КОЛЕБАНИЯ в ПАДЕЖНЫХ ФОРМАХ
История именного склонения подробно освещена в трудах крупнейших русских лингвистов — А. А. Потебни, А. И. Соболевского, А. А. Шахматова, В. А. Богородицкого, В. И. Чернышева, С.
П. 06-норского, Л. А. Булаховского, П. С. Кузнецова, Ф. П. Филина и др. В их исследованиях прослеживается историческая судьба падежных форм, указываются случаи варьирования и некоторые причины, определившие смешение и изменение падежных окончаний. Немало учебного времени уделяется изучению этих сложных (и даже спорных) фактов русского языка в школьной программе. Однако соотношение морфологических вариантов в наши дни (в особенности их функциональные различия) рассматриваются не всегда достаточно полно. Отчасти это вызвано тем, что самые капитальные работы нормативного характера построены в основном на материале литературного языка XIX в., уже не всегда отражающего современное соотношение морфологических вариантов.
Обширная научная лятература посвящена истории и конкуренции форм родительного падежа на -а (-я) и на -у (-ю): сахара — сахару, чая — чаю. Принято считать, что постепенно устаревающую форму на -у (-ю) в современном языке сохраняют следующие разряды имен: 1) вещественные существительные при обозначении части целого {кружка квасу, кусок сыру); 2) некоторые собирательные и отвлеченные существительные {много народу, мало жару); 3) некоторые существительные в предложных сочетаниях (из лесу, с испугу) и в составе устойчивых фразеологических оборотов (с миру по нитке, нашего полку прибыло, сбиться с панталыку). В остальных случаях рекомендуется употреблять форму на -а (-я): вкус чая, производство сахара, среди народа и т. п. Обычно указывается также на стилистическое различие этих падежных форм (оно/было отмечено еще М. В. Ломоносовым): формы на -у (-ю), в отличие от нейтральных форм на -а (-я), стилистически несколько снижены, носят разговорную окраску.
Эти правильные выводы о соотношении конкурирующих вариантов нуждаются все же в некоторых дополнениях и уточнениях.
Во-первых, формы родительного падежа на -у (-ю) дольше удерживаются у односложных или двусложных слов (исконно русских или ранних заимствований): квас, чай, сыр, лук, сахар, творог, табак и т. п. При этом некоторые из них чаще даже принимают флексию -у, чем -а. Например, в литературном языке XIX в. полностью господствовал вариант квасу; в современной литературе зафиксировано: квасу (Горький, Катаев, Никитин, Замятин, Шукшин, Герман, Саянов, Сартаков, Соколов-Микитов, Проскурин и мн. др.), кваса (Л. Леонов, Нилин, М. Алексеев, Г. Марков). Варианты чаю и чая у современных писателей оказались равновероятными. Зато у трехсложных заимствованных слов {шоколад, лимонад, нафталин, рафинад и т. п.) значительно интенсивнее распространяются формы на -а (-я). Для многосложных же слов {беспорядок, переполох, пирамидон и т. п.) окончание -у(-ю) вообще малохарактерно.
Во-вторых, отчетливо обнаруживается зависимость выбора форм на -у (-ю) или -а (-я) от синтаксических конструкций. Если в именных словосочетаниях при обозначении части целого допустимо употребление обоих форм: кусок сахара (сахару), чашка чая (чаю) и т. п., то в глагольно-именных словосочетаниях (при наличии переходного глагола) естественной и нормативной для современного языка продолжает оставаться форма на -у (-ю): положить сахару, заварить чаю, нарезать сыру, налить супу и т. п. Примечательно, что в этих случаях В. И. Чернышев особенно настойчиво рекомендовал сохранять форму на -у (-ю), оценивая новые варианты как мнимо грамотные (см.: Правильность и чистота русской речи.— Пг., 1915). Вот некоторые примеры из современной художественной литературы, где применение формы на -у (-ю) обусловлено управляющим переходным глаголом, а — формы на -а (-я) зависят от управляющего имени: Ты только садись и поешь суп у... [Она] налила ему полную тарелку супа с вермишелью (Лидин. Индийский гость); Зиновий Семенович еще отпил чаю...— Принесите по стакану чая (Герман.
Я отвечаю за все).В-третьих, формы на -у (-ю) прочно удерживаются (и даже являются предпочтительными) при употреблении в родительном падеже уменьшительных имен медку, чайку, сахарку, кофейку и т. п. Это, очевидно, вызвано типичными синтаксическими и контекстными условиями употребления уменьшительных имен (наличие переходного глагола, эмоционально-экспрессивный характер высказывания).
Следует, наконец, отметить, что выбор форм родительного падежа находится в некоторой зависимости и от особенностей предлогов. Например, с предлогом от, который, обозначая внешнюю и внутреннюю мотивировку действия, качества или состояния, способствует большей расчлененности представления, употребляются чаще продуктивные формы -а (-я): от голода, от смеха и т. п. Наоборот, с предлогом с (со), обозначающим только внутреннюю причину состояния и употребляющимся в кругу разговорных выражений, предпочтительными оказываются формы на -у (-ю): с голоду, со смеху и т. п.
