Лед тронулс
О неожиданностях. Начиналась наша каллиграфия как пропедевтические упражнения. Разок в неделю. Хотелось сделать акцент на некоей культуре писания и обхождения с тетрадью.
И все! Сколько это продлится, никто не знал. Можно было повалять дурака и бросить. И тоже "ничего страшного", как говорит В.М.Н
о у нас дело приняло крутой оборот. Ажурное слово "каллиграфия" запорхало по нашей школе. Это было открытием для всех - что "я могу ток писать" или "он может ток писать". Вокруг тетрадей собирался народ. Восклицательный знак был высшей оценкой того места, где "получилось". Эти места смаковались и всем миром подвергались тщательному анализу.
Успешность в таком ни на что не похожем деле, как каллиграфия, была непредсказуема. Вдруг стали заметны некоторые люди, в сторону которых головы наших образцово-показательных дев поворачивались только с материнским вздохом: "Ох, уж этот Андрей!" Или: "Конечно, это Сашка, мы так и знали".
Можно было заняться вышиванием гладью или выпиливанием лобзиком. Но мы занялись каллиграфией. И Павлик (имя ученика изменено), привыкший учиться из-под палки, сам себе удивился: чего, дескать, это ему работать вдруг приспичило?! Засуетился, и вид у него сделался деловой.
А я уж было его оплакала. Он пришел к нам из класса "развивающего обучения". Все записывал, глаза пустые. Скажи ему, что дважды два будет пять, - с жаром согласится. На вопросы не отвечал по причине потения и трясения рук. Какой уж тут вкус к учебе? Отсидеть бы 35 минут урока.
Реанимационный период затянулся на год. Я уже отчаялась: ничем не интересуется, книжки не читает, в малых группах не работает, не слышит, не видит, исподтишка поругивается, задирается. Ком непонимания по всем предметам растет и усугубляет отчуждение от дела, от ребят, от всей нашей общей жизни...
Наконец лед тронулся. И тут вдруг мама отправляет его в санаторий на всю четверть! Я совершаю ошибку, заявляя ей, что она губит собственного сына. Но он при этом, скорее, не хочет ехать в санаторий, чем хочет. Это была победа. Ведь здесь "пахать" надо, а в санатории - "халява".
Его все же отправили. Известия доходили такие: получает там какие-то "пятерки", "пораньше" вернуться не хочет, ему там хорошо. А я, к стыду своему, надеялась, что ему там скучно будет... На Новогодний спектакль к нам не пришел. Ну, думаю, позарастали стежки-дорожки. Придется все начинать с нуля...
Но, нет. Гляжу: оклемался недели через две. Появились глаза. Потом улыбка. Откуда? А попал с корабля на бал. Мы тут затеяли (опять же с подачи В.М.) каллиграфический журнал. Пишем Козьму Пруткова. Вдруг Павлик:
- Дайте мне еще одну афоризму написать!
- Еще?!
Корифеи кинулись к его парте - смотреть. Такие дела...
А
Санька Давыдов в "распоясанный" период своей жизни (скорбные взгляды наших дев) вызвал народное восхищение тем, что начал писать по-каллиграфически в тетради по русскому языку, да еще фломастерами всех цветов. На этом он, впрочем, не остановился и охватил каллиграфией даже тетрадь по математике. Почти все переболели этой болезнью: кто диктанты писал с каллиграфическими наворотами, кто - письмо бабушке в Оренбург.
Личная переписка велась таким же манером - как-то раз с пола я подобрала пустой самоцельный почтовый конверт.
"Каллиграфия" стала узнаваться повсюду: на вывесках магазинов, на этикетках товаров, на обложках книг, на стендах дома-музея Васнецова, на надгробных плитах в Донском монастыре, на иконах, в тетради по физике и так далее - "Ой, смотрите, каллиграфия!!!"
А тишайший Саша Панин, новенький, - его в первый раз заметили как раз на каллиграфии! Разбирали неподписанные работы: где чья.
- Это Сашки Панина! Не видишь, как красиво?! (Вера Л. Ее мнение в этом деле что-нибудь да значит.)