Момент речи как точка и как интервал
Понятие «момент речи» является одним из ключевых в теории грамматики: выступая в качестве одного из компонентов дейкгического центра «я—здесь—теперь»: момент речи говорящего является «основной исходной точкой отсчета временных отношений» [Бондарко 1990г: 7].
Между тем, хотя можно согласиться с тем, что «момент речи является самым определенным из всех временных моментов» [Шатуновский И. 1996: 335], само это понятие нельзя назвать вполне определенным, поскольку сам этот термин (как и идея настоящего) содержит очевидное внутреннее противоречие.С одной стороны, в своем собственно языковом преломлении момент речи, — по крайней мере, при первичном речевом (ситуативно- актуализированном) режиме употребления форм наст. вр. — ведет себя как точка: «это интервал, который не может включать в себя никакого другого момента времени» [Падучева 1996: 171—172][315]. Именно этим, по мнению Е. В. Падучевой, объясняется тот факт, что предложения типа В два часа он гуляет в парке или Мы работаем с 9 до 13 не могут обозначать действие непосредственно в процессе его осуществления, а обозначают либо предстоящую, либо регулярно воспроизводимую ситуацию.
С другой стороны, высказывание как физическое явление всегда имеет некоторую временную протяженность. Как писал А. И. Смир- ницкий, любая данная речь занимает «некоторую полосу време- н и» (разрядка А. С. — Ю. К.); к тому же, «в различных случаях такие полосы оказываются далеко не одинаковыми по величине, причем никакого естественного стандарта установить здесь нельзя» [Смир- ницкий 1959: 339]. Если же в поисках какого-либо «внешнего» стандарта продолжительности момента речи выйти за пределы речевого акта, то его временные границы окажутся еще более размытыми.
В качестве примеров возможного «внешнего» стандарта можно упомянуть два предлагавшихся решения. Во-первых, длительность «момента речи» может отождествляться с длительностью обозначаемой ситуации.
Так, по мнению И. Г. Милославского, для высказываний типа Я пишу диссертацию «“настоящий момент” исчисляется не секундами, минутами или часами, а, может быть, неделями, месяцами, годами» [Милославский 1981: 212]. Сходным образом рассуждал и Э. Сепир в своей книге «Язык»: «Если мы желаем высказать суждение, которое соответствует и вчерашней, и завтрашней действительности, мы должны сделать натяжку, будто настоящий момент может быть растянут в обе стороны, охватывая таким образом целую вечность» [Сепир 1921/1993:99]. Е. В. Падучева также высказывала мнение, что в предложениях типа Он курит [узуально] не только обозначаемой ситуации, но и моменту речи соответствует «сверхдолгий интервал» [Падучева 1996: 171].Во-вторых, временной интервал, занимаемый моментом речи, может связываться с длительностью того отрезка времени, в течение которого говорящий может воспринять то, о чем он говорит [Зельдович 1995: 81—82]. Очевидно, что «период наблюдения», который может потребоваться на то, чтобы сделать то или иное утверждение, зависит от особенностей обозначаемой внеязыковой ситуации и может быть по своей протяженности несопоставим ни с каким реальным актом речи, например, когда делаются умозаключения типа Она каждое лето ездит на дачу'.
Каким же образом могут совмещаться в моменте речи точечность и длительность (процессуальное™)?
Ближайшей параллелью в этом отношении могут служить перформативные высказывания, являющиеся наиболее четко очерченной разновидностью речевых актов. Как известно, способность к перформативному употреблению, когда произнесение глагола равносильно выполнению обозначаемого им действия (Приглашаю тебя в кино; Обещаю больше так не делать), является отличительной особенностью значительной части глаголов речи, в частности, таких, как приглашать, благодарить, обещать, просить, умолять, приказывать и мн. др. Поскольку в перформативных высказываниях глагол ПСВ обозначает завершенное действие, «можно сказать, что НСВ имеет здесь значение СВ: сказав Благодарю вас!, человек, тем самым, поблагодарил» (разрядка Е.
П. — Ю. К.) [Падучева 1996: 164].Перформативное настоящее рассматривается как непроцессное [Бондарко 1996а: 134], а Ю. Д. Апресян усматривал в нем особое «процессуально-точечное» видо-временное значение НСВ. Он описывает его следующим образом: «Время перформативного высказывания и, следовательно, выполняемого тем самым действия, — это период, а не момент. Точечное™, моментальное™ характеризует не перформативное высказывание и соответствующее ему действие, а лишь положение вещей, являющееся их результатом. Это положение вещей, действительно, наступает скачкообразно — в тот (последний) момент данной речи, когда высказывание закончилось» [Апресян Ю. 1988: 78; 1995:240]. Не случайно Н. Д. Арутюнова избирает именно перформативные высказывания, чтобы продемонстрировать на их примере возможность совмещения в одном действии разных «непредметных объектов» и, в частности, возможности его непротиворечивой квалификации как имеющих протяженность и одновременно как лишенных длительности. В перформативах, по ее мнению, «длительность» и «точка» относятся к разным аспектам происходящего: как процесс произнесения высказывания перформативный речевой акт (как и любой другой речевой акт) всегда имеет протяженность, а как «социальный акт, программирующий будущее» — является точкой [Арутюнова 1988: 176].