Лексико-синтаксическая обусловленность наблюдается также и у некоторых вариантов родительного падежа множественного числа. Как известно, грамматическая норма особенно неустойчива у отдельных наименовалий единиц измерения (граммов — грамм), у слов, обозначающих фрукты, плоды, овощи (апельсинов— апельсин), а также в наименованиях парных предметов (носков — носок).
Относительно конкурирующих форм родительного множественного слова грамм (сто граммов или грамм?) высказывались весьма разноречивые мнения. Во многих пособиях и руководствах по стилистике форма с нулевой флексией (сто грамм) категорически запрещается. В современных словарях предпочтение отдается традиционной форме — граммов. Например, в словаре-справочнике «Трудности словоупотребления» (1973): граммов и допустимо грамм. Смягчение нормативной оценки формы грамм (вм. граммов) вызвано массовым вхождением этого варианта не только в устную, но и письменную речь. Примечательны статистические данные, приведенные исследователем Л. К. Гра- удиной: при магнитофонной записи устной речи все 400 информантов употребили форму грамм (а не граммов).
Бракуемая форма грамм широко представлена и в современной художественной литературе, в произведениях Лавренева, Берггольц, Вс. Вишневского, Германа, Овечкина, Троепольского, Солоухина, В. Кожевникова, Р. Рождественского, Лукницкого, Ф. Абрамова, Р. Казаковой, Бека и др. В защиту ее выступил знаток русского языка, писатель К. Чуковский. Вот что он писал в книге «Живой как жизнь» (1962): «Теперь мне даже странно вспомнить, как сердило меня на' первых порах нынешнее словосочетание: сто грамм. «Не сто грамм, а сто граммов!» ¦— с негодованием выкрикивал я. Но мало-помалу привык, обтерпелся, и теперь эта новая форма кажется мне совершенно нормальной». В русской грамматике (1980) указывается, что форму родительного падежа множественного числа с нулевой флексией образуют названия мер и единиц измерения: ампер, ватт, вольт, герц, грамм, килограмм, гектар, рентген, эрг (с. 499). В примечании же на с. 500 отмечено: «Названия мер и единиц измерения образуют формы род. п. также с флексией -ов: граммов, килограммов, гектаров. В устной речи эти формы неупотребительны».Не менее распространено в разговорной речи и колебание в формах родительного множественного у названий фруктов и овощей (в особенности у слов с основой на сонорный согласный, что, как отмечалось выше, предрасполагает к формальному варьированию). Весьма выразительны записи устной речи: абрикос -т- абрикосов — 45/2 (цифра слева обозначает число форм с нулевой флексией, справа — форм на -ов), апельсин — апельсинов — 100/0, банан — бананов — 11/39, баклажан — баклажанов — 100/0, гранат — гранатов — 48/2, мандарин — мандаринов— 47/3, помидор — помидоров — 394/6 (Русский язык и советское общество — М., 1968). Употребление форм апельсин, мандарин (вм. апельсинов, мандаринов) встречается и в художественной литературе у Горького, Есенина и других советских писателей.
Относительно нормы употребления подобных слов Русская грамматика (1980) дает такие рекомендации: «В разговорной речи формы род. п. с нулевой флексией употребительны у слов — названий овощей и плодов: абрикосы — абрикос,- апельсины — апельсин, баклажаны — баклажан, бананы — банан, мандарины — мандарин, помидоры — помидор.
В письменной речи употребление форм род. п. с нулевой флексией у перечисленных слов не рекомендуется» (с. 500). Примечательно, что строгие предписания редакторов и корректоров в последние годы заметно убавили появление в печати форм с нулевой флексией у подобных слов (что, впрочем, вовсе не означает превращения действия тенденции к установлению в родительном падеже множественного числа форм с нулевой флексией).Итак, было бы опрометчивым признать равноправность форм на -ов и форм с нулевой флексией. И дело здесь не только в престиже традиционной формы на -ов, предпочитаемой в письменной (особенно научной и официально-деловой) речи. Весьма существенно то, что рассматриваемые морфологические варианты обнаруживают определенную зависимость от значения падежа и характера словосочетаний. Так, варианты с нулевой флексией не только свойственны разговорной речи, но и употребляются обычно в стандартных количественных сочетаниях со словами, обозначающими единицы измерения (сто грамм, килограмм апельсин, тонна помидор). При обозначении же, например, отдельных, считаемых предметов или в других значениях родительного падежа применяются только формы на -ов (пять мандаринов, запах апельсинов, ящик из-под помидоров и т. п.).
Таким образом, помимо наличия стилистической окрашенности, формы родительного множественного с нулевой флексией постепенно приобретают особую и синтаксическую специализацию, употребляясь преимущественно в счетных словосочетаниях. Это подтверждает предположение С. П. Обнорского о взаимосвязи нулевых флексий в родительном падеже множественного числа с «представлением о счетности», например двое грабель, но продажа граблей (и грабель).
Поистине драматической страницей в русистике остается судьба форм именительного множественного на -ы (-и) и -й (-я). Горячие споры о правомерности и границах употребления новых вариантов на -а (-к) не стихают уже бlt;?лее столетия и вышли за стены научных учреждений и учебных аудиторий.
