ИЗМЕНЕНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ БАЗЫ И СТРУКТУРЫ РУССКОГО ЯЗЫКА
Социальная обусловленность языка вообще, а литературного языка в особенности естественно ставит изменение свойств и структуры литературного языка в определенную зависимость от общественно-исторических преобразований.
Прежде всего это касается, конечно, самой социальной базы, т. е. состава носителей литературного языка.Социальная база русского литературного языка в начале XIX в. была чрезвычайно узкой. Правда, судьбы русского литературного языка и его отношение к народной стихии уже тогда волновали часть общества и были предметом непримиримых споров. Достаточно вспомнить шишковистов с их проповедями патриархальнокнижной «славянщизны» и карамзинистов, насаждавших столь же далекий от народной основы благопристойный и офранцуженный жаргон аристократических салонов. Но к этой спорящей о языке части общества принадлежало в лучшем случае всего несколько тысяч столичных и провинциальных дворян. И хотя в то время уже писали Пушкин и Крылов, опиравшиеся на самобытную и народную языковую основу, русским литературным
языком владел тогда ничтожный процент русского населения. Ведь безграмотное крестьянство России говорило в ту пору преимущественно на диалектах (здесь, правда, необходимо отметить гораздо большую взаимную близость русских говоров общенациональной основе, чем, скажем, у раздробленных диалектов немецкого языка). Но, как бы то ни было, блестящие образцы русской литературной речи, представленные в классических произведениях первой половины XIX в., оставались, в сущности, неизвестными для подавляющего большинства русского народа. Даже много позже, по переписи 1897 г., грамотность населения России составляла только около 30% (из них преимущественно дворянство и представители других имущих сословий).
Неудивительно поэтому, что структура национального языка до недавнего времени и строилась в основном на противопоставлении: «литературный язык» — «территориальные диалекты».
Однако сейчас социальная база русского литературного языка несравнимо расширилась. Коренные изменения общественного уклада, всеобщее образование, массовая печать, радио, телевидение сделали литературный язык истинно всенародным достоянием, главным средством языкового общения подавляющей части населения. С другой стороны, уходят в прошлое, нивелируются территориальные диалекты. В сущности они не только перестали быть питательной средой для литературного языка, но сейчас уже в самой глухой деревне трудно отыскать стариков-старожилов, сохранивших диалектную речь в чистом виде. Сельская молодежь' практически уже забыла свой диалект и говорит на литературном языке лишь с некоторыми фонетико-морфологическими особенностями и сравнительно редкими вкраплениями областных слов.
Итак, социальные преобразования в послереволюционный период существенно изменили структуру русского литературного языка, что наиболее ярко выражается в утрате прежней оппозиции: «литературный язык» — «территориальные диалекты». Возникает естественный вопрос: чему же сейчас противостоит русский литературный язык, что является, так сказать, его антиподом?
Едва ли перспективно искать противопоставление русскому литературному языку в особенностях речи социальных групп современного общества. Своеобразие профессиональной речи наших дней лишь на первый взгляд кажется чем-то принципиально значительным. В действительности же ее специфика имеет не качественный, а количественный характер и ограничена набором узкоспециальной лексики, особенностями ударения у нескольких десятков слов (искра, добыча и т. п.), образованием некоторых грамматических форм (клапана, ватмана и т. п.) и синтаксических конструкций (разведка на нефть, наблюдение больного, следить зверя и т. п.).
Как показали результаты проведенного Институтом русского языка АН СССР широкого социально-лингвистического обследования степени употребительности разных речевых форм у совре-
менных носителей русского языка, количественное различие в предпочтении фонетических, акцентных и морфологических вариантов среди социальных групп сравнительно невелико.
В историческом же плане социально-профессиональная обусловленность применения вариантов общеупотребительных слов, как и территориальные особенности произношения и ударения, испытывает тенденцию к уменьшению, постепенно заменяясь ситуативной зависимостью. Языковое своеобразие социально-профессиональных групп современного общества остается достаточно существенным лишь в плане лексической специализации (закрепленность профессиональной терминологии). Однако одно это обстоятельство еще не может служить основанием для выдвижения особенностей речи социальных групп в качестве принципиального противопоставления литературному языку (каковым было раньше противопоставление: «литературный язык» — «территориальные диалекты»).Неверно было бы считать основным антиподом русского литературного языка и современные жаргоны (хотя, конечно, они находятся за пределами литературного языка). Впрочем, в націє время практически нет жаргонов в узком, буквальном смысле этого слова. В прошлом социальной основой жаргонов (т. е. обособленных и замкнутых речевых систем) являлись деклассированные элементы или представители келейных, засекреченных профессий (воровской жаргон, жаргон нищих, торговцев-офеней и т, д.). Непонятный неискушенному слуху набор словечек создавался обычно с целью конспирации, сохранения тайны ремесла. Такие жаргоны умерли, исчезли вместе с породившим их общественным укладом (правда, некоторые «осколки» прежних жаргонов сохранились в литературном языке, например: двурушник, буквально —‘протягивающий две руки за милостыней’, из речи нищих; халтура, буквально — ‘поминальная служба7, из речи старого духовенства). То, что наблюдается в наше время, не является замкнутой речевой системой, и правильнее было бы обозначать это не жаргоном, а жаргонной (или жаргонизированной) лексикой. Эти-то словечки в качестве «инкрустаций» обычной литературной речи, к сожалению, еще используются в некоторых слоях современной молодежи (ср. в речи «стиляг»: железно, потрясно, клёво, чувак, чувиха, хилять, корочки, модерняга, общага, не фонтан и т. .п.).
