§4. Ключевые семантические поля в художественном мире Игоря Северянина
Оценочные средства индивидуальной поэтической манеры автора отражают специфику его художественного мира, который, по словам Ю.М. Лотма-на, как правило, «...динамичен, подвержен эволюции и, что еще важнее, находится под постоянным деформирующим воздействием с его же помощью создаваемых текстов.
То, что в момент создания было частной реализацией художественных потенций художественного мира или его деформацией, сдвигом, нарушением, будучи созданным, делается нормой и традицией» (Лотман, 1993, 170).Отличаясь взаимодействием иронической и лирической семантических доминай; поэзия Северянина представляет собой исключительное явление. Она наполнена смысловыми оппозициями жизнь и смерть, поэт и толпа, человек и природа, отражающими эволюцию творчества поэта; расцвечена красками самого различного цвета, живописующими причудливые портреты человека и импрессионистские пейзажи города; заполнена звучанием различных музыкальных мелодий и инструментов.
Эта исключительность относится к тому, как поэт видит и ощущает мир, какие семантические пространства и ключевые семантические поля в этом мире он выделяет и вербализует. По словам Ю.М. Лотмана, относящимся к Ф.И.
Тютчеву, «Это как бы лексика и грамматика ...поэтической личности» (Лотман, 1993, 171).
Сложное своеобразие поэтической семантики художественного мира Северянина (лексики и грамматики его поэтической — «языковой» (СП.) — личности) детерминировано не только «соединением несоединимых» - иронии и лирики, но и трудной судьбой поэта, который сам сказал о себе и К. Бальмонте: «Мы обокрадены эпохой». К перипетиям этой судьбы нередко был причастен и он сам , создававший многие стихи под влиянием сиюминутных впечатлений, с повышенным «чувством современности»: «Его повышенная впечатлительность и в то же время как будто слишком уж легкое перепархивание от образа к образу, от темы к теме, напряженность и в то же время неглубокость его чувств — все это признаки современного горожанина, немного мечтателя и немного скептика, немного эстета и немного попросту фланера» (Ходасевич, 1991, 498).
Отмеченный факт не мешает упомянутому критику подчеркнуть непричастность Северянина к модному течению современности: «В поэзии Северянина живет глубокая и настоящая грусть по тому, что кажется ему заглушённым в шуме улицы и утраченным навсегда, грусть по настоящей, а не по «изысканной» культуре. «Захотелось белых лилий и сирени», - меланхолически признается он...Ах, плохой футурист Игорь Северянин!» (Ходасевич, 1991, 499).Противопоставление похвалы и порицания в устах одного и того же современного Северянину критика — В. Ходасевича — подчеркивает неоднозначность поэтических текстов, отражение в них эволюции творческой личности. Сравним — в 1914 году В. Ходасевич пишет: «Талант его как художника значителен и бесспорен. Если порой изменяет ему чувство меры, если в стихах его встречаются безвкусицы, то все это искупается неизменною музыкальностью напева, образностью речи и всем тем, что делает его не похожим ни на кого из других поэтов. Он, наконец, достаточно молод, чтобы избавиться от недостатков и явиться в том блеске, на какой дает право его дарование. Игорь Северянин - поэт Божией милостью» (Ходасевич, 1991, 492). Спустя год в статье «Обманутые надежды» тот же автор-критик заявляет: Северянин не опрадал надежд, на него возлагавшихся. Больше того: последние стихи его много слабее «Громокипящего кубка», и не судьба виновата в этом, а сам поэт. К своему таланту он был безжалостен. Талант — чудо, божественный и несправедливый дар. Может быть, чудо спасет поэта? Может быть, но для этого Северянин должен пристальнее всмотреться в поэтическую свою судьбу, забыть про успехи эстрады, жить и работать серьезно. Боимся, однако, что он этого не сделает» (Ходасевич, 1991, 502).
К счастью, столь мрачные прогнозы не сбылись, и несмотря на несправедливость судьбы, лишившей Северянина Родины — России с 1918 года, дар Северянина, на наш взгляд, не угас, но развился в необычном направлении иронической критики, дал России и миру не только сборники «Соловей», «Вервэна», «Менестрель», «Классические розы», автобиографические поэмы, но и до сих пор недооцененный цикл сонетов «Медальоны», посвященный собратьям по литературному труду и деятелям культуры, в котором резцом зрелого мастера, освободившегося от мишуры искусственных слов-«сюрпризов» рисуются масштабные портреты знаковых личностей, увеличенные и выверенные исторической дистанцией.
Субъективный и объективный факторы в семантике оценки здесь выявляются в полной мере, а оценочный язык автора организуется как совокупность его поэтических миров, коррелирующих с субъектом, объектом, предикатом оценки и ее характером.Таким образом, описание художественного мира Игоря Северянина, исходя из всех вышеперечисленных причин, относится к весьма сложным и неоднозначным задачам. Необходимость их решения диктуют новые грани поэтического таланта Северянина, которые «высветились» в эстонский период его творчества, вывели его «на дорогу безусловно истинной и самобытной поэзии жизни» (Тарланов, 2000, 2), принесли навечно в русскую культуру многие чеканные, исполненные оригинальной поэтической мысли строки поэта с «недвусмысленным талантом», но «двусмысленной славой», которую под влиянием времени и под воздействием невзыскательного обывателя поэт предрекал себе сам.
В данном фрагменте исследования художественный мир Игоря Северянина рассматривается как система его субъективных ценностных ориентации, объективированных в оценочных средствах идиостиля. Специфика
этой системы состоит, на наш взгляд, в том, что поэзия была для Северянина не только способом самовыражения, но и способом существования в этом мире. Отсюда многомерность образов его поэзии (звук — запах — цвет - вкус — ощущение); многоликость и мозаичность его художественного пространства, пересечение наполняющих это пространство элементов - явлений природного мира, мира человеческой личности со всеми их составляющими. Отсюда и самоидентификация себя с существующим миром, и первый лозунг эгофутуризма: «Душа - единственная истина» :
В ненастный день взойдет, как солнце,
Моя вселенская душа. В их языковой семантической интерпретации очевидны следы авторского восприятия и трансформации. Поэтому полнота описания художественного мира поэта требует обращения к его художественному семантическому пространству и к тем ключевым семантическим полям, с помощью которых он воздействует на читателя своими оценками, пытается изменить читателя и мир.