи Рудина, он тихонько взял шляпу и, уходя, озлобленно прошептал стоявшему близ двери Пандалевскому:
- Нет, поеду к дуракам!
Впрочем, никто его не удерживал и не заметил его отсутствия.
Люди внесли ужин, и полчаса спустя все разъехались и разошлись. Дарья Михайловна упросила Рудина остаться ночевать. Александра Павловна, возвращаясь с братом домой в карете, несколько раз принималась ахать и удивляться необыкновенному уму Рудина. Волынцев соглашался с ней, однако заметил, что он иногда выражается немного темно, то есть не совсем вразумительно, прибавил он, желая, вероятно, пояснить свою мысль.
Басистов целую ночь не спал и не раздевался, он до самого утра все писал письмо к одному своему товарищу в Москву, а Наталья хотя и разделась и легла в постель, но тоже ни на минуту не уснула и не закрывала даже глаз. Подперши голову рукою, она глядела пристально в темноту, лихорадочно бились ее жилы, и тяжелый вздох часто приподнимал ее грудь. (551)
По И. С. Тургеневу