О необходимости очищения языка от «паразитивного хлама» подобного рода писал еще М. Горький. Конечно, борьба против жаргонизмов не потеряла остроты и в наше время. Однако не следует преувеличивать их опасность для литературной речи. Увлечение жаргонными словечками — это как бы «детская болезнь «левизны» в языке. Их существование в речи, как и у всякой моды, обычно недолговечно (на моей памяти в речи школьников и некоторых взрослых еще нередко встречались такие сорняки, как буза, на ять, на большой палец и т. п., ныне практически исчезнувшие из обихода). Причины распространения новых жаргонных словечек, этой привлекательной для некоторой части молодежи словесной пены, кроются в погоне за мнимой образностью, оригинальностью речи. Примечательно, что особенно рьяными поклонниками жаргона оказываются те, у кого недостаточна литературная начитанность и беден собственный словарный запас. Путь очищения языка от жаргонной шелухи не в диктаторском запретительстве, а в обогащении речи молодежи истинными ценностями отечественной и мировой культуры.
Современный русский литературный язык противостоит не реликтовым проявлениям территориальных диалектов и не речевым особенностям отдельных социально-профессиональных групп (в том числе и молодежному «жаргону»), а более широкому кругу языковых фактов, которые можно было бы назвать «ненормированная речь». Норма — основной признак литературно г.о языка. Все, что не соответствует корме, является отступлением от общепринятых правил, принадлежит к ненормированной речи.
Круг явлений, охватываемый понятием «ненормированная речь», весьма обширен и генетически неоднороден. В нее входят: а) остаточные элементы диалектного, или, точнее, полудиалект- ного характера (например: плотит вм. платит, броюсь вм. бреюсь, переведены вм. переведены, верба вм. верба, площадя вм. площади и т. п.); б) архаичные формы, которые были в прошлом образцами словоупотребления, но перестали соответствовать норме (например: засуха вм. засуха, библиотека вм.
библиотека, в лесе вм. в лесу, в дому вм. в доме, сторониться от кого-, чего-либо вм. сторониться к о г о-, ч е г о - л и б о и т. п.);в) особенности социально-профессиональных наречий (например: рудник вм. руднйк, агония вм. агония, клапана вм. клапаны и т. п.); г) новообразования, не признаваемые нормативными вследствие отрицательной общественно-эстетической оценки (например: звонит вм. звонйт, прйговор вм. приговор и т. п.); е) жаргонизмы и другие слова, находящиеся за пределами литературной лексики.
Особо следует остановиться на понятии «просторечие». Этот термин в современных исследованиях и словарях русского языка продолжает применяться в двух значениях. Под ним понимается один из стилей литературного языка с присущим ему особым кругом слов и форм, воспринимаемых на фоне других стилей (например: облапошить, дубасить, окочуриться, лоботряс и т. п.). Такие факты называют «литературным просторечием». Но иногда термином «просторечие» называют и те явления, которые не входят в литературный язык, принадлежат ненормированной, малограмотной речи (например: тролебус вм. троллейбус, инженера вм. инженеры, делов вм. дел и т. п.). Эта двузначность термина «просторечие» отмечается и в специальных словарях (см., например, Розенталь Д. Э., Теленкова М. А.
Словарь-справочник лингвистических терминов.— М., 1983). Думается, однако, что в целях большей терминологической точности «просторечием» следовало бы называть только стилистически сниженные (грубоватые, но нередко оправдываемые контекстом речи) факты литературного языка (башка, брюхо, пузо, жрать, дрыхнуть и т. п.), отграничивая их от тех явлений, которые находятся за пределами литературного языка (ненормированная речь, жаргонизмы и т. п.).
Изменение социальной базы, состава носителей литературного языка привело и к другим существенным преобразованиям его структуры. Изменилось социальное и эстетическое восприятие языка. Ушли в прошлое и снобистское любование словом, и пренебрежительно барское отношение к народной речи, свойственное отдельным кругам рафинированной дореволюционной интеллигенции.
Культурой овладели широкие слои населения.Следствием этого явилась демократизация литературного языка, сближение его с разговорно-просторечной стихией и профессиональной речью. Вот с какими словами обращалась к писателям и интеллигенции Мариетта Шагинян: «Пришло время обновить твой язык устной речью, прислушаться к изменениям и новизне в разговоре живых людей, современников, сойти из книжного шкафа в уличную толпу...» (Человек и время // Новый мир.— 1975.— № 3). Современные исследователи пишут о стилистической нейтрализации, т. е. расширении состава нейтральной лексики за счет стилистического обесцвечивания смежных лексических пластов. В самом деле, в «Толковом словаре русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова[*], подготовленном в тридцатые годы (вышел в 1935—1940 гг.), слова перспектива, принцип, проблема, престиж, привилегия, тенденция и многие другие снабжены пометой «книжное». Это свидетельствует о том, что в 30-х годах приведенные слова были свойственны книжному стилю. Сейчас они употребляются уже без стилистических ограничений. Правда, другие слова, в прошлом не имевшие стилистической окраски (например, брюхо), перешли в разряд просторечных, однако основной, магистральный путь развития русского литературного языка состоит в сближении книжного и разговорного стилей (что, естественно, не исключает сохранения стилистической приуроченности у многих тысяч слов и их вариантов) .
Изменения в социальной базе и структуре русского литературного языка отразились на общих принципах и способах оценки языковых фактов. Если раньше основным признаком была, так сказать, пространственная характеристика («где, на какой территории или в какой социальной группе так говорят»), то теперь все более существенной становится функциональная характеристика («с какой целью, в какой ситуации так говорят»). От территориально-социальной обособленности наш язык движется к единой, взаимосвязанной и рациональной системе функционально загруженных элементов.