Ледоход*
Виктор вырос на этой реке, пропадал на ней с утра до ночи, и большая часть его детских радостей была связана с ней. Никогда не забыть ему, как всякий раз боялся он пропустить ледоход, с каким восторгом и страхом смотрел на дикую силу, сталкивающую лед вниз, вздыбливая и кроша неповоротливые глыбы.
Одно воспоминание, чуть ли не самое дальнее, было ярче других. Ему тогда исполнилось шесть лет, и не просто исполнилось, а исполнилось именно в тот день — 1 Мая. Ледоход обычно тоже приходился на конец апреля — начало мая. Ему, мальчишечке, мало было того, что его день рождения столь удачно совпадал с праздником. Ему еще хотелось, чтобы к этому дню обязательно тронулся лед, — иначе не будет счастья. Откуда, из каких глубин и снов взялась в нем эта суеверная связь одного с другим, он, конечно, не знал, но только до сих пор еще он продолжает следить, когда вскрылась река, улыбнется или нет ему нынче удача.
С раннего утра 1 Мая он сидел на берегу, вглядываясь в посиневший лед. Никогда еще не приходилось ему видеть первого, решающего толчка, который срывал лед с места, и теперь он ждал его с нетерпеливым вниманием, больше всего на свете боясь, что день кончится раньше. Где-то в деревне пели, ярко светило солнце, с низовий плыл мягкий ветерок, донося откуда-то свежий и прохладный запах только что освободившейся воды. Река беспокойно возилась, покачивалась, вздыхала. Порой изнутри доходил глухой шум, затем раздавался быстрый и сильный, как выстрел, треск, и во льду вспыхивали трещины. Вот-вот все это должно было сорваться с места, зашуметь, поплыть, но стояло. Держалось какими-то силами, цеплялось за что-то, упиралось, но никуда не двигалось. Весь день он прождал понапрасну. Вечером, вконец бедного и измученного, его увели домой.
Среди ночи он проснулся от неясного гула, который то затихал, то вдруг мучительно и тревожно возникал снова.
В другой раз шестилетний мальчишка наверняка тут же спрятался бы от него с головой под одеяло, но теперь последняя надежда заставила его пересилить страх и подняться с постели. Следуя какой-то посторонней властной силе, он ощупью добрался до двери, неслышно приоткрыл ее и выскользнул на улицу. И небо и земля были затянуты сплошной теменью, сквозь которую ничто нигде не проступало, но дорогу к реке он знал и с закрытыми глазами. Смешно и неловко подпрыгивая, боясь налететь на забор, но еще больше боясь идти шагом, он бросился на берег.Здесь было с ветлее. Ото льда поднималось слабое серое мерцание, и в нем он легко рассмотрел, что река как стояла, так и стоит. Ничего в ней с вечера не изменилось. Она даже как бы успокоилась, притихла. От ужаса, от непонимания того, что с ним происходит, почему он тут, а не дома, маленький Витька оцепенел. Прибежав сюда, он уже не в состоянии был бежать обратно. От страха у него отнялись ноги.
Где-то далеко в тайге зарокотало. Надвигалась гроза. То, что он принял за шум реки, было громом небесным, первым в ту весну. Он начинался неохотно, лениво, но, растравив себя ворчанием, вдруг взрывался, разбрасывая вокруг множество гремящих осколков. Гроза, добиваясь дождя, все накалялась. Небо из совершенно черного, непроглядного стало темно-багро- вым. Гром бил размеренно и зло. Все вокруг было заполнено только грохотом, подстегиваемым частыми взмахами молний. Вот-вот должно было произойти что-то совсем страшное.
И оно произошло. Небывалой силы грохот охватил все небо. Мальчишка закричал и упал, но сразу же опять вскочил на ноги. В жутком и радостном предчувствии он вскинул голову и увидел, как, ломая лед, выносит середину реки. Ее только-только сорвало, и ее полоса была неширокой.
И сразу же упал дождь. Гроза стала быстро отходить. Небо потемнело и притихло. А мальчишка все плакал, не утирая слез, все смотрел на реку, на ее шумное праздничное освобождение, начавшееся ночью, среди грозы, подальше от людских глаз. (600)
По В. Г. Распутину