Общее направление развития языка и следующей за ним переоценки форм здесь как будто очевидно — это все более широкое вхождение и нормативное признание продуктивных форм на •а (-я).
Форма домы была обычной для литературного языка XIX в. (Гоголь, Жуковский, Майков, Полежаев, Гончаров и др.), она встречалась еще в поэзии начала XX в. (Блок, Асеев), но уже совершенно неприемлема в наши дни. Грубой ошибкой считалась в конце XIX— начале XX в. форма поезда, сейчас, наоборот, странно было бы услышать рекомендуемую учителями гимназий форму поезды. Пуристски настроенные блюстители языковой нравственности еще и сейчас поднимают голос протеста против таких, уже узаконенных даже словарями форм, как директора, профессора и т. п. Но жизнь берет свое, и все новые и новые имена мужского рода принимают в именительном множественного ударную лексию -а.В словаре-справочнике «Трудности словоупотребления» (1973) формы слесаря, токаря квалифицировались как разговорные варианты, в Орфографическом словаре (1974), «Словаре трудностей» (1976) и Орфоэпическом словаре (1983) формы слесари и слесаря, токари и токаря признаются равноправными. Действительно, форма слесаря широко представлена в современной художественной литературе (причем в авторской речи) в произведениях Сельвинского, А. Грина, Кассиля, М. Кольцова, Паустовского, Полторацкого, Гайдара, Солоухина, Кочетова и др. Например: Бетонщики и слесаря, плотники и землекопы... бежали к среднему протоку (М. Кольцов. Только одна страница); Грузчики, железнодорожники, слесаря с неотмывае- мыми тенями вокруг глаз... (Кассиль. Вратарь республики); За перегородкой... десятники, слесаря и паровщики (Полторацкий. В дороге и дома).
Нормативно-стилистическая переоценка коснулась значительного количества новообразований на -а (Чя). В 1944 г. С. П. Обнорский считал литературно нормализованными только формы редакторы, прожекторы, катеры, секторы, крейсеры. Новый орфографический словарь (1974) узаконил в качестве допустимого варианта письменной нормы не только формы редактора, прожектора, катера, сектора, крейсера, но и бухгалтера, договора, корректора, табеля и др.
И все-таки, несмотря на массовое вхождение новых форм на -а (-я) и даже нормативное признание, многие из них (например, бухгалтера, договора, корректора и т. п.) производят впечатление второсортности, стилистической сниженности. Причем даже проникновение их из профессиональной речи в художественную литературу не может служить надежным доказательством стилистической равноценности новообразований на -а (-я) и традиционных форм на -ы (-и). Большинство новых вариантов на -а (-я) остаются функционально ограниченными: ими не следует, например, пользоваться в научной, официальной и тем более в торжественной речи. И, конечно, ненормативными, недопустимыми в литературном языке остаются формы на -а (-я) от существительных с ударением на последнем слоге, например: инженер — инженера, офицер — офицера, шофёр — шофера. Хотя, впрочем, такие формы нередко встречаются в обиходной речи и даже в художественной литературе, естественно, при намеренной стилизации. Например:
И на привале парень тронет Ртом инструмент — и сразу ж тут По дому полк в тоске застонет,
Офицера слезу смахнут.
(Е. Винокуров. Музкоманда.)
— У меня профессор жил, благодарен остался да еще сверх платы прибавил... Инженера тоже жили покультурнее иных-прочих (Ю. Казаков. Дом под кручей).
И сейчас же скрежещут шины,
На педали жмут шофера,
Останавливается лавина —
Осторожнее, детвора!
(Ю. Друнина. Осторожнее — дети!)
Современные лингвистические взгляды на соотношение рассматриваемых морфологических вариантов опираются главным образом на их стилистическую противопоставленность (многие формы на -й (-к) относятся к сфере просторечия и профессиональной речи) и социальную приуроченность (формы на -й (-я) чаще наблюдаются у рабочих, служащих и студентов-нефилологов) (Русский язык по данным массового обследования.— М., 1974). Кроме того, есть и чисто формальные ограничения для распространения и признания нормой флексий на -а(-к) в именительном падеже множественного числа. Оказывается, их получают сейчас главным образом дву-, трехсложные существительные мужского рода с основой на сонорный (в особенности — плавный) звук, например: тополя, купола, клевера, якоря и т. п. Напротив, многие односложные слова (суп, торт, план и т. п.), как и многосложные (ср.: токарь — токари и токаря, но библиотекарь, только — библиотекари), сохраняют традиционные формы: супы, торты, планы и т. п. Впрочем, и среди односложных слов есть немало таких, у которых утвердилась новая флексия: года, снега, тома и т. п'.
При оценке конкурирующих вариантов падежных форм нельзя не учитывать влияния и изменения социальных факторов: повышения общеобразовательного уровня, роста авторитета книги и литературно-письменной традиции. Так, в последние годы обнаружился некоторый спад в употребляемости форм на -а(-я), вызванный реакцией на натиск просторечной стихии, активным вмешательством школы, общественным признанием и одобрением охранительно-языковой политики.