Представляется, что подобное описание специфики протекания во времени перформативных высказываний вполне приложимо и к речевым актам других типов.
Так, хотя базовый неспециализированный глагол речи говорить не является перформативным и может функционировать в качестве непредельного глагола «издавания звука» (см.: [Гловинская 1982:98— 99; Акимова Т. 1993: 79; Падучева 1996: 143], сам акт речи обычно имеет определенную дискретную цель (что может рассматриваться как некоторый аналог внутреннего предела в значении глаголов, образующих видовые пары) — построение синтаксически оформленного высказывания, которое выражает законченную мысль, выполняет определенную иллокутивную функцию, отражающую коммуникативные намерения говорящего, и которое, как правило, предполагает определенное воздействие на чувства, мысли или действия адресата[316].
В этой связи можно напомнить также о существовании выдвинутой в начале 70-х годов XX века «перформативной гипотезе», в соответствии с которой в семантическое представление любого высказывания обязательно входит тот или иной перформативный глагол, выражающий его иллокутивную функцию[317].Существенно также, что и пропозициональное содержание высказывания окончательно определяется, как правило, только ретроспективно, когда высказывание уже произнесено. Можно, видимо, сказать, что если само произнесение высказывания сопровождается постепенным равномерным накоплением результата, то формирование его содержательной стороны происходит в значительной мере скачкообразно — именно «в последний момент данной речи»[318]. Поэтому для форм наст. вр. глаголов речи в неперформативном употреблении, в том числе и вообще не допускающих такого употребления (например, говорить, объяснять, спрашивать, уговоривать), характерно ретроспективное перфектное осмысление, когда актуальность сохраняет только сам факт (а не процесс) произнесения данного высказывания, его содержание и вызванные им прямые и косвенные последствия: Он говорит, что скоро уедет; Он уговаривает меня вернуться [Луценко 1983: 73—77; Кустова, Падучева 1994: 30—37; Князев 1994: 21; Падучева 1996: 152—158].
В свою очередь, «события вызывают ассоциацию с завершенностью, глобальностью, отсутствием временной протяженности» [Арутюнова 1988: 176], а потому те свойства акта речи, которые отражают его событийный аспект, по существу совпадают с такими обобщенными семантическими признаками СВ, как целостность, точечность и под. Можно говорить, таким образом, о своего рода «ингерентной перфективности» акта речи, причем «точечность» момента речи имеет ту же природу и те же проявления (в частности, например, непроницаемость для обстоятельств времени), что и у того временного интервала, который занимают события, обозначаемые глаголами СВ[319].
Возвращаясь к проблеме временного соотношения между речевым действием и описываемой им внеязыковой ситуацией, следует заметить, что говорящий в каждом акте речи может описывать только какой-то ограниченный фрагмент внеязыковой действительности.
Это относится не только к обозначению более или менее устойчивых положений дел, но и к описанию динамических ситуаций, соизмеримых по скорости с темпом речи.Какие бы изменения во внешнем мире ни происходили в момент произнесения данного высказывания, говорящий сможет отразить их только в следующем акте р е ч и, закончив или прервав текущий. Так, например, в настоящем репортажном спортивный комментатор, как бы быстро он ни говорил, может описывать действия футболистов (Панов бьет по воротам) и другие события, происходящие на стадионе (Мяч уходит на угловой), только поочередно,по необходимости игнорируя остальные события, хотя какие-то действия на поле одновременно совершают все игроки. Поэтому, на мой взгляд, афористическая формулировка Е. В. Падучевой — «в момент речи время не движется» [Падучева 1996: 162] — справедлива и по отношению к ситуации синхронного репортажа: наст. вр. говорящего (ориентиром для которого служит момент речи) может смещаться относительно упоминаемых в речи событий только в промежутках между высказываниями[320].
Приведенные выше соображения приводят к следующему выводу. Момент речи — это и интервал, и точка, в зависимости от того, в каком аспекте рассматривается соответствующий ему акт речи. В качестве интервала он выступает в процессе произнесения высказывания, неизбежно занимающим тот или иной период времени. По отношению же к содержательной стороне высказывания он представляет собой неподразделимую на субинтервалы точку.
Если исходить из того, что, начиная говорить, говорящий должен сформировать хотя бы примерный план будущего высказывания, то на абсолютной временной оси точечному моменту речи в прототипическом случае должен соответствовать, по-видимому, момент начала данного высказывания: то, о чем говорящий собирается сказать, ориентировано именно на этот момент времени.